Кофе закончился

Лёва порою и сам не знал, почему иногда вся жизнь для него вдруг замирала и сосредотачивалась на чем-то одном. На новой мелодии, что настойчиво крутилась на языке, на еще не подобранной начисто рифме, огромном зрительном зале или чашке горячего кофе, который можно долго смаковать вприкуску с сигаретой. Болтать при этом всякую ерунду, смеяться и глядеть в любимые глаза напротив. Или, даже не поднимая глаз, ничего не говорить. Просто молчать. Просто чувствовать кого-то рядом. Глупо, конечно. Да, порою вся твоя жизнь — это исключительно вопрос наличия чашечки кофе. Особенно когда за окном серая промозглая хмарь - дождь со снегом или снег с дождем, а кофе внезапно закончился. Аккуратно поставив обратно утратившую актуальность чашку, Лёва подумал, что вспомнить об этом по-хорошему следовало бы еще вчера. Когда он загружал в кофемашину последние крохи. Хотя нет, вчерашний день ничем бы не спас. Любимый кофе везли в его любимую московскую кофейню из Лондона, и в обычных маркетах он почти не встречался. Лева закурил. Настроение, и без того последнее время не поднимающееся, как температура на улице, выше нуля, испортилось окончательно. За окном танцевали редкие московские снежинки. Впрочем, Лёва и сам не очень понимал, что с ним происходит последние несколько недель. Гастроли, поездки по стране, но это ему всегда нравилось, и если и появлялась после усталость -то она была знакомой, приятной, такой, какая бывает вместе с чувством хорошо выполненного долга и обязательно проходит после хорошей попойки с друзьями и крепкого сна без сновидений. Жалко, что сейчас уже не осталось ни того, ни другого - зато есть гастрольный сухой закон и периодическая бессонница... Впрочем, и у этого тоже есть свои плюсы. Дети растут. Жена - умница и красавица. Здоровье – тьфу-тьфу, пока не подводит. Песни – сочиняются, пишутся и записываются. Фанаты - знают тебя как примерного семьянина и остроумного чувака, способного за три минуты на сцене и без секса довести до оргазма любую барышню в возрасте от 16 до 75. Группа их - на пике популярности, и мечты, оказывается, в этой стране сбываются не только у Газпрома. А разбираться в остальном, препарировать себе душу в поисках ответов на главные жизненные вопросы... нет, спасибо, это уж как-нибудь потом. Может, это просто очередная осенняя хандра? Немного приоткрыв оконную створку, чтобы снизить концентрацию дыма, Лёва смотрел в окно. Во дворе было безлюдно и холодно. Он вдруг вспомнил, что пачка "правильного кофе" есть у Шурика. Совсем близко, надо всего лишь пройти пару подъездов, и ради этого можно особенно не одеваться, только куртку накинуть. Лёва даже очень четко представил себе, где лежит у Шурика его кофе - в угловом кухонном шкафчике на средней полке, вместе с другими сортами, куда Шурик убирал его собственноручно, словно подстилая в очередной раз соломку его, Левчиковой безалаберности. " А это я оставлю у себя. Ну и что, что я его не пью почти, - голос Шурика в голове был почти настоящим. - Будет зато тебе черная заначка на черный день". Незадача была только одна. Та, что Шурика в квартире по соседству уже не было, и после почти десяти лет проживания плечом к плечу, смириться с этим оказалось куда тяжелее, чем Лёва предполагал себе вначале. Когда подросли дети, и даже в те недолгие месяцы их пребывания в Москве им стало требоваться все больше и больше места, Шурик купил квартиру побольше. И пусть недалеко, даже почти рядом практически, если на машине, но ведь в тапочках на босу ногу к нему теперь не заявишься среди ночи. И вообще не заявишься без предварительного звонка. А если вспомнить, что теперь там люди, которым ты неприятен, которые тебя никогда не ждут, то и по очень большой нужде туда не сунешься, не поедешь. Может, именно поэтому Шура и не продал эту квартиру. Хотя поначалу собирался. Но Лёвчик попросил, и квартира осталась. Как маяк, как надежная гавань, как место, где можно было уединиться без посторонних глаз. Как символ всего, что их связывало в этой жизни. Что хотелось спрятать и ни с кем этим не делиться. И ключи у Лёвы от квартиры тоже остались. Так что... если Шурик, когда был рядом, никогда не был против, если Лёвчику от бессонницы на заре приходила в голову светлая мысль навестить лучшего друга, потому что "нормальные люди в семь утра спят, а у тебя опять свербит что-то в заднице", то сейчас, когда Шурика там давно нет - и подавно. Лёва уже давно не бывал там. Так давно, что сейчас, глотая морозный воздух и запоздало замечая, что в тонких кедах у него мерзнут пятки, быстрым шагом пробирался в заветный подъезд, чувствовал себя сталкером. Поднялся на едином дыхании на четвертый