крэйг любит твика

Крэйг любит Твика Любишь его сильно, на грани с чем-то маниакальным. Любишь поправлять его спутанные, едва уложенные и приятные на ощупь волосы; любишь выдирать очередную кружку с кофе из подрагивающих пальцев, чтобы проявить таким способом подобие заботы, отметив для себя ещё давно, что кофе, прямиком из кофейни родителей Твика, всегда имеет странный, почти неуловимый химический запах помимо кофейных зёрен; любишь ходить с ним по аптекам, выбирая транквилизаторы; любишь рассматривать его пышные, светлые и длинные ресницы, а разглядывать часто испуганный взгляд насыщенных, зелёных глаз — обожаешь. Ты подтягиваешь Твика к себе за талию, чуть наклоняешься и целуешь в щеку, заключая в объятия, уже привыкнув к тому, что Твик всякий раз вздрагивает от прикосновений. Даже твоих. Твик говорит что-то, сбивается и начинает заново; ты неторопливо тянешься к мочке его уха, нежно чмокаешь и шепчешь, что любишь его больше, чем красного гонщика и больше всего, что когда-либо любил, а Твик лишь растерянно-неловко улыбается и целует тебя в губы, проговаривая смятое "Крэйг, я... Тебя тоже люблю. Сильно!". Ты сжимаешь его сильнее, утыкаешься лицом в плечо и шумно втягиваешь запах, исходящий от рубашки и волос Твика: стойкий кофейный, но до боли родной. — Ты опять пил кофе? — Да. Чуть-чуть. — Господи, Твик, — украдкой целуешь его в шею, — я клянусь, твои предки туда что-то подсыпают, а потом тебе плохо. Не пей. Бросаешь на него томный взгляд; Твик на мгновение жмурится, продолжая улыбаться, и ты просто не хочешь запрещать ему что-то, когда он выглядит таким счастливым. — Не буду. Любишь называть Твика деткой; любишь держать его за руку, почти всегда сплетая пальцы и любишь его по-прежнему высокий голос; любишь целовать его, а ещё больше любишь, когда Твик сам тянется за поцелуем; любишь обводить его выступающие по всему телу кости; любишь усаживать его на свои колени, утыкаясь то в шею, то в грудь; любишь разглядывать его умиротворённое лицо, пока он спит; любишь говорить с Твиком часами, если он в сносном состоянии для этого; любишь ощущать его дрожь; любишь покрывать хрупкое тело поцелуями и любишь гулять с ним ранним утром. Да, ты любишь его, однозначно. Заниматься с Твиком сексом, между прочим, ты любишь не меньше. Когда родители Твика уезжают на выходных, он сразу пишет тебе и зовёт к себе; ты, спешно отвечая, тут же пропадаешь из сети, а через некоторое время уже стучишь в дверь. Твик открывает дверь, затаскивает тебя домой и сразу целует; ты, едва успев закрыть за собой дверь, прижимаешь его к себе и толкаешься языком в рот. Вы целуетесь прямо перед входной дверью до момента, пока ты не заваливаешь Твика на фиолетовый диван, после чего утыкаешься лицом в волосы и обнимаешь крепче. Твик жмётся сильнее, пару раз жмурится, когда ты случайно касаешься ледяными пальцами его лица; он стягивает с тебя куртку и шапку, бросает на пол и показывает указательным пальцем на свои губы. Обхватываешь его лицо руками и целуешь как можно дольше, даже не отстраняясь. Перемещаешь руки ниже, долго гладишь по телу и так же долго целуешь лицо. Твик торопливо упрашивает тебя сделать всё побыстрее, приступить к главному, вы ведь так долго не виделись и ему так хочется, чтобы ты отодрал его на этом диване прямо сейчас, и изредка срывается на стоны. Ты и сам-то хочешь не меньше, но знаешь, что если сделаешь всё слишком быстро или будешь хоть немного грубее, чем обычно, то