Dayglow – Hot Rod
Не успел лагерный день начаться, а сам Федя зайти в комнату, как в него уже прилетела подушка. – Эй! – недовольно восклицает он и оступается. Подушку в руках удержать удается запросто, а вот с дисциплиной, к сожалению, так не получалось. – Опять ты! Где Слава? – один из мальчишек резко подскакивает на ноги и принимает боевую стойку. Не совсем просто стоять так, когда пятки утопают в мягком матрасе. – Да! Почему он больше не приходит нас будить? – Потому что он, в силу таких же ребяческих повадок, закрывал глаза на ваше непослушание и хулиганье. Теперь вам это с рук не сойдет! – парень деловито поднимает указательный палец. – Даю пятнадцать минут на то, чтоб заправили кровати и привели комнату в порядок, иначе останетесь без десерта вечером. Считайте наказанием за ваши проделки. Потом проверю, даже не думайте отлынивать! Последнее серьезное слово остается за Инсаровым, так как ничего кроме «зануда!» дети не ответили. Федя с удрученным вздохом закрывает за собой дверь, ибо не видит смысла задерживаться и читать какие-то лекции о подобающем поведении этим оболтусам. «Эти оболтусы» показывают тому язык в спину, улыбаясь до ушей. – Пацаны, он мне подушку-то не вернул… Ну и ладно! Ну и пусть идет! На утренней зарядке Слава точно будет. Ребята и вправду бесконечно любили Михайлова за то, что он простой и открытый. У этого солнечного парнишки с милой улыбкой существовала некая предрасположенность к детям, он так и притягивал к себе невидимыми магнитными волнами. Как самый младший из вожатых, пацан был более склонным к игривости и всегда шел навстречу детишкам, поддерживая все их идеи. Да и характер у Славки сам по себе такой: беспечный, подбитый ветерком. Ну какой ребенок не потянется? Несмотря на все это, шатен также не забывает, что несет ответственность за всех детей, поэтому в нужный момент без проблем проявит заботу. В пример привести можно даже ту среду, когда Слава разрешил девчонке из младшего отряда прокатиться на его скейте вдоль дорожки около спального корпуса. Только условие поставил, что будет рядом находиться и в случае чего обязательно ее подхватит. После этого, естественно, целая очередь желающих выстроилась, намекая на далеко не скорый конец. А Михайлову и в радость с ребятишками возиться, остальные его кореша (и по совместительству коллеги) хотя бы поспят лишний час. – Ну че, удачи с мелкими, – Гриша в подбадривающем жесте кладет тому ладонь на плечо и слегка сжимает. – Мы тогда внутри перекантуемся, а то пекло адское. – Угу, я маякну, когда закончим… – Слава! «…закончим обрабатывать ссадины…» Как по иронии судьбы, стоит отвернуться на секунду – и вот уже скейтборд вмазывается в бордюр с характерным резким звуком, а тонкая детская кожа моментально покрывается ранками. – Не плачь, кнопка. Щас пластырь налепим и все. Казалось бы, чтобы остановить слезы крохотной девочки хватило всего лишь лейкопластыря с изображением hello kitty и щелкнуть ее по носу. Михайлов улыбается малышке, а затем своим мыслям, когда невольно вспоминает собственное детство – детство трушного скейтера с кровавыми коленками, стертыми локтями и добрым прозвищем «горе ты мамкино». – А можно мне тоже пластырь? – застеснялся светленький паренёк. – Ты же нигде не поранился. – Ну пожалуйста! У тебя их так много! – Ха, тогда топай сюда, мне не жалко. Федя, который всегда топил за справедливость, конечно, наябедничал на Славу за тот случай. Дети долго еще на вожатого дулись и даже объявили ему бойкот на какое-то время, хотя сам скейтер вовсе не расстроился, а может просто не хотел подавать виду перед крохами. Старшие все-таки к Инсарову прислушались и наказали отныне хранить доску в шкафу, оставить для себя. Взрослые