этаж и на миг замер, сжимая в кармане ключи. Как же давно это было? Три года назад? Четыре? Или больше? Когда он точно также пробирался, осторожно открывал эту дверь своими ключами, мельком заглядывал в спальню, с улыбкой отмечая замотанный в одеяло и подушку храпящий холмик, и топал на кухню. Варил на двоих кофе, порою, если было вдохновение, жарил тостов с сыром и зеленью, а потом тащил все это сонному Шурику прямо в постель, как принц какой-нибудь принцессе. И, пока Шурик не начинал хрипло засорять матами окружающее пространство - успевал всучить горячую кружку в руки, а в зубы - первую сигарету... Как же давно это было! Словно никогда и не было. Кофе, конечно же, нашелся на своем месте. Лёва включил кофеварку, по привычке стараясь сильно не шуметь. И лишь спустя пару минут окончательно сообразил, что в квартире он один, а вокруг тихо-тихо, как в наглухо задраенном космическом корабле. Ни привычных шорохов-скрипов, ни запахов, ни Шуркиного сопения, ни дуновения воздуха, ни-че-го... Ступая на цыпочках, точно боялся разбудить кого-то невидимого, Лёва остановился на пороге спальни. Прижался лбом к косяку. Пусто. Аккуратно расставленные книги в шкафу. Гитар нет на привычном месте. Идеально заправленная кровать. Какие-то фотографии на прикроватной тумбочке. Шурик. Шурик с детьми. Шурик вместе с ним на сцене... - последняя особенно больно колет в самую душу и снова заставляет вспомнить, что теперь у Шурика другой, куда более просторный дом. Но куда сильнее фоток неожиданной горечью отзываются два старых плюшевых зверька в самом изголовье кровати. Серый улыбчивый мышонок в полосатой футболке с заглавной "Л" и клетчатый заяц с длинными ушами, на пузе которого он сам когда-то несмываемым маркером выводил "Шурик". Те самые легендарные мышь и заяц. Лева знал, что Шурик даже на гастроли в ближайшее Подмосковье раньше всегда таскал их с собой, становясь из-за этого объектом беззлобного подтрунивания всей группы, и сейчас вдруг чувствовал не боль, не обиду даже, а разочарование. Как будто эти брошенные в темноте зверята вдруг подвели какую-то черту. И от этого в нем будто умерло что-то, маленькое, но очень важное. Будто это не их, это его бросили. Променяли на тех, кто оказался важнее. Отлипнув от косяка, Лёва вернулся обратно в кухню. Сварил себе все-таки кофе, закурил, открыл окно, несмотря на тут же впившейся в тело холод. Понял, что замерз и полез в шкаф за новой порцией зерен. И наткнулся на бутылку коньяка. Того, старого, из еще прежней жизни. Когда он еще позволял себе выпить по любому поводу, а с Шуриком выпить и повод-то был особый не нужен. Когда у них почти все было общим, а поводов быть рядом друг с другом - куда больше, чем сейчас. Говорят, алкоголь объединяет. А теперь и объединять было почти нечему. Что у них осталось? Совместных поездок в Австралию уже давно нет, как и совместных отпусков не то, что для них двоих, а даже на четверых. И Шурика под боком тоже нет... и что лет пятнадцать назад он бы, не заморачиваясь, давно бы утопил этот приступ тоски в алкоголе, но ведь пятнадцать лет назад и тоски-то у него не случалось. Бывали творческие кризисы, были ужасающие пьяные ссоры с первой женой, накатывала ненависть ко всему миру, который не желал понимать и принимать... но тоски никогда не было. Потому что он всегда мог позвонить Шурику, тот появлялся, и всё как-то разрешалось. А теперь сделать этого нельзя. То есть нет, если бы у него действительно бы нарисовалась какая-то важная проблема, то Шурик появился бы незамедлительно. Но проблемой теперь было само отсутствие Шурика, а такого в богатой на самую разную фигню жизни Лёвы раньше не приключалось... "Нестандартные проблемы требуют нестандартных решений", - Лёва усмехнулся и щедрой рукой плюхнул в кофе коньяк. И выпил. Все-таки, теперь, когда тебе почти пятьдесят - на самом деле, очень трудно, тяжело и больно менять привычную жизнь, которую, как тебе казалось, ты выстроил по всем правилам и со всеми предосторожностями от посторонних... И, казалось, что это было давным-давно, а может, и вовсе не было - совсем не вчера, когда Шурик с гитарой на бедрах, глядя на семенящих мимо Басковых-Брежневых-Маликовых, и прочих безголосых гламурных павлинов, раскрашенных и сверкающих блестками, негромко матерился: - Фанерщики, блять... А мы-то в живую... И словно не было и этого полупустого и полумертвого зала, и не было людей, пришедших выгулять меха и брюлики, от которых вместо подзарядки даже за одну песню умудряешься устать и заработать себе головную боль. И не было Шурика, к которому можно тихонечко привалиться в укромном уголке гримерки, пока ребята хохочут в экран над прямым эфиром, положить