Я старался

"Я пытался предупредить тебя, но все меня игнорировали. Я говорил громко и отчётливо, Но никто меня не слушал. Я пытался достучаться до тебя, но ты не хотел меня слышать. Я говорил громко и отчётливо, Но никто меня не слушал." Linkin Park. "Nobodys Listening" Так душно в нелепом гостиничном номере. Обед на подносе не тронут, окна плотно занавешены, и все же жарко, жарко, как в аду. Даже жарче. Алекс сидит на кровати, прямо на аккуратно расстеленной простыне; он чувствует, как пот стекает по спине тонкими ручейками, его бьет нервная дрожь. Рубашка расстегнута в пределах приличия, всего две пуговицы, вдруг агенты – его бывшая коллега, чересчур сердобольная, чтобы ей верить и директор службы безопасности ФБР, Ричард Саллинс, парень, который тоже имел огромное желание засадить его до конца дней – решат посетить его в столь позднее время. В ванной он еще не был, но стоит заглянуть, потому что там есть зеркало, а на слушании будут обращать внимание на внешность почти так же, как и на фразы, брошенные им и его защитником, и на жесты, но это ведь безумно трудно – выдержать. Здесь, в этом отеле не найти ничего, ничего! В город его не выпускают, а Ричард, черт бы его побрал, время от времени ходит взад и вперед рядом с его дверью. Правда, внутрь назойливый агент не входит, он думает, что Алекс не видит, но Алекс видит, и подозревает. Он не доверяет. С чего бы ему доверять парню, что хотел упрятать его туда, откуда ныне старается вытащить? И сейчас он ходит, его ровное, спокойное дыхание Махоуни слышит так явственно! Что ему нужно? Ему плохо. Очень плохо. Страдание говорит в каждой клетке его тела, в каждом участке пульсирующей от боли головы. - Какого черта ты меня бросила, агент Лэнг? Я мог бы тебе рассказать, только тебе, все, не утаивая ни одного слова. Об Оскаре Шейлзе. Не этого ли ты требовала от меня днем? „Многое про вас говорят. –И что они говорят? –О людях, которых вы якобы убили…“ - Они правы, - шепчет Алекс, - Они правы, во всем. Он еще сильнее вцепляется в простыню, и она прилипает к его потным ладоням, так же как и рубашка. Время идет. Стрелка громадных часов над кроватью стучит преувеличенно громко, и отзывается в его мозгу крошечными взрывами. Он что – то бессвязно лепечет, в этом непонятном бреду угадывается лишь имя насильника, кости которого гниют на заднем дворе оставленного им в спешке дома. Тогда он еще бежал в Панаму. Однако, все еще кажется темнота и прохлада комнат, пестрота статей и вырезок на главной стене, на стенде, стакан воды, находящийся всегда на подоконнике. - Шейлз, Шейлз… Он уже не верит, что высидит все слушание. И вообще сможет ли на нем присутствовать? Назойливые насекомые уже копошатся под кожей, не давая покоя и умиротворения. - Шейлз… 2 День Фелиции Лэнг начался не совсем удачно. Гадкое панамское обслуживание выбивало из колеи, из-за жары чуть ли не потоками текла косметика, а еще она встала на весы, любезно предоставленные ей персоналом отеля (за пятьдесят баксов, не так уж и много) и обнаружила, что прибавила около десяти фунтов. Все это раздражало на несколько ужасных минут, но потом цель, что женщина выбрала за основную, поглощала все ее внимание. Этой целью было спасение Алекса из лап ужасных арестантов тюрьмы "Сона". Она ее и за тюрьму не считала. Свалка самых отпетых воров, убийц, насильников, растлителей, наркодельцов – мистер Махоуни, Алекс никак не подходил под описание ни одного обитателя этой клоаки. Нет, нет. Его нужно вытащить, пока не поздно, пока его, не дай-то Бог, не убили! Тут же возникли видения. Ее и Саллинса ведут в морг панамского участка, и, пока местная орава ребятишек – таких же мошенников чистит машину с федеральными американскими номерами, они все углубляются в холодное, похожее на грот, помещение морга. Холодильники завалены трупами, все трупы помечены какими-то цифрами, на них навешаны ярлыки и бирки. Толстый панамский коп, едва напрягаясь, вытаскивает мешок, дергает молнию… и к ее ужасу (хотя у Саллинса это вызывает лишь кривую, нервную улыбку) они оба лицезреют бывшего агента Александра Махоуни – с рассеченным виском, заиндевевшими ресницами, синими, тонкими губами… ошибки быть не может, говорит тут же ее спутник. Откуда же она могла знать, что убитые в Соне просто исчезают там! Чашка с жидким, теплым кофе в ее руке дрогнула, и Фелиция очень неудачно облилась этой малоприятной во всех отношениях