Трудности воспитания

      Хуа Чэн не без удовольствия наблюдает за взглядом Черновода, мечущемуся по обилию закусок на столе. Каждой вшивой собаке в Призрачном городе известно, что в Доме Блаженства, резиденции Собирателя цветов под кровавым дождем, Хуа Чэн собрал самых лучших поваров, чтобы откармливать своего ненаглядного гэгэ, и за каждую лишнюю порцию закусок или бутылку вина любит увеличивать долг Хэ Сюяня. Но Хозяин Черных Вод считает кощунством оставить без внимания очередное кушанье и смело велит Хуа Чэну записывать всю еду на его счет.       Однажды Се Лянь прямо во время их ежедневных трапез заявил Хуа Чэну, что грешно брать деньги с Черновода за обыкновенную еду, но Кровавый дождь лишь пожал плечами, сощурил единственных глаз, угрожающе блеснувший красным в сторону Хэ Сюаня, и, притянув гэгэ к себе за плечи, объяснил:       — Черновод совсем не чувствует вкуса, дянься. Сколько его не корми, смысла ноль. Он лишь забивает бездну внутри себя чужими эмоциями и пищей, пользуется нашей добротой. Ему нет разницы между изысканным блюдом и утонувшим моряком.       Хозяин Черных Вод утробно прорычал что-то себе под нос, злобно сверля Хуа Чэна глазами. Все-таки Кровавого дождя куда приятнее объедать до пустых подвалов, нежели Се Ляня, готового по доброй воле отдать Черноводу свою еду. Это было неожиданный и бессмысленный, но приятный акт милосердия к ненасытному бедствию, не способному утолить свой бесконечный голод.       Поэтому в этот день Хэ Сюань себя не сдерживает, набивая утробу, накладывает себе в тарелку всего да побольше, игнорируя смех Ши Цинсюаня под боком и недобрый взгляд хозяина Дома Блаженства. Битые огурцы, баклажаны в маринаде, салат из свиных ушек, креветки в ароматном чесночном соусе и кусочки цукини в кисло-сладко соусе исчезают во рту Черновода, пока отвлекшийся Хуа Чэн накладывает в тарелку своего бога самые аппетитные кусочки.       Хуа Чэн подбирается, изменяясь в лице, когда служанка в красных атласных одеждах появляется на пороге с вежливым поклоном и сообщает, что у входа в резиденцию их ожидает гость. Не успевает Князь Демонов сообразить, как Се Лянь, подскочив с мягких подушек, исчезает за занавеской, позабыв о том, что он такой же хозяин этого дома, как и Хуа Чэн. Ши Цинсюань заботливо подкладывает в тарелку Хэ Сюаня остатки баклажанов, и Хуа Чэн тут же переводит на лакомящегося гуля тяжелый мертвый взгляд.       — Можешь добавить к моему долгу, — недовольно бурчит ненасытное бедствие набитым ртом, быстро орудуя палочками.       — Гэгэ настоял, чтобы я перестал брать с тебя за еду, — фыркает Хуа Чэн, обнажив в мимолетной гаденькой ухмылке клыки. — Хотя ума не приложу, с чего такая честь. Сегодня можешь жрать за мой счет, но в следующий раз не надейся на доброту гэгэ.       Хэ Сюань закатывает глаза, просит поторопиться служанку, меняющую блюда, и замечает замершего в нерешительности Се Ляня у порога. Он пинает под столом Хуа Чэна, и тот, обернувшись, давится свежим маньтоу, замечая своего ненаглядного, появившегося в обеденном зале с пухлощеким плачущим ребенком на руках. Черновод окончательно уничтожает закуски. Се Лянь подходит ближе, подбирает ядовито-зеленые мешковатые одежды ребенка и оторопело глядит прямо в глаз Хуа Чэна.       — А вам не кажется, что этот ребенок подозрительно похож на Лазурного фонаря в ночи? — спрашивает Ши Цинсюань, обмахиваясь веером.       И от случайно брошенной фразы собравшихся за столом бросает в дрожь. Хэ Сюань, хоть и является мертвым бескровным гулем, от этого предположения Повелителя ветров бледнеет еще больше. Хуа Чэн шумно сглатывает, откладывает на тарелку надкушенный маньтоу и, отряхнув ладони, складывает руки на груди. Ребенок на руках Се Ляня — бледный и остроухий, как и все демоны, одет в лазурное ханьфу и поразительно похож на самого Се Ляня.       — Будто мало нам проклятущего Черновода, питающегося за наш счет, так теперь и это отродье решило нашей крови попить, — недовольно рычит Хуа Чэн и отворачивается, чтобы не смотреть на орущего ребенка.       — Нечего у тебя пить, — напоминает Хэ Сюань, возвращая Князю Демонов гаденькую улыбочку. — Ты давным-давно мертв.       — Гуй тебе, а не еда за мой счет, — огрызается Хуа Чэн. — Почему он в таком виде? — спрашивает он, обращаясь к Се Ляню.       — Я не знаю, — пожимает плечами Се Лянь и робко присаживает за стол, занимая прежнее место рядом с супругом. — Думаю, Ци Жун нам обо всем расскажет, когда перестанет плакать.       — И когда же он перестанет? У меня уже уши закладывает, — Хэ Сюань практически вырывает из рук служанки новые порции еды и щедро накладывает себе в тарелку.       Се Лянь лишь пожимает плечами и осторожно опускает ладонь на макушку плачущего ребенка, бережно его поглаживая. Тот мгновенно замолкает, настороженно поднимает покрасневшие от слез глаза и оторопело моргает, пытаясь понять, не причинит ли Се Лянь ему вреда. Хуа Чэн предусмотрительно обхватывает рукоятку Эмина, но не спешит вытащить саблю из ножен, дожидаясь, пока Ци Жун, доставляющий проблемы всем вокруг, сделает хоть что-то угрожающее Се Ляню.       — Хочу есть, — вдруг внятно и осознанно выдает Ци Жун, капризно надув губы. Он осматривает замеревших в ожидании очередной безумной выходки взрослых за столом и, сжав крохотные кулачки, вскрикивает: — Быстрее!       Хэ Сюань отмирает и возвращается к еде. Типичный Ци Жун, нетерпеливый и невоспитанный. Боковым зрением он глядит на заинтересовано обмахивающегося веером Ши Цинсюаня и хмыкает в тарелку.       — Наверное, детям не стоит есть такую острую и жирную пищу… — неуверенно начинает Се Лянь, наблюдая, как Ци Жун в теле пятилетнего ребенка неуверенно обхватывает двумя ручками тарелочку с битыми огурцами и ругается, когда посуда выпадает из неловких пальцев.       Хуа Чэн ловко подхватывает тарелку под донышко, убирает на противоположный край стола, к Хэ Сюаню, и довольно улыбается, игнорируя громкий поток ругательств в свою сторону.       — Ты не имеешь права отбирать у меня еду. Кто учил тебя так обращаться с младшими, пес бесполезный? Или думаешь, что я не надеру тебе зад? Только заклинание утратит силу, и я задам тебе хорошую трепку.       Хуа Чэн заливисто смеется, даже не уворачиваясь от слабеньких ударов детских кулачков. Се Лянь подхватывает под бок потерявшего равновесие Ци Жуна и возвращает в сидячее положение на своих коленях. Он подзывает служанку и просит подать к столу нежирный, легкий суп.       — Почему я должен жрать подкрашенную воду, когда все остальные едят нормальную еду? — верещит Ци Жун, отодвигаясь от подставленной ко рту ложки.       — Хоть сознание у тебя взрослого человека, но находится оно в теле ребенка, — терпеливо объясняет Ши Цинсюань, и Се Ляню удается запихнуть в рот ложку замешкавшемуся Ци Жуну. — Поэтому тебе стоит на время отказаться от привычной пищи. Мертвечины это тоже касается.       Ци Жун в очередной раз открывает рот, чтобы заплакать или разразиться потоком ругательств, и довольный Се Лянь вливает в рот еще одну ложечку супа.       Дело оказывается в магическом артефакте, который любопытный Ци Жун отыскал в свеженькой могиле какого-то чиновника. Это нисколько не удивило собравшихся, зная странные пристрастия Лазурного фонаря к мертвякам и подвешиванию трупов вверх ногами.       — Сань Лан, нам нужно позволить Ци Жуну остаться у нас до тех пор, пока проклятье артефакта не прекратит свое действие. Он просто не сможет выжить один.       — Я смогу! — кричит Ци Жун Се Ляню на ухо, и тот вздрагивает от неожиданности.       — Конечно он сможет, — противится Хуа Чэн, угрожающе хватаясь за рукоятку Эмина, когда Ци Жун обхватывает Се Ляня за шею и показывает Князю Демонов язык.       — Это не обсуждается, Сань Лан. Если он доставляет тебе неудобства, то я временно переберусь в храм Водных Каштанов.       Это выше сил Хуа Чэна. Однажды обретя своего бога, Кровавый дождь теперь отказывался расставаться с ним хотя бы на минутку, поэтому, скрепя сердце и стиснув зубы, разрешает Ци Жуну остаться у них. Злобно зыркнув в сторону посмеивающегося Хэ Сюаня, Хуа Чэн, наконец, находит, на кого сцедить излишек яда и выплеснуть все свое раздражение и несправедливость.       — Будешь приходить каждый день и следить за этим исчадием.       — Вот еще, — фыркает Черновод, начиная стратегическое отступление в сторону выхода, но со спины, обхватив его за талию, прижимается Ши Цинсюань с широкой улыбкой на губах. Ну ничего, Хэ Сюань еще ему припомнит это!       — В уплату части долга, — яростно прибавляет Хуа Чэн, и Хэ Сюань вынужден согласиться.       После каждой трапезы у Кровавого дождя его долг даже не думает уменьшаться, поэтому другого выхода у Черновода попросту нет. Хэ Сюань чувствует, как остатки собственного уважения тают на глазах, стоит ему представить себя в роли няньки для капризного надоедливого бедствия. Он едва мог терпеть Ци Жуна и Хуа Чэна по отдельности, а объединившись, эти двое грозятся умертвить его окончательно.

***

      Спустя несколько дней Хэ Сюань готов молить о смерти, стоя на коленях. Се Лянь и Ши Цинсюань, отлучившиеся в Небесную столицу по важным делам, коварно оставили его и Хуа Чэна одних разбираться с беснующимся Ци Жуном. Будто в отместку Лазурный фонарь не плакал только на руках Се Ляня, отказывался есть предложенную Хуа Чэном еду и ни в какую не хотел засыпать днем.       — Я хочу сладкое! — истошно кричит Ци Жун, замахиваясь, чтобы перевернуть тарелку с супом, но Хуа Чэн в последний момент отодвигает посуду, и крошечный детский кулачок с глухим стуком попадает по столу.       Ци Жун хлюпает носом от обиды и боли, готовится заплакать, но Хэ Сюань приставляет ложку ему ко рту и авторитетно заявляет:       — Только после того, как доешь суп.       — Но я хочу сейчас! — Ци Жун мотает головой и задевает ложку щекой, из-за чего та выскальзывает из пальцев Хэ Сюаня и падает на мраморный пол, отлетая под стол.       