выжженное

***

его сердце — обгоревшее, выжженное, порванное, в старых шрамах, рубцах, в ошибках-иголках и боли, которая накатывает под вечер и не проходит к утру. это сердце изрезано именами всех погибших по его вине. оно уменьшается, расходится, разрывается кровью, и непонятно, почему до сих пор бьется. вечный спуск по сетке календаря — тягучий и бессмысленный, как полагается покойникам. потому что его жизнь заканчивается ещё там, на кафельном полу банка: обрывается слезой в уголке её глаз, растворяется последним взмахом её ресниц, останавливается в такт её замирающему сердцу. чистому, смелому, любящему, всё незаслуженно простившему и понявшему. это слишком высокая плата. потому что его глупое, искалеченное, перебитое одержимостью, случайными связями и потерянным временем того не стоит. в нём нет места светлому и настоящему, но почему-то по-прежнему есть она. игорь закрывает глаза. и там, где темнота проникает в сознание, вырисовывается её профиль: изгибы лица, линии губ, глаза. ему кажется, пройдёт время, и она перестанет быть такой осязаемой в его голове. пройдет время — и воспоминания сотрутся, исчезнут, как уходит всё важное из его жизни. скоро он не сможет в точности воспроизвести цвет её волос. забудет, как она перебирала бумаги в отделе, как докладывала о преступлениях, как смотрела на него, как смотрела сквозь него, какими грустно-задумчивыми были ее глаза. всё, что осталось ему, — клочок разрозненных воспоминаний и пуля, которая крепится на шее и стягивает глотку. у него нет ничего. игоря ломает, пережёвывает, игоря выплевываёт куда-то наружу. он влачится изо дня в день, кусок пустых обещаний, просроченных амбиций, испорченных судеб. вслед за ним влачится кладбище случайных и дорогих людей. его приковывает к её могиле, втаптывает в грязь, вмазывает коньяком, прорывает разговорами о вечном. что бы ты сказал, если бы увидел её? игоря больше нет — среди этих пёстрых улиц, дорогих тачек и мерзких улыбок, среди суеты, работы и старых друзей. его нет — и это так очевидно-элементарно, что становится не по себе, а потом бьёт пониманием: ты заслужил. ты — да. она — нет. игорь вдыхает её вместе с колючим воздухом, игорь проглатывает её залпом дешёвого коньяка, и умирает он по-другому — медленно, мучительно, каждый день понемногу, а не резким выстрелом в спину. и сил не остаётся. сил не остаётся ровно в тот момент, когда она появляется из ниоткуда. Вик? она останавливается перед ним в нерешительности, раздумывает и потом походит ближе. живая, настоящая. игорь не верит. он чувствует, как ноет в груди, когда она садится рядом. накрывает волной всего сразу — непонимания, вины, сожаления. пуля на шее сильнее обычного стягивает глотку, и единственное, что он может — вздрагивать, молчать, вглядываться в её безмолвно-откровенную улыбку и подрагивающие губы, которые будто хотят что-то сказать. у игоря сейчас — путаные мысли, затуманенный рассудок и онемевшие пальцы. накатывающее счастье и беспризорно-отчаянная любовь. Вик, я... а потом он открывает глаза и задыхается. открывает глаза и не сразу понимает, что вокруг никого нет.