Не теряйся

Январь 1989. — Джоджо, смотри, что показывают! Джотаро идет в свою комнату. Он не собирается вникать, на какой новостной сюжет увлеченно пялилась его мама, но бесконечное «Джоджо, Джоджо!» выбесит его куда сильнее, чем один взгляд в сторону телевизора. Показывают репортаж, снятый в больнице. В Морио, маленьком городе за чертой Токио, распространяется лихорадка неизвестного происхождения. Кто знает, доберется ли зараза до столицы? В больницы Морио поступило несколько пациентов с похожими симптомами. Высокая температура, жар, затрудненное дыхание, бессилие, замутненность сознания. Иногда — галлюцинации. Пятеро умерли в первые же сутки. У шестого вскоре пропали все симптомы, кроме галлюцинаций, и его перевели в психоневрологический диспансер. У одного мальчика лихорадка длилась пятьдесят дней с теми же симптомами, и врачам удалось спасти его: это первый успешный случай выздоровления. Мальчик полностью избавился от галлюцинаций. Репортер берет интервью у мальчика и его мамы. Ему всего лет пять, и лицо у него замученное, но выглядит он по-детски мило: готов к интервью, причесан и ухожен. Его мама рассказывает о своих переживаниях и о том, как ребёнок попал в больницу. Мальчик скромно благодарит врачей за свое спасение. Последний кадр интервью — крупный план его лица и больших, ярких глаз. Всё, чтобы завлечь аудиторию канала. Сейчас разрабатывается гипотеза о том, что лихорадка поражает нервную систему. Такое действие болезни способствует возникновению галлюцинаций и роднит болезнь с лихорадкой Западного Нила и нейровирусными инфекциями. Муниципальные власти держат ситуацию под контролем, министерство здравоохранения следит за развитием событий. Далее — новости рынка недвижимости. — И? — спрашивает Джотаро, когда сюжет кончается. Мама хватает с дивана пульт и делает звук потише. — Разве мы с тобой не похожей лихорадкой переболели? Помнишь, ты в ноябре прихворал? Тоже были галлюцинации, температура, жар... — Эти кухонные эксперты всё в кучу свалили, — бурчит Джотаро. — Я лихорадил всего день, а ты пятьдесят дней, как тот мальчик. С какой стати все решили, что это одна и та же лихорадка? — Милый, не знаю, я же не врач... Думаешь, они пустили бы в эфир сюжет с непроверенной информацией? — Там же сказали в конце: ничего неясно, но вы бойтесь. Наука и достоверность им к чертям не сдалась, зато рейтинги канала взлетят вверх. — Он пожимает плечами. — Я просто... — Чепухой не майся, ладно? Маму веселит его ворчание. — Хороший из тебя выйдет учёный, — говорит она с улыбкой. — Но знаешь, наука и достоверность нужны не всегда. Как по мне, это было просто предостережение? Призыв заботиться о своем здоро... — Или антиреклама того городка, — отвечает Джотаро и закрывает за собой дверь в комнату. *** Июнь 1991. Наука и достоверность — лучшие друзья при подготовке к занятиям, говорили университетские преподаватели. Джотаро им поверил, как всякий первокурсник. А через пару месяцев смекнул, что некоторые его одногруппники на вопрос: «По учебнику какого автора Вы готовились?» называют совершенно случайную фамилию, и это часто сходит им с рук. «Ты погоди, вот на философии будет сложнее, чем на клеточной биологии», подтрунивали второкурсники. «На клеточной хоть можете выдуманным учебником прикрыться. С Сенекой и Демокритом так не прокатит». Чтобы окончательно закрепить свой авторитет перед первокурсником, старшие блеснули между собой анекдотом про стоицизм и атомизм. «Короче, Китамура ваще не услышал, про какое мыслетечение его спросили, по подсказке чё-то там отвечал: "Э-э, мэ-э, эти философы верили в единство законов мирового разума, логос, закон причинно-следственной связи", хотя слов таких не знает. И тут ему Савада с другой парты шепчет: "Они верили, что всё состоит из атомов и пустоты! Случайные столкновения как первопричина всего! Неделимые частицы!" Но в Китамуру ж умные мысли не лезут, он только глазёнки протер и на весь класс спросил: "Ё-мое, так мы на химии?!" Все так ржали, что я чуть со стула не упал!» Сейчас Джотаро сам второкурсник, и он ещё ни разу не засмеялся на философии. Зато его невеста хохотала над Диогеном, жившем в бочке: это был древнегреческий пятизвёздочный отель по сравнению с комнатами в её общежитие. Ну да, совсем не то, что её родной коттедж в Америке. Поэтому хохотала Мария тоскливо, и со смеху не падала. Кто-то едва не падает на Джотаро: его будто пытались сбить с ног. Нечто врезалось ему в голень, пока он ждал, когда светофор загорится зелёным. Столкновение на столкновении. Мешаются то машины, то люди. Кучки неуемных атомов. В Джотаро врезался маленький мальчик. Он с метр ростом, и на вид ему лет восемь. Одет броско и опрятно: будто он собрался на праздник или на съемку детской телепередачи. Только лицо у него испуганное, губы дрожат, и рука сжата в кулак: он силится не заплакать. Ушибся? — Д-дядя, извините, пожалуйста... Джотаро кивает и смотрит на светофор, ждет зелёный свет. Плачущие дети вызывают в нем странные чувства: заставляют думать о том, что скоро и у него появится такой плакунчик. Страшно, но он чувствует, что это должно его обрадовать. Это ведь будет его плакунчик, которого он быстро отучит пускать нюни, а не чужой несмышленыш. — Дядя, а в той стороне какой квартал? — жалобно спрашивает несмышленыш перед тем, как загорается зелёный свет. Джотаро не может двинуться с места. Объяснить бы мелкому, что никакой он не дядя, ему всего двадцать, но его спросили про номер квартала. — Двадцать восьмой, — отвечает он. — Да? Спасибо... Значит, хожу кругами... Меньше всего Джотаро хотел задавать этот вопрос, но теперь почувствует себя последней сволочью, если не спросит: — Ты потерялся? — Мальчик кивает. Светофор снова загорается красным. — Где твои родители? У тебя есть с собой телефон? — Нет у меня телефона! — Его большие глаза смотрят так жалобно, что Джотаро хочет отвернуться. — Мама, она... Она в магазине осталась, но я не помню его название... Вообще-то, Джотаро торопится на встречу с Марией, и помощь потерянным детям — не его профиль, но он просто не может оставить этого мальчугана, раз уж тот заговорил с ним. Неужели придется звонить в полицию? Искать на улице офицера? — Спокойно. Лучше скажи, как тебя зо... — Вот ты где! Мальчик оборачивается на грозный зов женского голоса. В метрах десяти от них стоит женщина, и она в упор смотрит на мальчика. Тот бросается к ней. — Мама, мама! — Боже, я же просила подождать меня, а ты взял и убежал! Тебя ни на секунду нельзя оставить! — Мама, я просто хотел... Я тоже искал тебя! Мне помогал дядя! Джотаро хочет незаметно уйти, потому что чужие разборки его ничуть не интересуют, но светофор всё ещё горит красным. Женщина обращает внимание на Джотаро. — Простите, он у меня первый раз в большом городе... Неясно, почему она оправдывается перед незнакомцем. Джотаро просто кивает. Порывает добавить: «Не будьте с ним слишком строги», потому что мамаша выглядит так, будто готова всыпать сыну по первое число, но Джотаро одергивает себя. Не его дело, не его ребёнок. Он задумывается, как бы повел себя на месте этой женщины. Посмотрел бы на ребёнка так грозно, чтобы тот обмочил штаны и больше ни на шаг не смел от него отходить? А дома хорошенько выпорол бы, чтоб неповадно было? — Спасибо, дядя! — восклицает мальчик, а потом мама утягивает его за собой. Она крепко цепляется за руку мальчика, будто ведет его в карцер. Мама ругает сына: «Сто раз тебе говорили так не делать, но нет, надо было убежать в собственный День рождения! Приехали отпраздновать, называется! Настроение в конец испорчено!» Её строгость Джотаро больше по душе, чем излишнее мягкосердечие его мамы. Она едва не вырастила из него размазню, а отсутствующий отец не собирался ей мешать. Джотаро сам воспитал в себе мужчину, и если у него родится сын, такое же воспитание он даст ему. Правильное. Излишнее мягкосердечие — проблема не столько его мамы, сколько всей семьи. Светофор загорается зелёным, наверное, уже третий раз за то время, что Джотаро стоит на тротуаре. Он пересекает улицу и ускоряет шаг. В кафе пахнет свежей выпечкой и молотым кофе. Толпятся люди, играет рок: какой-то хит восьмидесятых, от которого в памяти остались только мелодия и визг мужского голоса в середине песни, но не слова. Джотаро уже ждут за столиком. Мария выбрала уютное место в углу, у высокого, светлого окна, из которого видно всю улицу. Кафе этими окнами и славилось. Сидишь себе с чашкой кофе, как на веранде дворца, как за стеклянной оградой, и кипение уличной жизни проносится мимо. По одну сторону окна — мелочная, чужая спешка, а по другую — застывшее мгновение. Мария замечает Джотаро, едва он переступает порог — два ходячих метра трудно упустить из виду, — и встает. Джотаро обнимает Марию, и её округлый живот мягко прижимается к его торсу. Легкий запах её духов окутывает облаком: он слаще запаха выпечки. — Привет, — говорит Джотаро. — Привет-привет! Наконец-то моя звёздочка пришла! — Мария обнимает его за шею, и пальцы задевают татуировку, которая ей так нравится, и о которой он не хочет вспоминать. — Мария, пожалуйста... — напоминает он. Всё это простительно ей только потому, что она беременна. Джотаро мог поспорить с Марией, но он не может спорить с гормонами: уже пытался, и всегда проигрывал. В конце концов, слащавые прозвища терпеть проще, чем нескончаемое брюзжание из-за пустяков. К «любимому» он привык. К «звёздочке» — не собирается. — Но ты же правда моя звёздочка! Не веришь, а? Отвести тебя к зеркалу? — Не надо. — Он мягко убирает её руку. — Я и без зеркала помню про ошибки первого курса. — Да ладно тебе, нет ничего веселее первого курса! Я бы повторила. — Мария чмокает его в щеку, садится за столик. Джотаро садится напротив и снимает куртку. — А я — нет. — Почему? Он рассеянно машет рукой. — Не люблю повторяться. — Невесело, — отвечает она, но улыбается так, что на щеке проглядывает ямочка. Эта ямочка — всё равно, что его татуировка: Марии она не нравилась, а Джотаро — очень даже. Первый курс, веселье, раздолье. Пьянки с друзьями и совершенно пустая, дурная голова. Джотаро помнит, как Жан устроил ему студенческое посвящение и сказал: «Ой, будешь теперь исследователем глубин? Только не зазвездись звёздной болезнью, если прославишься, а не то станешь... морской суперзвездой, а-ха-ха!» Джотаро не засмеялся. Потом они выхлебали две бутылки французского белого, пока мчали до тату-салона, и ещё одну выпили с тату-мастером. Это Джотаро помнит, но не помнит, как они вообще доехали до салона, и на что спорили: их с Жаном будто заглючило. Следующим утром на шее Джотаро красовалась звезда, а на руках Жана — разломанные половинки сердец. То ли он тоже на что-то проспорил Джотаро, то ли решил сделать тату за компанию. Вспоминать о том вечере уже стыдно, но эта тату — часть его жизни. Тату с самым неоригинальным дизайном на свете, пожалуй. Только со временем она так расплылась, что некоторые знакомые Джотаро поначалу думали, будто его тату — это родимое пятно. — Стоп. Стоп-стоп-стоп! — Мария смотрит на свои наручные часы. — А ты точно Куджо Джотаро? — Не понял. — Ты обычно раньше меня приходишь, а тут опоздал аж на пять минут! — Она притворно охает. — Давно такого не было. Он закатывает глаза и смотрит на свои часы. Вот не надо обвинений на пустом месте. — Ты что-то путаешь. Задержался, но не опоздал, — ворчит Джотаро. — Просто наткнулся на потерянного ребёнка. Точнее, он на меня. — И ты помог ему найтись? — Он сам нашелся. — Джотаро пожимает плечами. Да по взгляду видно было: мальчик умный, даже в номерах кварталов ориентировался, и наверняка бы справился сам. — Я и глазом моргнуть не успел, как подошла его мама. — Ну и хорошо, — говорит Мария и рассеянно поглаживает свой живот. — Славно. Это значит что-то вроде: «Ты будешь хорошим папой, вот увидишь», но она не говорит этого вслух. Джотаро смотрит в окно — оно тоже выходит на дорогу, — и думает о том мальчике. Всё-таки своего ребёнка он бы за такое выпорол. Они делают заказ, и Мария рассказывает, как прошел её день. Сегодня она была в кондитерской и думала об одном: вот бы съесть ту вкусную зелёную пастилу из бобовой пасты. Она забыла, как по-японски сказать «пастила», никак не могла вспомнить, что она называется нэриёкан, а продавец её не понял. Пастилы, в общем, так и не поела. Ну, хоть сейчас наверстает. Раз она всё болтает, это значит, что заказ не несут подозрительно долго — Джотаро уже хочет повздорить с официанткой. Когда он снова смотрит на часы, то замечает, что они остановились. *** 1996. Вот уже шесть лет Джотаро «занимается рыбами», как говорила его мама. Обычно он не поправлял её. Это дополнительное туманное объяснение для всех, кто интересовался, что изучает её сын. Оно явно работало: после него ещё никто не интересовался, что Джотаро делает на программе «магистра эволюционной экологии в морских средах». Пожалуй, Джотаро и сам не всегда понимал, что делает. Он подумал, что его учебе в магистратуре нужно достойное завершение, задел на докторскую диссертацию, нужно что-то серьёзное, и слишком поздно понял, что пытается прыгнуть выше головы. Выпускная работа бакалавра у него была до того теоретической, что он едва не зевал на собственной защите. Тему выбрал хорошую, но не слишком актуальную, как оказалось в процессе написания. Тогда Джотаро подумал, что в следующий раз он замарает руки. В следующий раз он устроит себе настоящую практику, а не сухую теорию. Теперь руки и рукава у него все мокрые. Ноги и подвернутые штаны — тоже. Получил сдачу от матушки-природы за то, что не переоделся перед тем, как взять пробы воды. Он запнулся о камни и больно потянул мышцу в ноге, но зато пробоотборник остался цел. С какой стати Джотаро запнулся — непонятно. Его будто толкнули, но рядом никого не было: одна только девушка, гуляющая неподалеку. Проделки потусторонних сил, не иначе. Местные морские духи стерегут свой покой. Когда Джотаро прочёл новости об ухудшении экологической ситуации в Морио, то подумал, что никогда не слышал о таком городке, и только сейчас, больно приземлившись на камни, отчего-то вспомнил: это же тот самый, с антирекламой. Год от года дурная слава разносилась всё громче. Год от года ему всё больше везло на потерянных детей. — Вы в порядке? — кричит ломающийся голос за его спиной. Нет, он не в порядке. У него только что кусок магистерской работы выпал из рук. Джотаро оборачивается и видит школьника. Ему лет тринадцать, и он явно ничего не знает о магистерских. Мальчик беспокойно смотрит на Джотаро, как на раненного пришельца. — Я цел. — Он встает. — Просто... Вы вроде бы