***
...Ее горячее тело под моим. Между моих пальцев струится шёлк золотистых локонов. Раскрасневшиеся от поцелуев губы греют меня счастьем. - Мы когда-нибудь доиграемся, малыш, - шепчу поверх искусанной кожи на шее и спускаюсь сладостью поцелуев по выступу ключицы к вздымающейся груди. Моя океанская глубина, дно которой я столько раз пытался отыскать, но каждый раз тонул и растворялся в счастливом забвении... - Ну и пусть, - Тина беззаботно хохочет, крепче обхватывая мой торс бёдрами. Потом ловко ловит ладонями мое лицо и окунает в свои океаны: - Даник?.. Комкаю губы, слизывая с них ее сладость и изо всех сил пытаюсь вынырнуть из головокружительной страсти и сфокусироваться на ней. - Что? - в исступлении рассматриваю ее губы, с которых только что сорвались мягкие звуки моего имени. Терпеливо выжидает, пока мой затуманенный взгляд встретится с ее, отсчитывает несколько секунд, словно мысленно соединяет наши мысли в одну цепочку, необратимо защелкивая замочные механизмы, и шепчет мне в самое сердце: - Хочу от тебя дочку. Смущенно прячется за улыбкой и теряется взглядом на моей шее, а ее слова неповоротливо топчутся в моем ошарашенном мозгу и перестраивают все его многолетние лабиринты по новой схеме. Ты никогда не говорила, что любишь меня, Тина, но все долгожданные слова о любви в тот момент потеряли весь смысл и ценность после произнесённой тобой фразы. Зачем мне они, если у меня теперь есть что-то гораздо большее...***
Маленькая ручка касается моей шеи и захватывает в свой плен блестящий медальон с изображением орлёнка. Мама привезла мне его из Африки много лет назад, когда мне исполнилось 5. «Орёл - символ африканского неба, Дан, - говорила она. - А ты - символ моего...» Мальчик вертит маленькую металлическую птичку, исследует пальчиками гладкие края медальона и выпуклые очертания крыльев, переворачивает. Заинтересованно проходится серьезным взглядом по оборотной стороне, всматривается в почти стершуюся темную надпись. «Данику, любимому сыну». Деловито кряхтит и часто дышит, и его дыхание напоминаем мне мурлыканье котёнка, если прижаться к его грудке ухом. Губы сводит от улыбки. Не понимаю, откуда она взялась такая могучая. Мнёт мои губы словно пластилин в нужные ей формы, и мне невыносимо больно с непривычки. И настолько же тепло. Тина шумно вдыхает, намереваясь что-то сказать, но не находит ни сил, ни слов. Так и стоит пригвожденная к стене, скованная каким-то тревожным оцепенением. Ловлю ее силуэт лишь боковым зрением. Подсознание заботливо корректирует все мои действия, и я уверенно справляюсь с накатывающей волной из осколков, которая так и норовит полоснуть меня своими остриями из темной глубины моего прошлого. Нет, не в этот раз... Чувствую, как немеют согнутые ноги, и пытаюсь встать, чтобы выпрямить их, но мальчишка ловит мой взгляд шустрыми глазёнками и крепче цепляется за цепочку. Недолго думая, подхватываю его на руки, пытаясь не разорвать их связь с облюбованной игрушкой, и он довольно искрится улыбкой. Это ж надо так филигранно воссоздать материнскую мимику... Тону в этой бархатной теплоте крохотных ямочек на щеках. Мягкие кудри приятно щекочут мой нос и я непроизвольно вдыхаю аромат маленького существа на своих руках. Вдыхаю так глубоко, что, кажется, сейчас взлечу. Вдыхаю и понимаю, что не могу выдохнуть, что его запах уже полностью во мне, растворяется в клетках легких, попадает в кровь и струится по моей плоти чем-то необычным, чем-то таким родным, чем-то, что важнее кислорода. Чувствую себя деревом, которое жадно потянуло корнями влагу от растаявшего снега и на ветках которого набухли почки, уловив тепло апрельского солнца, как сигнал к жизни. Я вдыхаю его запах раз за разом, крепко зажмурив глаза, словно решил верить, что это всего лишь добрый сон. А малыш что-то без конца лепечет на своём детском языке, не выпуская из рук маленькую птичку на моей шее и то и дело поглядывая на меня, странного незнакомца. - Даник! Громкий мужской голос заставляет нас двоих вздрогнуть. В дверном проеме вырисовывается высокий темноволосый мужчина. Я не сразу узнаю его. Выглядывая поверх кудрявой макушки малыша, куда я уютно зарылся носом, боясь