Твик, скорее всего, впадёт в очередной мучительный приступ, поэтому ты столько времени уделяешь предварительным ласкам и целуешь его как можно больше, как можно мягче. Раньше тебе хотелось сделать всё побыстрее, но со временем ты понял, что играться с Твиком и его телом довольно-таки занимательно. Стягиваешь с него мятую пижамную рубашку, массируя сосок большим пальцем, второй рукой водишь по животу. Твик быстро дышит. Обхватываешь сосок губами, освободившимися руками обводишь контур рёбер. Теперь он подрагивает, по привычке тянется зажать рот руками; ты хмуро смотришь на него, а он ловит твой взгляд и поджимает губы, зарываясь пальцами в густые, тёмные волосы. Ты отстраняешься лишь чтобы поцеловать его, потом вновь припадаешь к груди и покрываешь поцелуями; Твик, почему-то, всегда стонет, когда ты делаешь что-то с его сосками. Ты думаешь, что даже у девушек не настолько чувствительная грудь; не то чтобы ты проверял, но тебе ведь ничего не мешает так думать? Твик хватается за твою футболку, стягивает и вжимает в себя, после чего кладёт ладони на лицо, даже не ради поцелуя, а так — полюбоваться. Ты проводишь влажным языком по треснутым губам, целуешь взасос, а руки тянешь вниз и небрежно берёшься за плохо сидящие на нём пижамные штаны. Отрываешься от губ, стягиваешь штаны; вначале с него, потом с себя. Твик раздвигает перед тобой ноги, смотря необъяснимо жалобным взглядом; ты, ухмыльнувшись, поднимаешь с пола свои джинсы и вытягиваешь из заднего кармана что-то. — Снимай трусы, сладкий, — специально говоришь ты, чтобы смутить Твика, и машешь презервативом перед его личиком. Твик послушно снимает, краснеет и выхватывает презерватив уже трясущимися (от перенапряжения, как ты думаешь) руками; пока он долго не может открыть упаковку, ты стягиваешь трусы с себя, а он нервно разрывает упаковку зубами и раскатывает гондон со смазкой по твоему стоящему члену. Ты берёшь вторую подушку, лежащую на диване; Твик приподнимается, а ты подкладываешь подушку под его поясницу. Придвинувшись, берёшь его за руку, зная, как он это любит и ценит, а потом плавно входишь. Твик сплетает свои пальцы с твоими, начинает дрожать, когда ты упираешься в его простату, а когда двигаешься, запрокидывает голову назад и стонет. Ему не больно, ты уверен, ему хорошо. Тебе, вообще, тоже. Ты смотришь на то, как дрожит его гортань, наконец-то входишь до конца и тихо спрашиваешь, не больно ли ему, и он мотает головой в знак отрицания, раздвигая ноги шире. Ты, подхватив его под коленями, закидываешь ноги на свои бёдра, а затем наклоняешься, чтобы уткнуться лицом в шею и тебе чертовски хочется покусать его мягкую кожу, но ты сдерживаешься и ставишь засос. Твик сжимает твою ладонь сильнее, твой член — тоже, второй рукой держится за твоё плечо; ты вдавливаешь его в диван, постепенно наращивая темп, а не срываясь сразу на ритмичные и слишком уж быстрые действия. Вам, обычно, не требуется так много времени, но в этот раз ты кончаешь только после двадцатой минуты, а Твик следом после тебя, и ты наваливаешься на него, тяжело и шумно дышишь, лезешь с поцелуями, а он, вздрагивая, просит тебя притащить салфетки и стягивает презерватив. Ты называешь его чистюлей и улыбаешься. За салфетками приходится идти. Крэйг любит Твика Любишь его честно и искренне, но вот его психозы — нет. Ты соврёшь, если скажешь, что не привык к ним и что они тебе совсем не нравятся, но ты точно не любишь все те моменты, когда не в