ему на плечо голову, соприкоснуться костяшками пальцев с его костяшками, закрыть глаза и просто передохнуть так десять минут, прежде придется бежать-лететь куда-то еще... - Шурик, - Лёва вздрогнул, почувствовав переливы знакомого голоса. Шурик, моментально отодвинувшись от него, встал навстречу жене. - Там тебя ищут. - Иду. Ребята глядели в экран, где Басков в костюме робота Вертера и Ургант в бархатном пиджаке, изгаляясь в красноречии, старались переплюнуть друг друга. Лева встал следом. - Я с тобой? - Да ладно тебе, отдыхай, - рука Шурика успокаивающе похлопала его по плечу, - я скоро вернусь. Думаю, это ненадолго... Он ушел. А Лиза осталась. Хотя лучше бы тоже ушла. Лиза. Лиза Би Два. Девочка, которая много лет назад была вообще чужой в этой рок-тусовке и за следующие десять лет так и не стала своей. И которая сегодня вольно или невольно делает все, чтобы то, к чему он привык за это время, считал удобным, правильным, медленно рушилось, погружалось в бездну. То, что раньше безраздельно принадлежало лишь ему - теперь забрала Лиза. Забрала по праву. Испытываемый сейчас коктейль чувств был слишком противоречив. И Лёвчик вдруг впервые за эту осень отчетливо понял: наверно, все дело в том, что он просто чувствует себя тем самым плюшевым зверьком, сиротливо забытым при переезде в новый дом. Больше не нужным. Брошенным. Преданным. Оставленным любовником, другом, братом, любимым - человеком, часто заменяющим ему целый мир. Единственным человеком, с которым Лёвчик мог позволить себе быть искренним. Машинально растирая ладонями больные виски, Лёва сел обратно. Чуть вздрогнул, почувствовав, как Лиза села рядом, на Шурино место. Попытался отодвинуться. - Привет, - сказал Лёва. - Привет, - сказала Лиза, практически не удостаивая его даже взглядом. Достала телефон, заскользила пальцем по экрану. - Все нормально? - что угодно, только не молчать. С ней нельзя молчать... - Кому там Шурик понадобился? - Всё отлично, - не глядя на него, Лиза перекинула с одного плеча на другое длинные волосы. - На неделе записываем "Курткам" еще одну песню. Шура говорит: будет бомба! - Здорово! - А у тебя как дела? Ты как-то неважно выглядишь,- Лиза, наконец, оторвалась от экрана и посмотрела на него так пристально и где-то даже жалостливо, что захотелось стать человеком-невидимкой. Или провалиться сквозь землю. – Что, плохо спели? Техника подвела? Или этой публике Би-2 уже не формат? - Би-2 формат любой публике. Нормально мы спели. - Да? Ну поздравляю тогда. Извини, Лёвчик, у меня тут важный заказ... Лёва, усмехнувшись, шутливо поднял вверх обе ладони. - О, не смею тогда мешать. - Да ты мне и не мешаешь, - Лиза снова уткнулась в телефон, всем своим видом выражая к нему полное безразличие. Уж, она, как никто иной, мастерски умела колоть по самому больному... Первый сорванный совместный отпуск. Первая отмененная поездка, которую они придумали себе за полгода, с трудом выкроив время. Первые гастроли, куда поехала Лиза. Ася с ними никогда не ездила, прекрасно понимая все, а вот Лиза... Первые раздельные гримерки. Первые сторонние проекты, в которых они уже не были на равных, потому что рулила ими Лиза. Лиза, ставшая Би-2 не только по паспорту, делала все, чтобы войти в жизнь их детища. И не просто войти, а стать у истоков. Шура смотрел на это сквозь пальцы, а Лёва кое-как мирился. Из-за Шуры. Потому что Шурик был рядом. Шурик был его. Пока Лиза из части семьи Би-2 не превратилась в того, кто потихоньку, помаленьку, но оттеснял Шурика от второго основателя фамилии, мягко, но непреклонно напоминая ему, что его семья — рядом с ней. Но до недавнего времени значительную часть года она была за океаном, а с её переездом вдруг оказалось, что Лёва и не осознавал масштабов изменений, которые произошли в друге. С Лизой они никогда не общались по душам, как общались Шура и Ася. Вот у тех - такая идиллия, только позавидовать. А они с Лизой всего лишь сохраняли прохладный нейтралитет. Впрочем, нет. Лёва никогда не забывал, как однажды, когда Шура и Лиза еще жили в том же доме, он на эмоциях примчался в знакомую квартиру, зная, что Шурика нет дома, что Лиза одна, чтобы наконец, все выяснить и просто по-человечески поговорить. Ну, любят они вдвоем одного и того же человека, ну чего только в жизни не бывает. Что, теперь глотки друг другу за это грызть? Ведь Лёвчик все понимает и готов в разумных пределах делиться. Только поговорить у них тогда так и не получилось... - ... извини, но Шуры нет дома, - наверное, не успей он поставить кончик ботинка в створ, Лиза бы от души съездила ему дверью по носу. - А я очень спешу. И тут Лёва не выдержал. - Интересно, за что ты меня так