действительно такие душные, ну какое детство проходит без активного отдыха и развлечений? А разбитые колени всего лишь последствия этого. И когда, по их мнению, пацану кататься, если весь день он проводит с ребятней? Разве что поздно вечером, когда «детское время» уже заканчивается и все готовятся ко сну. И пусть Федос жалуется на эти ночные прогулки сколько хочет, Роберт все равно будет отстаивать правоту Славки до последнего – у них братский договор. А еще бы Роберту как-нибудь договориться с Гришкой – соседом по комнате, который каждое утро начинает с музыкального представления, видимо, следуя девизу «проснись и пой». Вот сегодня за их дверью играет Florence + The machine – Dog days are over, а это значит, что Ляхов уже давно встал, очевидно, что в хорошем настроении, и теперь таким методом пытается разбудить своего несчастного друга. С утра специально одеваешься на скорую руку, стаскивая со стульчика у кровати те вещи, которые остались неубранными с вечера. Этажом выше уже скопилась ребятня, прилипшая к двери Гришани и Роба – ага, значит, ежедневная традиция «угадай мелодию» в силе. – Чего там? – Дверь закрыта. – Реально? – Прислушайтесь, там Роберт что-то говорит? – Отойди, я попробую открыть! Дети переговариваются между собой вполголоса, ведь быть замеченными никому не хочется. Однако, свойственное мелюзге любопытство льет через край, поэтому тут всех выручает больно смышленая девчушка, у которой получается справиться с замком при помощи шпильки. Она легонько, но решительно, толкает дверь от себя. Непохоже, что они сейчас обратят внимание на кого-то, кроме друг друга. – Гриша, хорош уже! В ответ слышно заливистый смех, что растворяется в припеве песни. – Ты че так съёжился-то? – А ты отпусти меня! – Уверен? Хочешь навернуться? У девочек мигом расцвела улыбка до ушей от предстоящей картины: Будапештов задорно тянул за собой сонного Роберта в махровых носках по ламинату. В махровых носках. По ламинату. Вероятность завалиться на спину при потере опоры или любом его резком движении ровняется к ста, нет, к тысячи! Плаудис растерянно пялил себе под ноги и пытался затормозить, кидая какие-то забавные [как казалось и ребятам, и Грише] ругательства в сторону Ляхова. Правда, все тайное рано или поздно по любому становится явным. Они не сразу замечают, как Гришаня откидывает мешающую челку с глаз и внимательнее присматривается ко входу, когда мельком улавливает пухлые детские пальчики, девичьи косы и смущенные шепотки. – Малые, вы что-ль? Как давно подглядываете? – он неожиданно останавливается, из-за чего Роберт вот-вот бы врезался в него, да благо пронесло. – Дверь сама открылась! – Мы просто рядом проходили… – Убеждаете так себе, если честно, на троечку, – Будапештов по-доброму смеется, но не дает ребятне слинять с горячего места. – Ага, куда собрались? Стоять! Парень подрывается с места и моментально ухватывает за пазухой пару ребятишек, которым, видать, не судьба увернуться от его щекотки. Все-таки попались. В ту же секунду весь этаж наполняется визгом и смехом этой мелочи пузатой, кажется, что их слышно даже в столовой. Некоторые дети, что были пошустрей, незамедлительно бросились врассыпную и смогли убежать от цепких Гришиных оков. Единственная цель – вцепиться в Роберта всеми руками и чуть ли не зубами, таким образом выискивая защиту. Плаудис [опять] опасно заскользил по ламинату под нехилым весом всей детворы, но все же смог героически устоять на ногах, ближе прижимая их к себе. – Гришань, да оставь уже мелких, они потом от тебя шугаться будут, – Роб ласково гладит чью-то макушку под рукой и чувствует, что ему отвечают на этот жест – куда-то в бок утыкается детский носик-пуговка, ощущение, будто бы