вскрикнули. — Камни в вашем городишке острые, — громко бурчит он в ответ. Малец сворачивает с пешеходной дорожки и подходит ближе к берегу. Его ботинки шлепают по гальке. — Ну простите. — Парнишка усмехается, а Джотаро не понимает, зачем он извинился за весь город сразу. — А Вы не местный? — Нет. — Турист?! Офигеть, первый раз туриста в Морио вижу. По Джотаро наверняка видны и его чужеродность, и нежелание завязывать разговор, но мальчишка не обращает внимания. Он пялится на пробоотборник, лежащий на камнях. — Извините, пожалуйста... — Мальчик склоняется над камнями. — А что это Вы такое интересное делаете? Джотаро отвечает не сразу: сначала он недовольно отряхивает мокрые рукава. Девушка, гуляющая у берега, бросает взгляд на него и мальчика. — Забираю пробы воды. — А зачем? Вид у мальчика ребячливый и беззаботный, а в лице есть что-то хитрое. Эта хитринка выдает ум, скрытый за белозубой улыбкой. Больно смотреть на большие, яркие глаза, которые ждут от него ответа с неподдельным интересом, хотя ответ у Джотаро донельзя скучный. Больно смотреть на голые поцарапанные коленки, короткие школьные шорты, синий пиджак и рюкзачок. Дома в Токио Джотаро ждала такая же кроха с поцарапанными коленками, только четырехлетняя. Он регулярно отвечал на вопросы вроде: «Почему небо голубое?» и «Почему трава зелёная?» — переживет и вопросы этого мальчика. Джотаро отвечает коротко, лишь бы тот отстал, но он не отстает. Отвечает слишком скучно и сложно, но это только распаляет паренька. А потом — самого Джотаро. Мария уже устала слушать про его научные интересы, Джолин ещё не доросла до их понимания, а коллеги всегда были заняты собственными интересами. Мальчик говорит, что часто ходит на этот берег купаться с друзьями, и не понимает, зачем изучать местную воду. Неужели она такая интересная? Там что-то водится, да? Что-то страшное? От его вопросов у Джотаро такое чувство, что он дает интервью местному телеканалу. Глаза мальчика следят за ним пристальнее любой камеры. — Это я и собираюсь выяснить. — О... получается, Вы не из нашего города, но Вы делаете его лучше? — Не думал об этом. — Джотаро делает это не от большой доброты: Морио — его научный проект, но мальчику знать необязательно. — Не купайся здесь. Рядом работает металлургический комбинат. — Это из-за него вода грязная? — Мальчик смотрит на неё и морщит нос. — Из-за выбросов. Фенол, формальдегид, бензопирен, аммиак. Страшно звучит? — Да-а-а, — отвечает он, и его рот округляется. — Страшными вещами занимаетесь, дядь. Где-то это Джотаро уже слышал, хоть и не может вспомнить, где. «Дядя» и детский голос. Очередной ребёнок, для которого он — большой и страшный незнакомец. Джотаро уже надоело разговаривать с мальчиком, но тот знает, как привлечь его внимание. — А я Вас, по-моему, уже где-то видел. — Мальчик смотрит на него в упор. — Ты же сказал, что часто здесь бываешь. — Джотаро передергивает оттого, что они подумали об одном и том же. А он видел этого мальчика? Такого участливого сразу запомнил бы. — Не-не, я Вас не здесь видел. Вы вон какой высоченный, Вас не забудешь. Это не Вы на той неделе на Главной площади потерялись и расспрашивали, как до Гранд отеля дойти? — Может, и я, — ворчит он и попутно придумывает, как прогнать мальчишку. У Джотаро хватало духу нагрубить взрослому, но не ребёнку. Не ребёнку, который выглядел почти так же беззащитно, как Джолин. — Даже учёные теряются?! Но Вы не стесняйтесь, у нас легко заблудиться, хоть и город небольшой. Я вот раз так потерялся, что вообще свернул в аллею, которой на карте нет. Мама сказала, нам надо бы написать про это в какой-то там институт картографии. Вроде как они за это награждение выдают. Но прикиньте, меня опередил мой вредный сосед, который... Тема их разговора ушла слишком далеко от морской биологии. — Слушай, мальчик, не мог бы ты... — Эй, братан, ты чё там забыл?! Мы тебя потеряли! И Джотаро, и мальчик смотрят на пешеходную дорожку. Два школьника сходят с неё и несутся к нему: тот, что кричал — быстрее, а его друг — медленнее. — Так вас отпустили?! — спрашивает мальчик, с которым говорил Джотаро. — А то ж! Я ж сказал тебе подождать нас. — Ты так сказал, что я ничего не понял, — бурчит мальчик, и его громкоголосый друг закатывает глаза. У Джотаро голова начинает болеть от детского щебета. Если сейчас они не уйдут, он возьмет вещи и подыщет другое место для исследований. — А Вы... Вы кто? — спрашивает их тихий товарищ. Он оглядывает Джотаро снизу вверх. — Никто, — ворчит Джотаро и всё же начинает собирать вещи. — Это крутецкий учёный аж с самого Токио! — объясняет мальчуган, с которым общался Джотаро, и почему-то поднимает палец вверх. — Чё, правда? А можно с Вами сфотаться?! — спрашивает громкоголосый, и терпение Джотаро кончается. — Проваливайте, пожалуйста, — бросает он и ковыляет в противоположную сторону, прихватив рюкзак и пробоотборник. — Ой, ну и больно надо, — обижается шумный парнишка. — Столичные все одинаковые... Тихий мальчик бормочет, что не стоит отвечать на грубость грубостью, но уводит громкоголосого прочь. — До свидания, дядь! Не теряйтесь! — Мальчик, за которым пришли друзья, машет Джотаро вслед. Он гогочет и нагоняет товарищей на пешеходной дорожке, а Джотаро наблюдает за ними, пока их фигуры не теряются вдали. Он не смотрит, куда идет, и врезается в девушку, гулящую по берегу. Его пробоотборник снова падает на камни. *** 1999. — Джотаро, это просто дыра. Долбанная дыра под прикрытием города. — Такеши широко размахивает руками: он не боится задеть свой кофе, не стесняется других посетителей кафе. Он никогда не стеснялся, и особенно — в выражениях. Их слышно на всю веранду. — Такеши... — Ну что? Джотаро надеется, что на его лице написано достаточно ясно: «Работаем и работаем, не возникай», но Такеши, видимо, ещё не вполне распознает это выражение. Они знакомы всего год. Их объединили научные интересы, две статьи в соавторстве и работа в научно-исследовательской лаборатории. — Ой, не смотри так. — Такеши делает глоток кофе, пока тот не остыл на ветру или не грохнулся на плитку от его телодвижений. — Согласись, я в химии понимаю побольше твоего, просто в силу специальности. Так что поверь на слово, состав здешней воды тебе не понравится. И твоим любимым морским звёздам — тоже. За четыре года Морио окружил их новыми фабриками со всех сторон. Ды-ри-ща. — Не понимаю, чего ты так взвился. Институт хочет, чтобы мы взяли ситуацию на контроль — этим и занимаемся. Заодно наберем материала на новую статью. — Да я теперь понимаю, почему тут в конце восьмидесятых разразилась вспышка неизвестной лихорадки. Вот он, наш золотой самородок посреди дырищи! Когда всё тут разгребем, давай ещё Каэде звякнем, которая из Центрального НИИ эпидемиологии? — Какой ещё Каэде? — Хорошенькая такая. Ещё номерок тебе пыталась дать, когда узнала, что ты в разводе. — Зря я с тобой связался... — Да-да, Куджо, а ты как хотел? Всех поднимем. Пускай читают в свежем выпуске научного журнала, как водичка в Морио по грязноте обгоняет Хуанхэ. За их спинами раздается грохот, и на столике сзади звенит посуда. Джотаро оборачивается и видит, что со стула вскочил грозный школьник с двумя шрамами на лице. Он направляется к ним. — Слышьте сюда, уважаемый, — выплевывает парень в лицо Такеши, — все вы, столичные, одинаковые, я вас за километр чую. Ага, скривились! Ну точно столичный. Нравится, когда Вам такое при всех говорят? Вот и нам не нравится. Возвращайтесь, откуда привалили, и там болтайте, чё вздумается. А сейчас проявите хоть каплю уважения к жителям города, в который приехали! Школьник поджимает губы и указывает пальцем прямо на Такеши. Тот криво ухмыляется. — Остынь, парень. Люди должны знать правду. Я не виноват, что вы в дырище живете. — А ну-ка повтори! Парень ударяет кулаком по столу. Подпрыгивает чашка с кофе, и Такеши дергается: то ли от неожиданности, то ли оттого, что на его коричневый жилет пролилась жидкость. Джотаро уже хочет вскочить, усмирить и Такеши, и парня, но его опережают. Кто-то хватает парня под мышки. — Хорош лезть в драку, — говорит другой школьник, его ровесник. Лицо у него более интеллигентное. — Простите моего друга. Он не терпит, когда говорят гадости о нашем городе... Такеши осматривает свой жилет. На миг Джотаро показалось, что он видел на нем кофейное пятно, но теперь жилет совершенно чист. — Это не гадости, а правда, — невозмутимо отвечает Такеши, и Джотаро хочет выплеснуть остатки кофе ему в лицо, лишь бы он прекратил дерзить. Отвратительная черта характера. Слава богу, Джотаро изжил её в юности. — В любом случае, Вы могли бы быть повежливее, — говорит второй школьник, и его яркие глаза щурятся. — Особенно в общественном месте. Такеши самодовольно оглядывается, будто уже заготовил фразу: «Общественность со мной полностью согласна, сейчас увидишь!». Тут он замечает, с какой неприязнью на него смотрят с соседних столиков, и морщится. — Учту, — процеживает он. Если Джотаро хоть немного знает Такеши, его учтивость — это ненадолго. Буйный школьник выпутывается из рук своего друга. Друг показывается из-за спины буйного, и Джотаро наконец может разглядеть его. Прическа у этого парня странная: на голове большой начес. На школьной форме красуются значки, пестрая желтая майка приковывает к себе внимание. Школьник смотрит на них большими, круглыми глазами. Да, Такеши умеет привлечь к себе внимание. — Уж постарайся учесть, дядь, а то ж страшную чушь несешь, — бросает грозный школьник. — Бывай. «Страшными вещами занимаетесь, дядь». Где-то это уже было. Буйный школьник тянет второго за руку, хочет увести за их столик, но второй не двигается с места. Парень смотрит на Джотаро в упор и слабо улыбается: Джотаро не может понять, чему и отчего, но кивает в ответ. Они будто здороваются, хоть и видят друг друга первый раз. Первый? Губы школьника двигаются. Джотаро послышалось, что он сказал: «Всё-таки не потерялись». Тут буйный друг парня снова заводит с ним разговор, и Джотаро отворачивается. *** 2001. Каждый год, когда Джотаро высылают расписание занятий на семестр, он подсознательно выбирает себе нелюбимые дни. Обычно это дни, когда ему ставят две лекции подряд или даже больше, или дни, когда он преподает вечерним группам с восьми до десяти. Это ничто по сравнению с его самыми нелюбимыми днями в учебном году — днями работы приемной комиссии. Это даже хуже, чем дни открытых дверей. Шумит толпа абитуриентов и их родителей, колышутся вывески с заманчивыми надписями, и всюду виднеются стойки от одного факультета, другого, третьего. Едва ли не все коридоры заполнены людьми, заставлены стульями и столами. Работать невозможно. Джотаро думал, у Токийского университета достаточно корпусов, чтобы он мог найти покой хоть в одном уголке. Он думал, их кафедра морской биологии расположена в таком богом забытом коридоре, что до него проще добраться через окно, чем пешком. Он думал, здесь его не достанут. Значит, можно спокойно выйти к дивану у окна, неторопливо собрать в портфель бумаги и также неторопливо уйти, не наткнувшись на абитуриентов. — Извините! Извините, Вы не подскажете, как пройти в приемную комиссию? Вера Джотаро в кафедру изрядно пошатнулась, когда посреди коридора перед ним возник заблудившийся парень. На голове у него странный начес, на вороте желтого жакета — значки, и на вид его пестрые кроссовки стоят не меньше двадцати тысяч йен. Парень точно в приемную комиссию собрался, а не на дискотеку? До ужаса знакомый вид, до ужаса типичный. В Токийском половина студентов — такие мажоры. Хотя обычно больше всех рисовались небедные ребята из глубинки, дорвавшиеся до столичной жизни. По этому парню видно, что он как раз из таких. Ещё не разучил правила токийской моды, в голове ещё гуляет ветер. Обидно: с виду лицо у него умное. Джотаро притворился бы, что ничего не слышал, и эта фраза адресована не ему, но в коридоре больше никого нет. Как сюда забрел этот чудак — неизвестно. — Следуйте указателям, — говорит Джотаро. — Я следовал. Попал в приемную комиссию факультета правоохранительной деятельности. Мне сказали, что на юриспруденцию документы надо подавать не к ним, и сюда послали. У юрфака же приёмка в этом корпусе? — В этом. — Джотаро берет в руку портфель. — Но в противоположном крыле. — А... Хорошо, спасибо... У вас потеряться можно на раз, столько корпусов и коридоров... Джотаро не отвечает: особенно на жалобу не по делу. Это жалоба сразу на весь университет, хотя Джотаро готов к ней присоединиться, потому что сам нередко терялся. Столько корпусов и коридоров, что кто-нибудь постоянно спрашивает у него дорогу. Неужели он выглядит так, будто знает университет изнутри? Он направляется к выходу из коридора и думает, что сейчас парень уйдет тем же путем, которым пришел. Парень не двигается с места. — А я Вас где-то видел... Может, и видел. Недавно Джотаро давал телеканалу TV Tokyo короткое интервью по поводу экологической катастрофы на севере Хоккайдо. Из-за отравления мазутом пострадали тысячи морских обитателей. Джотаро внимательно смотрит на парня. Тот глядит на него большими, яркими глазами — будто надеется, что сейчас его узнают, но Джотаро не может оправдать его надежды. Есть смутное ощущение, что где-то он его видел — может, пока парень носился по другим коридорам туда-сюда, — но Джотаро ничего не припоминает. Да и так ли это важно? — Кто знает. — Они выходят в другой коридор, и их пути разделяются. — Если потеряетесь, обратитесь к волонтерам приемной комиссии. Даже если ему послышалось самодовольное: «Хорошо, доктор Куджо», Джотаро сворачивает направо и идет к лифту. *** 2003. Юристы. Ему нечего преподавать юристам, но университет умудрился всучить Джотаро факультативную дисциплину «Экологическая безопасность». Единственная преподавательница, которая её вела, ушла в декрет. На кафедре нет других специалистов по экологическому праву. С чего-то все решили, что Джотаро — самая подходящая замена, хотя его знакомство с правом закончилось на курсах профессиональной переподготовки. Вообще-то, он проходил их за тем, чтобы впредь никто и пикнуть не посмел, что у него «нет никаких прав публиковать данные исследований», что он «должен был спросить разрешения», и что с ним «увидятся в суде». А теперь университет просит его поделиться знаниями с людьми, которые остаток жизней будут таскать других по судам. К нему на пары приходит тот студент, который когда-то был заблудившимся абитуриентом: Джотаро вспоминает его по начесу и значкам. Кажется, его фамилия — Хиджиката, как у прославленного воина Хиджикаты Тошизо. Этот парень нечасто появляется на парах, но добросовестно