***
Званые вечера были обычным явлением, и не все из них Моцарт избегал. Как бы то ни было, а на таких встречах можно было завести новые знакомства или же поддержать общение с кем-то. Мужчина, держа в руке бокал с вином, оглядывал зал. Он недавно исполнил свое новое произведение, которое просил повторить его новый знакомый, и теперь, глядя, как напиток касается стенок бокала, думал о новой мелодии, что могла начать зарождаться в любую минуту. Перестук каблучков, и одна дама, ведомая ее не очень внимательным партнером, почти врезалась в Моцарта. — Ох, месье, простите, — тут же бросила она, на что музыкант улыбнулся и покачал головой. — Это вы меня простите, мадемуазель, я почти не смотрел, куда иду. Дама смущенно хихикнула и подала руку своему кавалеру для продолжения танца. Она то и дело поглядывала на Моцарта, тогда как тот, увидев приближающегося к нему знакомого, переключил все свое внимание на него. Только, как он успел заметить, тот был не один. С Лоренцо, прекрасным, на взгляд Моцарта, поэтом, шел мужчина, облаченный в черный камзол, из-за чего вместе в сочетании с темными волосами и тяжелым взглядом он казался черной тучей. — Друг мой, — обратился к Вольфгангу да Понте, — позволь мне представить тебе моего знакомого, — он показал рукой на мужчину рядом, — Антонио Сальери. Прекрасный музыкант. Я бы представил вас раньше, но Антонио давно болел и только недавно поправился. — Вольфганг Амадеус Моцарт, — Хотя он сам в представлении и не особо нуждался, но правила приличия того требовали. Мужчина пристально смотрел на Моцарта, и в какой-то момент в его взгляде проскользнуло узнавание. — Вы! — воскликнул он совершенно неожиданно, отчего Вольфганг чуть не уронил бокал. Лоренцо непонимающе посмотрел на них обоих и предположил: — Простите, вы уже знакомы? — Вероятно, — предположил Моцарт, с некоторым сомнением глядя на мужчину, что теперь, видимо от неловкости ситуации, сцепил руки за спиной и смотрел уже как-то украдкой. — Простите, мне нужно отойти, — откланялся Сальери так же неожиданно, как и появился. Он резко развернулся и твердым шагом направился куда-то в сторону стола. Вольфганг снова скользнул взглядом по нему и зацепился за черную атласную ленту, связывавшую темные волосы мужчины, на которой, на узле, черной каплей блистал маленький кристалл. Все это время да Понте что-то говорил Моцарту, но тот совершенно его не слушал, с улыбкой смотря вслед Сальери.Часть 1
16 января 2021 г. в 13:58
Морозный воздух после первой холодной ночи приятно покалывал нос и касался легких. В такие дни как будто кислорода становилось в разы больше, и от этого хотелось чаще дышать. Дышать этим воздухом, наполняя легкие до предела, ощущая, как что-то еще захватывает дух так, что потом покалывает кончики пальцев в предвкушении касания белых клавиш, которые нужны были лишь для того, чтобы донести музыку до других. Только до других. Сам же Моцарт слышал ее и без инструментов. Музыка пронизывала его жизнь, она вела его в новые места, заряжала энергией настолько, что он готов был сам бороться со злом голыми руками, но это ему было совсем не нужно.
Он прогуливался по мостовой, запахнувшись в плащ с меховой подстежкой, щурился от яркого солнца, что уже меньше грело, и ловил звуки просыпавшегося города. Абсолютный шум был ему ни к чему, зато тишина, что постепенно наполнялась разным звучанием, была интригующей. Поймать что-то новое — значит, сыграть удивительную мелодию в сердцах слушателей. И Моцарт улыбался глазами, губами, когда слышал что-то, даже если это был просто сигнальный гудок.
Первые встречающиеся ему прохожие улыбались в ответ, и мужчины снимали шляпу. Уж кто не знал Вольфганга Моцарта — виртуозного дирижера и гениального композитора, чей талант был широко известен во всех мирах.
— Амадеус, — привлек его внимание голос отца, переплетающийся с ветром, и порыв подтолкнул мужчину ближе к ограждению, за которым внизу плескались морские волны. Море всегда было так близко к городу, но никогда не стремилось разрушить его, и, зная это, жители были ему благодарны. В день равноденствия воды всегда уносили с собой цветочные венки, что яркими звездочками раскрашивали залив.