клюет птенец. Роберт теплый, а вот мягким парнишку назвать сложно, потому что тощий до чертиков, все футболки на нем выглядят жуть какими огромными; они постоянно болтаются с левого плеча на правое, оголяя выпирающие ключицы. Если прижаться к Плаудису крепко-крепко и втянуть носом запах его одежки, можно почувствовать тот самый аромат порошка, коим стирают все постельное белье в этом лагере, в то время как запах Гришки ассоциировался у каждого с зубной пастой и печеньями. – Не-а, шугаться они должны от Федоса, а то опять придет этот мистер-нудный-вожатый и испортит всем настроение своими нотациями. Ему явно не понравится, что мы тут дурачимся, – Ляхов треплет волосы пацана и девчонки, которые только-только перевели дыхание после щекотки. – Давайте, бегите к Робчику. – Но так же не честно! Почему тогда тебя никто не обнимает? – Вот именно! – поддакивает вторая. – Моя мама говорила, что все любят обниматься… Гриша даже ответить ничего не успевает, потому что ребятишки вмиг накидываются на него, как два маленьких котенка на одну бабочку. Можно считать это в каком-то роде отместкой за щекотку? Будапештову не удается удержать равновесие от неожиданности, из-за чего он рухнул на пол первым. Роберт даже в глубине души гордится собой, потому что не проиграл в этой «битве за устойчивость». – Потрачено, чел! – выдает он и хихикает, как бы официально запечатывая свою победу. Временную победу. Когда Роб подает Гришке руку, дабы помочь встать, тот поступает умнее и наоборот тянет друга на себя, да еще и руками сверху окольцовывает, чтобы уж точно не выбраться было. Теперь 1:1. Плаудис хоть и легкий, но от смеха вкупе с жарищей дышать становится трудно, аж лицо краснеет. Так глупо. Господи, ну что они опять устроили? Поговаривают, что у всех маленьких детей абсолютно другое мировоззрение в плане окружающего мира. Внутреннее чутье может без погрешностей раскрыть настоящую личность незнакомого человека по одному только виду, от чего зависит, ребенок будет его бояться или наоборот – смело пойдет навстречу с протянутыми ручками. Сюда же входило и взаимодействие людей друг с другом, вот потому мальцы уже не первую смену замечают между Робертом и Гришей особенную химию, ее невозможно было объяснить до конца. Что-то между супругами, которые прожили вместе около сорока лет, и новоиспеченными возлюбленными, что постоянно беспокоятся друг о друге и ссорятся по мелочам, а потом жмутся в углах, целуясь. Правда, последнего ребятня [пока еще] не наблюдала, но чрезмерная забота со стороны Плаудиса и неоднозначные жесты не оставались без внимания. Ведь кто, если не Роберт, будет в очередной раз промывать Гришане марганцовкой сыпь на руках, от которой пацан страдает уже не первый день нахождения здесь? В здании непривычная для обоих тишина – дети сейчас на свежем воздухе, а до обеда еще не скоро. Они пообещали остальным, что вернутся сразу же, как только Роб окажет другу «первую помощь». – И ведь угораздило тебя в этот лагерь сунуться, заранее зная, что аллергия на укусы комаров заманает, – бурчит он, запястьем смахивая пот со лба. Пальцами старался свою кожу не трогать, ведь как-то не хотелось потом щеголять перед всеми с малиновым пятном под челкой. Ляхов пожимает плечами и растягивает губы в улыбке, мол «это ж я». – И тебя с собой утащил, видишь, какой я харизматичный. – Но глупый, Гриш, до ужаса. – Зато смотри, у меня руки теперь выглядят так, будто я залез в чан с брусникой! Плаудис без раздражения закатывает глаза и незаметно усмехается. Грише семнадцать, а все еще ведет себя как большой ребенок. Не сказать, что Роберту это не нравилось, просто он, возможно, будет чуть серьезнее в некоторых ситуациях по сравнению с Будапештовым, так