присылает отработки. Джотаро удается разглядеть его только на зачете. Он предупредил студентов, что зачет будет устный, и все страшно расстроились. Большинство преподавателей выбирали формой контроля тесты или письменные работы, как это было принято, но Джотаро спрашивал по билетам. Коллеги не понимали, почему он один на всей кафедре беседует с малограмотными юнцами на зачете. Джотаро не понимал, почему коллеги весь семестр проверяют горы текста за авторством тех же юнцов и Интернета. Удивительно, но разгильдяй Хиджиката идет сдавать в числе первых. Джотаро всё равно, почему он не ходил: из-за работы или из-за наплевательского отношения к предмету. Со всех спрос одинаковый, кроме слишком старательных отличников, которых хочется скорее отправить восвояси. Парень подходит к преподавательскому столу и внимательно смотрит на Джотаро. — Тяните билет, — говорит Джотаро, когда парень пялится на него слишком долго. — А... Да, точно. Надеется вытянуть счастливый? Если он не готовился, это не поможет. Парень вытягивает билет, смотрит на вопросы и морщится. Джотаро не подает вида, но ему с этим кадром уже всё ясно. Сейчас точно спросит: «А можно вытянуть ещё раз?» — Назовите номер билета, — говорит он студенту. — Извините... У меня пустой билет. — Что? — Может, я что-то путаю, но... Парень показывает Джотаро лицевую сторону билета. Бумага белоснежно чистая с обеих сторон. Откуда взялся пустой билет? Когда парень брал его, свет из окна упал на тонкую бумагу, и Джотаро явственно видел буквы с обратной стороны. Это какой-то фокус? Или Джотаро что-то недоглядел, когда готовил билеты? Он забирает бумажку из рук Хиджикаты и сам изучает её. На ней нет никакой краски, никакого слоя, за которым мог бы спрятаться текст. Словно его стерли, словно сама бумага стала новой и хрустящей, никогда не знала чернил. Видимо, это просчёт Джотаро: другого объяснения этой мистике нет. Ему не в чем обвинить Хиджикату. — Ничего страшного. Тяните другой билет. Парень пробует снова. В этот раз, судя по легкой улыбке на его лице, билет попался счастливый. — Номер билета? — Пятый. Да уж, начальные теоретические вопросы помнят все. Повезло так повезло. У Джотаро отвечают без подготовки. Ему важно услышать не столько красивые и заученные фразы, сколько ход мыслей студента, скрип шестеренок в голове. У Хиджикаты там явно что-то скрипит, шевелится, изо всех сил работает на зачет, даже если знания у него не самые глубокие. Пришлось прервать его на половине первого вопроса. — Подождите, давайте вернемся к определениям. — Раз уж парню достался легкий вопрос, Джотаро намерен задать дополнительные. — Что такое принцип? — Принцип — собственно, первоначало чего-либо. Дословно «первейшее», архэ... В нашем случае — руководящее правило, которое положено в основу отрасли права, государственной политики и так далее... Этимологию «принципа», похоже, заучил с первой ссылки в поисковике. Иначе бы знал, что «архэ» — это немного другое: не только первоначало, но и первовещество, из которого состоит мир. Пускай парень излишне блеснул знаниями, но зато они у него есть. Философию, видимо, сдал. Значит, сдаст и экологическую безопасность. — Сосредоточьтесь, — перебивает Джотаро. — Принципы государственной политики в области экологической безопасности. Вспомните хотя бы ещё пару. — Так-так... О, вспомнил. Принцип обеспечения граждан информацией о возможной угрозе экологической безопасности! — Можете привести пример? — Хм... Могу, даже личный. В моем родном городе, Морио, с экологией всё было не очень, но муниципалитет пытался хоть что-то исправить. На официальном сайте города выкладывали эко-информацию, у нас школе эко-кружок открыли, один раз мы на просветительскую выставку в местный музей ходили... Как-то так. — Парень поднимает на Джотаро взгляд, полный ностальгии, и замирает, глядя в его лицо. — В общем, информирование осуществляется государством в том числе через органы местного самоуправления и культурные учреждения. Джотаро кивает и пытается не ухмыляться. Значит, он родом из Морио? Да, навевает воспоминания. — Вспомните ещё принципы? — Так... Развитие научных основ политики экологической безопасности, внедрение системы страхования от последствий экологических бедствий... Верно? Джотаро кивает. — Перейдем ко второму вопросу. Теперь парень смотрит на него так, будто Джотаро имеет прямое отношение к экологическим бедствиям. Только в самом конце зачета он узнает, что всё это время произносил фамилию парня неправильно. Тот ничуть не обижается, потому что ему ставят «зачтено». На этом он прощается и радостно покидает кабинет. Настоящая фамилия парня тут же вылетает из головы. Мозг отказывается верить, что никакой он не Хиджиката: вариант Джотаро звучит куда благороднее. *** 2004. Мария когда-то сказала: «Нет ничего веселее первого курса! Я бы повторила». Джотаро когда-то зарекся: больше никаких повторений первого курса. Тогда он был юнцом с отвратительным характером и ещё более отвратительными привычками. Он без конца пичкал лёгкие сигаретным дымом и смолами, каждые выходные он вливал в глотку алкоголь разной крепости. Он делал всё, чтобы забыть своих погибших в аварии друзей, пока мама не взмолилась в слезах, чтобы он сходил к психотерапевту. Помогло, хоть и не сразу. Только после курсов терапии и приема таблеток Джотаро начал приходить в себя. Сейчас он не в себе. Прошло четырнадцать лет, и теперь он вспоминает, на что проспорил Жану в тот вечер, когда они напились до беспамятства и оказались в тату-салоне. Джотаро сказал, что бросит курить. Только он забылся и взял сигарету в рот уже через пару часов попойки, а потом решил, что он — человек своего слова. К несчастью, он и сейчас так считает. В этот раз он поспорил с Такеши на то же самое, и продержался полторы недели, пока его не допек новый руководитель лаборатории. А Джотаро ещё иногда сетовал на заведующего их кафедры в Токийском университете... Да заведующий, оказывается, ещё был душкой. Душка Такеши, разумеется, в тот же день застал Джотаро за сигаретой. Обычно Джотаро и позволял себе всего одну сигарету в день. Хотел отказаться от неё — даже дочь морщилась каждый раз, когда он приезжал на встречи с ней, пропахший табаком, — а тут скурил три сразу. Теперь Джотаро расплачивается за это, потому что он — человек своего слова. Такеши тащит его в ночной клуб. «Слушай, всё просто. Я даже за твой вход заплачу», сказал он. «Услуга за услугу — я и тебе её оказываю, между прочим. У тебя ж после развода ни девочки, ни мальчика, прямо-таки обидно... Работаем в паре. Дама клюет на тебя, потом ты подводишь её ко мне, а сам куда-нибудь исчезаешь или вообще говоришь, что ты не по дамам. Пока я её обрабатываю, можешь погулять. Если дама с подругой, включаем план Б...» Иногда Джотаро казалось, что Такеши — это циничная, искаженная версия Жана. Может, поэтому его выходки забавляли, а не выводили из себя. С Жаном Джотаро не виделся со своего первого курса. Его друг тогда взял промежуточный год, чтобы попутешествовать по миру, и они здорово оторвались, пока Жан был в Японии. Сейчас он в Италии, профессионально занимается фехтованием. Джотаро как-то смотрел по телевизору его выступление на международных соревнованиях. В ночном клубе «Могамбо» смотреть не на что. Всюду шум, полумрак, бьющие в глаза неоновые лучи, толпа буйной молодежи на танцполе. План Б сработал с четвертой попытки. Джотаро удалось заболтать двух дам и отвести их к Такеши, а теперь он волен «погулять» где-нибудь у бара. Если всё пройдет гладко, скоро Такеши даст ему отмашку, и они разойдутся по домам. Джотаро надеется, что Такеши увлечется дамами и не вспомнит про свое обещание: «Ан нет, это не всё. Тебе мы тоже кого-нибудь подыщем, слышишь? Не уйдем, пока я не увижу тебя с новой пассией». Виски со льдом — лучшая пассия. Джотаро сидит на дальнем углу барной стойки и пытается напиться, чтобы притупить восприятие, а значит, и шум хип-хопа в голове. От виски голова болит не так сильно. Тут Джотаро ошибся. Голова не болела от виски, когда он был лет на десять моложе. Он кладет голову на руки и утыкается лицом в изгиб локтя, лишь бы спрятаться от музыки и разговоров, от неоновых лучей. Джотаро громко стонет. Рядом с ним то ли икают, то ли всхлипывают. Через несколько минут кто-то задевает его локоть. — Эй. Спишь, что ли? — спрашивает мужской голос. Джотаро молчит и не двигается. Так больше шансов, что от него отстанут. — Спишь, значит. Напился вдрызг, да? Как я тебя понимаю. Хорошо спать при такой-то шумихе, наверное, я вот так не умею... хотя с удовольствием отрубился бы. — Парень бездыханно смеется. — Нет, сначала дружков своих вырубил бы. Они, видишь ли... — Я не сплю, — говорит Джотаро, потому что никак не ожидал, что какой-то чудак захочет поговорить со «спящим». — О! Ну прости. Просто вид у тебя какой-то неклубный. На Джотаро самые цветастые рубашка и брюки, какие он только нашел в своем гардеробе. На парне перед ним — блестящий пиджак и яркая футболка. Взмокшие от пота волосы достают ему до лопаток, спадают на лицо. Оно еле различимо в неоновом полумраке. Джотаро пожимает плечами. Он уже подумывает уйти, пока с ним не заговорили снова, но тут парень спрашивает: — Эй, стой... Не хочешь уйти отсюда? — Не понял, — отвечает он. Они едва ли пару слов друг другу сказали, а парень уже положил на него глаз и хочет, чтобы они ушли из клуба вместе? — В смысле, просто уйти. Без подтекста, — объясняет тот. — Я пришел сюда с однокурсниками, но они все куда-то делись. Кажись, поехали в другой клуб или бар, а меня то ли кинули, то ли просто забыли... и поделом. Я бы ушел один, но разодетых парней, которые выходят из таких клубов одни, потом в подворотнях находят. Да и район криминальный... А ты выглядишь так, будто тебе тут всё надоело, но сил дойти до выхода нет. Можем помочь друг другу. Понятно, беззаботный студент решил погулять, и всё пошло не по плану. Хотя нет, этот парень умен: целый план отступления составил, да и рассуждает слишком здраво в сравнении с мажорами, которые на танцполе все мозги себе вытрясли. Джотаро задумывается. Неужели это его шанс уйти прямо сейчас? Похоже, парень выслеживал у стойки подходящих людей, и не нашел никого более подходящего, чем Джотаро. Уличные бандиты — последнее, о чем он волнуется с его ростом и телосложением. Только вот до выхода его тащить не надо. — Да... Можем помочь друг другу, — недоверчиво говорит Джотаро. — Но у меня есть одна просьба. — Какая? — Уйдем, но сначала я предупрежу своего друга. Пойдешь к нему со мной и подыграешь, будто мы уходим вместе... с подтекстом. — Эм... Ладно? Да, странная просьба. Он не собирается объяснять парню, что проспорил Такеши. Они встают из-за стойки и идут искать его. Джотаро находит его на диване в углу: Такеши зажат меж двух девушек. Когда Джотаро подходит ближе, он просит парня картинно повиснуть на его руке. — Ну, как вы тут? — спрашивает Джотаро. — Я подумываю уйти. — Ой, гляньте, какого милашку отхватил, — говорит одна из девушек, и Такеши тут же притягивает её к себе за талию. — Вам с подругой тоже повезло, согласись, — отвечает он девушке, и её подруга хихикает. — Что скажете, девчата? — Ну-у-у, давай посидим ещё немного, — ноет подруга и проводит наманикюренным пальцем по груди Такеши. — А потом как договаривались. Джотаро морщится. Такеши вроде бы учёный, а иногда такой дурью мается... но раз они уже обо всем договорились, помощь ему больше не нужна. — Ну как я могу отказать? Давайте ещё по коктейлю. — Такеши слащаво улыбается, и девушки с радостью соглашаются на его предложение. — Дружище, жаль, что ты уже уходишь, но спасибо за компанию. Хорошего вечера. — Он подмигивает. Джотаро кивает и прощается. Как только они с парнем отходят подальше, то отстраняются друг от друга. Выход всё ближе. Они едва не спотыкаются на лестнице с подсветкой, но наконец выбираются на улицу. Джотаро оглядывается по сторонам. Двое ребят в капюшонах, караулящие кого-то за углом здания, провожают их недовольными взглядами. Парень ведет Джотаро в более людные места. Клуб остается далеко позади, и они останавливаются у какого-то магазина. Магазин... Вроде бы приметное место, к нему удобно вызвать такси. Джотаро просит парня остановиться. Они сворачивают в аллею на углу магазина, и Джотаро достает сигареты. — А можно мне одну? — спрашивает парень. Джотаро не жадничает. Он протягивает парню сигарету и зажигалку. Тот кашляет при первой же затяжке, но быстро приходит в себя. — Курить не умеешь, что ли? — Учусь. — Не надо, — мягко отвечает Джотаро, потому что вспоминает самого себя. — И пить в клубах — тоже. Парень пожимает плечами. Он пробует затянуться снова: на этот раз получается. — Пройдет. Просто состояние такое... хреновое. Крышу сносит. — Он бросает на Джотаро беглый взгляд, будто не знает, стоит ли с ним откровенничать. — Недавно с парнем расстался. Молодежь. Попусту бросаются из крайности в крайность. Дочке Джотаро одиннадцать, но это уже в её характере. Он помнит рассказ Марии о том, в какую страшную истерику Джолин впала год назад, когда её предала лучшая подруга, Гвесс. До сигарет и алкоголя Джолин ещё не доросла, поэтому просто разломала стул в своей комнате. — Слушай, я тоже был молод. Скажу по опыту: это не помогает, сделаешь только хуже. Попробуй забыть по-другому. — Стоп-стоп, «тоже был молод»? Тебе вообще сколько? — Тридцать четыре. — Ха! На двенадцать лет старше меня... Я думал, тебе от силы двадцать пять. Но всё равно, тридцать четыре — не такая уж старость, не прибедняйся. Парня толком не видно в тусклом свете уличных ламп и вывесок — не поймешь, сколько ему лет, но он проболтался, что учится в университете. — Почему ты пошел со мной? — спрашивает Джотаро. — Да ты ж натурально спал на стойке. У тебя видок работяги, которого дома заждались жена и дочка, а кормилец их семьи вдруг решил отоспаться в ночном клубе. Глаза Джотаро округляются. Он только что думал о них. — У меня есть дочь, — нехотя признается он, — но я развелся. — Серьёзно? Я ж пошутил! Значит, в яблочко. — Парень ухмыляется, а по спине Джотаро пробегает неприятный холодок. — Кстати, зачем понадобилось представление для твоего друга? — Я ему проспорил, теперь отдуваюсь. Уговор на сегодня был такой: он потащит меня в клуб, чтобы я помог ему найти девушек, и он мне тоже найдет кого-нибудь, даже если мне это ни на кой черт не надо. Потом можем расходиться. — А на что спорили-то? — Что я брошу курить. — Джотаро шумно выдыхает дым. Парень смеется на всю аллею. — Вот хохма. — Он снова затягивается. — Гляжу, бросаешь безуспешно. На это Джотаро не отвечает. Он почти