Кухня

      Зима в Сеуле только началась, несмотря на середину января, заставляя всех его жителей откапывать в шкафах пуховики. У Хосока он ярко-красный, в цвет ядерным волосам, каким-то образом ещё не сдохшим от постоянного террора осветителем и пигментом. Он идёт по городу и матерится на устроившую метель погоду. Снежинки красивые только из окна, а не тогда, когда пытаются расцарапать тебе лицо в мясо. Тренировка с его танцевальной группой затянулась, как уже продолжается неделю, так как скоро зимние соревнования, он пиздец как заебался и хочет домой под теплое одеяло.       Хуёвая погода становится ещё хуёвие с появлением ветра и теперь Хосок почти уверен - в него летят не снежинки, а ёбанные иглы. Он просто рад, что зовут его не Кай и в сказки про холодных королев он не верит, а ещё носит жёлтые очки, потому что так в темноте лучше видно. На дороге лёд, снегом припорошённый, и хочется верить, что до дома он дойдет хотя бы без синяков. И тут же подскальзывается, приземляясь на мягкое место с громким душевным блять. Класс, супер, теперь ещё и копчик болит, всем спасибо, до свидания.       Из радостного на этот вечер только многоэтажная новостройка, в которой он живёт и которую, слава печенюшкам, уже видно, только дорогу перейти (желательно так, чтобы не попасть под машину, ибо лёд, твою мать).       В подъезде тепло и нет снежных ножей, ветра и блядского льда. Чон здоровается с одним из немногочисленных пока жителей дома, который идёт выгуливать свою собачонку, думает: "здоровья погибшим", и жмёт на кнопку восемнадцатого этажа. Двери со звоном, как в старых фильмах, закрываются и голову привычно давит с макушки, когда лифт начинает подниматься (он всегда считал это чувство забавным). Коридоры в доме узкие и напоминают лабиринт; первое время Хосок в них терялся, дверь из темного дерева с серебристым 307 открываетмя ключом с брелоком котёнка.       В квартире пахнет домом (он смеётся из-за абсурда мысли, но не согласиться с самим собой не может), специями и крепким чёрным чаем, который Юнги начал пить по рекомендации (читать: требованию) врача вместо кофе, с которого его начало конкретно так тошнить (Хосок вообще тоже пытался и задолго до, но Юнги на него только фыркал, зато когда по шее сначала дал врач, потом мать и под жопу пнул Намджун под дельфиньи визги Джексона, тот сдался и купил себе Эрл Грей). С кухни слышится бульканье, шипение и играет музыка с очередного шоу, который старший обычно включает на фон на ноуте, когда занимается домашней рутиной. - Я дома, - кричит он, чтобы его точно услышали. - О, привет, - У Мина синяки фиолетовые под глазами, черная челка отросшая лезет в глаза, а хосоковский черный полувер похоже намного удобнее собственных таких же. - Живой ещё? - Ну типа того, - Хо сбрасывает куртку и вылезает из теплых кроссовок, хочет уже лезть целоваться, Юнги увертывается и уже по пути обратно на кухню поясняет свои действия. - От тебя холодом за километр разит, отъебись. - Кот теплолюбивый, блять, - буркнул себе под нос.       Приходится вместо поцелуя идти мыть руки и переодеваться в домашнее. В обязательном порядке погундеть на десять тысяч миновых блокнотов с текстами, разбросанных по всей квартире и на оставленную на тумбочке банку от энергоса. Но, как обычно впрочем, стоит зайти на маленькую кухню, как всё недовольство испаряется, потому что Юнги в носочках с ромашками, клетчатых штанах и, напоминаю, хосоковском пуловере выглядит слишком обнимательно и такого только комфортить, а не отчитывать за лёгкий хаос в доме.       