Ловушка запаха

      Из-за долгосрочных миссий Итачи редко удавалось поужинать с семьей, поэтому он особенно ценил тихие домашние вечера.       Шум кипящего чайника, шорох широких полов отцовского халата, бряцание посуды — ласка для ушей. Ароматы чудесных блюд, заботливо приготовленных Микото-сан. Угрюмый отец и вечно хмурый, старающийся ему подражать, Саске. Глупый младший брат.       Итачи всегда задерживал на нем взгляд дольше положенного. Он так любил его… даже дыхание спирало.       Итачи смотрел на него — смотрел и думал с невольным интересом: будет ли он так же любить своих детей? И будут ли у него вообще дети?       Хах, как же… С его образом жизни тяжело представить себя в роли примерного отца. Если заглянуть в возможное будущее, то заявляться домой он будет редко, под ночь — уставший, голодный, а может быть, раненный. Пусть и маловероятно, но допустимо. Ведь годы идут, а он не молодеет.       Когда-то и Саске повзрослеет. А уж он-то наверняка обзаведётся женой и ребятней.       Итачи поднес кружку к губам, подул на горячий чай, но замер. Тяжкий вздох. Гнет переживаний, не замеченный никем, кроме внимательного отца. Немой вопрос в глазах Фугаку.       Итачи понял, что если тотчас не глотнет — его заминка станет очевидной. Он сделал вид, что не заметил вопрошающего взора главы клана, и мелко отхлебнул.       Отец ещё какое-то время следил за его махинациями с подозрением, но ничего не сказал.       Мать в это время о чем-то оживленно беседовала с Саске. Смешок Итачи потонул в очередном глотке. Его всегда удивляла эта особенность мамы и младшего брата — мало того, что они похожи, как две капли воды, так ещё и не замечают очевидных вещей.       Их с отцом многозначительные переглядывания, негласные вопросы, вызов и напряжение в каждом жесте — все это проходило мимо них: они словно жили в другой реальности. Безопасной. Где не было места внутриклановым расприям и интригам.       Допив чай, Итачи встал под удивленный взгляд Микото и обиженный — Саске. Поклонился и попросил откланяться, ссылаясь на занятость.       — Итачи, но ты же совсем не поел… — слабое возражение от матери. Наследник клана не хотел ее ранить, ведь он слышал буквально — материнское сердце разрывается от беспокойства за непутёвого старшего сына.       — Все в порядке, мама. Я не голоден.       Наклон головы, мягкая полуулыбка. Он видит ее насквозь: «я не верю ни единому слову» — шепчут нежные очи.       — Конечно, иди. Спокойной ночи.       — Благодарю за ужин.       Итачи спрятал ладони в рукавах широкого кимоно и учтиво поклонился, собираясь выйти во двор, но Саске неожиданно отложил столовые приборы и неестественно громко для этого дома воскликнул:       — Нии-сан, подожди! Мама, папа, брат. Есть нечто, о чем я хотел бы сообщить вам.       На несколько секунд повисла вязкая, тягучая тишина.       — Что же это, Саске? — даже отец выглядел заинтересованным.       — Мы заинтригованы, — улыбка Микото-сан выражала поддержку и заботу. Саске был благодарен, что она всегда дарила ему теплоту души, которую не давали отец и брат. Это вселяло уверенность, что все будет хорошо. Мама знает, как лучше.       — Слушаю.       Лишь когда Итачи сел обратно в знак уважения, Саске прочистил горло и заговорил, молясь всем известным богам, чтобы голос не подвел:       — У меня появилась девушка! Я хотел бы познакомить вас с ней.       Микото первая очнулась от мандража: она хлопнула в ладоши.       — Я так рада за тебя, Саске! — счастливое верещание ее заглушало унылое молчание других членов клана. — Обязательно приведи ее. Не подскажешь, что она любит? Я с удовольствием приготовлю.       Саске нахмурил брови. Он не знал, что его девушка любит есть. Он как-то не интересовался. От ответа его «спас» отец:       — Из какого она клана?       — Харуно, — с запинкой, зная, как отец рассматривает браки с предводителями непрославленных родов.       — Не слышал о таком.       Итачи гипнотизировал брата вдумчивым взглядом несколько секунд. И лучше бы он продолжал молчать, потому что Саске задохнулся, когда он огорошил его вопросом:       — Она твоя истинная?