ненавидишь? Лиза презрительно фыркнула. И даже снова распахнула дверь. - Ненавижу? Я? Тебя? Ты спятил? - Тогда как это всё назвать? - Что назвать? - То, что ты делаешь. - Я ничего ровным счетом не делаю, - Лиза пожала плечами. - И я понятия не имею, что ты имеешь в виду. - Тогда зачем ты так себя ведешь? Мы же могли быть друзьями... и мы же были... Лицо Лизы исказил нервный спазм. - Ха-ха! Друзьями? Ты снова пьян? Смешно! - Лиз... ты же раньше не была такой... - Да, раньше я была доверчивой дурой. Но благодаря тебе и твоей жене это довольно быстро прошло. - Причем здесь Ася-то? - Притом, что вы с Асей раньше тоже никогда не были моими друзьями, Лёвчик. Правда? Вы просто хотели, чтобы так думала я, потому что вам было это очень удобно. И я так думала. И верила. До тех пор, пока вы... Или ты думаешь, что я уже забыла о том, что сделали тогда для меня ты и твоя жена? А теперь… я просто защищаю свою семью. Понятно? Я за нее кому угодно горло перегрызу. В том числе и вам – тебе и Асе. - А говоришь, что не ненавидишь... - Называй, как хочешь. Ты мне просто не интересен. Абсолютно. Как насекомое. И если бы не Шурик и не ваши совместные проекты - был бы пустым местом. Лева закашлялся. История была старой, как мир, некрасивой и глупой. «Наставь рога жене, ревнуй к бывшей». Женщин в жизнях их обоих всегда было много, они были разными, но у всех было кое-что общее – ни одну из них по-настоящему не получалось любить и дорожить насколько, чтобы меняться и уступать. В конце концов, не Аське же его нужно было бежать к Лизе стучать на лучшую подружку? Или самому Лёвчику вразумлять загулявшего друга? Он сроду не лез в его взаимоотношения с бабами, справедливо полагая, что Шурка в этих вопросах куда мудрее его самого и уж как-нибудь разберется без посторонней помощи. И ведь вроде бы разобрались. И помирились. И постарались забыть, но, кажется, именно с тех пор что-то впервые пошло наперекосяк, и Лиза на общих тусовках держалась хоть и мило, но холодно и отстраненно. Или не приходила вовсе. Но пока Лиза была почти все время за океаном и совсем чуть-чуть в Москве – на это не хотелось заострять внимания… Зато теперь все не так… - Я думаю, "Куртки" вполне могут стать альтернативой "Би-2", - помолчав, Лиза тихо заговорила снова. Лёва вздрогнул, не понял - говорит она это ему или кому-то в телефон. - Да, я сделаю все, что в моих силах, чтобы Шура полностью сосредоточился на этом новом проекте. В конце концов, нам всем нужна новая кровь, новые голоса, новые звучания. Пришла пора открыть двери чему-то новому, дать этому жизнь... Лёва похолодел. В ушах звучало другое. Тот Лизин голос из давности прошедших лет, от отчаяния или боли выкрикивающий ему в лицо то, чего он всегда боялся больше всего. От чего всегда бежал и о чем никому не признавался. Даже Шурику. - Я прекрасно знаю всё, всё вижу, я понимаю, в каких вы с Шуриком отношениях. Но не думай, что мне, как твоей Асе, это нравится. Что я буду закрывать на это глаза. Я терплю тебя только из-за него. И только, пока вы вместе… работаете. И до этой поры не вмешиваюсь. Но ты же сам прекрасно понимаешь, что найти на твое место смазливого солиста не такая уж большая проблема. Автора песен - тоже. Зато, если уйдет Шурик, увлечется чем-то другим, создаст другой коллектив – твоя группа развалится через несколько месяцев, а ты закончишь свою музыкальную карьеру вокалиста в каком-нибудь кабаке. - Это что - угроза? - Угроза? Упаси боже. Просто я очень хочу, чтобы ты тоже это знал – в этом насквозь фальшивом мире незаменимых нет, Лёвчик. - Спасибо за совет, - сказал Лёвчик. Обидные несправедливые слова всегда почему-то глубже других заседают в душу. А ближние люди самых близких ранят больнее всего. - Учту. - Учти. - При правильной раскрутке "Куртки" вполне могут конкурировать не только с "Би-2", - ворковала с телефоном Лиза. - Все хорошо? – вернувшийся Шурик вклинился между ними, заглянул Лёвчику в глаза, обняв их обоих одновременно за плечи. - Да зашибись прекрасно, - процедил в ответ Лёва. Лиза наклонилась к Шурику, что-то быстро зашептала на ухо, и стало окончательно муторно. Разумеется, Левчик готов был скорее сдохнуть, чем хоть намёком дать понять, что его это хоть немного расстроило. Он лишь высвободился от Шуриковой руки, встал. – Простите. Раздражало все. Любопытным взглядом сверлили ребята. Шурик и Лиза шушукались. Хотелось уехать отсюда, бросив дела, все равно толку теперь от него не было никакого. Просто чтобы отлегло, полегчало. Непонятная, непривычная злость клокотала внутри, искала выход и не находила. И вообще, разве можно так увязнуть в одном-единственном человеке, что начинаешь его ревновать к собственной