Хуа Чэн фыркает, кидает красноречивый взгляд на уставшего Хэ Сюаня и по духовной сети предлагает:       — Может быть, убьем его и дело с концом?       — Боюсь, что в таком случае твой ненаглядный бог расстроится. Все-таки родственники, как-никак.       Хуа Чэн морщится, будто съел что-то стухшее, цокает языком, наблюдая за тянущим руки к блюду с фэнлису — маленьким пирожкам из песочного теста с джемом из клубники. Князь демонов резко пододвигает к себе тарелку со сладким и кивком указывает на остывающий суп.       — Один фэнлису сейчас, а остальные — после того, как съешь свой суп. Идет?       Ци Жун морщится, вырывает из рук Князя Демонов свой сладкий пирожок и обещает:       — Вот верну себе взрослое тело, обязательно плюну тебе в чай.       — Конечно, малыш.       Ци Жун ревет, бросает в Хуа Чэна надкусанным пирожком и разливает суп по столу. Взбешенный таким неуважением Кровавый дождь хватает с тарелки маньтоу и запускает им в Ци Жуна. Мягкая булочка со шлепком попадает в лоб ребенку, из-за чего тот неловко заваливается назад, порождая волну неконтролируемого смеха у не рассчитавшего силу Хуа Чэна. Хэ Сюань едва успевает подхватить Ци Жуна под спину, возвращает его в вертикальное положение и спешно убирает тарелки с едой от тянущего руки Лазурного фонаря, желающего отомстить за такой позор.       Се Лянь и Ши Цинсюань возвращается в тот момент, когда Ци Жун подпрыгивает на месте, пытаясь дотянуться до фэнлису, который держит на уровне своего пупка Хуа Чэн. Лазурный фонарь забавно тянет ручки к сладости, хлюпает носом и почти плачет из-за своих коротких ножек и противного Князя Демонов, не дающего ему пирожок. Ши Цинсюань прячет смешок за веером, любовно поглаживает подставленную холодную щеку Черновода и, привстав на цыпочки, оставляет на губах поцелуй.       — С возвращением, гэгэ, — Хуа Чэн оставляет свое занятие, бросает под ноги пирожок и прежде, чем Ци Жун успевает поднять его, наступает сапогом, раздавив мягкое песочное тесто. — Все прошло удачно?       Се Лянь кивает, удобно устраивается в обнимающих его руках и жалобно сводит приподнимает брови, когда расплакавшийся из-за фэнлису Ци Жун, запутавшись в собственных ножках, падает на попу.

***

      Почти сразу же Хэ Сюань выясняет, что демона, приближенного к рангу «непревзойденный», не так просто уложить спать днем. Активные вечерние прогулки с Ши Цинсюанем по саду вокруг Дома Блаженства и улочкам Призрачного города хорошо утомляют маленького бесенка, и спит после он до самого утра, но днем такое проворачивать оказалось бессмысленным, потому что ни с кем, кроме Ши Цинсюаня, Лазурный фонарь в ночи гулять отказывался. Даже с Се Лянем, на руках которого он проводит большую часть времени.       Действенный способ Се Лянь обнаруживает, когда решает немного отдохнуть после занятий каллиграфии с Сань Ланем. Утомленный тщетными попыками Черновода накормить его полезной пищей Ци Жун мигом засыпает под сказки.       Се Лянь прикрывает за собой дверь в супружескую спальню, блаженно выдыхает и разминает шею. Се Лянь оставляет на полу сапоги, снимает монашеские одежды, складывает на табурет возле комода и опускается на прохладные атласные простыни. Взбивает подушку, забирается под одеяло и уже хочет потянуться до приятного хруста в позвоночнике, но его счастье не длится долго, и за дверью раздаются шаги. Дверь с мягким щелчком открывается, и в образовавшуюся щель заглядывает Хуа Чэн с Ци Жуном на руках.       — Не помешали, гэгэ? — Се Лянь кивает и, Хуа Чэн заходит внутрь, прикрывая за собой дверь. — Он искал тебя, но его ножки слишком короткие и слабые, чтобы самостоятельно передвигаться, — Кровавый дождь кивком указывает на тянущегося к Се Ляню Ци Жуна.       — Это не мои ноги короткие, а ваши хоромы слишком большие, — огрызается Ци Жун и, обхватив шею Се Ляня, удобно устраивается у того на руках.       Хуа Чэн обходит кровать, присаживает на край со своей стороны и наблюдает, как Се Лянь укладывает сонного зевающего Ци Жуна ряжом с собой. От нежности во влюбленном взгляде Се Лянь чувствует, как краснеют щеки.       — Полежишь с нами, Сань Лан? — робко спрашивает Се Лянь, перевернувшись на бок, лицом к Князю Демонов. — Давай же, ложись рядышком.       Се Лянь знает, что Хуа Чэну не нравится Ци Жун, и на это есть свои причины. Ци Жун привязывал Хуа Чэна к повозке, всячески издевался и обзывал, когда тот был маленьким. Се Ляню обидно за маленького Сань Лана, он чувствует, как горчит на языке ядовитая несправедливость, но он просто не может прогнуть Ци Жуна, когда тот и так уязвим и беспомощен.       Хуа Чэн заметно меняется в лице от такого предложения, но лишь поджимает губы и молча ложится рядом. Он старается не касаться заснувшего ребенка даже одеждой, держит дистанцию между ними и смотрит куда-то вперед, сквозь Се Ляня.       — Можешь не делать этого, если он настолько сильно тебе противен, — произносит шепотом Се Ляня, надеясь, что огорчение в его голосе Сань Лан расслышать не сможет. Но Хуа Чэн видит, слышит и замечает все, связанное с его гэгэ. — Не стоит идти ради меня на такие жертвы.       — Ради вас я бы пошел на любые жертвы, Ваше Высочество, — на грани шепота заверяет Хуа Чэн и придвигается чуть ближе, все еще сторонясь Лазурного демона. — Но не просите относиться с уважением к этой падали.       Се Лянь кивает, вытягивает руку и накрывает щеку Сань Лана ладонью, поглаживая подушечкой пальца кожу около ткани глазной повязки. Хуа Чэн вздрагивает, прижимает щекой к теплой ладони, целует чувствительное местечко в основании кисти, пульсирующую венку. Эта нежность на грани болезненной преданности всегда выбивала у Се Ляня слезы из глаз, и сейчас, глядя в горящий любовью глаз Хуа Чэна, он улыбается уголком губ и прикрывает веки, не позволяя слезам скатиться по щекам. Но Сань Лан слишком внимательный и заботливый, поэтому тихонько спрашивает:       — Я чем-то обидел гэгэ? Мне очень жаль, если мои слова задели вас, Ваше Высочество, — но Се Лянь обрывает сбивчивые извинения, прикладывая палец к теплым сухим губам Сань Лана.       Когда Хуа Чэн встревожен, боится, что нечаянными словами или неосторожными действиями может навредить своему богу, сбивается и переключается на официальную речь, обращаясь со всем уважением и почтением. Иногда он забывает, что Се Лянь не хрупкая статуэтка из горного хрусталя и ему не нужно поклоняться. Но Хуа Чэн навсегда останется самым преданным верующим, и это разбивает Се Ляню сердце. Он улыбается, зарывается в мягкую подушку лицом, незаметным движением стирая слезы и засыпает, убаюканный дуновением легкого ветерка из приоткрытого окна и шепотом Сань Лана, рассказывающего ему известную красивую сказку с хорошим концом.

