«Твой французский алкоголик – твой британский анархист»

Арно приходит сюда не в первый раз. Сняв свое французское темно-синее пальто, небрежно перекинув его через локоть, он поправляет на шее шелковый лиловый платок и распахивает тяжелую, дубовую двустворчатую дверь, проходя в большое, отделанное в бордово-алых тонах, прокуренное помещение. Арно кивком приветствует официанта, и подзывает того характерным движением руки. Дождавшись, пока молодой человек подойдет, француз просит столик подальше от шума и любопытных глаз, но с обязательным видом на сцену. Молодой человек протягивает метрдотелю идеально ровную купюру и заглядывает в глаза, чтобы убедиться, что юноша его понял. Официант тут же расплывается в улыбке и ведет мужчину к столику с табличкой «зарезервировано». Легкое мановение руки - надпись исчезает со стола где-то за спиной метрдотеля и оттуда появляется словно из неоткуда винная карта и меню кабаре. Официант услужливо предлагает Арно присесть и протягивает то и другое гостю. Француз благодарно кивает и показывает жестом официанту оставить его одного. Молодой человек понятливо кивает и ретируется за спину Арно, пропадая совсем. Мужчина переводит дыхание и откидывается на спинку стула из темного дерева и бордового шелка. Он окидывает взглядом знакомый уже зал и расслабленно прикрывает глаза, довольно слушая негромкие разговоры посетителей. С прошлой недели здесь ничего не изменилось. Все те же укрытые алыми скатертями небольшие дубовые столы, что вмещают не более трех человек, тот же ярко-красный занавес кулис, что словно обнимают мягкими объятиями небольшую сцену кабаре, яркие софиты, приглушенно мерцающие с лицевой стороны подмостка, дамы в коктейльных платьях, девушки в неярких сарафанах, мужчины в дорогих костюмах, потягивающие бренди… Когда Арно приходил сюда – время замирало. Он впитывал в себя эту атмосферу, выжидая. «Чего именно?», - спросил бы внимательный слушатель. Юноша бы только мягко улыбнулся и покачав головой, поправил: «кого». Которую неделю Арно приходил сюда в ожидании лишь одного человека. Он увидел его совершенно внезапно, точно также, как и попал сюда. День студента было принято отмечать в Британии в кругу буйных сокурсников и хорошеньких сокурсниц. Как бы отличник - Дориан не отнекивался, его все же привели сюда, практически силой, заставляя напиться так, что он бы и на спор не вспомнил собственное полное имя, в лучших традициях Франции составленное из нескольких не выговариваемых. Однако, в противовес своим ожиданиям, Арно, в кругу сокурсников чувствовал себя отдохнувшим и повеселевшим, наконец-то расслабившимся после учебной суеты. На задний план были отодвинуты чертежи по архитектуре, курсовые и бесконечные пары, длившиеся, кажется целую вечность. Француз вдыхал время своей беззаботной юности полной грудью. Ровно до того момента, пока не услышал сквозь пьяную пелену, затуманившую разум, звуки от которых у него и вовсе перехватило дыхание, а голова пошла кругом сильнее, чем от любого выпитого сегодня алкоголя. Он поспешно повернул голову и сквозь дым прокуренного зала и собственный расфокусированный взгляд, увидел джазмена, что вдохновенно и совершенно отрешенно от подвыпившей толпы, разносил по залу мелодию, что заставила сердце Арно биться чаще и позабыть обо всем на свете, завороженно рассматривая молодого мужчину, ловко перебирающего кнопки саксофона. Аккуратный подбородок покрывала небольшая щетина, которая чертовски шла музыканту, плащ, накинутый поверх сценического костюма, в котором он выступал, был небрежно распахнут, а недорогой, видавший виды галстук – расслаблен. Джазист словно всем своим видом показывал, что отрицает свою причастность к водевилю, творящемуся вокруг, но принимает правила игры, чтобы не расстаться с возможностью выступать. Напрасно Арно старался поймать взгляд музыканта или хотя бы как-то обратить на себя внимание. Джазмен не видел ничего вокруг, а только чертовски горячо обхватывал сухими губами мундштук инструмента, будто выдыхая из себя новую порцию невероятно виртуозных звуков, перебирая пальцами золотые кнопки саксофона, будто лаская. От этого зрелища у Арно голова поплыла еще сильнее. После того вечера, студент каждую пятницу приходил в это кабаре. Его не интересовал никто и ничто, кроме развязного и бесстыдно свободного музыканта. У юноши это было впервые. Он никогда не смотрел на мужчин так, как каждую неделю пожирает глазами джазмена, который чертовски сексуально выгибается на сцене, вслед за своим инструментом, а после, приоткрыв рот, смотря куда-то вверх, мимо рампы, мимо всего земного, втягивает в себя горячий, прокуренный воздух кабаре, словно специально дразня Арно, который ничего не мог с собой поделать, даже отвести от джазиста взгляд, и снова начинает длинную мелодию без слов. По истечении недели, Арно опять в этом прокуренном, практически набитом до отказа кабаре, ждет начала разогрева. К черту, гвоздя программы, к черту шумную толпу, окутавшую его со всех сторон. Джазмен – вот его цель. Дориан не останется после и не придет задолго до, его интересует лишь это время и этот час. Рампы гаснут, загорается единственный прожектор и на сцене появляется джазист. Он не кланяется, ничего не произносит, только тушит недокуренную дешевую папиросу в ближайшей пепельнице на рядом стоящем со сценой столике, игнорируя возмущения пышной дамы, сидящей за ним. Не прилагая никаких усилий, джазмен начинает свою мелодию. В этот раз - она иная, медленная и тягучая, словно мазут с соседних вонючих фабрик. Арно следит за каждой деталью, каждым, даже незначительным движением этого притягательного мужчины. Плащ привычно распахнут, под ним зеленый сюртук, как на джентльменах давно ушедших веков, сегодня он даже надел цилиндр, что делало его еще загадочнее и вызывало у француза восторг до щекочущего чувства в животе. «Oh mon Dieu, как он хорош», - думалось юноше, нервно теребящего салфетку, лежащую на столе и неотрывно следящего за музыкантом. Не к месту Дориану думается, что возможно, джазмен небольшого роста, но со сцены, в свете софитов и прожектора, он казался почти атлантом. Или это так влияет восхищение? Француз продолжает затаенно и трепетно слушать на удивление мрачную, но прекрасную мелодию, стискивая в руках бордовую салфетку на столе все сильнее и сильнее, застывая в благоговейной тишине, во все глаза смотря на джазмена - не отрываясь. О своей следующей мысли, он подумает уже позже, когда отправится домой - о том, что ничего прекраснее джазиста в плаще он в своей жизни не видел. К разочарованию Арно мелодия джазмена обрывается также резко, как начинается, ставя в выступлении музыканта не точку, но многоточие. Мужчина, по-прежнему никак не реагируя на вялые аплодисменты зала – удаляется за кулисы, даже не посмотрев ни в сторону публики, ни в сторону ресторана. Арно не хлопал, знал, что джазисту безразличны эти восторги, но был крайне разочарован тем, что музыкант так и не поднял своих очаровательных миндальных глаз на зрителей, чтобы встретиться взглядом всего с одними - самыми восхищенными и влюбленными из всех. Ну, ничего. Дориан упорен, и он добьется своего. Может в следующую пятницу?