докурил, и он достает из кармана телефон. — Ты как хочешь, а я вызову такси. — Ой, ой, погоди, есть идея. Тебе в какую сторону ехать? — Мне... на юг, — настороженно отвечает Джотаро. — Класс, мне тоже. Давай на двоих вызовем? Дешевле выйдет. Деньги я тебе сразу наличкой отдам. Парень даже тянется за кошельком, будто бы за тем, чтобы убедить Джотаро в своей платежеспособности, но он верит и без этого. Маршрут у них совпадает примерно наполовину: им ехать в одну сторону, но парня высадят чуть раньше. Они заказывают такси на двоих и через пятнадцать минут оказываются в салоне машины. По радио играет негромкий джаз, и боль в голове Джотаро ненадолго стихает под мелодичный женский голос: поют что-то про звёзды, луч счастья и новый день. Сидения в салоне такие мягкие, что вправду хочется заснуть. Едут они молча, парень только пару раз икает. Водитель предупреждает его, что они вот-вот подъедут на место. — Эй, а можно твой телефон на секунду? — спрашивает парень у Джотаро. Тот вздыхает. — А со своего ты позвонить не можешь? — Ну пожалуйста, пожалуйста-а-а, буквально на секундочку? Под твоим строгим присмотром. Джотаро поддается только потому, что они сидят в машине, и парень никуда не сбежит с его телефоном, даже если захочет. Он протягивает ему гаджет. Парень загадочно улыбается, быстро тычет в кнопки, а потом отдает телефон. Джотаро смотрит на экран и видит, что список его контактов обновился. — «Прекрасный незнакомец»? — Джотаро приподнимает брови. — Необычное имя. — Захочешь узнать настоящее — позвонишь, — кокетничает парень. Всё это выглядит, как отчаянное бахвальство ребёнка, который уцепился за кроху внимания. Видимо, мальчишка всерьёз воспринял совет: «Попробуй забыть по-другому». Джотаро кивает, но не дает ему свой номер в ответ. Он не уверен, что ему нужны новые знакомства — особенно знакомства из ночного клуба. Водитель останавливает машину. — Ты хороший парень. Не теряйся, — говорит Джотаро за секунду до того, как тот уйдет. Добавил бы: «в злачных местах», но он имеет в виду не только это. Парень вылезает из машины, и только сейчас Джотаро может разглядеть его. Чужое лицо озаряет свет фонаря, свет лампы в салоне. На Джотаро смотрят по-детски большие, яркие глаза, и губы растягивает хитрая улыбка. Когда эти губы двигаются, Джотаро снова понимает: парень умнее, чем кажется. — Тогда найди меня. Мы ведь уже встречались. Дверца за ним закрывается. Он машет Джотаро рукой, и тот слабо машет в ответ, а потом машина снова выезжает на дорогу. «Мы ведь уже встречались»? Что?.. Господи, вот почему Джотаро нутром почувствовал, что где-то уже видел его, но не мог вспомнить ни лица, ни имени. Только бы парень не оказался одним из его студентов, бывших или нынешних... но Джотаро не позволил себе ничего лишнего. Вряд ли кто-то узнает об этой встрече, а если и так, Джотаро почти нечего стыдиться. Или же парень так отчаялся, что решил завлечь его любыми способами? С этим номером он ничего делать не будет. Джотаро давно усвоил простое правило: нашел потерянного ребёнка — звони в полицию. *** Лето 2007. «Куджо, у Вас индекс цитирования научных статей упал едва ли не ниже всех на кафедре. Не думаете, что пора исправить ситуацию?» «Но мой индекс Хирша...» «Вы меня поняли». Как тут не понять? Когда Джотаро пожаловался Такеши на заведующего кафедрой и его странную одержимость индексами, на которые никто не смотрит, Такеши перевел ему на человеческий: «Короче, просто напиши новую статью. На кону не твой престиж, а кафедральный... Вовремя тебе работёнку подкинули, да? Ты ж у нас не любишь бесцельно проводить отпуск». Да, в него-то Джотаро и собрался. Он слышал от Такеши, что обычно люди проводят отпуск с семьей, но это были только слухи. Джотаро поступал вполне нормально. Он вспомнил о Морио: сколько бы антирекламы Джотаро не слышал об этом городишке, в глубине души он всегда ему нравился. Когда Джолин была маленькой, они с Марией даже возили её туда на школьные каникулы. На этот раз рядом не будет и Такеши, который испортит всё удовольствие. Почему бы не сравнить, как изменилась экология города и его морских сред столько лет спустя, и заодно отдохнуть? Джотаро управится за пару дней, наберет материала, а завершить статью сможет позже. В оставшееся время навестит родителей и свою семью в Токио. «Знаешь, когда люди выходят в отпуск, обычно они сначала навещают семью, а потом занимаются делами... Прости, я уже и забыла, какой ты трудоголик», буркнула Мария в трубку, когда Джотаро спросил, может ли он приехать, чтобы увидеться с Джолин. Он пропустил замечание мимо ушей. Джотаро и сам эксперт по замечаниям. Сейчас он готов сделать его горничной, которая меняла полотенца в его номере. Джотаро заселился в отель, распаковал вещи, а потом зашел в ванную и увидел, что на одном из полотенец красуется огромное пятно. Видимо, предыдущий постоялец вытер им пролитое вино. Джотаро открывает дверь и выходит в коридор: он хочет спуститься вниз, на ресепшен. В тот же момент распахивается дверь соседнего номера, 324, и из него тоже выходит мужчина с полотенцем в руке. — О! И Вам грязное подсунули? — спрашивает он, когда замечает Джотаро. Тот кивает. Парню, видимо, этого мало. Он смотрит на него в упор. — Погодите... Доктор К... Ку... Вы случайно в Токийском университете не преподавали? — До сих пор преподаю, — настороженно отвечает Джотаро. Ещё не хватало встретить бывшего студента. — Доктор Куджо Джотаро. — Да-да! Экологическая безопасность, юрфак! Две тысячи, эм... второй, нет... третий год! — Было дело. Мужчина широко улыбается. — Вы меня, наверное, не помните. Я Хигашиката Джоске. Ходил к Вам нечасто, но зачет с первого раза сдал. Джотаро вглядывается в его лицо и пытается вспомнить. — Припоминаю студента по фамилии Хиджиката... как Хиджиката Тошизо. Может, я Вас с кем-то путаю. — Нет-нет, это я, ха-ха. Меня часто Хиджикатой называют, пока не увидят, что иероглифы не те. — Мужчина продолжает улыбаться. — Рад, что студенты меня помнят, — говорит Джотаро, потому что не знает, что ещё ответить. Он многозначительно смотрит на полотенца. — О, точно. Вы тоже собрались поругаться на ресепшене? — Сделать замечание, — отвечает он, и мужчина смеется. «Эх, доктор Куджо, вспоминаю Ваши пары!» Они вместе спускаются к ресепшену, и девушка за стойкой обещает, что им выдадут новые полотенца. Джотаро не очень-то хочет говорить со своим бывшим студентом, но студент явно хочет поговорить с ним. Пока они ждут горничную, Хигашиката расспрашивает, как Джотаро оказался здесь, и так же увлеченно рассказывает о себе. Хигашиката приехал на съезд Ассоциации юристов Японии, который начнется завтра. Конечно, все рады, когда съезды чего бы то ни было проходят в Токио, но в профессиональной среде считалось, что зацикливаться на одном городе — дурной тон, и столица — ещё не вся Япония. В прошлый раз так вообще съезжались в Нагое. Морио уже не тот маленький и тихий город, которым был когда-то. Новый мэр, новые правила. Даже Гранд отель, как можно заметить, реконструировали и расширили. Теперь он способен принять не только туристов, но всех, кто приехал на съезд. У Хигашикаты вообще вышла забавная история. Сейчас он живет в Токио, но сам родом из Морио: здесь живут его мама, отчим и брат. После съезда Хигашиката как раз должен был выйти в отпуск и поехать к родне. Он хотел отказаться от проживания в отеле, чтобы пожить с ними, но его отговорила мама. «Хочешь отказаться от номера, за который не заплатишь ни гроша?! А ну-ка брось эту ересь. Оттянись в отеле хоть пару деньков. Да я сама к тебе в номер приеду!» Джотаро может её понять. В Гранд отеле даже номера «эконом» выглядят роскошно. Он не может понять одного: как его и Хигашикату угораздило взять отпуск в одно и то же время, оказаться в соседних номерах, получить одинаково грязные полотенца и столкнуться в коридоре. А потом выяснить, что раньше они сталкивались на занятиях. Нет, они сталкивались даже до того, как Хигашиката поступил в университет. Когда Джотаро впервые увидел его на парах, то вспомнил, что этот парень когда-то потерялся в коридоре рядом с кафедрой морской биологии. Всё-таки у Джотаро хорошая память на студентов. — Уже обед, — говорит ему Хигашиката. Они стоят в коридоре. Горничная заканчивает менять полотенца в их номерах и уходит восвояси. — А Вы поедите в отеле или в городе? Просто интересно. Я думал поесть в «Deux Magots». — Я тоже, — удивленно отвечает Джотаро, потому что правда хотел туда пойти. Только через две секунды он понимает, как это звучало, и почему его спросили про обед. — О! А Вы не против, если мы пообедаем вместе? Любопытно узнать, чем сейчас родной университет живет. Всё-то ему любопытно, всё-то ему интересно. Джотаро едва не отвечает: «Извините, я хочу пообедать один», но Хигашиката смотрит на него со слишком большой надеждой. Джотаро соглашается. Может, этот обед даже пойдет ему на пользу. Всегда приятно узнать, как сложилась жизнь его студентов — даже тех, кто ходил к нему нечасто. Полезные связи тоже не повредят. Раз Хигашикату позвали на съезд Ассоциации юристов Японии, значит, он важная шишка. Всё при нем. За обедом он болтает про свою адвокатскую практику, сидит весь при параде — на нем костюм с иголочки и дорогие часы Tag Heuer в придачу, и сияет его симпатичное лицо... Нет, о его лице Джотаро думать не собирается. Тут Хигашиката как раз шутит о своей важности, и достает одну из дизайнерских визиток: специально для него делали. Он предлагает Джотаро вбить его телефон в список контактов. Мало ли, юридическая помощь понадобится, да и реклама среди знакомых — самая эффективная. Джотаро не отказывается. На экране высвечивается системное оповещение: «Такой номер уже существует под именем "Прекрасный незнакомец". Объединить контакты?» Его передергивает. Ночной клуб. Парень за барной стойкой. Такси. Это было пару лет назад. Следовало бы чистить список контактов чаще, но Джотаро в него практически не заглядывал. Все нужные номера проще было набрать, выбрав строчку в журнале звонков. — Что-то не так? — Вместо ответа Джотаро качает головой и пытается скрыть свое удивление. Хигашиката улыбается уж слишком самодовольно. Неужели он... — Вспомнили? Он сидит напротив Джотаро, потягивается на стуле, как сонный подросток на уроке, и ничуть не стесняется других посетителей кафе. Он явно наслаждается происходящим: всё пошло по плану. Джотаро спрашивает себя, а так ли уж случайно Хигашиката оказался в Морио, в соседнем номере с ним, в одно и то же время, но гонит эту мысль прочь. Либо Хигашиката — агент спецслужб, а не адвокат, либо это и правда случайность. — Ты был молод и глуп. — Джотаро старается держать лицо. Теперь, когда он вспомнил Хигашикату, язык не поворачивается сказать ему «Вы». — Думаю, тут ты со мной согласишься. — Хорошие были времена. — Хигашиката потягивает кофе. — Так ты узнал меня тогда, в клубе? — Ага. — Но всё равно оставил телефон своему бывшему преподавателю. — И вот я оставляю его снова. — Хигашиката разводит руками. — Всё ещё жду, когда Вы мне позвоните. — Невероятно. — Джотаро криво ухмыляется. — Вам это не кажется странным? — Хигашиката придвигается ближе, насколько позволяют приличия и столик. Он говорит серьёзно: самодовольство испарилось. — То, что мы сталкиваемся раз за разом? — О чем ты? Я встречаю тебя второй... Нет, третий раз. — Джотаро хмурится. — Я встречал Вас не меньше восьми раз за всю жизнь, а то и больше. Только не сразу понимал, что это Вы. — Что? — Слышали выражение: мир тесен, люди притягиваются друг к другу? А я слышал немного другое. Друг к другу притягиваются люди, объединенные... духовной энергией, скажем так. У Вас ведь есть эта «духовная энергия»? — О чем речь? — О... стандах, — признается Хигашиката, будто это какая-то страшная тайна. — Не понимаю. О стойках? О комедийных шоу? — У Вас должен быть станд. Дух-защитник. — Его глаза округляются. — Вы шутите... — По-моему, это ты шутишь, причем неудачно. — Джотаро морщится. Пару минут назад он думал, что Хигашиката — агент спецслужб. Нет, он скорее сектант. — Ты веришь в каких-то ангелов-хранителей? — Я долгие годы ищу таких людей, как я, как мои друзья. Тех, у кого есть эти духи, станды. Мы с Вами столько раз «случайно» пересекались при самых странных обстоятельствах, и для Вас всё шутка? Я должен понять, почему это происходит. — Говорю же, я встречал тебя всего пару раз. Встретил сейчас, встречал в клубе, на занятиях и на зачете, и в коридоре университета, когда ты искал приемную комиссию и заблудился. Что в этом странного? — Точно, Вы правы. У нас мистическим образом совпали отпуска, и мы оказались в одном городе, в одном отеле, в соседних номерах и с одинаково грязными полотенцами. Ничуть не странно. — Я бы сказал, комично. — Даже то, что Хигашиката прочитал его мысли. — Неужели? А помните, как давным-давно сидели с коллегой в этом самом кафе — нет, даже за этим столиком, пожалуй, — и коллега так громко жаловался, что на него взъелся школьник? Это был мой друг, и это я оттащил его. Помните, как за пару лет до этого Вы забирали воду на побережье Морио, и к Вам подошел мальчик? Это тоже был я. Перед этим я видел Вас на главной площади города, и запомнил по росту. Хотите ещё совпадений? Когда мне было восемь, я потерялся в Токио и спросил дорогу у местного. Через много лет я понял, что этим местным были либо Вы, либо Ваш двухметровый двойник. Хигашиката говорит увлеченно, но медленно, хочет, чтобы Джотаро вспомнил. Он просто описывает ситуации: без дат, без особых подробностей, но Джотаро смотрит ему в глаза и чувствует, как что-то забытое и невозможное оживает в памяти. Может, Хигашиката сам себе это придумал, а теперь заставлял Джотаро поверить в это. Может, он просто хотел подобраться к нему любыми способами. А может, он всё-таки сектант. Джотаро пришел просто пообедать. Он приехал в Морио поработать и немного отдохнуть. Он хотел, чтобы всё в его жизни было просто и понятно, без всякой там мистики. Без «стандов» и «духовной энергии». Видимо, Хигашиката любит, когда всё сложно. Он верит в случайности, совпадения, судьбу — каждый из таких чудаков называл свою веру по-разному. Может, он верит в Бога: общепринятого или такого, о котором никто никогда не слышал. Джотаро верит в науку, а ещё верит, что ему нужно поскорее уйти. Совпадения Хигашиката описал занимательные, это да. Если он хочет придать им значение, раздуть из мухи слона и докопаться до «правды» — пожалуйста. Джотаро не собирается в этом участвовать. — Вы помните. — Хигашиката внимательно следил за выражением его лица: ловил движение мысли. Его рука опасно приближается