как сейчас свои руки не разглядывает, а довольно по-взрослому думает, отмоется ли марганцовка от белой раковины. Вообще с Гришкой возиться та еще беда, судя по тому, что он вечно ввязывается в неприятности: то в крапиву залезет по самые колени, дабы помочь мячик достать, то чуть лодыжку не вывихнет пока с Артемом и мелкими в футбол гоняет. Надо сказать, что последний случай в свое время поднял на уши весь лагерь, но, к счастью, все обошлось только ушибом да синяками. Однако, несмотря на такой вполне благополучный исход, дети все равно тащили пострадавшему собственные рисунки и маковые булочки с ужина, которые специально не ели, чтобы Ляхову настроение поднять. Вторую могли и для Роберта захватить. Тот, видать, проголодался страшно, так как из комнаты не выходил совсем – сердечно переживал за своего соседа, что уж тут скрывать. Никитин тоже порой заглядывал, так как за Гришу не меньше остальных волновался. Вообще они с самого детства хорошо дружат, постоянно вместе были, поэтому Тёме уже не в новинку этого разгильдяя по медпунктам таскать. Мамка тогда за своего юного бандита очень пеклась, в связи с чем Артему, даже самому будучи малюткой, приходилось Будапештова контролировать, чтобы он ни во что не влипал. А тот влипал. Даже если и самому не особо хотелось. Пацан постоянно отмахивался, мол, ему такой надзор не нужен, но Тёма с Робертом на это лишь тяжело вздыхали и мысленно пожимали друг другу руки. Помимо опеки над Гришаней была у них еще одна общая фишка – оба являлись мишенью для влюбчивых девчонок с отрядов постарше, потому что голубоглазых блондинов разве что в книжках про принцев и принцесс встретишь, а тут их сразу два – прямо как на ладонях подали. Несмотря на довольно застенчивую натуру Артема, в силу которой он предпочитал не выделяться, детям все равно нравилось проводить время с вожатым, потому что для них он был супермилым пацаном с едва заметными веснушками. Они напоминали крапинки на лилиях. Были предположения, что эти «солнечные поцелуйчики» присутствуют у Никитина не только на щеках, но и распластались по обоим плечам, спине. Проверить это по сей день не удавалось, так как в любую погоду парень между майкой на толстых бретельках и оверсайз худаком выберет второе. Тёма в принципе любил свободную одежду, любил играть на своей еле живой гитаре, у которой уже струны торчали из колковой механики, а царапины на корпусе приходилось скрывать за наклейками с черепашками ниндзя и totally spies, но с ней связано слишком много дорогих воспоминаний, чтобы менять на новую. А еще онDayglow – Can I Call You Tonight?
Когда небо начинают застилать сумерки, пацанва решает развести костер. День плавно сменяет собой ночь, как и веселая атмосфера, которая постепенно угасает и становится спокойной, умиротворенной. Сама природа будто тоже расслабляется, убаюкивая все вокруг. Невольно проскальзывают воспоминания о первой смене в июне месяце, когда дни казались длинными и тянулись, точно вязкий кисель, а ночи были исключительно белыми, что по сей день остается в памяти как невероятно симпатичное зрелище. Порой из-за этой неестественной картины даже создавалось впечатление игры с собственным разумом: глянешь на часы – около двух, а небо пасмурное и облака такие низкие, огромные, с розовато-персиковым оттенком, сквозь которых даже звезд не видно, ты будто под куполом находишься. Жаль, что теперь за таким уже не понаблюдаешь, ведь как-никак близится сентябрь, волоча за собой вечернюю прохладу. Правда, по сравнению с духотой, которая давит на плечи уже около недели, этот слабый ветерок кажется только благословением. Состояние сонной мухи исчезает мгновенно, как по щелчку пальцев, так что может и в этом есть свои