силах его успокоить. В остальном — всё не так плохо. Возможно, ты можешь назвать это обаятельным и особенным. Ты любишь прижимать его, дрожащего и скулящего, к себе; любишь вытирать его слёзы, целуя дёргающиеся веки; любишь гладить его в эти моменты, нашёптывая на ухо то, о чём мечтаешь; любишь держать его за руки, прося назвать окружающие предметы. Ты не можешь назвать ни одного человека, который выглядел бы настолько эстетично, пребывая в паническом состоянии. Прочитав тонну странной литературы касательно нервно-психических расстройств, ты заключил, что у него стимуляторный психоз и сопоставил это с тем странным запахом в его кофе; выбил рецепт у какого-то невротика и купил Твику транквилизаторов. Он, конечно, долго сопротивлялся, чему ты ни разу не был удивлён, а потом Твик понял, что ты не стал бы пихать ему "ЗМЕИНЫЙ ЯД!!!" в таблетках, чтобы убить и стал принимать их. Стало лучше. Почти. Твик ночует у тебя и вы просто валяетесь на кровати, смотря глупые видео на ютубе. Включать летсплейщика, проходящего посредственный инди-хоррор, было плохой идеей, думаешь ты, когда Твик зажимает лицо руками и трясётся после первого скримера. Ты откладываешь телефон, осторожно обнимаешь его и гладишь по спине, а он зажимается дальше. — Успокойся, детка, — отстранённо говоришь ты, невесомо проводя рукой по спине, — дыши глубже. Ему тяжело, ты знаешь, и поэтому не хочешь навредить и усугубить состояние. Он дышит поверхностно, резко и его трясёт ещё сильнее, но руки от лица отстраняет; смотрит на тебя, чуть ли не плачет, а ты заботливо поглаживаешь его щеку. — Я рядом, я тебя защищу. Хочешь, чтобы я поцеловал тебя? Ты всегда это спрашиваешь, потому что в один из таких моментов — тогда ты был неопытен — полез к нему с поцелуями по незнанию, а он зашёлся криком и разрыдался. В этот раз он кивает, и ты осторожно касаешься его губ своими. Вы лежите в тишине, ты пару раз напоминаешь ему про дыхание; Твик концентрируется только на твоём голосе и ему становится легче. Через время он сжимает пальцы на твоих плечах и целует тебя в щеку. Любишь всё внимание, получаемое от него, даже болезненное — не хочешь признаваться, но тебе это чутка льстит; отдавать ему всю свою любовь и быть с ним в многочисленные моменты, когда ему так плохо, ты тоже любишь. Тебе это даже не создаёт проблем, до момента, пока ты не устаёшь или, что происходит совсем редко, начинаешь злиться — ты ведь тоже живой. Не любишь, когда он тебя отталкивает; не любишь, когда не можешь его успокоить; не любишь, когда не знаешь, что тебе делать и не любишь, когда он пьёт слишком много кофе; не любишь насильно заталкивать в его рот таблетки; не любишь, когда он не слышит тебя; не любишь чувствовать себя виноватым за то, что не смог помочь. Тебе не нравится видеть его страдания. ... Ты не уверен. Тебе стыдно за то, что ты пару раз занимался с ним сексом, когда ему было так плохо. Утром ты написал Твику про то, что твои родители скоро уедут куда-то до самого вечера, прихватив сестру с собой, и что ты ждёшь его, а через восемьдесят две минуты и девятнадцать секунд (да, ты считал) он мялся на твоём пороге. Ты сразу заподозрил что-то неладное: его трясло сильнее чем обычно, и голос звучал как-то напряжённо и излишне натянуто. Про то, что он выпил полтора литра сраного химозного кофе, а ещё начитался о подробностях убийств поехавших некрофилов вроде Эда Гина, ты узнал позже — когда вы уже были раздеты. Ты завёлся до