к руке Джотаро. — Каждый раз, когда мы встречались... Вы помнили меня. — Кто знает. — Джотаро недовольно убирает руку. Он подзывает официантку и просит у неё счёт. — Послушай, наш разговор затянулся. Я хочу поработать после обеда, а тебе нужно готовиться к завтрашнему пленарному заседанию. — Не нужно, — бурчит Хигашиката. — Пытаетесь убежать? — Если тебе больше нечего со мной обсудить, давай закончим на этом. — О, я многое хотел бы обсудить. Только Вы не хотите верить даже в то, что всё это странно. Можно поверить в одно совпадение, в два, три, но не в десяток. — Хигашиката невесело улыбается. — И раз совпадения участились... Ещё увидимся, доктор Куджо. — Конечно. Ты ведь живешь в соседнем номере. Хигашиката смеется и замолкает, но по лицу видно: он от своего не отступится. Хищник выпустил жертву из хватки лишь за тем, чтобы нагнать её снова. Что взять с адвоката? Без настойчивости и дотошности им никуда. А у Хигашикаты, похоже, на этой почве началась профессиональная деформация. Официантка приносит счёт, и Джотаро прощается с Хигашикатой. Тот остается пить кофе и провожает его недовольным взглядом. *** Джотаро возвращается в номер, меняет одежду на пляжную и берет с собой пробоотборник. Надо бы не просто набрать воду, а ещё оценить состояние морских звёзд, кораллов, рыб — о них он писал в прошлой статье, — но это задача посложнее, чем оценить состояние воды. Живой организм не так прост, как природные силы в их естественном проявлении. Вода и есть жизнь. Её источник — не Бог, не какая-то сила свыше. Обычные молекулы H2O. Атомы. Их случайные столкновения как первопричина всего сущего. Неделимые частицы. Хигашиката всё-таки запудрил ему мозги. Надо быть с ним осторожнее. Джотаро слышал, что опытным сектантам ничего не стоит загипнотизировать человека. Звучит антинаучно, но на практике срабатывает. Человеческая психика подвижна. Остается лишь вызвать нужный сдвиг. Если верить Хигашикате, с ними антинаучность срабатывала едва ли не десяток раз. Пока Джотаро идет к берегу и выбирает подходящее место для работы, он прокручивает эти встречи у себя в голове. Наверное, суеверный человек заинтересовался бы такими совпадениями, испугался бы их. Для Джотаро это просто факт. Что толку «докапываться до истины»? Неужели Хигашиката ждет, что они раскроют какой-нибудь мистический мировой заговор, связанный с «духовной энергией», или... Тогда, на зачете. Ему попалась пустая бумажка вместо билета — такая хрустящая и новая, какую не встретишь и в магазине. Тогда, в кафе. В одну секунду казалось, что на Такеши пролили кофе, а в следующую его жилет был чист. Странно, но объяснимо, так? Показалось. Всякое бывает. «Вы не хотите верить даже в то, что всё это странно». Джотаро верит, что сейчас в пробоотборник наберется вода с отвратительным составом. Какие-то безумцы купаются в море, хотя вода до ужаса холодная, примерно двадцать или двадцать два градуса. При этом на берегу почему-то нехолодно, воздух прогрелся. Туристы загорают на солнце, вдалеке играют дети. — Дайске! Дайске, вернись! Помогите, он тонет! Кричит женщина. Джотаро оборачивается и видит, как она бежит в море и спотыкается о камни, падает в воду, разбивает колени. Она кричала сыну, который отплыл далеко к скалам. Мальчик барахтался в воде: он вот-вот захлебнется. К женщине подбегает девушка и помогает встать. Больше никто не отзывается на крики. Джотаро стоит к скалам ближе всех: ушел подальше от туристов. Никто, больше никто на всем клятом берегу и не думает двинуться с места. Решиться легко. Он роняет на песок всё, что есть в руках, снимает футболку и бросается в воду. По ощущениям — всё равно, что броситься в прорубь, но он быстро привыкает к холоду. Джотаро сжимает зубы и плывет, что есть силы. Мальчик судорожно пытается всплыть, глотнуть воздуха. Когда Джотаро подплывает ближе, мальчик цепляется за его шею, едва не утаскивает под воду. Джотаро тут же разворачивает его к себе спиной и хватает под мышки. Он держит мальчика на плаву, и тот дышит ровнее, двигает ногами. Они плывут назад. Мама ребёнка сидит на берегу и встречает их в слезах. Её колени разодраны. Рядом с ней стоит спасатель и девушка с каким-то тюбиком мази в руке. Видимо, это она помогла обработать раны и привела спасателя. Мальчик отплевывается от воды, но её не так уж много. Он не терял сознание, дышать может. Мама обнимает его и благодарит Джотаро, а спасатель выясняет, что произошло. Мама ребёнка пытается обвинить его в бездействии, и спасатель успокаивает её вместе с Джотаро. Всё в порядке, Джотаро был к мальчику ближе всех, быстрее смог бы оказать помощь — и оказал. Спасатель кинулся бы следом, если бы что-то пошло не так. Он наблюдал за ними с берега и видел, что Джотаро правильно перехватил мальчика, и обоим ничто не угрожает, поэтому не вмешивался. Мама сокрушается и спрашивает сына, почему тот заплыл так далеко. Из их разговора Джотаро понимает, что сын только учился плавать: получаться у него стало пару дней назад, но он уже был в восторге и не вылезал из воды. Вчера был шторм. Поплавать не удалось, и это шторм принес к берегу потоки холодной воды. Мальчик всё равно полез в неё и сошел с ума от радости, когда заплыл к самым скалам. Он не учел, что может устать, и что ему ещё придется плыть назад. — Мама, мама... Страшно было... — Сын жмется к ней. — Боже, я же просила не заплывать так далеко, но ты никогда не слушаешь! Тебя ни на секунду нельзя оставить! — Мама, я просто хотел... Всё нормально! Мне помог дядя! Джотаро хочет незаметно уйти, потому что чужие разборки его ничуть не интересуют. Мама ребёнка обращает на него внимание. — Простите, он у меня первый раз на отдыхе... Спасибо Вам ещё раз. Если бы не Вы, не знаю, что бы я делала... Не знаю, как Вас благодарить! Дайске, скажи спасибо! Неясно, почему она оправдывается перед незнакомцем. Джотаро просто кивает. Порывает добавить: «Не будьте с ним слишком строги», потому что мамаша выглядит так, будто готова всыпать сыну по первое число, но Джотаро одергивает себя. Не его дело, не его ребёнок. — Спасибо, дядя! — восклицает мальчик и смотрит на него влажными глазами. Это не те глаза, но это почти та же чертова ситуация, те же слова, и ровно те же мысли в голове Джотаро. Мальчик у светофора. Его строгая мама. Его большие, яркие глаза, которые незримо преследовали Джотаро всю жизнь. Он кивает и идет назад, к своим вещам. Шорты промокли, футболка Джотаро вся в песке, но хотя бы сухая. Он натягивает её дрожащими от холода руками, обтирается полотенцем. Кожа покрылась мурашками, и он никак не может согреться. Мальчик не утонул, но он точно заболеет. Джотаро хочет продолжить работу, но не может унять дрожь, и туристы глядят на него чересчур пристально. Мамаша смотрит на него каждые несколько минут: то вскакивает с места, то снова садится. Она будто хочет подойти к нему и ещё раз выразить благодарность, но не решается. Ему лучше поискать другое место. Солнце печет голову, прогоняет дрожь, и Джотаро быстро согревается: даже перегревается. Он возвращается в номер, переодевается в сухое и думает, на какой берег пойдет теперь, раз на привычном месте он уже засветился. Была мысль принять душ перед уходом, но в этом мало смысла. Вероятно, опять придется лезть в море. Он попробует поискать морских звёзд или нужный вид рыб. Да, вода холодная, но чем скорее Джотаро соберет материал, тем скорее сможет уехать: поближе к семье, подальше от Хигашикаты и его странностей. Легкая закалка пойдет только на пользу. Остаток дня Джотаро проводит на другом берегу, где туристов поменьше. К вечеру люди уходят. За это время Джотаро набирает воду, находит нужный вид морских звёзд и рыб, фотографирует их и делает пометки, собирает даже больше материала, чем нужно, и долго пялится на море. Он говорит себе, что это отдых, совмещенный с работой. Он говорит себе не смотреть на наручные часы так часто. Джотаро ужинает в городе, в кафе «Regent», а потом гуляет по Морио, пока не холодает. Когда он снова смотрит на часы, то видит, что они остановились. Часы у него были просто отличные, водонепроницаемые, но старые. Швейцарские Tag Heuer. Хигашиката тоже носил такие. «Можно поверить в одно совпадение, в два, три, но не в десяток». Это называется закономерностью. Даже парадоксом закономерности: когда получаешь один и тот же случайный результат десять раз подряд, перестаешь верить в его случайность. К несчастью, закономерности — часть профессии Джотаро. Он возвращается в номер поздно вечером, заходит к себе быстро и тихо, хоть и сам не понимает, чего боится. Что Хигашиката опять пристанет с сектантскими домыслами? Или что он окажется прав? Джотаро забывает о домыслах, когда шумит вода в душе, когда он переодевается в пижаму и заползает под чистые, мягкие покрывала. Он даже не переживает о жаре или холоде. У кондиционера в номере идеальные настройки. *** Джотаро помнит, что ставил будильник, но будильник не зазвонил. Неужели и в телефоне часы сломались? Нет, что-то звонило, и звонило раз за разом. Джотаро проспал все свои будильники. У него раскалывается голова, и глаза не хочется открывать: веки будто свинцовые. Жарко, очень жарко. Нос в соплях, в горле мерзко першит. «Легкая закалка пойдет только на пользу»? Как же. Он ведь не мог заболеть. Джотаро вообще не помнит, когда последний раз болел, но это точно было много лет назад. На здоровье он не жаловался. А сейчас до него добралась обычная простуда? Смешно и невозможно. Покрывало куда-то делось. Было так жарко, что Джотаро скинул его на пол. Ему кажется, что тело горит, но он смутно чувствует, что пальцы ног и рук у него холодные. Встать бы за покрывалом, но сил нет. Джотаро заставляет себя пошевелить руками, ногами, и даже встает. Он находит в вещах носовой платок, салфетки, бутылку воды. В чемодан можно даже не заглядывать: там нет лекарств. Ни одного. Он ведь на пару дней заехал, так, проездом. Он ведь никогда не болеет. Джотаро подбирает слабой рукой покрывало, закутывается в него с ног до головы и опять проваливается в сон. *** Он мается примерно до пяти часов вечера: то просыпается, то снова засыпает. В его номере нет настенных часов, наручные остановились, и он не знает, верить ли часам в телефоне. Кажется, что сломались и они. Когда Джотаро не спит, то пьет воду, жует сухие булочки без начинки, которые вчера захватил с собой из кафе, и вытирает сопли. Телевизор немного помогает отвлечься. Есть не хочется. Джотаро спустился бы вниз хотя бы за чаем, но сил нет ни на что. Между делом он размышляет о своем состоянии. Наверное, он проснулся часа в три. Ещё пару часов Джотаро пролежал в надежде, что его «болезнь» — просто утренняя слабость, и надо лишь дождаться, когда организм проснется. Потом утро вдруг кончилось. Чертов мальчишка. Вот и спасай их после этого. Нет, он сделал бы это снова. Он сам отец, и знает, каково смотреть на своего ребёнка, беспомощно барахтающегося в воде. Однажды Джолин тоже чуть не утонула вот так. Слава богу, она училась плавать под его строгим присмотром. Джотаро пробыл в Морио всего день, но уже наплавался и наотдыхался вдоволь. И всё равно, как это произошло? Ну ладно, замерз в воде. Побывал на солнцепеке. Болтался в городе до вечера и до похолодания. Спал под кондиционером. Неужели его из-за этой ерунды так сильно лихорадит? Он же не подхватил в чертовом море какую-нибудь заразу? Как он поедет к маме? К Джолин? Лихорадка кончится завтра или через неделю? Ему пригодились бы лекарства, но до аптеки Джотаро точно не дойдет, а без рецепта не получит даже аспирин. Нет, врача он вызывать не станет. Ещё этого не хватало, Джотаро ведь не умирает. Ему правда становится лучше, когда он пьет воду и ест булки. Это даже не болезнь, это сущий пустяк. Надо лишь немного подождать, когда у этого пустяка пройдет острая фаза. Надо... В дверь его номера стучат. — Вы там? Решил заглянуть к Вам после пленарных заседаний. — Хигашиката говорит так громко, чтобы его точно расслышали, но у Джотаро нет сил отозваться. Его бессилие принимают за безразличие. — Я просто знаю, что Вы там. Может, всё-таки поговорим? Он нащупывает на прикроватной тумбочке телефон. Свет экрана слепит глаза, но Джотаро удается пролистать список контактов на нужную строчку. Звонит телефон Хигашикаты. — Э... Доктор Куджо? — непонимающе говорит он в трубку. — Я сейчас... попробую встать, — говорит Джотаро, и глотку режет хрипота. — Нехорошо себя чувствую. — Что?.. Понял. Не торопитесь. Джотаро не знает, сколько минут у него занимает этот подвиг, но наконец он добирается до двери и открывает Хигашикате. Тот охает, когда видит его помятым и разбитым. — Вы... Что с Вами? — Нехорошо себя чувствую, — повторяет Джотаро. Чтобы сказать что-то ещё, нужно подумать, а у него слишком болит голова. — Это я понял, но... Вы что, простудились? Когда успели? — Я не... — Он закрывает глаза, чтобы хоть на миг унять треск в голове. Глупо тратить силы на спор. — У тебя случайно нет с собой лекарств? — Да, есть Побурон от простуды... — Не поделишься? — Я... Вас лихорадит, да? Я сейчас, погодите, только не падайте. Сядьте в кресло. Сейчас всё принесу. Дверь не закрывайте. Джотаро просто кивает. Забавно, до кресла ещё надо дойти. Зато у него будет Побурон. Возможно, ему станет легче двигаться и открывать глаза: Побурон выведет из его тела свинец. Или заразу, которую он мог подцепить вчера в море. Похоже, Хигашиката прикарманил себе ключ от его номера. Если это значит, что Джотаро больше не придется вставать, он на всё согласен. Ему приносят и лекарства, и воду, и градусник, и даже какой-то сэндвич, говорят лечь на кровать. Джотаро вяло рассказывает, что с ним произошло. Он не возмущается, когда Хигашиката прижимает ладонь к его лбу и поправляет покрывало, как ребёнку. Температура тридцать девять и два. Хигашиката обещает дать Джотаро жаропонижающее после того, как он поест, и хлеб за еду не считается. Хигашиката предлагает заказать ужин в номер. Нет, не предлагает: просто звонит и заказывает, когда ему кивают. Потом он помогает Джотаро вызвать врача. «Ждите через сорок минут». Еда немного прибавляет сил. Лекарство начинает действовать, озноб ненадолго стихает. Чай греет больное горло. — Спасибо, — хрипит Джотаро. — Мне уже... лучше. Не сиди со мной, иди по своим делам... А то сам заболеешь. Он отдает ему чашку. Хигашиката ставит её на тумбочку и снова садится на край кровати. — Не заболею, и у меня с собой лекарства на все случаи жизни. Закапал в нос профилактическое, — довольно объясняет Хигашиката. — Я не дам Вам умереть. — Я не умираю. — Джотаро криво ухмыляется. — Неужели ждешь, когда я в горячке