плюсы. Но не для Роберта. По крайней мере в данной ситуации, так как он не успел высушить волосы и в отличие от остальных сейчас дико зябнет, плотнее кутаясь в свой мешковатый кардиган зеленого цвета. – У меня з-зубы с-стучат, – непонятно зачем и для кого информирует белокурый и сутулится, втягивая голову в плечи. Вдоль спины пронесся неприятный табун мурашек, заставляя судорожно встряхнуться. Парни тут же напряглись, чтобы организовать Робчику место поближе у костра, согреть ведь нужно бедолагу. Он недолго крутит головой, подобно новорожденному детёнышу, и, ожидаемо, плюхается рядом с Гришей. Ноги от души вытягивает к самым бревнам, а искорки маленькие скачут прямиком на бледные колени. – Странно, что ты замерз. Змеи хладнокровные пресмыкающиеся, насколько я помню, – остроумничает Уланс, с явным намерением задеть Плаудиса. Осмелел пацан, видимо, опираясь на тот факт, что Роберт сидит напротив, поэтому он даже не сможет в отместку пихнуть очкастого в бок, выражая всем своим видом недовольство. Если и обмен "любезностями" с этим молодым человеком, то только на безопасном расстоянии, а костра между ними вполне хватало для внутренней уверенности Познакса. – А с-сам будто не отличился, ч-чувак. Мне напомнить, что ты сегодня перепутал дорогу, и мы из-за твоего косяка реально чуть до церкви не дошли? Еще и у речки один сидел, как дебил, дулся, – произносит Роберт, а потом, спустя миллисекундную паузу, красноречиво добавляет: – Колхозник. – От гоблина слышу. – Кристина – б… – Роберт! – успевает перебить Уланс, в смущении поправляя свою повязку вожатого как элегантный галстук-бабочку. Предугадать рифмичное продолжение этой фразы не так сложно, учитывая, что она теперь у белокурого самая любимая, но воспитанная натура Познакса сработала вовремя и как по рефлексу. – Что? Хочешь меня ударить? – Кулаками махать при любом случае – неправильно. – Да-да, ты просто все костяшки себе собьёшь и к мамке побежишь. – Ну все, пацаны, хватит вам уже, – вмешивается Лёха, прекращая их чрезвычайно серьезный разговор, когда услышал вдалеке свое имя. Его звала одна девчушка из пятого отряда, совсем крохотная, кажется и в школу-то только этой осенью пойдет. Малая неуклюже и как-то косолапо бежит навстречу к вожатым, намереваясь задать вопрос или донести какую-то информацию, как можно предположить. Она тормозит рядом с Лешей и уцепляется короткими пальчиками за ткань его штанов. – А мне уже можно остальных звать? Мы проголодались, – девчонка лохматит собственные волосы и забавно надувает губы, как это любят делать все ребятишки помладше. – Ну-ка, щас и проверим. Лёша, будучи парнем с внутренней отцовской заботой ко всем детям, в ту же секунду подымает ее под руки и усаживает на колени, да так, чтобы поудобнее было. Слава впервые за весь день был тише воды и ниже травы; он просто молча жевал поджаристый на костре хлеб, испепеляя хмурым взглядом желанную картошку с запеченной тонкой корочкой на импровизированном шампуре кудрявого. От картофеля все еще исходил дым, красным сигналя о том, что можно нехило так себе нёбо повредить, если сейчас откусить хоть мизерный ломтик. А есть-то хотелось. Даже очень. И с солью. Он и вправду не помнит, когда отряды трапезничали в последний раз. Когда уходили из лагеря утром? Это ж сколько часов уже прошло? Детвора тоже жутко проголодалась, ведь как только девчонка оказалась так близко с долгожданным ужином, то сразу же потянулась к нему руками, пропуская мимо ушей все ненавязчивые советы об аккуратности. – Ай! Больно... – Обожглась? – Угу… Стоило только Алеше взять детские ручки в свои и легонько подуть на них, чтобы хоть как-то заглушить болевые ощущения, как по всему кругу мигом прокатилось пацанское «о-о-о» и