предела, начал подминать Твика под себя, а он перенервничал (хотя, наверное, он и так держался из последних сил) и выпалил тебе это. Ты отнёсся к этому скептично. Тяжело злиться, когда член ноет от возбуждения и требует разрядки, поэтому ты просто отстраняешься, подходишь к тумбе и возишься, пока не находишь пластиковую баночку с таблетками, которую, как "самый заботливый в мире парень", специально хранишь для таких случаев; высыпаешь на ладонь две таблетки, банку закрываешь и ставишь на место, а таблетки протягиваешь Твику. Он не берёт. Ты треплешь ему волосы, целуешь в лоб и спокойно просишь проглотить две таблетки. Он отказывается. Ты просишь настойчивее, уже начиная злиться, но в ответ доносится лишь упрямое "К-Крэйг. Нет, я. Не буду."; продолжаешь уговаривать его. Тщетно. Изначально терпеливые просьбы уже походят на грубые приказы; в итоге ты не выдерживаешь и запихиваешь таблетки в его рот. Твик трясётся, кусает твои пальцы, а ты, раздражённый, не можешь сделать ничего больше, кроме как прижать его к кровати и нависнуть. Ты предусмотрительно зажимаешь ему рот ладонью, чтобы он не сплюнул; Твик сдавленно кричит в ладонь, хватаясь обеими руками за одну твою и пытается отстранить, а ты даже понять не можешь, что тебя так сильно злит и возбуждает сейчас — вполне возможно, что сыграло отсутствие разрядки. Грубо просишь его выпить ёбаные таблетки и успокоиться, но на просьбу он сразу не откликается, лишь трясётся сильнее и скулит; проходит около минуты, ты видишь, как вздрагивает его кадык, выжидаешь ещё немного и отстраняешь руку. Он болезненно ловит воздух губами, тяжело дышит и зажимается — ему плохо, ты знаешь, но тебе не лучше, и ты банально не в том состоянии, чтобы безостановочно успокаивать его сейчас. Ты пару секунд смотришь на него, а после — переворачиваешь на живот, раздвигая ему ноги. Тебе кажется, что ты попал в какой-то транс. Машинально мнёшь ягодицы одной рукой, второй проводишь пальцами вдоль чертовски сильно выступающего позвоночника. Ты ведь не делаешь сейчас ничего плохого, да? Тогда почему сейчас его так сильно потряхивает, почему сейчас он болезненно скулит и почти задыхается? Ты просто хотел расслабиться со своим любимым парнем, поговорить, подержать его за руку; ты не собирался утешать его и тем более не собирался оставаться один на один со своим возбуждением. Твик зажимает лицо руками, сжимаясь, и даже не сопротивляется тебе — настолько ему страшно. Ты размещаешься между его ног; он утыкается лицом в одеяло и пытается сказать что-то, но ты не можешь понять, адресовано это тебе или нет; подставляешь член и делаешь попытку войти, но из-за того, что твой бойфренд слишком сильно сжался, ты не можешь. Недовольно закатив глаза, наклоняешься к нему, прижимаясь своим животом к его спине, обвиваешь скованное дрожью тело руками и проводишь языком по шее, надеясь, что это его немного успокоит. Получается ровно наоборот и он жмурится. Ты выдыхаешь в его ухо, говоришь ему, чтобы он расслабился, а он шумно дышит и произносит твоё имя пару раз таким, блять, тоном и таким, блять, голосом, что ты уже заранее знаешь, что это будет крутиться в твоей голове в ближайшие пару дней. Он спрашивает, ты ли это, и если бы ты был не настолько разозлённым сейчас, ты бы расстроился. Засовываешь в него три пальца, зарываешься лицом в волосы и прижимаешь к кровати. Ты придерживаешь его правой рукой, левой — растягиваешь, пока Твик, кажется, кусает одеяло или собственные