Тот, кстати, всё ещё кашеварит. - Что готовишь? - спрашивает красноволосый, положив голову на плечо парня и обняв за талию, урывая таки быстрый поцелуй с бледных суховатых губ. - Том Ям из говна и палок, - бурчит и жмётся ближе к горячей груди. - Бэм из Тайланда вернулся, заходил к Джексону, ну они и пришли к нам с Намджуном чаю попить. Вот, подарков привёз, - кивает на холодильник, - там всяких тайских заправок и специй, а ещё сладости какие-то, я не ебу. Я когда домой пошёл, решил зайти в магаз, взять там креветок, шапиньонов, лимона, чили ещё хуйни какой и сварганить тайский супчик. Но по скольку он не совсем такой как надо, то получается, что он из говна и палок. Там от том яма только заправка тайская, - парень заканчивает свой увлекательный рассказ под тихий смех Хосока. - Как то плотновато будет для ужина, - бросает взгляд на часы на микроволновке, - в час ночи. - Похуй, абсолютно похуй. От жизни надо брать всё, - машет рукой в манере своего же "похуй". - И изжогу в том числе, - укоризненно замечает Чон. - И изжогу в том числе, - более бодро и весело, почти пропевая, вторит ему брюнет. - Ты припизднутая ебанашка, Мин Юнги. - Весь в тебя. И вообще поставь чайник и накрывай на стол. Ужинать будем.       Чон поднимает руки в жесте капитуляции и идёт ставить кипятиться воду, чтобы заварить чай, и доставать из навесного шкафчика миски, из ящика достать ложки и палочки. Юнги к этому моменту заканчивает варить это нечто с намёком на тайскую кухню, забирает с обеденного стола миски и разливает по ним красный и пахнущий пряностями суп. - Итадакимас, - орёт Хосок, когда они у же сидят за столом, старший на это только глаза закатывает и начинает есть. - Вообще, получилось не так плохо, - говорит, когда съедено уже чуть больше половины. - Наверное, потому что ни ты, ни я том ям в его оригинальном виде и, желательно, в Тайланде не ели никогда. Я просто надеюсь, что Бэм не узнает о моём надругательстве над его родной кухней и не съест меня нахуй. - Ты сегодня разговорчив. - Скажи спасибо банке монстра.       Диалог прерывается, когда Юнги встаёт чтобы налить им чаю, положив на блюдце черничное печенье. Бергамот разлетается по всей кухне, печенье тает на языке и всё кажется не таким хреновым на этой маленькой кухне в однокомнатной квартире в новостройке, напротив бледного как смерть, матерящегося через слово парня. И вообще как так вышло. - М-да, кто б знал, что через пять лет после встречи парня, который сломал мне нос в первую встречу, я буду сидеть с ним на кухне в два ночи пить чай и кушать печеньки. - Во-первых ты сам виноват, нехуй руки распускать, во-вторых я не слышал чтоб ты жаловался. - Я и не жаловался. - И не жалуйся. - И не жалуюсь. - Я собаку хочу завести, - резко говорит Мин. - Хоть двух. - А давай двух. - Но позже. - Да, возможно, через пару лет, когда мы будем возвращаться домой раньше часу ночи. К тому же, ты первым выйдешь на пенсию. - Какого хера, я младше! - аж вскакивает. - Но ты танцор, - пожимает плечами, - ты же как спортсмен, сорок лет - и на пенсию. - Иди на хер, я до пятидесяти работать буду. - Колени пожалей. - Спину свою пожалей, продюссер. - У меня ортопедическое кресло. - Да сука. - Люблю тебя.       На окне мигнула одна из многочисленных звёздочек с гирлянды, которую притащил Джебом на новоселье. Юнги маленький и лёгкий, на коленях умещается идеально просто. Он вообще как коала, цепляется и носи его на себе. Часы на микроволновке показывают пол третьего ночи. - Надо идти спать, - шепчет на ухо Хосок. - Мне так хорошо, - отвечает старший, удобнее устраивая голову на крепком плече, тычась холодными губами и носом в горячую шею. - Нет, я на это не поведусь, мы идём спать в мягкой кроватке. Я пиздец устал. - И поэтому торчал со мной на кухне два часа? - Это любовь. - Интересная интерпретация. Мне подходит. - Конечно, это же я. - Дурак, - целуя в изгибающийся в улыбке уголок губ. - Ага, - счастливо выдыхает. - Знаешь, если бы я вернулся в прошлое, я бы всё равно сделал какую-нибудь хуйню, чтобы ты сломал мне нос и мы оказались на этой кухне.