потерять этот райский запах, я долго всматриваюсь в знакомое лицо, пока мой мозг перебирает все возможные версии. Салем. Мальчик на моих руках тоже оборачивается в сторону новоприбывшего и улыбается, но никуда от меня не спешит. - Сынок... - мужчина ласково обращается к мальчику, но вдруг осекается и замирает в молчании, удивленно разглядывая наши лица. Не отрывая пристального взгляда, он медленно обнимает за плечи бледную Тину, которая оказалась рядом с ним, и притягивает ее к себе. Тина делает шаг навстречу его властному движению, но тут же обмякает на его боку, обхватив его за талию в поисках опоры. Ее лицо необычайно бледное, и внутри меня что-то так знакомо и тревожно снова начинает ныть. - Дан? Это ты?.. - голос Салема звучит громко и уверенно, с намеком на дружелюбность, но подрагивающие уголки губ выдают его внутренние переживания. - Дан, вот это сюрприз! - Здравствуй, - я вяло киваю Салему, даже не пытаясь изображать радость. - Мне не верится, что это ты! - восклицает мужчина и направляется ко мне, увлекая за собой Тину, которая уперто борется на грани сознания и обморока. Поравнявшись со мной, он с энтузиазмом хватает меня за руку и сжимает ее несколько сильнее положенного, выдавая свою взволнованность. - И мне не верится, что это я, - бубню отстранённо, неосознанно рисуя кончиком носа узор на виске прильнувшего ко мне мальчика. - Мы уже уходим. Вот заехали поздравить Диму с премией, но скоро кое-кому пора на дневной сон, так что уже торопимся домой. Рад, что в тоже решил заехать. Даник, иди к папе! - Салем протягивает руки к ребёнку и, не дожидаясь его реакции, подхватывает его под мышки и усаживает к себе на бедро. - Даник?.. - вопросительно шепчу я, не сводя глаз с мальчика, которого взволновало неожиданное перемещение в пространстве. Очень необычно слышать столь редкую форму своего имени, знакомую только близким, в адрес другого человека... - Тина почему-то любит его так называть. Это Даниэль, - гордо представляет мальчика Салем. - Наш сын, - растеряно уточняет Тина, будто я сам не догадался бы. Мальчик нервно ерзает и пытается выпутаться из рук отца, жалобно поглядывая на птичку, спрятавшуюся за краем моей рубашки. - Дань, потерпи, мы уже идём домой, - успокаивает его Салем. - Папин сын... - задумчиво констатирую я, поочерёдно изучая взглядом двух тезок напротив. Старший Салем долго смотрит на меня в упор, словно не решается ответить, но потом отвлекается на сына. Даня начинает хныкать и уперто тянет руку ко мне, указывая пальчиком на облюбованный медальон с орлёнком. - Даниэль! - Салем делает замечание сыну, но перебирает с громкостью, вызвав в и без того раздосадованном ребёнке настоящую волну истерики. - Даник, милый... - Тина ласково гладит сына по животу и аккуратно забирает к себе на руки, пытаясь успокоить отчаянный плач. - Ну же, малыш. Даня не собирается сдаваться и, перегнувшись через ее плечо, уперто тянет обе ручки, настаивая на своём намерении вернуться ко мне. - Любимый мой, пойдём на улицу, я покажу тебе птичек... Тина бросает на меня какой-то странный взгляд, полный немого отчаянья, и направляется к двери, но в последний момент я вдруг теряю над собой контроль и хватаюсь за протянутую мне в надежде крохотную ладошку. Даня не упускает этот шанс и цепляется так крепко за мои пальцы, что Тина едва не теряет равновесие от неожиданного рывка назад. Он все сильнее тянет мою руку к себе, и в какой-то миг она оказывается между нами, прижатой ко мне спиной. Я вытягиваюсь в струну, будто меня ударило током, и на пару секунд просто каменею от ее неожиданной близости. Делаю резкий шаг назад, слишком стремительно, чтобы это выглядело естественно, но родители так обеспокоены истерикой ребёнка, что, кажется, никто не придаёт этому никакого значения. Тина медленно разворачивается ко мне и снова острым штыком приближается ко мне впритык, вручая мне свою драгоценную ношу. Усаживаю малыша поудобнее и вытираю огромные бусинки слез на раскрасневшихся щеках. Ее ладонь мягко скользит по его спинке и на несколько секунд, которые кажутся мне прожигающей душу вечностью, задерживается на моей руке. Она, кажется, не придаёт этому жесту