жене? Что там было дальше после Кремля? Какая-то тусовка у кого-то на днюхе. Лёва не мог вспомнить ни лица юбиляра, ни гостей. Он вообще ничего не хотел больше вспоминать. Кажется, потусив в этой пестрой толпе с полчасика, он незаметно уехал домой. Отпустил водителя до послезавтра, отключил телефон. И кое-как дотянул до позднего вечера. А потом обнаружил, что у него закончился кофе. Лёве впервые за много лет хотелось напиться так, чтобы ничего этого не помнить. И дальше коньяк пился уже без кофе. И не из кружки. Он вернулся в Шуркину спальню, сгреб в охапку зверюшек, сел с ними на кровати, буравя противоположную стену пустым взглядом. С кухни тянуло морозной свежестью. За окнами начало понемногу светлеть, выключились фонари. Лёва свернулся на постели калачиком и сам не заметил, как уснул. Ему даже приснилось что-то такое хорошее, потому что во сне он жутко замерз, но холода почему-то не чувствовал, наоборот, ему снилось, будто кто-то большой и теплый прижался к нему, гладил по голове, а потом укрыл сверху, как палаткой, мохнатым покрывалом. Так раньше делал Шурик, если оставался у него на ночевку, обнимал со спины, положив ему на плечо голову, щекотал своими лохмами шею, что-то такое успокаивающее шептал в ухо, и Лёвчик, последние годы страдающий непонятной вечной бессонницей, превращался в рыбу-прилипалу, приникал к Шурику всем телом и как-то сразу засыпал, несмотря на все свои проблемы со сном. И вот сейчас ему снова снилось, что Шурик рядом, что он никуда не уходил и никогда не уйдет, и дело вовсе не в группе. Вернее, не только в группе. Не желая расставаться с этим приятным сном, Лева перевернулся на другой бок. Не открывая глаз, потянулся и пребольно стукнулся носом о чей-то другой нос. И тут услышал хриплое: - Черт… Лёвчик! Ну ты как всегда... Лёва поспешно распахнул глаза, заморгав и обалдев до края души. - Шурик? Шурик был к нему сейчас так близко, что Лёва видел каждую точечку от проявляющейся щетины на подбородке, каждую золотистую искорку в темных глазах, тонкий шрамик на переносице… И это был уже не сон. Шурик протянул руку, морщась, почесал ушибленную переносицу, а потом погладил его по лицу, и Лёва, не удержавшись, перехватил его пальцы. - Что случилось? Шурик усмехнулся. - Как бы это я тебя должен об этом спрашивать, да? Что у нас вдруг случилось, Лёв? - У нас? В смысле? - В коромысле. В прямом, блять. Я же сначала едва не пересрался, а потом ментов не вызвал, когда на телефоне сигнал увидел, что у меня квартира кем-то снята с пульта. Я же думал, мы вдвоем на днюхе тусим, что ты где-то рядом со мной, а ты... Я же даже не просек, когда ты уехал. И почему ты уехал? Какая муха вдруг тебя укусила? - Шур, ну какие мухи в ноябре? - Лёва замотал головой и еще теснее вжался в Шурика. Говорить ничего не хотелось. Да и что говорить? Зачем? Все, что произошло вдруг показалось каким-то незначительным и мелким. Разве за столько лет Шурик хоть раз забил на него? Отодвинул его в сторону, махнул рукой на него и его проблемы, или нарушил договоренность на их совместные планы или сделал что-то, что Лёве можно было поставить ему в вину? Да и как про все это сказать? Чтобы это не выглядело так, словно он ревнует и соперничает за Шурика с Лизой, а заодно с Оливером и Евой, которых он так любит, а от этого становится особенно тошно... Червячок где-то глубоко внутри него шевельнулся: да, ревнует. И волей-неволей соперничает. Вот она, неприглядная, постыдная правда. А что может быть хуже: воевать с детьми за внимание их отца? Лёва глубоко вздохнул и снова закрыл глаза. Сказать о таком Шурику? Его любимому, обожаемому Шурику? Нет, это совершенно, абсолютно невозможно. Невообразимо. Никогда. - Да так. Просто у меня... просто кофе закончился. Мой. Любимый. Ну... - Значит, кофе закончился. - Угу. - А дальше? - подозрительно спросил Шура. Чуть отстранился, чтобы видеть Лёвкино лицо. - Что - дальше? - переспросил Лёва. - От тебя коньяком на всю спальню тащит, - усмехнулся Шура. - Это тоже потому, что у тебя закончился кофе? - А, - Лёва обреченно вздохнул. - Я, правда, к тебе за кофе зашел. А коньяк... Ну прости. Я просто не сдержался. В общем... Извини меня, Шур. - Ну да, почти шесть лет подряд на всех алкопати колу хлебал, а тут всего лишь какая-то бутылка коньяка, - лицо Шурика, пристально смотрящего на Лёву сейчас выражало лишь одно: "не пудри мне мозги", - причем даже не того, который ты раньше любил. В одиночестве. Сразу бутылками. Добро пожаловать снова в клуб анонимных алкоголиков, да? - Чего? - не понял Лёва. - Ничего, - отрезал Шурик. - Давай, друг дорогой, рассказывай уже, что такого животрепещущего у тебя вдруг приключилось. - Случилось? Да