***

      Следующим утром Се Лянь просыпается из-за шума в обеденном зале. Он подскакивает, разбудив Хуа Чэна, и выбирается из-под сильной надежной руки, перекинутой через талию. Се Лянь быстро накидывает на себя монашеское ханьфу, сует обнаженные ноги в сапоги и бросается прочь из спальни, наматывая конец Жое на запястье, на поиски источника шума. Он слышит сбивчивую ругань Хуа Чэна, просьбы остановиться и дать ему самому разобраться с дерзнувшим проникнуть в резиденцию градоначальника Призрачного города, но Се Лянь исчезает за поворотом быстрее, чем Хуа Чэн успевает остановить его, схватив за локоть.       Кровавый дождь вылетает из-за угла неожиданно, резко налетая на замеревшего у порога Се Ляня, и обхватывает своего бога за плечи в поисках равновесия. Он поднимает единственный глаз, опасно блестящий красным в утреннем зареве. За столом, переругиваясь и сбрасывая на мраморный пол посуду, дерутся за последнюю порцию яичного рулета Хэ Сюань и Ци Жун, вернувшийся в прежнюю взрослую форму.       — Какого гуя вы здесь делаете в такую рань? — рычит Хуа Чэн, и даже сквозь шум сражения Черноводу и Лазурному фонарю удается услышать его громогласный пугающий голос. Ци Жун вздрагивает, выпускает тарелку из пальцев, а Хэ Сюань неловко заваливается на спину, опрокинув на пол всю еду.       — Жрем, не видишь, что ли? — ощеривается Ци Жун и возвращается к Хозяину Черных Вод, намереваясь вернуть свой завтрак.       — Убирайся, пока я не размазал тебя в фарш!       Ци Жун загнанным зверем смотрит на помрачневшего Се Ляня и стискивает пальцами подушки под собой. Немой вопрос повисает в воздухе ядовитым облаком. Се Лянь чувствует спиной, как за ним подрагивает от едва сдерживаемого гнева Сань Лан, поэтому накрывает руку на рукоятке Эмина ладонью и, собравшись с духом, поднимает глаза и произносит ровно, будто выносит приговор:       — Тебе лучше уйти, Ци Жун. В этом доме тебе не рады, а ты больше не нуждаешься в помощи.       Ци Жун шумно втягивает носом воздух, и Се Ляню кажется, что он вот-вот расплачется. Но Сань Лан и его моральное самочувствие важнее, чем далекий родственник. Ци Жун кивает, медленно поднимается с подушек, неразборчиво бурча себе под нос, и покидает зал, навсегда оставляя Дом Блаженства. Хуа Чэн облегченно вздыхает, рассеивая демоническую ци, разглаживает примятые после сна волосы ладонью и присаживается на подушки, подавая незаметный знак служанкам.       Мертвые девушки в красном безмолвно убирают беспорядок, учиненный Хэ Сюанем и Ци Жуном, и заполняют стол новыми свежими блюдами. Се Лянь присаживается рядом с супругом, и тут же на его тарелке появляются горячая паровая булочка со свининой, несколько поджаренных румяных дим-самов и ложка риса. Едят в полной тишине, изредка прося друг друга передать тарелку или наполнить чашку чаем, и даже пение проснувшихся птиц не помогает разрядить обстановку.       — Знаете, а я не буду скучать по этому упырю, — заявляет Хэ Сюань, и ему приходится приложить усилие, чтобы не сжаться под гневным взглядом Хуа Чэна.       — А кто будет? — огрызается Князь Демонов и сжимает под столом ладонь Се Ляня. — Хорошо, что этот кошмар закончился. Я был в шаге от того, чтобы удушить этого ублюдка подушкой во сне.       Се Лянь чувствует ноющую пустоту между ребер из-за разъедающего чувства потери. Казалось бы, спустя столько лишений, предательств и потерь он должен был привыкнуть к мерзкому чувству, оседающего уксусом на языке, но нет, он все еще чувствует это как в самый первый раз. Се Лянь любит детей: их звонкий смех, радость и наполненность, которую они приносят в дом. Он точно не будет скучать по отвратительному грубияну Ци Жуну, но тоска по маленького и беззащитному ребенку, которым он был, навсегда останется в его сердце.       Хуа Чэн, заметивший перемены в лице супруга, наклоняется, ласково трется щекой о плечо и игриво улыбается, обнажая остренький клык. Се Лянь смущенно улыбается, прячет смешок за чашкой и с нежностью наблюдает за начавшими переругиваться Сань Ланом и Хэ Сюанем, спорящими из-за последней порции пельмешек. То некоторое подобие семьи, установившееся в доме из-за появления в нем маленького Ци Жуна, никуда не исчезло, потому что у них всегда был Хэ Сюань. Ненасытное бедствие с янтарными мертвыми глазами, которое каждый день заявляется к ним каждый день и объедает до пустых подвалов.       Се Лянь возвращается из раздумий, когда Хуа Чэн тянется через стол, чтобы шлепнуть по лбу Хэ Сюаня и отобрать у него паровые булочки. Он смеется, разнимает драчунов и разрешает Черноводу съесть несчастную булочку, прося служанок принести еще одну порцию.