Ты приходишь домой

— Я пришёл. Говоришь это в тёмную глубину дома, пока скидываешь куртку и щёлкаешь внутренним замком. Дом дышит на тебя тишиной. Стянув сапоги, плавно вытягиваешься вперёд с места и шлёпаешь по выключателю. Свет мгновенно рисует перед тобой привычный интерьер: в дверном проёме видно отрезок рабочего стола, половинку дивана с красным пушистым чехлом и дверцы лакированного шкафа — в нём ты по приходе всегда видишь свой истощённый, выгрызенный из будней силуэт. Мебель вы выбирали вместе с Джейд, поэтому шкаф такой массивный и добротный, даже через тридцать четыре года не истрескался и не развалился. Открой сейчас фотку на телефоне той давности и не поймёшь, где он реальный, а где оцифрованный. Это в последнее время вообще стало твоим любимым развлечением — не понимать, где реальность, а где фотографии. Стараясь не капать кровью на ковёр, ты идёшь прямиком в ванную — выйти в коридор, свернуть направо и пройти три с половиной шага, кусочек четвёртого приходится ровно с кромкой затоптанного синего коврика. Его ты покупал сам пару месяцев назад, потому что непорядок — жить в ванной без коврика, можно поскользнуться и наебнуться же, а это крайне неприятное событие. Обходя коврик по периметру, подходишь к зеркалу и опираешься на раковину. Очки ты не снимаешь и вперёд даже не смотришь. На себя раненого и окровавленного ты насмотрелся ещё во время игры, после неё и подавно. А уж после выяснения того потрясающего факта, что игроки с богоуровнем не стареют, ты вообще преисполнился ненавистью к своему тринадцатилетнему личику. Рядом с потемневшим от старости Каркатом ты смотрелся так карикатурно, что журналисты изошли на яд, когда застали вас держащимися за руки — киоски трещали от газет со статьями про педофилию и дэдди-кинк. Каркат тогда чуть не изгрыз ножку стула, а ты хохотал так, что чуть не пополнил список своих смертей ещё одной, самой идиотской. Правда, потом ты выпустил комикс, где Клёвый Бро и Типа Джефф пробуют себя в роли папарацци, и газеты быстро исчезли с прилавков. Текст к нему писал Каркат. Ты хмуришься, вспомнив, что это было последней вещью, которую он написал. От едва заметного движения бровями правую половину лица прожигает болью, и ты вспоминаешь, зачем шёл сюда. Стаскиваешь оборванную форму, пропитанную кровью, развязываешь повязки, которыми тебя доброжелательно снабдили в медпункте, сворачиваешь всё в аккуратный узел и кладёшь в угол. О тебе заботятся, чёртов Страйдер, а ты едва киваешь на всё это, приходишь домой и делаешь по-своему. Хотя, ты и не просил их об этом. Никого из них. Ты выпрямляешься. Прикрываешь глаза. Стаскиваешь очки. Где-то в глубине дома тикают часы, у которых два года назад закончились батарейки. Авиаторы ты бережно кладёшь на плоскую часть раковины, а руки подносишь к лицу. Одну ты кладёшь немного правее подбородка (по коже пробегает искра боли), вторую над левым ухом, а ровно через две секунды чётким, привычным движением сворачиваешь себе шею. Ты никогда не понимал Время, оно всегда было твоим оружием и не более. Ни друг, ни враг, просто субстанция, которую ты можешь выхватить из бытия и скрутить во что угодно, как циркачи скручивали из длинных шариков фигурки животных. Поток идентичных отрезков, восхитительный многозадачный инструмент. Роуз пыталась объяснить тебе Свет, но тебе как-то было не до того. По её принципам ты однажды пытался понять Время, но не понял и забил. Оно так и осталось твоим верным мечом, которым, к сожалению, никак не получается прирезать себя. Очнувшись на полу, ты медленно, покачиваясь как кобра, восстаёшь и залезаешь в душ. Вечерний суицид — панацея для всех твоих ран, кроме душевных, но ты уже убедился, что тут вся медицина бессильна. У Рыцаря Времени было так много времени, что количество даже вышло в избыток. Ты бы щедро отсыпал его другим, да даже нет — отдал бы без остатка, ушёл бы в минус, но оно так не работает. Смыв с себя кровь, ты стараешься не смотреть на идеальное тело тринадцатилетнего ребёнка, вылезаешь, держась за бортик ванной, заворачиваешься в полотенце. Вытираешь лицо, нацепляешь неизменные авиаторы и направляешься в комнату, уже не избегая коврика. Первым делом ты вытягиваешь ногу и аккуратно жмёшь пальцем на кнопку включения. Компьютер гудит, монитор его приветственно мигает. Подарок Рокси, снабжённый множеством программ, работает уже одиннадцатый год без единого подвоха. Эти четыре года ты живёшь в комнате Джейд, думая, что смена обстановки хоть как-то поможет переносить идентичные будни. Свою комнату ты закрыл на ключ и не проверял до сих пор. Если там и завелись какие-то паразиты, ты очень надеешься, что они найдут способ доползти до тебя. Хотя, скорее твой список пополнится ещё одной идиотской смертью — вряд ли герой умер бы от пылевых клещей. Пока ты вынимаешь из добротного шкафа домашнюю одежду, компьютер уже включается и автоматически открывает знакомые досталоги. Ты, не одевшись даже до конца, плюхаешься на стул и пробегаешься пальцами по полустёршимся клавишам. Каждый день ты пишешь