Впереди целая ночь

— Блять, Мирон, ты можешь просто съебаться куда-нибудь и все? Мне твоя жалость нахуй не нужна. Каждую секунду кто-то подыхает, или ты думал, раз ты гребаный Оксимирон, я вдруг стану исключением? Больно. Не столько от тех едких слов, брошенных в его адрес, сколько от той неумолимой правды, что через них просочилась. Слава боится. Как все боятся смерти, так и одинокий Слава боится той смертельной неизвестности, что раньше казалась затуманена временем, а теперь подошла к нему вплотную, на самый порог, и теперь требует впустить настойчивыми звонками. — Ты, блять, думаешь мне легко? Говоришь, что скоро сдохнешь, а потом со словами «пока Мирон, было здорово потусить» посылаешь меня нахуй. Нет слов, Карелин. Просто ебать как ты в меня веришь и любишь. Слава неожиданно засмеялся, устало привалившись к стенке, весь продрогший от нервов. И отстраненно посмотрел на Мирона, все глубже и глубже уходя в собственные безутешные мысли. Говорить «останься» язык не поворачивается, потому что тогда он разделит всю боль на двоих, а этого Карелин позволить сделать не мог. Вслух же он произносит иное. — Верю, потому и гоню нахуй подальше. — Никуда я не уйду. — уверенно и твердо произносит Мирон. Нет никаких сил чтобы спорить и что-то доказывать сейчас. — Я тебя люблю, а ты меня за порог выставляешь. Я заслужил это? «Нет. Совсем блять не заслужил» — проносится в голове у Славы. Отчаянно хотелось кричать, взяться руками за голову и уткнуться лицом в стену, вырубив звук у всего этого гребаного мира. Не хочется слышать ни Мирона, так сильно старающегося подобрать правильные слова, ни собственных мыслей, нашептывающих «вот и все, сказочки конец». Да, сказочки действительно конец, потому что он получил в жизни все, о чем мечтал. Он был счастлив, но совсем не так долго, как хотелось бы. И даже близко не столько. Так почему же, блять, это происходит сейчас и именно с ним? — Слав, сколько мы уже вместе? Я знаю все твои защитные механизмы. Собираешься послать меня нахуй? Давай, я не обижусь. Скажешь, что никогда не любил? Говори, я не поверю. Что еще ты можешь сказать такого, чего я не пойму, Слава? И, кажется, это финишная прямая. Больше невозможно терпеть это и слушать невозможно. Слишком личное, слишком искренне и чересчур откровенно. Ровно настолько, что в самый раз, и Славу наконец прорывает. Быть похуистом для него очень просто, но прямо сейчас эта маска разбивается вдребезги. Без неё неуютно, неприятно и абсолютно непонятно как действовать дальше. Слава всеми клетками ощущает, как его начинает окутывать страх. — Какого хуя, Мир? — с каждым произнесенным словом дрожь лишь усиливалась, — Я не могу ни послать тебя, потому что ты же, блять, не уйдешь. И не могу позволить быть рядом. Это как жить в аду. День изо дня видеть в твоих глазах ожидаемый пиздец, я этого, сука, не выдержу. Можно я хотя бы прямо сейчас сдохну, чтоб не мучиться? — истерика поглотила Славу без остатка. Сердце клокочет как бешеное, и если Мирон признается, что это самый страшный момент в его жизни, то он не соврет. Видеть Славу таким невыносимо больно, а исправить ничего нельзя. И что же им тогда остаётся?.. Без лишних слов Мирон подходит к Славе и стискивает в объятиях так крепко, как только может. Хочется вырвать его из своих мрачных мыслей любым способом, пусть даже отзывающейся болью в костях. Лишь бы показать, что жизнь все еще здесь, и он сам тоже. И, кажется, срабатывает, Слава обнимает в ответ такой же сильной хваткой. Все чувства обострились до предела, подступила предательская дрожь. — Слав. — осторожно нарушает тишину Мирон, но Слава тут же прерывает: — Я не знаю, что тебе сказать, Мир. Я просто не вижу смысла уже ни в чем. — он ненадолго останавливается, перед тем как закончить и продолжает, — Ничего хорошего у нас больше не будет. Слова повисли в воздухе. Мирон инстинктивно усилил объятие. — Я согласен на все, что может быть у нас. И Слава постепенно расслабляется. Хватка становится слабее, и Мирон понимает, что Слава вот-вот провалится в сон. Он тихонько отстраняет его от себя, затем берет за руку и уводит в другую комнату, где заботливо укладывает в кровать, накрывая тёплым одеялом. Уже далеко за полночь, но Мирон и не думал засыпать, в мыслях упорно прокручивались возможные варианты развития событий. Так он и лежал, задумчиво вглядываясь в темноту, и, время от времени, гладя по волосам Славу, уже машинально. Завтра на свежую голову он обязательно поговорит с ним, сейчас только соберёт все мысли в правильном порядке и что-нибудь придумает, а завтра скажет Славе. В конце концов он же, мать его, Оксимирон, свяжется со всеми лучшими врачами, не зря же в Оксфорде учился. В пух и прах расшибется, но добьется от него искренней и теплой улыбки. Он обязательно что-нибудь придумает. Ведь впереди ещё целая ночь.