родимое «сими папа», вперемешку с умилением. Наблюдая за этими отцовскими повадками в столь юном возрасте, любой мог уверенно заявить, положив руку на сердце, что Лёха будет самым лучшим папашей для своих будущих детей, о коих ему думать пока рано, но, тем не менее, факт остается фактом. В окружающем их густом мраке практически ничего не разглядишь, зато как сильно выделялись огненные язычки костра; он ласково потрескивал и пленял взгляд. Крохотные светлячки кружили в пространстве, напоминая тополиный пух, а где-то вне зоны видимости стрекотали цикады, давая знак о своем присутствии. Пацаны в унисон щелкают ушком от банок с газировкой и все руслом утекает в бесконечные разговоры с такими же безграничными темами. Ребятишкам хочется пощекотать себе нервы, поэтому они просят рассказать Гришу какую-нибудь страшилку, тем более что обстановка подходящая, да только по итогу это все превращается в завуалированные события из реальной жизни, где Будапештов чуть приукрашивает, нагоняя атмосферу, что можно раскусить на раз-два. Да и дети какие-то нынче совсем не пугливые пошли, если честно. – Я уже не знаю про чё вам рассказывать-то, Лёху попросите. Этот самый Лёха выставил палец перед собой, призывая подождать пока он прожуёт картофелину, потому что, судя по предвкушающей улыбке, пацан уже нашел что сказать. – А как же твоя любимая история про поехавшего лесника? – Так вот же он, перед нами сидит, – не без ехидства подсказывает Роберт, кивая на Уланса, что и вправду скрючился сейчас в три погибели, подобно старому отшельнику, который уже давно разочаровался в этой жизни. Познакс удрученно вздыхает, с печалью осознавая, что в скором времени к нему привяжется плюс одно погоняло, и все из-за доброй Робертовой души. Отлично, скоро он обгонит Никитина по количеству кличек и с таким успехом можно будет носить именные медальки на груди. К слову, малые были бы совершенно не против воплотить эту гениальную идею в реальность, да только размусоливать ее сейчас не было сил – из-за сладкой полудремы уже знатно так слипались глаза. На периферии улавливается какая-то незамысловатая болтовня вожатых на общие темы; они с легкой тоской вспоминали о всех культовых событиях и локальных шутках, которые скопились за три смены в целом. Параллельно с диалогами над головой маячит шум листвы и пение ночных птиц, будто вдогонку ко всему. Вроде и поспать хочется, а заслушиваешься невзначай. Каким-то образом в разговор вплетается история о том, как Гришаня с Робертом познакомился; от интереса даже веки слегка приоткрываются, дабы запечатлеть ту самую улыбку Плаудиса: смущенную, с глубокими ямочками в уголках губ. Он прячет ее за алюминиевой банкой, пригубив фанты, но взгляд детей четко фиксирует эту картину. Мило. Создавалась некая ассоциация с родителями, один из которых глаголит сейчас историю их романа после вопроса «мам, пап, а как вы познакомились?».Chernoburkv – Температура
Пацанье тушит костер и будит задремавших ребятишек, между делом обсуждая прощальную дискотеку, которую завтра должен Костя организовать. Прощальная – звучит не так перламутрово-радужно и весело, честно говоря, но раз диджеем вновь будет Смоляр, то вечеринка сто пудов удастся, это даже не обсуждается. Дети не так часто проводили время с Костяном, но на их памяти он всегда оставался хорошим парнем, который обладает реально завидным музыкальным вкусом, поэтому Косте уже не первый раз доверяют распоряжаться фонотекой на тусовках в большом зале. Если медляк, то максимум Монеточка, а в остальном исключительно трэп, рэпкор и какой-нибудь поп-панк. Пока мелюзга в спальном корпусе будет видеть десятый сон, то подростки из первых отрядов, несомненно, такой плейлист оценят. Но