практически одно и то же. ВД: йо сис че как поживаешь опять торчишь на работе ВД: карклз ты ни за что не угадаешь где я сегодня был ну давай попробуй мешок с рогами я посмеюсь хотя бы ВД: бро чем занят я давно тебя не видел ВД: эгдерп ленивая ты жопа тащи свою жопу ко мне мы давно не тусили ВД: кто сегодня готовит джей джей готов поспорить что ты снова свалишь это на меня и я подожгу сковородку к чертям Механически открывая одни досталоги и закрывая остальные, ты пишешь привычные фразы, а затем закрываешь ДостаньКореша и откидываешься на спинку стула, прикрыв глаза. Джейд погибла двадцать лет назад — бросилась телепортировать одного из каких-то важных людей, не успела, взорвалась вместе с ним. Каркат прожил на год дольше, причем жил он с тобой, и ты мог бы назвать этот год самым счастливым в твоей жизни, но это не так. Оказалось, что тролли-мутанты живут ещё меньше, чем бургундиекровные, и могут легко заболеть всякой мутью из-за мутантной крови. Правда, Арадию он все же пережил. Ты подрываешься со стула и обходишь комнату. Со времен, когда вы жили здесь с Джейд, ничего не изменилось. Вот тут вы дурачились, здесь ели (вот едва различимое пятно — ты разлил суп на ковер и получил подзатыльник от Джей-Джей), здесь занимались сексом, здесь смотрели фильмы и целовались, здесь… Ожившие воспоминания ходят за тобой по пятам, словно ты размножился во времени и смотришь на много-много версий себя со стороны. После смерти Джейд вы с Каркатом жили у тебя, правда всего пару месяцев — остальное время ему пришлось проводить в больнице, последние пять он не мог выйти оттуда вообще. Ты останавливаешься и берешь в руки фотографию вас троих. Джейд, решив сменить имидж, сделала каре. Правда, у парикмахера она плакала, держа в руках огромные отрезанные локоны, но потом крутилась перед зеркалом и подбирала комбинезон к новому образу. Со временем Джейд становилась всё строже и холоднее, поэтому такие моменты ты помнишь особенно остро. Каркат ближе к смерти становился всё язвительнее, но потом что-то в нем щелкнуло (а может он подвергся щедрой промывке мозгов от твоей сестренки), и тролль стал самым нежным существом на планете. Ты предпочел бы, чтобы он оставался каким угодно, но не таким — было бы не так невыносимо с ним прощаться. Все они уже не ответят на твои сообщения. Никто уже не появится в сети, хотя ты и продолжаешь написывать им каждый день. Вы шли по этой заковыристой тропе все вместе, но только ты дошел до места, где тропинка становится пустой автострадой из душного асфальта. И вот ты идешь, смотря по сторонам, и все такое блевотно одинаковое, все такое расписанное и предрешенное, а свернуть и некуда — асфальт тянется на мили вперед в любом направлении твоего взгляда. Ты и решить ничего не можешь, воля атрофировалась с гибелью Роуз. Как бы ты не хотел признавать это, она была тем, кто держал тебя в форме. Последняя, ради кого ты хотел думать и думал. После неё не осталось никого. Полистав обновления в подписках, ты закрываешь компьютер и садишься на диван. Тот приветственно скрипит, заглушая на пару секунд тишину и несуществующие часы. Надо бы лечь спать, но ты не ложишься после того, как во сне к тебе начал приходить Каркат. Да и вообще — зачем переводить снотворные и еду, если можно просто свернуть шею с утра и чувствовать себя так, словно только проснулся и ни в чём не нуждаешься? Уже четыре года ты живёшь по одному довольно однотипному, дешёвому сценарию: приходишь вечером домой, убиваешь себя, пишешь друзьям, листаешь бесконечные ленты соцсетей. Утром ты снова убиваешь себя, затем одеваешься и идёшь работать. Сломленная пешка, пробравшаяся в дамки и мечтающая вылететь из игры — вот кто ты есть на самом деле. Существуя день за днем, наблюдаешь за полотном Времени, а оно замкнулось в ленту Мёбиуса и повторяется, пересекается в одной точке, чтобы дать тебе обернуться и понять — твоя жизнь стала до безумия одинаковой и выхода из неё уже нет. И каждое утро ты мечтаешь, что именно сегодня встретишь тот самый меч или ту самую пулю, которая предназначена только тебе, когда остановит бесконечный бег в замкнутом времени. Конечно, ты и сам шагал им навстречу, надеясь, что игра посчитает это за геройский поступок (тебя с тех пор называют неистовым и смелым, хотя ты и категорически против), но жизнь обожает издеваться над тобой. Она ломает тебя, ставит на колени и заставляет смиренно склонить голову и отсчитывать каждую секунду, надеясь, что она последняя. Это и стало твоей жизнью. Утром ты, как и всегда, проходишь в ванную (три с половиной шага до и полтора после), устанавливаешь ладони на диаметрально противоположные места по окружности головы, дёргаешь руками, валишься на пол — как именно, ты никогда не можешь узнать. Встаёшь, умываешься, надеваешь свежую форму (обрывки старой ты выбросил ночью), глядишься в шкаф и закрываешь за собой дверь. Днём ты занимаешься тем, что служишь пешкой и с каждым взмахом меча теряешь крупинки надежды, выделенной на сегодня. Вечером ты приходишь домой, а там снова все мертвы.