пальцы. Растягиваешь достаточно грубо, раздвигаешь пальцы пошире, прислушиваешься к сбитому дыханию; не знаешь, сколько проходит, прежде чем ты входишь в него. Твик выгибается и всхлипывает, а ты уже из привычки накрываешь его руку своей, чтобы сплести пальцы. Он задыхается и сильно сжимает тебя внутри себя; ты шипишь через зубы и начинаешь осторожно двигаться, игнорируешь неприятные ощущения. Тебе бы просто кончить поскорее и завалиться рядом, обнимая его и ожидая, пока транквилизатор подействует. Когда ты двигаешься быстрее, тихие всхлипывания Твика перерастают в громкий плач, он переплетает свои пальцы с твоими, прогибается в пояснице и елозит по одеялу; ты вырываешь руку и хватаешь его за талию, немного меняя положение и двигаешься под другим углом; Твик хрипло стонет и жалобно зовёт тебя по имени; тебе становится не по себе. Ты шлёпаешь его по ягодицам, ритмично и грубо двигаешься, раскусываешь собственные губы в мясо и насаживаешь Твика как можно сильнее. Когда ты на пределе, то наклоняешься, с силой вжимаешь его в кровать и исступлённо кусаешь за мертвецки бледное плечо — Твик заходится жалобным стоном, почти в отчаянии выкрикивает твоё имя, и ты, казалось бы, должен кончить прямо сейчас, но становится слишком некомфортно; ты зажимаешь его рот ладонью. Твик измученно мычит, ты ощущаешь его слёзы на своей руке и выходишь из него. Додрачиваешь ты в состоянии полной прострации, кончаешь на его спину, но легче не становится и тебе его по-настоящему жаль. Сейчас у тебя нет сил даже на то, чтобы взять салфетки и протереть его спину, и ты решаешь, что лучше позже постирать заляпанное спермой, потом и слезами одеяло. Ты валишься рядом и заключаешь Твика в объятия; он жмётся к тебе и неизменно всхлипывает, пока ты поглаживаешь его и целуешь лицо. Со временем Твик перестал так сильно трястись, а шмыганья носом и всхлипывания заменились на спокойное дыхание — транквилизатор, наконец-то, подействовал. Вы лежали так ещё около получаса, а потом Твик потянулся за поцелуем, на который ты ответил, хоть и не сразу; думал, что он заснул. Он скользнул языком по твоим губам, на что ты обнял его крепче и сплёл языки. Твик отстранился, потянулся чтобы обвить твою шею руками и, содрогнувшись, потёр укус с запёкшейся и чуть размазанной по плечу кровью, после чего взглянул на тебя и попросил ещё таблеток. Ты даже не стал спорить, ощущая на себе тяготящий груз вины. Отсыпал ему ещё две таблетки; сложил грязное одеяло; оттёр сперму с его спины и помог одеться; оделся сам и снова лёг рядом с ним. Твик улыбается, когда ты гладишь его впалые, до сих пор покрасневшие щеки, и ты улыбаешься в ответ; на душе тебе одновременно спокойно и грустно от того, что он не вспомнит и половину от произошедшего и максимум, что он сделает — пожалуется на саднящую от укуса ранку и боль. Ты снова целуешь его, а в перерывах говоришь, как любишь. Он обнимает тебя за шею; ты трепетно обвиваешь его тело руками; вы лежите в тишине; хоть немного успокоиться ты смог лишь тогда, когда услышал его сопение. Потом ты и сам заснул с мыслью, что когда вы проснётесь, станет легче. Через пару часов Твик потряс тебя за плечо, когда проснулся. — Ты что-то хочешь, сладкий? — спрашиваешь, зевая. — Да. Уже поздно, м-мне надо. Идти домой. Тебе казалось, что сейчас утро. — И да, хочу! Хочу сказать, ч-что люблю тебя, Крэйг. Смотря на его умиротворённое лицо, стало легче. Ты проводил его до дома. Твик любит Крэйга