увижу... этих твоих духов? Ангелов-хранителей? — Я тут подумал, и... Уже не жду. С виду у Вас обычная простуда, а не мистическая. — Хигашиката отвечает той же ухмылкой. — Вроде бы этих духов видят только после долгой лихорадки. Может, и другие способы есть, но я их не знаю. Когда мне было пять, я сам валялся в бреду пятьдесят дней, думал, у меня галлюцинации. А Вы сказали, что давно так не болели... или даже никогда. Никогда? В мозгу Джотаро слабо рисуется цифра. Семнадцать. Ему было семнадцать, и... он чем-то болел, но чем?.. В памяти возникло изображение телевизора. Говорили о болезни. Репортаж. Лихорадка в Морио. Мальчик на экране. Джотаро не помнит слов, только картинку. Сейчас на него смотрят те же глаза, которые когда-то смотрели по ту сторону экрана. Это невозможно, но он помнит. Это не истина, не факт, не знание. Тут нет никакой науки и достоверности. Это просто лихорадочное ощущение, домысел, который явился ему в горячке. Он верит ему едва ли не больше, чем науке: верит не разумом. Это всё из-за болезни. Это Хигашиката незаметно загипнотизировал Джотаро, пока он лежал без сил. — Нет, у меня была лихорадка похуже... тоже с галлюцинациями, — признается Джотаро. — Мне было... семнадцать. Болел всего день. Потом всё как рукой сняло. Хигашиката хватает его за руку так, будто Джотаро совершенно здоров. — И что? Что Вы увидели в бреду? — Ничего. Совсем ничего. — Джотаро слабо дергается в чужой хватке, и его руку отпускают. — Может, что-то снилось? Духи, ангелы-хранители, титаны, космические существа? Другие миры и жизни? Ну же, хоть что-нибудь? — Не верю я во всё это. Может, было что-то такое, — бормочет Джотаро с закрытыми глазами, и язык у него заплетается, — а потом пропало. Оно оставило меня в покое. Рука Хигашикаты снова приближается к его, но в этот раз он невесомо хлопает Джотаро по предплечью. — Я хочу, чтобы Вы кое-что увидели. Только не пугайтесь. — М? Джотаро открывает глаза. Хигашиката замахивается и со всей дури сбивает чашку с тумбочки. Чашка вдребезги разбивается о пол, осколки летят в разные стороны, и чай пятном растекается по ковру. От неожиданности Джотаро вскакивает в постели. Он хочет обругать Хигашикату, но тут на его глазах осколки соединяются воедино, и чашка сверкает как новая. В неё даже возвращается пролитый чай. Фу, он ведь побывал на ковре?.. Нет, пахнет даже ароматнее прежнего, будто его только что заварили. — Кажется, у меня опять галлюцинации. — Джотаро падает назад, на подушку. — Повторю фокус, когда придете в себя. Этот же трюк Хигашиката проворачивал в кафе много лет назад, а потом на зачете?.. У Джотаро температура тридцать девять и два, и ему плевать. — Не надо. Не люблю такие фокусы. — Он недовольно натягивает на себя одеяло. — Люблю, когда всё спокойно. Жил себе без всякой мистики, и собираюсь жить без неё дальше. Хигашиката смотрит на него с большим удивлением. Как так, старался, по истине цирковой трюк выдал. Джотаро правда неинтересно. Сверхъестественное, духи, вампиры и оборотни, Бог и судьба — всё это не к нему. Даже если завтра окажется, что они вправду существуют, для Джотаро всё останется прежним. Он пойдет на работу в университет и лабораторию. Он продолжит свои труды и исследования, а по вечерам будет возвращаться в пустую квартиру, где обитали только он и наука. Его жизнь не изменится. Хигашиката Джоске пытался доказать ему обратное. — Скажу как человек, живущий с этой мистикой, Вы... ничего не потеряли. — Рука подбирается к плечу Джотаро. Хигашиката будто успокаивает или жалеет его. — Вы не искали ответов на невозможные вопросы. Вы не сражались, и на Вас не нападали. Вы не тяготились способностью, о которой не просили. У вас была спокойная жизнь. — Пока не появился ты. — Джотаро внимательно вглядывается в его лицо, освещенное тусклым светом. Красивое, молодое лицо, которое сразу располагает к себе. Лицо альтруиста или отпетого обманщика. Джотаро бы решил, что Хигашиката придумывает на ходу, но в его глазах была такая боль, что невозможно было не поверить. Он будто переживал её сам и не хотел, чтобы её пережили другие. «Всё-таки не потерялись», гудит в голове Джотаро из ниоткуда. Кажется, жаропонижающее подействовало не в полную силу. — Наверное, я просто хотел понять, почему встречал Вас столько раз... Простите, что всё испортил своими разговорами о мистике. — Хигашиката мягко смеется. — Давайте мириться. Можно Вас приобнять? Что? Так Хигашиката точно заразится. Джотаро не понимает, что это ему даст, и не припомнит, чтобы они ссорились, но не отказывается: спорить нет сил. Жест доброй воли. Так и быть. Чтобы ему не пришлось приподниматься, Хигашиката склоняется и осторожно, но плотно жмется к его груди. Он пахнет лекарствами и едой, от него веет жаром. Джотаро невольно хватается за его шею в ознобе и судороге. Хигашиката так и не переоделся после заседания, только ослабил ворот рубашки. Из-под него выглядывает коричневая звезда на шее. Джотаро дергается в чужих руках так, будто в него с размаху всадили шприц. — Что это, — спрашивает он хрипящим голосом, который не хочет его слушаться, — что это у тебя на шее? Показалось? Обман тусклого освещения? — О... Вы про звезду? Просто татуировка. Сдуру набил в молодости. Джотаро так пугается увиденного, что вскакивает в кровати. Он бредит, у него галлюцинации — он должен проверить, и он стягивает с себя пижамную рубашку, тоже сдуру, а Хигашиката пытается его остановить. — И я, — говорит Джотаро, хватаясь за свое голое плечо. Теперь Хигашиката видит, что на его коже — та же звезда. — В каком салоне делал? Когда? — Не помню, — ошарашенно отвечает Хигашиката. Джоске. Его имя — Джоске. — Делал где-то в центре Токио. На первом курсе друг по пьяни в салон затащил. — И меня, — вторит Джотаро. Все остальные совпадения объяснимы случайностью или закономерностью, но только не эта татуировка. Джоске совсем не смущает его нагота: он растерянно смотрит на шею Джотаро так, будто на ней выписан закон всего сущего. Джоске тоже стягивает с себя рубашку, чтобы сравнить их татуировки. Он верил в духов, но будто не мог поверить своим глазам. Это очень странно: они сидят друг напротив друга полуголые, трогают идентичную татуировку на чужом плече, но никто из них не отстраняется. Перед ними — правда. Джотаро ещё трясет от озноба, и когда он касается Джоске, то кажется, что звезда на его коже вспыхивает жаром. «Вы ничего не потеряли»? Он никогда в жизни не чувствовал такого жара, не должен был чувствовать — у Джотаро и так сейчас мозги спекутся, — и всё равно тянулся к нему. Этот жар должен был стать его частью, но он потерял его, и терял раз за разом, пока Джоске не отыскался. Джотаро встречал его столько раз, и никогда не мог найти. Каждый раз Джоске лишь надеялся, что Джотаро не потеряется сам. Этот миг будто объяснял всю его жизнь: объяснял, почему тогда Джотаро посмотрел тот репортаж, почему набил звезду, почему каждый раз оказывался в нужном месте в нужное время. «Оно оставило меня в покое», сказал он Джоске, и у Джотаро правда было такое ощущение. Это самое спокойное, что ему светит. Повторение одного и того же на разный лад. Одни и те же частицы образуют новое целое. Раз случайные столкновения — первопричина всего сущего, Джотаро едва не упустил самое важное из них. — Если нас правда больше ничего не связывает... — Джоске будто стесняется говорить с ним. Он неловко чешет свою тату, — то я рад, что нас связывают хотя бы эти звёзды. Хоть их не назовешь случайностью. Его слова так пугают, что Джотаро без всякого стеснения прижимает его к себе: его, малознакомого человека, которого он беспамятно знает всю жизнь. Жарко, до смерти жарко — они оба вспотели, но Джотаро чувствует, как сердце Джоске бьется о его грудь, голую и слабую, и не может отпустить. Только сейчас он замечает, что грудь Джоске вся в шрамах, и думает: да, он был прав. В отличие от Джотаро, Джоске сражался — наверное, с такими же странными людьми и их духами. Он искал ответы на невозможные вопросы — и ведь находил, как сейчас. Он тяготился силой, о которой никому не мог рассказать. Джотаро благодарен за то, что избежал этой участи, но не знает, кого благодарить. Джоске? Карму? Если сейчас Джотаро обнаружит, что существуют эти духи, что существуют Бог и судьба... его жизнь не изменится? О его грудь бьется сердце, неделимое и верующее. Хигашиката Джоске всё-таки доказал ему обратное. Они с Джоске чуть отстраняются, испуганно смотрят друг на друга. Им бы разобраться, что происходит, но Джотаро корчится от головной боли, от дрожи в теле. Для него только что мир перевернулся вверх дном. Их прерывает стук в дверь: врач пришел раньше, чем ожидали. Они одеваются, и Джоске открывает ему, говорит с ним о состоянии Джотаро. Врач непонимающе смотрит на них: ему сообщили, что в номере живет только один постоялец. — Вы кем ему приходитесь? — спрашивает врач у Джоске. — Я, э... — Это мой... — Джотаро вступается за него, хочет сказать: «мой друг», но боится, что тогда врач попросит Джоске уйти. — Он мой родственник. Все трое переглядываются, и Джоске кивает врачу. Тот садится на кровать, слушает Джотаро стетоскопом и ещё раз уточняет, когда он впервые почувствовал недомогание. Джотаро что-то пытается ответить, но глаза закрываются. Его вот-вот вырубит, и с врачом снова заговаривает Джоске. Слышно, как они обсуждают ОРВИ, рецепты, лекарства и медицинскую страховку. Слышно, как Джоске провожает врача, как возвращается и говорит Джотаро поспать. Он оставляет что-то на тумбочке у кровати. — Вот ещё лекарство и вода. — Отлично. Не нужно открывать глаза, чтобы увидеть. — Я мог бы как-нибудь обустроиться в кресле или на полу, переночевать здесь на случай, если Вас сильнее залихорадит, но боюсь, что... — Не надо, — бессильно бормочет Джотаро. — Ты и так слишком много... для меня сделал. Просто оставь ключ от моего номера себе. Если что-то понадобится... я позвоню. Мягкое фырканье Джоске будто означает: «Ну наконец-то, сдался». Он сжимает руку Джотаро. — Хорошо. Я тут, рядом. Не теряйте. Тепло его руки исчезает, исчезает жар, который пробрал Джотаро до костей и вывернул наизнанку. Его снова морозит, когда Джоске выходит из номера. *** На следующий день Джотаро становится лучше, намного лучше. Он опять продрых до трех — может, это значит, что его организм восстанавливается. Сегодня Джотаро даже смог открыть глаза и заказать еду в номер сам. Когда он проснулся, то нашел на тумбочке ключ от своего номера, сэндвич, стакан сока и записку: «Я сегодня опять на заседании. Освобожусь после пяти и зайду к Вам. Напишите, как проснетесь. Приятного аппетита». Джотаро медленно разрезает заказанный в номер омлет и закусывает сэндвичем. Горло всё ещё болит, забит нос, но голова хотя бы не свинцовая — скорее, чугунная. Когда Джотаро доедает, то находит Джоске в мессенджере по номеру телефона и отправляет сообщение: [Я жив.] Ответ приходит почти мгновенно. {Я в Вас верил!} Чем там юристы на своих заседаниях занимаются?.. Джотаро вспоминает конференции морских биологов, которые посещал сам. Обычно он старался слушать, но на слушателей всегда рано или поздно накатывала зевота — уж такова природа конференций, — и всегда находились те, кто от скуки залипал в телефоне. [Можно на «ты».] {О... Ладно. Я гляжу, тебе уже лучше ; )))} [Немного.] {Только не делай глупостей, ладно? А то ещё опять рванешь к берегу.} [С чего ты так решил?] {Не знаю, ты ж морской биолог. Наверняка тебя туда тянет... который раз сюда приезжаешь.} Да, Джотаро тянет к морю. Тянуло с самого детства, и так сильно, что изучение моря стало его профессией. Море и все, что его населяло: жизнь в нем. Вода и есть жизнь, но была в ней и смерть — таилась в пасти хищников, в смертоносных водоворотах, в глубинах ещё более неизученных, чем космос. Даже в море действовал простой закон: жизнь по-настоящему ценна только в столкновении со смертью. Этот закон неизменно восхищал, но Джотаро не хотел бы проверить его на себе. Когда он был маленьким, к воде тянуло так, что он подумывал стать пловцом, а мама шутила, что в прошлой жизни Джотаро был тритоном. Смешно, конечно, но его просто завораживало море. Он будто оставил у его берегов что-то — сокровище или часть души — и никак не мог отыскать. Мама только приговаривала: «Вот так и становятся капитанами дальнего плавания». [Ещё общаешься с теми ребятами, которые много лет назад нагнали тебя на берегу, когда ты говорил со мной?] {Да! Общаемся нечасто, но всё ещё дружим. Один работает в полиции Морио, скоро точно до начальника поднимется, способный малый. Другой — переводчик с кучи языков, переехал с женой в Италию. Такие деньги на переводах умудряется делать, что я балдею. Последний раз писал, что его позвали в синхронные переводчики на чемпионат по фехтованию.} Джотаро бы спросил, зачем Джоске так подробно описывает ему своих друзей, но отвлекается на упоминание Италии и фехтования. [Вот так запросто позвали?] {Ну, ему повезло. Он полезные знакомства завел, сдружился с одним известным фехтовальщиком... В любом случае, он и сам парень пробивной, я им горжусь, и вторым другом тоже.} [Фехтовальщика случайно зовут не Жан-Пьер Польнарефф?] {Джотаро, какого...