я же говорю: фигня всякая. Просто... тоска какая-то неведомая накатила. - Тоска? На предмет чего? - Да ничего. Считай, что уже все прошло и мне полегчало, - Лёва попытался улыбнуться. И ведь действительно: сейчас, когда Шурик такой теплый, такой родной лежал вместе с ним в одном на двоих коконе из одеяла, так внимательно смотрел на него, так успокаивающе поглаживал по груди и невесомо касался губами обнаженного плеча, что недавнее уныние показалось каким-то ненастоящим, вроде приснившегося, но уже растерявшего по утру свою силу кошмара. Шурик хмыкнул. - Как же, полегчало. Перегар и головная боль на весь день обеспечены. Лёв, я же тебя как облупленного знаю... Лёва болезненно поморщился. - Что ты знаешь? - Что ты сейчас мне врешь. - Шурик, ну вот чего ты докапываешься? - Согласись, неведомая тоска, которая вдруг заставляет тебя напиваться в одиночестве - это уже серьезный повод, - Шура сделал паузу, словно дожидался ответа от Лёвчика, но тот продолжал упрямо молчать. - Ладно. Зайдем с другой стороны. Ты взрослый мужик, имеешь право делать то, что считаешь нужным. Хочешь пить среди бела дня и полной завязки - пей. Конкретно до тебя я не докапываюсь. Только я, считай, немножечко беспокоюсь за судьбу нашего совместного бизнеса. Имею право? Считай, что это уже немного другой ракурс моего любопытства. Лёва сделал было попытку выпутаться из одеяла и сесть на постели, но Шурик крепко держал его. И никуда не отпускал. И ждал ответа. Так, что оставалось только отвести глаза от его внимательных глаз, потому что сказать ему такое в лицо Лёва пересилить себя так и не смог. - Ну? - властно потормошил его Шурик. Лёва помотал головой. - Ты только кота за ранетки не тяни. Я жду. Ну же, Лёвчик? - У меня действительно закончился кофе. А еще я... - он облизнул разом пересохшие губы. И выдохнул всей грудью, как будто собирался нырнуть в пропасть. - ... соскучился. По тебе. По... нам. Мне тебя чертовски мало последнее время, мне тебя не хватает с тех пор, как Лиза и дети здесь... Мне все время кажется, что я лишний теперь. Блять... Шур, ты только не подумай чего неправильного. Не думай, что я пытаюсь конкурировать за тебя с ними, я знаю, что это невозможно, но все-таки... - Лёва запнулся и украдкой поглядел на Шурика. Лицо того было практически нечитаемым. А сам Шура, откинув одеяло, отодвинулся от него, сел на постели и теперь смотрел мимо в темнеющее за спиной Лёвчика окно. - Прости. Прости меня. Я не хотел этого говорить. Но ты сам спросил... Лёва почувствовал, как руки Шуры за миг до этого еще сжимающие его плечи, медленно разжались, отпустили его. И глаза его словно заледенели. И вокруг почему-то стало так холодно, так тихо, до дрожи, до озноба под самым сердцем. Лёва тоже сел, скукожился в комок, обхватив руками колени. Больше всего он боялся, что Шурик сейчас встанет и молча уйдет. Сначала на кухню, а потом оденется и вообще. Вот кто его только за язык тянул? Ведь знал же... - Закурить у тебя есть? - наконец, спросил Шурик, нарушая это дурацкое молчание. - Я свои сигареты в машине оставил. - Сейчас принесу, - Лёва подскочил, скатился с кровати. Что угодно, только не это дурацкое молчание. - Сейчас, Шур. Подожди. У меня в куртке были... - Ну куда ты всегда так торопишься... - Шурик поморщился, а потом не удержался и все-таки улыбнулся одними глазами, пока Лёвчик этого не видел. - Торопыга Лёвчик. Какое-то время они курили. В тишине и полумраке. Жадно глотали никотин, сталкиваясь под мерцающими нитями дыма короткими колючими взглядами, отводили друг от друга глаза и снова делали глубокие затяжки. - Ну что? - глухо спросил Лёва, когда сигарета догорела до фильтра. - Сделаем вид, что я ничего не говорил, а ты ничего не слышал? Ничего не было. И пусть дальше все будет как раньше... - Да, - кивнул Шура. - Как раньше. - Ну вот и хорошо. - Дурак, - сказал Шура. - Я же тебя тридцать пять лет знаю, а ты все такой же безмозглый мнительный дурак. Как и был всегда раньше. Некоторые вещи в этой жизни никогда не меняются, да, Лёвчик? - Че... чего? - не понял Лёва. - Того. Музыкант ты замечательный, Лёв. Поэт - просто отличный. Поешь неплохо, временами - вот даже очень хорошо. Только вот... - Что? - То, что говорить за эти тридцать пять лет ты так и не научился, - последние слова Шура почти прорычал ему в лицо, и Лёва от растерянности пропустил момент, когда он вдруг оказался лежащим на спине, почти пригвожденным к постели большим и тяжелым Шуркиным телом. - Словами! Через рот! Или ты наивно полагаешь, что к знанию тебя как облупленного бонусом прилагаются телепатические способности? Лёва громко выдохнул: - Шурик... - а в следующую уже секунду почувствовал, как