жидкостью. Темное пятно на белой блузке… темные струйки на фоне кофейного цвета кожи казались обычной водой. Вот и она делает слона из мухи. Ничего такого не случится! Ночной конвой у двери Алекса сегодня держал Саллинс. Это не радовало, быть рядом с недавним начальником хотелось быть ей. Одной. Но Ричард ей не доверял. Кажется, никто никому не доверяет. В коридоре – темно, спокойно. С пугающе ровной осанкой, заложенными за спину руками, будто солдат, храня такое же пугающе-таинственное молчание, ходит Ричард. - Как он там? Вы его слышали? - Да, Лэнг, не мешайте и идите к себе, - бросил он, и от этих слов женщине захотелось заплакать, потому что неизвестность все усиливалась. Она принялась теребить пуговицу на своем пиджаке, чтобы успокоиться. - Прошу вас, могу ли я сама… - Уйдите. К ее счастью ожил мобильник Саллинса. Тот мельком взглянул на светящийся дисплей и отошел, жестом указав Фелиции на место у двери. И она сразу – почти сразу, как только он свернул за угол – вошла без стука. 3 Он, еле заметно покачиваясь из стороны в сторону, забился в дальний угол кровати. С ним явно было не в порядке, а иначе как? Она-то знает, как это слово звучит. Ломка. Борясь с желанием броситься к мужчине, встать перед ним на колени и обещать, что сделает все, что нужно для него, Лэнг просто прислоняется к дверному косяку и устало вздыхает. - Шейлз. – первый осмысленный взгляд брошен в ее сторону. Первая фраза, рвущийся голос. У него нет сил даже говорить – шепчет. - И что же Оскар Шейлз? - Он насиловал, убивал… Я не мог просто сдать его в руки какого-нибудь адвоката, который бы… просто оправдал этого сукина сына… Нет. – Он собирается с духом, запрокидывает голову, будто тонет. – Так что я его убил. И даже легче от этого стало. Но потом я начал видеть этого мертвого ублюдка везде, во всех местах, где я только не был. Он грозил мне, умолял о пощаде… Женщина не выдерживает тоскливого, страдающего, слезящегося взгляда, которым Махоуни ее сверлит. Неотрывно. Приближается, садится рядом. Кладет руку на горячее, влажное плечо, и от того, что он так и пылает жаром, духота в помещении сгущается. Но так же начинает пульсировать где-то внизу живота, голова приятно кружится, но приятного ей самой от этого мало. Запретная близость, стоит только податься вперед – и окажешься в объятиях Александра Махоуни. А виновник ее сексуальных импульсов продолжает бормотать, в надежде на то, что покаяние поможет. - Тогда я нашел для себя этот… Варатрил. Он помогал, но оказавшись в тюрьме, таблеток достать я не сумел. Пришлось… импровизировать. - О чем ты, Алекс? – она закусывает губу и краснеет, хоть ей и не всегда это удается. Она врет, и обращается к шефу неподобающим образом. Но Махоуни, кажется, не замечает. Ему настолько плохо. Она это чувствует, его тело чуть ли не в конвульсиях бъется. - На слушании я вряд ли долго выдержу. Я вообще не могу выступать в таком состоянии! Если тебя послали ко мне – значит, я зачем-то нужен. - Хочешь, чтобы я принесла наркотики? Он бессильно опускает голову. Пот течет с него ручьями – ткань скользит по практически мокрому плечу, но Фелиция не убирает руку. И в целом, ей вообще движет страстное желание сорвать с него к чертям эту рубашку. Сейчас он даже не представляет, как привлекателен. Чтобы пресечь все, что может за этим последовать, женщина резко встает и выходит прочь. 4 Ему хочется спать. Дъявол, уже за полночь, а он все еще на ногах! И курить уже невозможно, если до этого уничтожил целую пачку. Но кто – то же все равно должен следить за этим скользким типом Махоуни, а так же очень жаль, что нельзя просто запереть его номер на ключ, а на него самого надеть наручники. Или унизить его, зайти и унизить, просто подойти близко – близко, взять за плечи, а потом ударить в живот так, что его обычное прерывистое дыхание остановится, и он судорожно выдохнет, согнувшись. С самого начала, с того дня,как их представили друг другу, Александр Махоуни заставлял его выходить из себя, взрываться на ровном месте, едва Саллинс только вспомнил его ледяные, синие глаза… эти глумящиеся глаза, надменная улыбка на тонких губах, на красивых губах, и эти мелкие, ровные зубы только созданы для того, чтобы больнее покусать; именно такой вывод о Махоуни Ричард сделал для себя. Стоит ли входить? Да, стоит. Несомненно, стоит. С этими мыслями Сайленс легонько толкнул дверь и скользнул внутрь