} Они уже устали удивляться. Да, это был он. Дружба Жан-Пьера Польнареффа и Коичи Хиросе — продолжение случайной закономерности. Джотаро общается с Джоске в мессенджере до тех пор, пока тот не пишет, что выступает следующим на пленарном заседании, и ему пора. Тогда Джотаро кладет телефон на тумбочку и пялится в потолок. Он не любит общаться с людьми, тем более — с малознакомыми. Он ненавидит заводить разговор и поддерживать его, угадывать настроение собеседника и подбирать слова. Почему с Джоске всё по-другому? Почему они переписываются так, будто сто лет знакомы? Джотаро общается с ним второй день, а уже попросил перейти на «ты»: почувствовал, что так будет правильно. Он перестал быть для него Хигашикатой в секунду, когда Джотаро вспомнил, что встречал его всю жизнь. Когда Джоске вернется, они поговорят, они вместе попробуют найти этому объяснение. Или оно найдет их само. К вечеру ему становится ещё лучше. Организм напичкан лекарствами по самое некуда, и даже кажется, что болезнь почти отступила, но приливы бодрости то и дело сменяются слабостью и ознобом. Джотаро смотрит новости по телевизору и без интереса перелистывает заметки к будущей статье. Надо бы набросать план. У него нет плана. Когда Джоске возвращается с пленарного заседания и стучится в номер, страницы блокнота ещё пустуют. Джотаро ковыляет к двери, чтобы открыть её. — И правда, жив. — Джоске улыбается и оглядывает его с ног до головы. На этот раз Джотаро хотя бы расчесан. — Как самочувствие? — Уже лучше. — Я только что с ужина. Ты ел? — Да. Заходи, — бурчит он. Что за тон? Джоске — не его мать. Джотаро соврал врачу, что они родственники, и теперь Джоске будто пытался соответствовать этой лжи. Или ему просто нравилось пользоваться своим положением. Слабый доктор Куджо, неверующий и когда-то мучивший его на зачете, полностью в его власти. Бедняга совсем разболелся, и ему некуда бежать от совпадений. Они усаживаются друг напротив друга: Джоске — в кресло, Джотаро — на кровать; снова сталкиваются лицом к лицу. Джотаро молча изучает Джоске так, как никогда не изучал ни одну морскую живность, и тот заговаривает первым. — Съезд кончился. Завтра я должен поехать к родне. У тебя какие планы? — Я... останусь в отеле ещё на пару дней, чтобы прийти в себя. — На пару дней, значит. — Да. — Это не первый раз, когда их дороги расходятся, но первый раз, когда Джотаро хочет, чтобы дорога была общей, пускай и ненадолго. — Я о стольком хочу тебя расспросить. — Если что, ещё увидимся. Моя родня живет недалеко от отеля. — Джоске заметно веселеет. — Скажу им, что решил навестить друга. «Ещё увидимся». Звучит замечательно и неслучайно. — Друг ли я? — Не знаю, — признается Джоске, — но мы как-то связаны. Чем-то более страшным и непонятным, чем станды и духи. — Есть идеи, что нам с этим делать? — Ни одной. — Он запрокидывает голову и смотрит на Джотаро. Теперь лихорадка — в его глазах. — Я просто хочу узнать тебя... Может, тогда я пойму, почему у тебя нет станда. Может, мы должны дать что-то друг другу, что-то сказать. Может, нам нужно встретиться неслучайно. — Я хочу знать всё, — Джотаро невольно двигается ближе, — от начала и до конца. И я готов рассказать тебе всё, что знаю сам. Джоске кивает. — У меня так много вопросов, я даже не знаю, с чего начать. Я ничего не понимаю, но... такое чувство, что главный ответ я уже получил? — Он проводит рукой по лбу. — Если нас связали не станды и не болезнь, то что же... — Да что такое эти станды? — Я думал, ты о них и слышать не хочешь. — Не хотел, пока не оказалось, что они существуют. Джоске смеется так снисходительно, будто уже слышал десятки похожих фраз. Он рассказывает о стандах так, словно заготовленное объяснение годами пылилось в его памяти. Та самая духовная энергия, которая может принимать разные формы. Она-то и притягивает людей друг к другу. Призрачная рябь души, её отражение и продолжение, часть и осколок. Видеть эту энергию могут лишь те, кто сам ей обладает. Он выполняет свое обещание, снова показывает Джотаро «фокус». Джоске рвет на части пустой лист в его блокноте и соединяет его снова. Это точно не галлюцинация: Джотаро правда видит, как клочки бумаги несутся друг к другу, как сталкиваются и сливаются воедино. Их направляет сила Джоске. Их направляет что-то свыше: то, что Джотаро никогда не сможет увидеть. То, во что он может лишь поверить. Джоске готов повторять фокус, пока он не поверит. Его дух может восстановить что угодно, исцелить любую рану, но не болезнь, и он не может исцелить самого Джоске. Ну ничего. Зато бьет больно. Джотаро спрашивает о шрамах на его груди, торсе, и на миг улыбка Джоске сменяется кривым оскалом. Больно бьешь — готовься получить сдачи. Последствия Джотаро видел на его коже. Это долгая история, на самом деле. В ней и смерть дедушки Джоске, и серийный убийца, терроризировавший город, и гибель невинных людей. Самосуд. Джоске не убивал, за него вступилась судьба. Тогда-то он поверил в неё, и тогда-то почувствовал, что правосудие — часть него. Шли годы, а это чувство лишь укреплялось. С удостоверением адвоката и стандом он мог защитить близких и от обыденной, и от сверхъестественной напасти. Хотел бы Джотаро рассказать ему что-то в ответ, но в сравнении с историями Джоске его жизнь проста, как дважды два. Университет, женитьба, ребёнок, работа. Семья. Очень много работы. Её было так много, что в конце концов он остался без семьи. Жена и дочь живут отдельно. Живут с другим мужчиной, который создан для семьи, а не для науки. — Не говори так. — Рука Джоске ложится ему на плечо. Он подсел к нему на кровать час или два назад, а Джотаро едва заметил, что они проговорили до полуночи. — Если уж рассуждать в этом ключе, то все мы для чего-то созданы. — Богом, хочешь сказать? Но если ты вспомнишь о божественном предназначении, то я вспомню о жизненном цикле. — Пфф, одно другому не мешает. Родился, оставил потомство, умер? Это для тебя жизненный цикл? — Джоске приподнимает бровь. — По-моему, жизнь на этом не кончается, но какие-то циклы в ней определенно существуют. Взять хотя бы наши с тобой встречи. — И мы не можем вырваться из этих циклов. — А надо ли? Со временем я научился им радоваться. Я принял их за знак: каждая встреча с тобой означала, что я на верном пути, что цикл продолжается. — Рука на плече Джотаро подбирается к татуировке со звездой. — Может, он закончился, когда ты всё-таки позвонил мне? — Хватит подкатывать, — бормочет Джотаро, но не убирает его руку. — Скажи мне в лицо, что тебе это глубоко отвратительно, и я перестану. — Мне это... — Да что там «глубоко отвратительно», просто неприятно, надо сказать всего-то одно слово. Джотаро грозно смотрит Джоске в лицо, хмурится изо всех сил, но тот улыбается так широко и знающе, что в последний момент губы Джотаро вздрагивают, и язык подводит его. — Отвали, Хигашиката. Теперь Джоске улыбается во весь рот, его плечи трясутся от смеха, и он так заливается хохотом, что валится поперек кровати. — Ты такой с... ха-ха! Смешной, ха, я не могу! Ты бы видел свое лицо! — Его пробирает новый приступ смеха, когда он смотрит на Джотаро. Да, наверное, у него что-то с лицом. Наверное, он переборщил с суровостью, и нахмурился до комичного грозно. — Я смешной? — спрашивает он, и его грозность невольно сглаживается. — Ну да. — Джоске поднимает на него брови и снова садится. Приступ смеха прошел. — Фу-у-ух. Тебе такого никогда не говорили? — Нет. — Тогда я хочу табличку: «Хигашиката Джоске, первооткрыватель смешинки в докторе Куджо Джотаро, две тысячи седьмой год». Джотаро закатывает глаза. — В коридоре есть табличка «Выход». С тебя хватит. В ответ Джоске моргает. Потом он заливается смехом ещё громче и сильнее: так сильно, что Джотаро боится, как бы к ним не нагрянули соседи; так сильно, что Джоске опирается на него рукой, пытаясь не упасть снова, и ненароком утягивает за собой Джотаро. Неужели правда так смешно? Он смеется слишком заразительно, слишком тупо: так тупо, что Джотаро прыскает со смеху вместе с ним. — Г-говорю же, просто умора! Это первые слова, которые звучат среди их гогота. Они лежат лицом к лицу, и он не может отвести взгляда от улыбки Джоске, обрамленной тусклым светом. Это правда, никто никогда не говорил Джотаро, что он смешной, и он едва ли мог рассмешить кого-то вот так: до гогота, до умопомрачения, до улыбки во весь рот. Он хочет, чтобы Джоске улыбался. Нет, дело не только в этом. — Я хочу встретить тебя снова, — заявляет Джотаро ему в лицо, и когда взгляд Джоске становится слишком томным, тут же добавляет, — мы ещё не всё обсудили. — Да-да, конечно. — Джоске закатывает глаза. — Выздоравливай, и я в твоем распоряжении. Оставлю тебе запас Побурона. Только сейчас Джотаро замечает: за всё время, что они говорили, у него почти не болело горло. Он смеялся, как здоровый, и почти забыл, что ещё днем его знобило. — Спасибо, — бормочет он. — Я почти выздоровел. — Неужели? Видимо, у тебя хороший иммунитет. Это же была почти что лихорадка из твоей юности. — Тогда не вздумай оказаться галлюцинацией. — Неа. Галлюцинация не оставила бы тебе Побурон. Как только Джоске поднимается с кровати, Джотаро снова чувствует слабость, и как только он провожает его до двери, то думает попросить, чтобы он остался. Они ведь ещё не всё обсудили. Джоске спрашивает, сохранил ли Джотаро его визитку — номер-то у него есть, но Джоске визитками просто так не разбрасывается, — и на этот раз Джотаро уверен, что позвонит. *** Через пару дней он приходит в себя. Джотаро не знает, какое лекарство подействовало лучше: Побурон, сила самовнушения или желание снова увидеть Джоске, услышать всё от начала и до конца. Ему мало одного полуночного разговора. Джотаро звонит ему, но совершенно не знает, где им встретиться, и не знает, что ответить, когда Джоске полушутливо спрашивает: «Это свидание?» Без понятия. Джотаро уходит от ответа. Просто Морио — родина Джоске, его стихия, ему и выбирать место. — О, я знаю! Встретимся у твоих любимых истоков жизни и смерти, — подкалывает он. — Помнишь берег, где ты проводил первые исследования в Морио? Там рядом есть парк и неплохое кафе. Похоже, это всё-таки свидание, а Джотаро даже не может возмутиться. Совсем ослаб после болезни, и Джоске, несомненно, пользуется этим. Другого объяснения нет. Другое объяснение звучало бы так: «Куджо, у тебя до того мозги в горячке спеклись, что ты запал на своего бывшего студента». Почему-то в голове объяснение звучало не иначе, как в исполнении Такеши. Джоске приходит на встречу не в костюме. На нем яркая рубашка, джинсы и кроссовки, и Джотаро снова уверен, как и много лет назад, что каждый предмет его одежды стоит не меньше двадцати тысяч йен. Впрочем, уже без разницы — теперь Джоске наверняка зарабатывает столько, что может позволить себе и большее. На Джотаро легкий сиреневый тренч. Тоже фирменный, но он уже не вспомнит, сколько за него отдал. Ему больше нравилось его старое белое пальто, а дочь говорила: «Да ты в нем похож на призрака, ну натурально. Знаешь этих детишек, которые на Хэллоуин огромной белой простыней накроются и думают, что выглядят круто? С тобой та же история». Сегодня вообще не его день: то ему хотят что-то высказать, то наоборот. Когда утром Джотаро пил кофе в лобби и вдруг громко закашлялся, его обругала какая-то сознательная пенсионерка, мол, нечего людей заражать, мужчина, имейте совесть, кашляйте в другом месте. Он так и не понял, к чему было это выступление, но не нашел сил взъесться на старушку. Когда он выходил из отеля, у входа спорили две женщины. Одна была с коляской, в ней спал ребёнок — конечно же, он проснулся и заорал на всю округу, когда женщины заспорили слишком громко. Джотаро едва не рявкнул на всех троих, но сдержался. Джоске — первый, кто нормально заговаривает с ним за день. Он с легкостью нашел Джотаро на скамейке посреди парка. — Привет. — Улыбка у него не на двадцать тысяч йен, а на миллион. — Долго ждал? — Да нет. — Джотаро встает и смотрит на часы, чтобы не быть голословным. Только на днях он обрадовался, что часы не сломались, что они снова идут — с ним в который раз такое, — и тут они остановились снова. Джотаро легонько стучит по циферблату. — Ты так серьёзно на часы смотришь, будто заныкал там станд. — Тогда я даже знаю, какая у меня способность, — ворчит Джотаро. Они идут по скверу в тени деревьев, но когда видят, что там нарисовалась компания родителей с шумными детьми, то сворачивают к берегу. — И какая же? — Когда я нервничаю, у меня иногда останавливаются часы. Когда успокоюсь, они возобновляют ход... но было и такое, что они останавливались насовсем. Я устал их ремонтировать. — Теперь можешь обращаться ко мне, — довольно говорит Джоске. — Интересно. Я в каком-то смысле возвращаю время назад, а ты останавливаешь его. — Я пошутил. — А я нет. И, вероятно, оно тоже. — Джоске указывает пальцем наверх. Джотаро только фыркает в ответ. Оно. Время? Нечто, отвечающее за всю эту мистику? Забавно было бы: дух-прародитель стандов, возглавляющий пантеон богов. Своя станд-мифология. Сказание, передающееся из поколения в поколение, от отца к сыну, от обладателя станда к обладателю. Родовое проклятие. Пальцы задевают его запястье, и Джоске спрашивает: «Можно?» Джотаро не знает, хочет ли Джоске взять его за руку или просто взглянуть на его часы, поэтому молчит. Наверное, это значит, что Джоске можно всё. Джотаро общается с ним всего ничего, а уже подпустил ближе, чем стоило бы. Или так было всегда? Глаза, которые незримо преследовали его всю жизнь, смотрят на циферблат, и когда Джоске касается часов, Джотаро снова слышит тихое тиканье. Они возобновили ход. — Вот и всё. — Тепло покидает его руку, и Джотаро уже жалеет об этом. Когда часы сломаются снова? — Хоть ты этого и не видел, моя галлюцинация всё починила. Стрелки вторят ему. Хороша галлюцинация, раз может изменять реальность. Джоске идет с ним по пешеходной дорожке у самого моря, и Джотаро смотрит вдаль. Как же хорошо, что его миновала эта напасть со стандами. В жизни остались лишь её призрачные крохи, и даже они раздражают. Способность Джоске — замечательная, полезная. Чинить и исцелять. Джотаро умеет только ломать часы. Он просто благодарен, что его способность не раскрылась в полную силу, если это правда была она. — Слушай... Когда ты узнал, что у меня была лихорадка в юности, ты спросил, видел ли я галлюцинации в бреду. Ты спросил про другие жизни и миры, — вспоминает Джотаро. — Так что ты сам видел в бреду? Джоске хмурится. Заходящее солнце резко очерчивает его профиль. — Да целую эпопею... но это же было очень давно, почти двадцать лет назад, я уже мало что помню. Видел станды, видел себя, только подростком, свой город, и кучу незнакомых людей. Может, это даже были все те, кого я потом встречал в течение жизни, и с кем сдружился. — Джоске пожимает плечами. — Сколько себя помню, я всегда пытался понять, что это были за видения, что это были за духи. Помнишь, много лет назад, когда мы здесь встретились, я сказал, что часто приходил на этот берег? — Сказал? Да, наверное. — Я на самом деле вот почему приходил: была у нас городская легенда, мол, на этом побережье дух утопленника живет. Я всё надеялся его найти, думал, вдруг это на самом деле не дух, вдруг он такой, как я? Просто парень со странным стандом, или даже станд без хозяина, может, такое тоже бывает. В общем, духа я так и не нашел. Правда, иногда случалось что-нибудь странное: то я спотыкался на ровном месте, то в водорослях путался, то ракушка мне в ногу впивалась, то ещё что-нибудь... Я что-то видел, но это был не станд. — Так ты за ним по всему берегу гонялся? — Да нет. По слухам, он обитал где-то... здесь. Джоске указывает ему на валуны у берега, и Джотаро сбавляет шаг. Они стоят напротив того места, где он забирал пробы. Места, где он заметил тонущего мальчика. Места, куда часто приходил маленький Джоске. Много лет назад Джотаро тоже запнулся на этом месте, и его будто кто-то толкнул. Может, тот мальчик — не первый, кого пыталась забрать вода. И что это