***

      «Она твоя истинная?»       Саске показалось, этот вопрос прогремел в его черепе, барабанных перепонках и едва ли не переломал позвонки.       Лишь Итачи так мог.       Стиснув челюсть, Саске был вынужден признать, что не знает. А старший брат поспешил удалиться, как и планировал. Он вышел во внутренний двор, но Саске последовал за ним. Им давно следует поговорить.       — Нии-сан, — позвал он с нарочитой энергичностью, поравнявшись с Итачи, — почему ты задал именно этот вопрос?       — Что тебя смутило, Саске?       — Ты знаешь! — Горячности Саске можно позавидовать: лишь в расцвете юности шиноби спорят с таким яным желанием победить. — Я не ты. У меня небогатый сексуальный опыт, и я не могу по одному лишь запаху определить, моя ли она истинная или нет.       Итачи остановился и задержал на младшем долгий, пронзительный взгляд. Саске приосанился, выпятил грудь. Весь лик его — вызов.       «Мог бы сказать жизненный опыт, но нет, сделал акцент на сексе. Твоя провокация очевидна, братец. Чего ты добиваешься?»       — Значит, душа просит секса? — Ухмылка, отдаленно напоминающая дьявольскую, блеснула на губах Итачи, и он жестом пригласил брата следовать за ним. — И как давно ты об этом думаешь?       — Мне давно все известно, — дрожь. Унизительная, с ума сводящая.       На лбу Саске выступила испарина. Ему кажется, на его плечи рухнули небеса — непосильная ноша. Что может быть сложнее, чем разговоры с братом? Даже отец шел с ним на контакт иной раз легче, чем нии-сан. Служба в АНБУ испортила его и без того скверный характер окончательно.       «А ещё отсутствие истинной, — с горечью думал Саске. — Неужели для тебя это важно?»       — В семье я не ищу подтекста. Мне хватает его на переговорах в других странах, миссиях и в беседах со старейшинами. Я не хочу манипулировать тобой. Говори начистоту.       Итачи не угрожал, но смотрел настолько прямо, что Саске не медля ни секунды хотелось покинуть сад, деревню, а лучше — страну, лишь бы скрыться от черноты родных глаз.       — Спасибо за честность. — Он мотнул головой, плёткой гоня прочь замешательство. Итачи не применял гендзюцу, но Саске казалось — он в густой, как суп, непробиваемой иллюзии. — Я знаю о том, что с восемнадцатилетия ты ищешь свою истинную и… — его нос сморщился в неодобрении, — не брезгуешь для этого любыми способами.       — Я рад, что ты знаешь. Так проще.       — Правда? А я — нет. Чем ты думал, ища свою истинную? Да на что она тебе, наконец?! — Саске взорвался. Он и не думал отчитывать старшего брата, и будь он не так зол, ни за что не собрался бы с духом. — Только не говори, что ради здорового и сильного потомства. Я знаю, это последнее, что тебя интересует.       — Я позволял тебе много вольностей, Саске, и ты вырос слишком дерзким. — На лицо Итачи пала тень. Он положил на макушку Саске руку, но в этом жесте не чувствовалось ни капли ласки, скорее наоборот — предупреждение в чистом виде. Младший вздрогнул. Итачи позволял ему многое, но сейчас он понял, что перешёл черту дозволенного. Личная жизнь наследника клана обсуждению не подлежит. — Это последний раз, когда ты можешь разговаривать со мной в таком тоне.       Саске увернулся от нежеланной нежности и напустил на себя безразличие. Будто бы не было этой неловкости, воцарившейся между ними.       — Ты ушел, не дослушал. Как всегда, вечно занятой, — он для правдоподобности побурчал себе под нос, словно совсем-совсем не испугался. — Ужин во вторник, в семь. И, пожалуйста, Итачи, будь с ней вежлив.       Итачи решил подыграть в этом маленьком спектакле:       — Смешно, что ты считаешь своим долгом напомнить мне об этом.       — Ты пугаешь, когда смотришь так… — прошептал Саске вслед фигуре брата. — Твои глаза выражают что-то страшное. Иногда.       Саске знал, что Итачи слышал его. Он всегда все слышит.