не оценят внезапную пропажу самого Смоляра. Юнцы быстро сообразили операцию по разыскиванию вожатого, да только кто же знал, что кросс туда-обратно по всем этажам окажется напрасным, ведь пацана обнаружат за дверью запасного выхода, еще и на пару с Тёмой. Костя о чем-то увлеченно рассказывает своему другу и активно жестикулирует, поэтому даже слегка вздрогнул, когда сзади послышались вопли ребятни. – Костян, мы тебя обыскались уже! Вы чего тут делаете?! – Обсуждаем… мм... популяцию медуз, – ляпает Смоляр то, что успевает сочинить первым и молниеносно убирает джул за спину, растягивая пухлые потрескавшиеся губы в нитку. Здесь длинные рукава излюбленной полосатой кофты ему очень подсобили, так как в них полностью тонули кисти пацанских рук, а значит хоть какую-то вещь в его ладонях увидеть невозможно. Естественно не хочется, чтобы тебя спалили, ведь курить здесь не позволяется, даже если это электронка и даже если ты не стоишь рядом с табличкой «курение запрещено». – Пруфы или слит! – О-о, чувак, посмотри: к нам наведалась серьезная полиция по поимке девиантов? – Нет! Мы вас честно не сдадим, – начала трепетать кареглазая девчушка с вьющимися прядями у лица, которая, почему-то, причислила Артёма к числу тех, кто дымком балуется, хотя он мирно сидел и тупо болтал ногами. – Просто там уже все собрались, только вас не хватает… Костя смущенно улыбается и чешет нос большим пальцем. Видно же, что соскучились, да и вообще у них это взаимно. – Прям все пришли? – задает глупый вопрос специально, под шумок засовывая джул обратно в карман, мол, его тут не было и этого никто не заметил. – Да можешь не прятать уже, – отмахивается низенький мальчонка. – Мы все видели. – Эх, ладно. Только если чё увидят, старшим скажете, что это флешка. – Был бы тут Гриша, он бы пошутил про дымящуюся флешку, – между делом говорит Никитин. – Вот щас к нему и пойдем! Кто-то ухватывает Костяна за край одежки, кто-то крепко вцепляется в теплую Тёмкину ладонь и тянет за собой – туда, где они с вожатыми сегодня могут собраться в последний раз. В последний раз услышать смех друг друга, обняться, отбросить все мысли и чисто ловить момент, наслаждаться им. Все коридоры темные и пустые, топот по кафелю отдается эхом в стенах. Дети тихонько смеются и перешептываются, краем уха можно уловить, что одна девчонка сравнила безлюдное здание лагеря с утонувшим кораблем, а вторая с местом из знакомой хоррор-игры. Из зала доносится музыка басами и смех Роберта – его можно узнать из тысячи. Подросткам уже не терпится погрузиться в ту атмосферу, когда под ногами рассыпаны голографические конфетти и обертки от чупа чупсов; по углам заныканы смятые коробки из-под сока, которым не судьба оказаться в мусорном ведре. Над головой – стробоскоп, что излучает цветные моргающие блики, а щеки от драйва и переизбытка эмоций красные-красные, словно наливные яблоки. Пытаешься сохранить в своей памяти даже самую незначительную мелочь сегодняшнего дня, потому что завтра – все. Завтра ты проснешься в пять утра от внутреннего плохого предчувствия и уставишься в распахнутое окно с тонкими занавесками, которые танцуют на легком ветерке. Солнце лениво поднимается с востока, щедро заливая верхушки ёлок ярко-оранжевым светом — как будто стакан наполняется апельсиновым соком. Когда невольно натыкаешься взглядом на собранный чемодан у двери, создается тот же эффект, как от вида набитого учебниками портфеля тридцать первого августа. Казалось, что с каждой минутой надвигается нечто неотвратимое, с щемящим чувством тоски в груди. Накрываешься одеялом с головой и отворачиваешься к стенке, тяжело вздыхая. Странно, но сегодня, почему-то, искренне хочется, чтобы будить их пришел именно Федя.