было? — Видеть станды может лишь тот, кто сам им обладает... верно? — спрашивает Джотаро. — Но ещё ты говорил, что станды — это обычно часть души. Так может ли осколок души существовать в другой форме? Если есть станды, то есть и похожие сущности? Обладатель станда сможет их увидеть? — Я сам хотел бы знать. — Джоске смотрит туда же, куда и он. — Но призраков я точно видел. Когда мы с тобой встретились на этом берегу, я рассказывал, что однажды заблудился в аллее, которой не было на карте Морио. На карту её так и не добавили, потому что не нашли, но я бывал в этой аллее. Видимо, там бывали и другие, потому что вскоре по городу пошел слух про «Аллею призраков». Но там совсем не страшно, её одна милая девочка охраняла... Я с ней раньше болтал иногда, пока не переехал. — В смысле... неживая девочка? — Да. Погибла от рук серийного убийцы много лет назад. Кстати, это он мне шрамы оставил... на прощание. Джотаро в ужасе хватает его за плечо: будто хочет убедиться, что Джоске сам не призрак. Но нет, он дышит полной грудью, и в ней — живое сердце. Оно знало и помнило слишком многое. Оно пыталось достучаться до Джотаро тогда, в номере: изо всех сил колотилось о его ладони, о его грудь. Тот убийца пытался остановить это сердце, сокрушить. Не вышло. — Как ты пережил это? Духи, призраки, убийцы, смерть близких... — Наверное, я не пережил, — серьёзно отвечает Джоске и накрывает его ладонь своей. — Я просто жил дальше. «Ты должен научиться жить дальше», говорила психотерапевт Джотаро с первых сеансов. Сам он не смог, и долгие годы никто не мог его направить, пока он не обратился к специалисту. Она научила его справляться с болью от потери друзей, но не дала взамен ничего, что могло бы эту боль заглушить, и это ожидаемо. Какое-то время Джотаро чувствовал себя пустой оболочкой, тенью, скитающейся по земле, а потом подумал, что пустоту можно заполнить сильным чувством. Таким же сильным, как привязанность к его друзьям. Это была то страсть к учебе, то любовь к Марии и Джолин, то любовь к работе. Не пуст, а наполнен. Когда он обнимал Джоске в бреду, то чувствовал в нем силу, стирающую предел любой пустоты. Он чинил, он исцелял, он возвращал назад. Его сердце наливалось жаром, который Джотаро никогда не мог отыскать в себе. — Покажи мне, — вдруг говорит он, — покажи, где ты искал этого призрака. — Ладно, — удивленно отвечает Джоске. Он хочет двинуться, но рука Джотаро слишком крепко сжала его плечо, и Джоске просто берет его за запястье, тянет за собой, как потерянного ребёнка. Тепло возвращается. Уже вечереет. Джоске писал, что хотел бы встретиться с Джотаро пораньше, но в итоге не смог улизнуть от родни до вечера. На бледном закатном небе видна одинокая звезда. Джоске ведет Джотаро к валунам, их ботинки и кроссовки шлепают по гальке. Кажется, что у валунов бриз шипит яростнее обычного, приносит с собой странное чувство: ожидание чего-то невероятного и неизвестного. Перед глазами у них море и закат, размеренные и тихие волны у горизонта. Когда они подходят совсем близко, и Джоске говорит: «Ну вот, тут и искал», Джотаро запинается на ровном месте, и тогда понимает, зачем его взяли за руку. Джоске не дает ему упасть на камни. Снова такое ощущение, будто его толкнули — как и много лет назад. — Я осмотрюсь. — Джотаро нехотя расцепляет их руки. Джоске остается стоять чуть поодаль. Джотаро сдуру ищет на валунах какие-нибудь письмена, руны, послания, вглядывается в камни так, будто дух утопленника прячется в них, за ними, под ними. Джотаро слышал про так называемый феномен движущихся камней, но до сих пор он был замечен только в Долине смерти в США. Ветер так ловко перемещал камни по глинистому дну высохшего озера, что их движение списывали на мистику. Может, и у этих валунов есть похожая разгадка? Он слышит смех Джоске, кокетливый и неловкий. — Вау, что это на тебя нашло? Ты смелее, чем я думал. Ай, не дави мне на бока... Джотаро вскидывает голову. Джоске стоит к нему спиной и съеживается так, будто его кто-то схватил. — Ты с кем разговариваешь? — Стоп, что..? — Джоске оборачивается, и его глаза округляются, когда он видит, что Джотаро сидит у валунов на корточках. — Я, эм... — Ты говорил со мной? — Джотаро встает и подходит ближе. Джоске отвечает не сразу, будто стесняется. Приходится посверлить его взглядом. — Я подумал, что ты меня обнял сзади, — наконец признается он и смотрит себе под ноги. — Не знаю, почему. Показалось. Извини. Всё, забудь. Вот значит как. Для Джотаро у потусторонних сил в запасе пинок, а для Джоске — объятие. — Тебе это не кажется странным? — насмешливо спрашивает он. — Кажется. Джотаро фыркает и жестом указывает на один из валунов, приглашает Джоске подойти ближе. — Я пытался найти на камнях какие-нибудь письмена, но не нашел. Разве что вот здесь есть небольшая расщелина, я... Когда он приближается к ней, то снова запинается и падает, и на этот раз Джоске не успевает его поймать. Джотаро больно ударяется головой о гальку. — Черт! Джотаро, ты в поря... Джоске явно не ожидал, что ему под ноги грохнется кто-то двухметровый, и он сам запинается о Джотаро. Чужое тело едва не приземляется на него с размаху: по ощущениям, на его восемьдесят кило веса вот-вот грохнется почти столько же, но Джоске вовремя упирается руками в гальку. Фуражка слетает с головы Джотаро. — Ай-яй, прости... Ты цел? — Да. — Он кряхтит оттого, что ему сдавило ребра. — Что, дух подножку поставил? — Не удивлюсь, если так и было, — Джоске смотрит на него, смотрит во все глаза, смотрит в закатных лучах солнца, и Джотаро думает: только бы он не отвернулся. Слишком красивый. — Слушай, может, это какие-нибудь валуны влюбленных, а местные все это время заблуждались? — То, что ты случайно на меня упал, не значит, что это валуны влюбленных. — Да-да. Случайнее этого только наши встречи. О, это было бы отличное место для тайных встреч. Джоске лежит на нем и не собирается вставать, а Джотаро не собирается возмущаться. Их не видно за валунами: камни высокие, стоят поодаль от места, где люди спускаются в воду. В другой стороне морское дно более гладкое. Вместо голоса Джоске шумит море, шипит морская пена, шелестит ветер. Стрелки не тикают. — Кажется, мы так здорово упали, что у меня опять остановились часы. — Значит, ты нервничаешь? — Может быть. — Теперь Джоске глядит так пристально и самодовольно, что Джотаро сам хочет отвернуться. Наваждение схлынуло. — Хватит... — Подкатывать? Нет, не схлынуло — лишь на секунду уязвило гордость. Ведь так не бывает, чтобы наваждение пробрало с десятой встречи, но при виде одной лишь звезды. — Хватит... бездействовать. Лицо Джоске нависает над ним всё ниже. — А я боялся, что тебе мои подкаты уже надоели. — Нет. — Он не уверен, что надоест, и это пугает почти так же сильно, как и мистика, в которую они втянуты. — Ещё не надоели. Джоске целует его, потому что он — первее, смелее, ближе к небу на самую малость, он вот-вот раздавит его и заберет последний вздох, а Джотаро осядет на гальке тенью и растворится средь расщелин. Он чувствует руки в своих волосах: руку Джоске и руку ветра — Джотаро угодил ей, и она больше не хочет навредить, больше не злится на то, что он упускает самое важное. Джотаро не видит ничего потустороннего, но душой ощущает чужое присутствие. Это осколок, это скопление невесомых атомов, привязанное к месту и остановленному мигу, неподвластное времени и науке. Оно направляет его руку, оно заставляет ухватиться за Джоске, оно поднимает его открытую ладонь ближе к небу. Без страха. Пару дней назад он боялся заразить Джоске, а теперь это Джоске заражает его жаром. Они целуются медленно и неглубоко, будто стыдятся, будто не должны, будто они разделены теми же совпадениями, которые их связали. Капля чернил на их шеях — всё равно, что капля крови; всё равно, что бледная звезда на закатном небе. Джоске мягко кусает его, просто сминает губы губами — похоже, он давно никого не целовал, и Джотаро тоже. Они лежат на каменистом берегу, ушибленные и перепачканные, лежат за валунами, где никто не видит, и не дай бог Джотаро простынет снова, но он не встанет, пока его не поднимут. Горящие губы обдает ветром. Поток воздуха проносится мимо них, проносится мимо Джоске, и вздымается в небо — заставляет разорвать поцелуй. Джотаро ощущает этот поток ветра так же явственно, как часть тела, и снова не может его увидеть. Он словно родился искаженным и переиначенным, оторванным от самого себя. Он был слеп к ужасу той ноши, что могла бы его ожидать, и кто-то принял её вместо него. Они вскидывают головы. Джоске долго смотрит ввысь, и Джотаро чувствует, как земля под ними пустеет, очищается от тяжести. Вот, что нашептывает ему ветер: эта тяжесть годами сидела в расщелинах. Она спряталась от утраты и горя, от холода вод, ведь в них не найти жара. Она укрылась шумом моря и шелестом листвы, как воспоминанием, привязала себя к нему, раз уж не смогла пробудиться вне его. Когда-то сюда приходили люди, такие же, но совершенно другие, и они тоже лежали вот так, держались друг за друга, встречали рассвет: потому что могли, потому что знали, что их тайна — это ненадолго. Они дорожили каждым мгновением. Для них звезда была и благословением, и проклятием. Джоске не сводит взгляда с одинокой звезды на небе, которая сияет всё ярче — это часть созвездия, — и когда ветер стихает, его поток словно ложится Джотаро на грудь: тяжело, как платина. — Что ты видел? — спрашивает он у Джоске. — Не знаю, — отвечает тот дрожащим голосом, и его взгляд снова обращается к Джотаро, — но... это правда. Оно оставило тебя в покое. — Так что это было? Это тот утопленник? Дух, призрак, станд? — Нет, это была какая-то тень... очень слабая и бледная. Оно сказало: «Вы наконец-то вернулись», а потом унеслось прочь. — Думаешь, оно... — Джотаро не может подобрать слов, — вернется? — Наверное, оно просто... продолжит наблюдать? Это какой-то осколок духовной энергии, случайно попавший на землю. То ли он не смог раскрыться в полную силу, потому что его отторгли... то ли пожалел того, к кому направлялся, и в последний момент решил уйти, но уже не смог. И почему-то он сумел проявиться только в этом месте... Оно что-то значило для него. Может, нас по той же причине сюда потянуло. — Ты это на ходу выдумываешь, да? Джоске мотает головой, словно стряхивая с себя оцепенение. Его руки уже дрожат от напряжения, и он слезает с Джотаро, помогает ему подняться. — Первый раз с таким сталкиваюсь. Брр... Знаешь, если ты сейчас попросишь повторить то, что я сказал, я не смогу. Я просто почувствовал что-то такое... или это оно мне рассказало. — Мне... — Джотаро не хочет в этом признаваться, — мне оно тоже... что-то рассказало. — Жалко их, — почему-то говорит Джоске, и Джотаро снова кажется, что он прочитал его мысли, — всех их. О ком речь, о людях или о духах — неясно, и Джотаро просто кивает. Разумом он едва понимает, о чем они говорят, но от этих слов что-то щемит у него в сердце, будто давно зажившая рана, которую ему никогда не наносили. Они бы с Джоске остались у валунов, но их тут больше ничего не держит. Здесь ни рун, ни надписей — было какое-то послание, но они уже прочли его. Ничто не толкнет их, не обманет: теперь они не спотыкались, сколько бы раз ни обходили валуны. Джоске молча идет в другую сторону, пинает мелкие камушки, и Джотаро следует за ним. Они не расцепляют ладоней. Ступор отпускает Джоске первым, и он недовольно стряхивает ладонь Джотаро со своей. — Я не целовал никого хуже тебя, — заявляет он ему в лицо. В глаза лезет прядь, выбившаяся из начеса, и Джоске сдувает её. — Что? — Нет, ну бывало, поцелую кого-нибудь, а мне в ответ: «О боже, так я тебе тоже нравлюсь?!», или «Классно целуешься», или «Ты бы хоть предупредил», или что угодно, но только не: «Срочно расскажи, о чем вы там с призраком шептались». Джотаро просто стоит и равнодушно смотрит на него. — Я такого не говорил. — Подразумевал. — Нормально целуешься. — Он пожимает плечами. — Претензий нет. — Блин, вот спасибо. — Джоске закатывает глаза. — Ну, ты тоже... ничего. — Да, — вторит Джотаро, — это ничего не значит. — Ах вот как? Тогда и мои подкаты ничего не значат. — Не ожидал, что ты такой ветреный. — Да это ты ветрянее любой мельницы, Куджо. То лежишь подо мной весь красный — «ну поцелуй меня, Джоске, ну поцелуй», то «это ничего не значит», то... Джотаро опасно приближается к нему и хватает за ворот рубашки. Свою гордость он добьет сам. — Что мне сделать, чтобы ты перестал болтать? — спрашивает он и тут же жалеет, что придвинулся так близко: его дыхание почти касается лица Джоске. Тот только что обвинил его в противоречивости, и Джотаро снова ответил ему тем же. Джоске снова улыбается этой ужасной, слишком хитрой улыбкой, и издает противный чмокающий звук. Джотаро отпускает его и идет вперед ещё быстрее, чем прежде, обгоняет. А если он хочет сблизиться с Джоске — что с того? Эту встречу они назначили сами, без всяких потусторонних сил: и всё же Джотаро знает, что оно наблюдает за ними. Пускай. Он бежал от Джоске и его мистики, а теперь... она отпустила их. — Ну ладно, ладно, извини, — говорит Джоске, догоняя его, и в который раз за день тянется к его руке: возвращает свое тепло. Это почти вошло в привычку. Такой привычки Джотаро ещё не позволял никому, кроме жены и дочери, а теперь он делает исключение для человека, которого не знает всю жизнь. — Эй, есть хочешь? — Да нет. А ты? — И я... Просто так спросил. Ну, тогда можем пройтись. — Джотаро кивает ему. — А ты скоро уезжаешь к родне? — Со дня на день, — туманно отвечает он. Прибой шумит в ушах, вдалеке мельтешат фигуры людей. — Я тут подумал, эм... Ты же будешь в Токио? Если хочешь, я могу вернуться в город на пару деньков пораньше, только напиши заранее. Я бы тебе показал свои любимые места. В центре знаю одно классное кафе, там ещё такие огромные окна, как во дворцовом зам... — Которое рядом с двадцать восьмым кварталом? — Как ты... — Джоске аж сбавляет шаг. — Ладно, я уже не удивляюсь. Почти. — Почти, — издевательски добавляет Джотаро. — Я сам тебе его покажу. Они продолжают шагать по гальке, как идиоты, хотя могли бы выйти на пешеходную дорожку. У моря слишком хорошо, слишком свежо, и бледная звезда висит у них над головами — уже как добрый знак, а не предопределение рока. «Мы не можем вырваться из этих циклов». «А надо ли? Со временем я научился им радоваться. Я принял их за знак: каждая встреча с тобой означала, что я на верном пути». Они встретятся снова. Средь смеха Джоске и их шагов Джотаро слышит ещё один звук, совсем тихий, но бесперебойный, как шум волн: его часы возобновили ход.