Бессонница (The Absence Of You)

      Можно поспорить, что выжить на двух часах сна нереально. Однако же моё сердце продолжает биться по одному ему известным причинам, всё больше сокращая мою продолжительность жизни с каждой бессонной ночью.       Мне всегда казалось, что такие вещи я скрываю довольно умело. Никто не учится плакать молча от хорошей жизни, и всё же — достойный уважения навык, нет? Умение сознательно подавлять стремление выкричать все лёгкие, прижимать руки к телу, когда хочется сорваться и разгромить всё вокруг от горя. Я много лет учился этому тонкому искусству. К счастью, моя аудитория всегда была немного безэмоциональной и не слишком эмпатичной.       Сегодня молчаливый крик о помощи был впервые услышан. Думаю, что всё дело в профдеформации — наверняка доктора умеют интуитивно чувствовать потребность в их присутствии. Что ж, видимо, до этого мне попадались лишь исключения из этого правила.       — Франклин? Ты не спишь? Ох, надеюсь, у тебя на то хорошие причины, потому что с такой простудой… Ты… Ты плачешь?       Я обернулся на звук его взволнованного голоса. Обычно Джулиан не в восторге от необходимости вставать посреди ночи по той или иной причине. Сейчас же он выглядел весьма обеспокоенным моим состоянием.       — Что ж, шила в мешке не утаишь, да? — я всхлипнул носом, по привычке прикрывая чувства поверхностным юмором. — Прости, что разбудил. Ты не думай, я обычно плачу тише — единственный ценный навык для такого недотёпы, как я.       Ох, вот с этим я, пожалуй, переборщил. В нашем доме лишь один человек гордо носит титул короля самоиронии, и этот человек сейчас решительно направляется ко мне через всю кухню, чтобы сесть рядом в утренней полутьме. Мне не очень хотелось, чтобы Джулиан видел меня в таком виде — зарёванного, с красными глазами, закрывшегося на кухне подальше от мира и любой помощи, которой, как кажется, я не достоин.       Я даже не успел поднять голову, как моя рука уже оказалась зажата между его заботливыми ладонями. Тепло искреннего прикосновения успокаивало, но я всё ещё не привык доверять людям. Тяжело вздохнув, я разрыдался с удвоенной силой.       — Тшш, ну, я же здесь, я рядом. Всё хорошо. Если хочешь поговорить, я тебя выслушаю, только — тшш, — он легонько сжал мою ладонь перед тем, как притянуть в свои объятия. — Ты так себя до могилы доведёшь. Ну, ну, пожалуйста, хоть ради меня, остановись, выдохни.       Лужица слёз на дубовом столе подёрнулась от моего резкого выдоха. Я протёр глаза и взглянул на него. Рыжие растрёпанные локоны словно светились в потоке мягкого света лампы, оттеняя выцветший интерьер кухни. Я немного успокоился, вглядываясь в ставшие родными черты, но доктор продолжал хмуриться — видимо, на лице у меня всё ещё отражалась боль.       — Вот так-то лучше. А теперь расскажи, какой негодяй посмел разбить тебе сердце, и я с ним разберусь, вот увидишь, — улыбнулся он. Хотя в его глазах плясал знакомый дьявольский огонёк, беспокойство всё ещё не сходило с его лица.       — Вот с этим будет проблема, ведь это…, — я закатил глаза, чтобы сдержать слёзы. — Это животное. Собака. Моя собака.       Выразительное недоумение на лице Джулиана вызвало у меня слабую улыбку.       — Прости, опять говорю загадками. Всё намного проще. Просто… я так скучаю по ней. Везде чувствую её отсутствие. Прошёл всего год с тех пор, как это произошло — прямо перед тем, как... Перед тем, как я решил переехать сюда, в большой город. Боже, у меня было столько планов — ну, ты представляешь, да? Я так ждал начала новой жизни, мечтал, как найду самый лучший парк, в котором мы бы гуляли все вместе, когда родня приезжала бы в гости. Я просто…       Похоже, выглядел я совсем уж жалко, потому что Джулиан без лишних слов просто притянул меня ближе, прижав к широкой груди. Хотя внутри всё ещё бушевала боль, мне стало чуточку легче. В этих объятиях я чувствовал себя как дома — о таком доме можно только мечтать. В нём уютно и безопасно; настоящая гавань покоя в шторме повседневной суеты.       Тонкий палец задумчиво очерчивал контуры моего уха, и я ощутил, как меня начинает окутывать безмятежность.       — Если бы я мог чем-то тебе помочь…       — А знаешь, думаю, кое-чем всё же можешь, — я поднял вверх уставший, но решительный взгляд. — Ты же доктор. Вы со смертью на «ты». Расскажи мне про неё. Есть в ней что-то… хорошее? Светлое? Хоть что-нибудь?       Он тяжело вздохнул в ответ.       — Только если тебе будет легче.       Я немного откинулся назад, чтобы чётко видеть его лицо, и медленно моргнул, как сытый и довольный кот. Наш маленький тайный язык жестов — специально для тех случаев, когда слова не требуются.       — Ох, ну, как скажешь, Франклин, как скажешь, — он подвинулся, чтобы я устроился поудобнее, и начал свой рассказ. — Смерть являет собой одновременно нечто неизвестное и нечто совершенно определённое. Это естественный конец любой жизни, и он, увы, не всегда бывает таким уж красивым. Но иногда его действительно ждут. Многие живые существа чувствуют приближение смерти — не уверен, можно ли сказать то же о людях, мы слишком отчаянно цепляемся за жизнь до последнего. Так вот, как только они ощущают её близость, ничего поделать уже нельзя. Можно только смягчить последние дни жизни.       — Получается, это в каком-то роде… выбор? Они выбирают уйти, потому… потому что им так тяжело оставаться здесь?       Утешительный поцелуй в макушку прервал поток рыданий, готовый возобновиться в любую минуту.       — Смотри, какой ты у меня умничка, всё сразу понимаешь. В общем и целом — да, это выбор, хоть и не всегда сознательный. Знаешь, бывает, что тебя клонит в сон и ты просто не можешь бороться с этим чувством? Кстати говоря, прекращай-ка ты с ним бороться. Твой режим сна уже в разы хуже моего, а мне в этом равных нет, и конкуренцию я не потерплю, учти, — Джулиан игриво подмигнул мне и продолжил свой рассказ. — А если серьёзно, что ж, такова натура смерти. Всё предрешено. Когда организм теряет ресурсы, он обычно чувствует потребность их восполнить. Когда же он перестаёт чувствовать эту потребность, то просто потихоньку начинает отключаться.       — Хорошо. Что ж, теперь я понимаю немного больше, да. Но… в чём смысл? Не в плане биологии, а просто… почему? Зачем это происходит?       — Ну, а вот тут сразу и не ответишь. Столько разных точек зрения. Ты не знаешь, болела она чем-то или…?       Я ощутил, как горечь утраты вновь пронзает меня насквозь, и настойчиво притянул его руку к себе. Джулиан инстинктивно начал поглаживать меня по голове, чтобы успокоить.       — Да, — вздохнул я наконец. — Порок сердца. Мы узнали где-то за полгода до этого. Дело в том, что… я, наверное, должен быть благодарен за те месяцы, что мы ещё были вместе. Всё было так плохо, что мы могли потерять её ещё тогда. Но я просто не знаю, как этому радоваться. Ведь всё равно этого мало. Ещё бы хоть пару месяцев, ещё немного…       — Ох, понимаю. Нелегко отпускать родных. Всегда кажется, что вы вместе провели всего ничего, да?.. Хм. Попробуй представить, как бы было тяжело это пережить, если бы это случилось после твоего отъезда? Ты был бы так далеко и не смог даже попрощаться. Увы, не всем нам дано сказать последнее «прощай». У тебя такая возможность была, и у неё тоже. Кстати, ты не говорил, как её звали?       — Бима. Как в книге про Бима, знаешь?       — Да, да, читал такое. Что ж, давай посмотрим на это так. Бима провела множество счастливых лет рядом с тобой. Её сердце было полно твоей любви, но, увы, больше вместить оно не могло, и ей пришлось уйти, пока…       Зажав рот руками, я резко откинулся назад и закричал от невозможности принять услышанное. Джулиан такой реакции явно не ожидал, но всё же без лишних слов прижал меня к себе ещё сильнее, покачиваясь взад-вперёд и тихо напевая что-то смутно знакомое и убаюкивающее.       — Ну, тише, радость моя, тише.       Я свернулся калачиком у него на коленях, стеклянным взглядом обводя кухню в попытке сосредоточиться на настоящем.       — Вот так, всё хорошо, я здесь, я с тобой. Смотри, я же сказал, что точки зрения бывают разные, верно? Верно. Так, а сколько ей было лет?       — Семнадцать.       — О-хо-хо, семнадцать — внушительный возраст для любой собаки. Она прожила достойную жизнь, и во многом благодаря тебе. Понимаю, сложно сразу вот так это принять, но твоё присутствие придавало её жизни огромный смысл. Да, ты хранишь свои воспоминания, в которых ты проводил с ней время, когда мог, и жалеешь, что не всегда был рядом. Однако и в твоё отсутствие её жизнь была яркой. Она жила с твоими родными, проводила время сама с собой и своими собачьими мыслями, думая, как она всех вас любит. Просто представь — в жизни Бимы было 536 112 000 секунд, и большую часть из них она провела рядом с тобой. Поэтому ты остался в её сердце, как и она в твоём.       Тишина окутала нас безмолвным уютом, и я нарушал это спокойствие лишь слабыми всхлипами. Только сейчас я заметил, что машинально глажу Джулиана по плечу. Я отвёл руку, но он мягким прикосновением вернул её на место и прижал к себе.       — Спасибо тебе за… за всё. Просто мне так тяжело, что я даже рационально не могу себе ничего объяснить. А ты смог. Спасибо. Правда, один вопрос всё же остался.       — Какой?       — С какого потолка ты взял эти цифры? Пятьсот тридцать шесть миллионов и сто чего-то там…       — А, миллионы секунд? — усмехнулся он. — Ну, знаешь, приходится порой развлекать себя всякой всячиной, особенно когда ждёшь, пока кое-кто вернётся с работы. А если серьёзно, у меня было достаточно времени всё это посчитать. У меня ведь тоже был пёс. Цифры у меня, правда, вышли другими, да и с математикой я не то чтобы особо близко дружу. Но мне нужно было на что-то отвлечься, чтобы… Чтобы как-то перестать плакать.       — И тебе это помогло?       — Как видишь, да. Боль утраты всегда с тобой, но со временем переживать её становится легче. Ведь у тебя наверняка есть воспоминания о весёлых, светлых моментах, которые вы провели с ней вместе. Со временем, обещаю, ты сможешь даже посмеяться, вспоминая это время, хоть и с лёгкой горечью. И, если на то будет воля судьбы, я всё ещё буду рядом и посмеюсь вместе с тобой.       Я шутливо толкнул его, слегка нахмурившись.       — Илья, ну, что ты несёшь! Ты будешь рядом. Ответ «нет» не принимается!       — Я рад, что ты уже улыбаешься, Франклин. Может, это знак к тому, что кому-то пора обратно баиньки?       — Уже?       — Это я тебе как доктор говорю.       — Но почему?       Джулиан бросил на меня суровый взгляд, едва сдерживая при этом улыбку.       — В основном потому, что на часах уже пять утра, и ты всё ещё болеешь. Но, что тоже немаловажно, тебя за это может ждать награда. Если не считать за награду сон, конечно.       — Ох, да неужели?       — Честное слово. Если ты согласишься вернуться в постель, я завтра расскажу тебе про своего пса. Может, даже нарисую его, если будешь хорошо себя вести.       — А если я откажусь?       — Что ж, в таком случае, мне придётся крепко подумать над своим предложением. И отнести тебя обратно в спальню, хочешь ты этого или нет.       — По рукам.       Мы с самым серьёзным видом пожали друг другу руки, чтобы закрепить договор, и тут же расхохотались. Нервное напряжение сошло на нет, и я понял, что действительно очень хочу спать.       — Ладно, ладно, пойдём, — я выпутался из заботливых объятий и, пошатываясь, поплёлся к двери. Мне оставалось лишь преодолеть порог, однако ноги резко подкосились от усталости, и я на удивление грациозно приземлился на пол.       — Боже, Франклин, всё хорошо? Можешь встать?       Пока Джулиан помогал мне подняться, я изо всех сил пытался заверить его, что всё нормально, и я могу стоять на своих двоих. К сожалению, моё тело вновь предательски подкосилось в коленях, а сил хватило только на то, чтобы вцепиться в поддерживающие меня руки.       — Так-так, похоже, мне всё же придётся донести тебя обратно. Но не переживай, рассказ за хорошее поведение всё равно тебе полагается. А сейчас — спать.       Хотя Джулиан сам выглядел смертельно уставшим, он решительно поднял меня на руки и направился в спальню. Мои глаза слипались, но перед тем, как провалиться в сон, я успел заметить его утомлённый и полный любви взгляд. Пока он рядом, всё будет хорошо.