такие желанные, такие родные, такие уже почти забытые губы Шурика вдруг прижались к его губам. На один только миг прижались, скользнули, погладили и снова отпрянули. А затем опять поцеловали. Уже куда более смелее и требовательно и жестко, с языком, - Шурочка... - А ведешь себя как прыщавый пацан, - Шура тяжело дышал, а руки его тем временем шарили по Лёвчику, избавляя того от одежды. Футболка, джинсы, трусы... - На "Граммофоне" сидишь с видом, словно на похоронах, с днюхи сбегаешь, на звонки не отвечаешь... - и Лёва в ответ уже тяжело задышал сам, почувствовав, когда одна рука Шурика властно скользнула ему на затылок, прижимая к себе, а вторая захозяйничала в трусах. Отнюдь не нежно, даже наоборот. Лёвчик не выдержал, охнул, прогнулся. Подставился под ласкающую его руку. И снова потянулся губами к другим губам. Хотелось стонать в голос. А Шурик, не отпуская его, все ласкал, забирал его всего в свою широкую ладонь, дразнил, поглаживал, обводил большим пальцем истекающую смазкой головку, касался поджавшихся от предвкушающего удовольствия яиц и снова возвращался к налитому подрагивающему члену. - Ты вообще понимаешь, что делаешь? Я бросаю всех, приезжаю к тебе домой, а тебя нет. Телефон не отвечает, никто понятия не имеет, где тебя носит... - Шура вдруг сжал его так, что стало невыносимо. И больно, и хорошо одновременно. Лёвчик не выдержал, застонал сквозь стиснутые зубы. Сердце колотилось так гулко, что получалось дышать через раз. - Лёвчик, блять, пропал. Сквозь землю, блять, провалился. И все это почему? Скажи мне - почему? - Почему? - не очень соображая, послушно переспросил Лёва. Шура вдруг резко отдернул руку, прижимая собой Лёву к постели, уткнулся лбом в другой лоб. И сам впился в него с ответным поцелуем. Почти раздетые тела льнули друг к другу, мешая отчаянное желание и бескрайнюю нежность воедино, и Лёвчик моментально почувствовал все то возбуждение, охватившее сейчас тело друга. Скользнув вниз ладонями, сжал шуркины ягодицы, неуклюже избавляя его от лишней одежды, одновременно раздвигая свои бедра, позволяя напряженному члену тереться о другой член. Поцелуй, поначалу бывшим жестким и требовательным, утратил всю агрессивность - и уже губы заскользили по губам чувственно и влажно, и Лёвчик, не отпуская губами чужого рта, заставил Шуру навстречу толкнуться тазом. Раз, другой, третий, властно, но нежно устанавливая ритм. И тут же сам подхватил его, откровенно и бесстыдно, заскользил кожей по коже, даря сразу и пытку, и наслаждение. Странно, как в этом всепоглощающем мареве желания удивительно быстро нашлись в изголовье и презервативы, и смазка. Лёва подтянул ноги, согнул их в коленях, открываясь почти полностью, задыхаясь от горячего вихря в голове, сметающего остатки терпения. Его хватило только на то, чтобы дать Шурику пару секунд на то, чтобы натянуть резинку и густо смазать себя, а потом, подчиняясь горячим рукам, сильному телу, накрывшему его собственное, его губам, то и дело целующим в челюсть, в щеку, в висок, куда только придется - насадиться на Шурика, полностью, до конца, до упора, чувствуя, как первые секунды нутро опаляет долгожданной сладкой болью, и как она почти тут же проходит, уступая заполняющему все его существо наслаждению. Наслаждению обладать Шуриком. Наслаждению принадлежать ему. Наслаждению снова и снова, как раньше, следовать за ним в едином ритме, офигенно, полно, глубоко, становиться его частью, брать и дарить только ему одному... - Шурик. Шурочка... - Больше не отпущу тебя, - бессвязно бормотал Шура, прижимаясь к Лёвчику всем телом и ловя его музыку хриплых стонов. - Больше никуда и надолго не отпущу. Потому что на тебя это плохо влияет. Потому что ты начинаешь придумывать себе какую-то хуйню. Потому что я тебя... Лёва стонал уже в голос. Шурик таранил его, не особо сдерживаясь. Вбивался, втрахивая в постель, выходя почти до конца и вгоняя по-новой - так, как Лёве давно хотелось. Хотелось скулить и подмахивать. Хотелось снова любить это ладное, гладкое тело, хотелось жадно целовать припухшие губы... Лёва ощутил, как властная, сильная ладонь прошлась между их телами, обхватила его член, задвигала в том же отчаянном жадном ритме. Как губы Шуры накрыли его губы. Как он выдохнул, не отрывая от Лёвы темных внимательных глаз: - Люблю... Лёвчик от этих слов дернулся, будто схватился за оголенный высоковольтный провод, и кончил. Перевел дыхание, стараясь прогнать скачущие перед взором радужные пятна - в этот момент самым трудным вдруг оказалось сдержать внезапные, горячие слёзы, закипающие где-то в районе кончика носа. Прижался к Шурику всем телом, до боли в легких вдыхая его запах, поглаживая непослушными