никакого значения и тут же отворачивается к мужу, но я чувствую, что моя рука просто пылает в огне. «Смотри на меня, Даник. Смотри на меня»... Голос матери, по привычке всплывающий в голове как реакция на стресс, утихомиривает бушующую кровь, возвращая меня в реальность, как и тогда, в больничной палате, когда я завис в странной невесомости, прячась от невыносимой боли и жестоко отторгнувшего меня мира. Даня, словно тоже услышал голос, зазвучавший в моей голове, удивленно всматривается в меня, не отрываясь от игры с орлёнком. Подмигиваю ему, вытирая щеки от влажных дорожек, и он смущенно опускает свои тёмные глазки вниз, погружая нас все глубже в какую-то особенную, непонятную мне очарованность, которая вдруг возникла между нами. - Кажется, нам придётся забрать тебя с собой, Дан, - смеётся Салем, наблюдая за успокоившимся ребёнком и пытаясь, очевидно, разрядить обстановку, но никто, кроме него, не улыбается. Даня слишком занят своим важным делом и лишь уютно мурлычет у меня на груди. Прижимаюсь губами к тёплому лбу малыша, бросив короткий взгляд на Тину поверх его макушки. Она прячется за спиной Салема и украдкой наблюдает за нами с неизменным беспокойством на лице. Я понимающе опускаю ее сына на пол, присаживаюсь рядом с ним на корточки и внимательно всматриваюсь в его огромные глаза. Мальчик, обеспокоенный моим поведением, всхлипывает и быстро сокращает расстояние между нами, цепляясь за ворот моей рубашки двумя ручками. Накрываю его руки ладонями и пытаюсь разжать кулачки, но он не сдаётся. - Даник, хочешь, я подарю тебе эту птичку? Мальчик поднимает на меня глаза, полные набежавших слез, и его нижняя губа трогательно дрожит. Я снимаю с себя медальон, сжимаю пальцами металлическую птичку, ощущая подушечками знакомые контуры и выпуклости, и аккуратно надеваю его на шею мальчика. Даня озадаченно гладит себя по животику, на котором теперь поселился орленок, и довольно поглядывает на меня снизу вверх своими пытливыми глазёнками. «Ты мое небо», - в моей голове снова звучит та давняя фраза моей матери, и я тепло улыбаюсь ребёнку. Ощущаю внутри что-то странное, но что-то такое... правильное? - Она твоя, - легонько взъерошиваю его смешные кудри и уже намереваюсь оставить их втроём, но Даня вдруг снова начинает плакать. Салем тут же подхватывает его на руки, пытаясь успокоить, но это лишь усугубляет ситуацию, и мальчик заходится в рыданиях, утративших звук из-за силы выплескиваемого в них необъяснимого отчаяния. - Даник, любимый мой, - взывает с мольбой Тина, и мы оба, словно по команде, оборачиваемся на ее голос - Даня, вконец обессиленный от рыданий, и я, дуреющий от хлынувших на меня непонятных чувств. Ее растерянный взгляд скользит с сына на меня, и с бледных губ срываются какие-то немые слова. Ничего не понимаю. Чувствую резкий дефицит кислорода и перед глазами становится вязко и тускло. Отступаю назад, не сводя глаз с ее шепчущих губ, напрасно пытаюсь поскорее отыскать дверь за спиной и в спешке натыкаюсь на кого-то. - Дан? Куда ты запропастился? Дима обеспокоено подхватывает меня под руку и с беспокойством рассматривает мое лицо. Моя грудь хрустит под невидимыми тисками, но я усиленно пытаюсь изображать, что все под контролем. - Я выйду... немного подышу, - бросаю я, разворачиваюсь резко, насколько мне позволяет затуманенный мозг, и тяжело шагаю к выходу, то и дело виляя от стены к стене. Не понимаю, что со мной. Реальность начинает предательски пестрить рваными огрызками прошлого, и я отчетливо слышу в голове противный звук кардиомонитора, который три года назад мерил мое нежелание жить своим равнодушным потрескиванием. За дверью апрель тут же врывается в мои легкие мощным потоком тёплого воздуха и моментально вышибает из моей головы всю нахлынувшую тревогу, стирая в ноль все, что происходило пару минут назад. Теряю ощущение реальности, и пространство вокруг начинает кружится в каком-то диком калейдоскопе. Я куда-то падаю. Или наоборот взлетаю. Лечу, как тот маленький орленок, который впервые расправил оперившиеся крылья в своём бескрайнем африканском небе. И его небо так сладко пахнет покоем обретения. И нежностью детских локонов на макушке.