Вольфганг невольно посмотрел на спускающуюся к давно забытому причалу лестницу и заметил там что-то необычное. Оно было еле заметное, неразличимое, но все же было. Как музыка, которую никто не видит, но Моцарт собирает ее по крупицам, передавая всем, кто приходит на его концерты.
Он старательно вгляделся, но это совсем не помогло, и тогда музыкант поспешил к лестнице. Каблуки его звонко застучали по ступенькам, создавая поспешную мелодию, которая отразила все его предвкушение раскрытия тайны этого маленького забытого всеми причала. Моцарт почти не смотрел под ноги. Только вперед. Только к мареву, что становилось все четче, обретая очертания маленького ребенка с черными, собранными в небольшой хвост волосами, которые были перевязаны такой же черной атласной лентой с украшавшей ее капелькой темного кристалла на узле банта. Он бил пяткой по деревянной доске, что в одном месте была надломана и потому прогибалась сильнее остальных. Еще немного, и она могла треснуть. Но, что удивительно, Моцарт не слышал стука. Он видел, как нога касалась доски, но при этом не происходило ничего, словно звуки кто-то выключил.
В этот момент смутные подозрения закрались в голову Амадея, но он не отступил.
Музыкант почти бесшумно подошел ближе к этому мальчику, что в такую погоду явно рисковал замерзнуть, будучи одетым лишь в тонкую льняную рубашку и штаны. Мужчина хотел снять свой плащ, но этот малец резко повернул свою голову в его сторону. Его взгляд буквально пронзил Вольфганга. Острый, необычайно взрослый, отчего-то хмурый.
— Оно не играет. Почему оно не играет? — выпалил он, едва взглянув на Моцарта.
Мужчина перевел взгляд с мальчика на надтреснувшую доску.
— Не то! — вскричал мальчик. — А оно!
Он вскинул руку, указывая в сторону воды, что простиралась впереди, и холодный ветер прошелся по лицу, напоминая о том, где они находятся. Моцарт вслушался, спокойно находя в разнообразии звуков тихий шум воды, что где-то внизу слабо стучалась о стену набережной.
— Играет, — ответил он, — и еще как играет.
— Как, — мальчик был озадачен, — вы слышите?
— А разве ты нет? — поинтересовался Моцарт. — Это музыка слабой надежды на большую свободу.
Его собеседник закрыл глаза, видимо, тоже вслушиваясь, и согласно кивнул.
— Они говорили, что ничего нет, а кто-то и вовсе игнорировал, — неожиданно обиженно произнес он, — только вы смогли услышать это. Вы музыкант?
— Да, я музыкант, — кивнул Вольфганг, — и ты им будешь. Видишь ли, не все могут слышать то, что слышишь ты, и нужно очень постараться, чтобы донести это до других.
— И они услышат? — с надеждой посмотрел на него мальчик. — Все они услышат?
Он кинул быстрый взгляд в сторону набережной, где уже начинали останавливаться горожане. Они то смотрели на мерно катящие свои волны морские воды залива, то переводили взгляд на Моцарта. В их взглядах читалось любопытство, и никто не обращал внимания на мальчика.
— Услышат, — заверил его Вольфганг, — нужно только постараться.
Глаза мальчика блеснули, и он повернулся к воде. Детские тонкие руки взлетели вверх и словно опустились на клавиши инструмента. Вольфганг выпрямился, приготовившись дирижировать невидимым оркестром, и, когда его мысленная палочка слегка опустилась, пальцы этого странного ребенка извлекли первые ноты, что шумом воды наполнили воздух вместе с шорохом крыльев взметнувшихся куда-то вверх чаек.
Их концерт был недолог, но, когда руки опустились, люди все равно аплодировали, и это вызвало на лице мальчика довольную улыбку.
— Они услышали, — сдерживая слезы, произнес он и благодарно посмотрел на Моцарта, — спасибо.
— Будь свободен, — ответил ему Вольфганг, когда мальчик начал таять. Его губы тронула легкая улыбка: все же первые подозрения оказались верными и только что удалось вернуть обратно чью-то заблудшую душу.
Спустя минуту он вернулся на набережную, где все еще ждала толпа. Они восхищенно смотрели на мужчину, но не пытались преграждать ему путь, и только один из зрителей чуть выступил вперед и сказал:
— Маэстро, это был самый удивительный концерт, который я только видел. Как вам удалось подчинить силы природы?
— Для музыки не нужно ничего подчинять, нужно только ее слышать, — все так же с улыбкой ответил Моцарт, и слушатель несколько задумался, бросая быстрый взгляд в сторону причала.