пальцами гладкую, мокрую от пота спину. - Шурик. Шурик... Хороший мой. Любимый мой. Шурочка... Ты не представляешь, как я этого хотел. Как долго этого ждал... *** - ... и вот когда я, блять, в двадцать пятый раз думаю, почему абонент не абонент и куда ты подевался, - кофе давно закончился, и теперь в кухонной темноте красными маячками горели только огоньки сигарет. И в полумраке, таком снова теплом и снова уютном, было видно губы и глаза говорящего Шурика. И Лёва, чувствуя в теле сытую приятную истому, в который раз залипал на эти глаза и губы. - Когда я с трудом соображаю, с какими собаками и факелами и где тебя искать, в ментовке ты в какой-нибудь или фанатки, может быть, там тебя похитили, ты, оказывается, бухой спишь у меня дома! - Шур... - Я же, блять, уже все успел передумать. Все свои страхи в башке перекрутил. Полный пиздец! Что, блять, кто-то у тебя умер. Или что у тебя рак нашли. Или что ты снова на наркоту подсел. Что ты группу нашу решил бросить, меня бросить, потому что... - Шурик, ну ты чего... - Да у меня вся наша жизнь перед глазами за эти несколько часов пронеслась, ты понимаешь? Все то время долбанное, когда тебя рядом не было. Как дежавю какое-то... Когда, блять, я иду впереди, уверенный в том, что ты идешь за мной следом, что ты догонишь, приедешь, а потом в какой-то момент я оборачиваюсь и понимаю, что тебя позади нет. Что я остался один. Снова один. И мне так хочется бежать обратно, чтобы искать тебя, только я откуда-то знаю, что где ты только что был - там никого уже нет... Шурик раздраженно стряхнул пепел. Отвернулся, сгорбившись, как большая птица. И замолчал. Лёва судорожно зажмурился. - Шурик... - Чего - Шурик? - Ничего. Прости меня. Просто прости. - Поэтому, если ты мне сейчас скажешь, что устроил весь свой этот бенефис с цыганочкой только потому, что хочешь, чтобы мы почаще трахались - я тебе врежу. Лёва передернул плечами. Прикурил еще одну сигарету, пряча в поднесенных к лицу ладонях улыбку. - Ты же на самом деле так не думаешь, правда? Блять, Шур... - Лёва поднялся и, обогнув стол, подошел к Шуре. Прижался плечом к Шуриному виску. - Знаешь, иногда делаешь и говоришь совсем не то, что чувствуешь. Не то, что хочешь сказать. Но ты это и так знаешь. Знаешь же, да? Но то, что я скучаю по тебе... это правда. - А я, значит, думаешь, не скучаю? - досадливо спросил Шура. - Думаешь, это я раз за разом подстраиваю ситуацию так, что у нас почти нет времени, как раньше, остаться, наедине? То альбом, то тур новый, то жены, то дети - чувствуешь себя затраханным вусмерть. Только ты же молчишь загадочно и ни хрена не говоришь, чего тебе хочется. Первым всегда сбегаешь. То с вечеринок, то в свою эту Испанию долбанную. Ну, я и думал: ладно, так тебе комфортнее. Остепенился мой Лёвчик, стал примерным мужем. А раз тебе хорошо - мне от этого не может быть плохо. Так что кто кого еще бросает, а, Лёв? Лёва вздохнул, зарылся подбородком в Шурины растрепанные лохмы. - Ты же знаешь, свой выбор я сделал давным давно... Семья или... - Угу, знаю. Кстати, насчет этой конкуренции твоей. С Лизкой и детьми. Может, я чего-то не понимаю, или ты уже не член семьи Би-2? Да, я в курсе, что это Лизка девичью фамилию в паспорте сменила, а ты не захотел. И в курсе, как вы с ней друг друга взаимно "любите". Только вот я между вами выбирать не собираюсь, - Шурик поднялся, почувствовав, как его вдруг отпустили Лёвины руки и исчез с макушки острый подбородок. Встал напротив, пристально вглядываясь в разом осунувшееся лицо. Сам притянул Лёву к себе, смыкая их лбы, держа так крепко за шею, как только это было возможно. - Я не хочу выбирать. И не буду. Потому что не смогу выбрать. И вы оба - и ты, и она - прекрасно знали, на что шли. Но сегодня я хочу, чтобы хотя бы через тридцать лет нашего совместного пути до тебя дошла одна простая истина: никто и никогда не займет в моем сердце твое место. Никто и никогда, Лёв. Тебя просто заменить - некем... Понял? - Понял, - Лёва сглотнул. И в ответ тоже обнял Шурика. Облизнул губы, замирая в опасной близости. - В твоих устах это звучит почти как предложение руки и сердца. Или признание в любви. - Мы и так с тобою женаты туеву хучу лет, - хохотнул ему в губы Шурик и сам поцеловал его в ответ. - Это не признание, Лёв. Это так и есть. Только я думал, что ты и так это знаешь. Лёва улыбнулся, переводя дыхание. И Шура увидел, как, наконец, из его лица начало уходить многодневное напряжение и какой-то непонятный страх. А в глазах снова загорается отблеск пока еще робкой надежды, радости и предвкушающего счастья. - Я это знаю, - сказал Лёва. - Шурик, конечно, я это знаю. Просто я так давно хотел это услышать...