комнаты Алекса, явно напоминающей сегодня проходной двор. Махоуни поднял голову. - Ричард? Почему этот ублюдок называет его по имени? Кто давал ему такое право? - Что… вы хотите? Надеть на меня наручники? Судя по его виду, он либо только из ванной, либо он какой-то занюханный торчок во время сильнейшей ломки. Действительно, что такое с ним? Почему его так трясет, будто белой горячкой страдает? И вот уже протягивает навстречу Сайленсу руки, что так же дрожат, рукава рубашки закатаны, аж выше локтей. На миг жалкое лицо будто сползает, как ненужная маска – и перед ним вновь тот язвительный и уверенный в своей победе агент Махоуни. Это невероятно злит Ричарда; он будто превращается в горячий сгусток пламени, жидкой лавы, и, сделав два широких шага, хватает его за запястье, защелкнув на нем наручник. - Вы абсолютно правы, Алекс. Очень живо и молниеносно Махоуни оказывается прикован к кровати. Как тогда, он хотел приковать его к столу, но у этого выскочки была тогда мощная защита. Теперь же эта защита и засунула его в Сону. Вялыми, неуверенными движениями он пытается высвободиться. На коже запястья появляется яркая полоса от наручника. - Зачем, Ричард? – кулаки того сжались, когда Алекс растянул "заче-ем", будто флиртует с ним подобно шлюхе. Вновь издевка. Но бить, черт возьми, его нельзя! И как это вообще будет выглядеть, скажите на милость?! Директор службы внутренней безопасности ФБР сидит верхом на бывшем агенте и колошматит его так, что кровь брызжет на белую, чуть смятую простыню? - Для достоверности. Вас и так отмазывают от времяпровождения в Панаме, так что сидите смирно. Какой самоконтроль! Да ему в королевы Британии надо. Ричард садится рядом; стараясь никоим образом не касаться собеседника. - Что с вами такое? Что за неряшливый вид? Вы больны, Алекс? - Болен… - рассеянно отвечает он, отчего-то ерзая, в странной невозможности сидеть спокойно. Блохи его, что ли, заели? Внезапно он ощутимо вздрагивает и закрывает глаза. Стал как-то странно заваливаться на бок, чему помешали наручники. Облегчение. - Эй, что с вами, Алекс? - Я… - выпалил Махоуни, и совсем обмякает, не договорив фразы. Тонкая цепь наручников натягивается, грозясь прорвать кожу. Рот приоткрылся, будто приглашая начать с исскуственного дыхания, Саллинс с бешенством отбрасывает эту подсказку; неторопливо поднимается и направляется в ванную. Как ни странно, ванные существовали в панамских отелях, и они были довольно опрятными: белый кафель (грязноватый слегка, и почти незаметно), скользкий пол и душевая кабинка. На обратном пути он чуть не рухнул, но воды захватил. Поливание жидкостью бессознательного ублюдка ни к чему положительному не приводит; весь стакан уходит впустую. Плюнуть на все и уйти? Нет, нет. Но почему он не может? Что мешает? - Вы утопить меня решили, Ричард? – оказывается, он очнулся. Саллинс, ощущая, что кто-то другой им в данный момент управляет, нагнулся и помог Алексу прийти в вертикальное положение. Он так же дрожит, но рот кривится в улыбке. - Так что такое вас еще тут удерживает, Дик? Неужели… Не дослушав, он бъет его по лицу. Теперь можно. У него нет защиты. Но от удара лишь лопнули сосуды, и пошла кровь, тонкой, раздражающей струйкой, потекла по подбородку. Сейчас можно и уйти. Предварительно приковав противника к постели, это было бы большим издевательством! Но вместо этого он отчего-то извиняется, суетливо бросается за салфеткой, вновь приносит воды. Немного помедлив, трогает за плечо. Шепчет. - Надеюсь, вы знаете, что следует говорить на гребаном слушании. Не подведите меня. 5 - Это все как паутина. Она опутала и Скоффилда. И Берроуза. И всех нас. Я не могу вам ответить, так как вы так же можете быть связаны с Компанией, или она с вами… - Что он мелет? – недоумевает присяжный слева, - Неужели он сам верит в свои слова? Саллинс знает, что верит. Знает, что она существует. Но прошу, молчи, Махоуни! Никто тебя не услышит. Никто не поверит! - Мистер Махоуни хотел сказать, что… - Мистер Саллинс! Мы хотели бы послушать именно мистера Махоуни. *** Она не принесла таблеток. Точнее, она принесла, зажала в ладони, хотела отдать. Но выбросила в урну, как только объявилась в зале суда. Никто ему не помог. - Вам придется вернуться в Сону… Мне очень жаль. - Что такое, Лэнг? – раздраженно переспрашивает Саллинс, перехватывая ее далеко не жизнерадостный взгляд. – Я старался. Я сделал все, что мог.