***
Будучи свободным потоком ветра он никогда не задумывался о человеческих чувствах. Его не беспокоило одиночество, стыд или страх, а мир погружённый в беспросветную тьму — был ему не интересен. Безжалостный, могучий и совершенно непокорный. Лишь однажды он откликнулся на зов юного барда с лирой в руках и ярким светом в сердце. Ветер был пленён тем количеством заточённой свободы в теле смертного мальчишки, что возвышался над его бессмертием. Его мечты и несбыточные цели — то, о чём он думает даже сейчас, заточённый в этом обличии. После смерти того, Ветру казалось, что он больше никогда не сможет встретить столь же яркой искры надежды в человеческом сердце. Его бессмысленные скитания, в обличии мёртвого друга, были наполнены безумным и слепым поиском того самого луча, пленящего сердце Бога. И он наконец-то его нашёл. Путешественник из другой вселенной, готовый бегать по всем поручениям, озабоченный достижением заветной цели — найти свою потерянную сестру? Это ли не возбуждает? Разве это не есть самое яркое проявление надежды? Итэр. Ради него он готов был следовать до любой точки их мира, лишь бы быть рядом. Еле уловимо чувствовать запах этого девственного и не осрамлённого пошлостью мира тела. Изредка касаться его рук, обрамлённых в кожаные перчатки. Проводить пальцами по впалому оголённому животу до томных вздохов. Это то, о чем грезило столь древнее божество. Пускай мальчишка никогда не узнает, что все бесследно пропавшие гости из таверны «Рассвет» исчезли по его вине. Зрелые мужчины свободного Мондштадта болтают слишком много, особенно когда дело касается его милого Путешественника, чьи мысли, мечты, надежды и тело — принадлежат только ему. Только Анемо Архонту. Чем ближе смертный к гибели — тем громче его мольбы к Богам, что способны спасти их. Но какая досада, когда в последние минуты своей жизни, взмаливая о помощи у Барбатоса — они кричат ещё громче. От этого улыбка на его лице становится ещё шире. Какого умереть от рук того, чьё имя так пылко выкрикиваешь? Невероятно сладкое зрелище. Мужчина чьё тело изуродовано безжалостными потоками ветра, разбросан по всему подземелью. — Возможно, Моракс был прав? — бард проводит рукой по пятну свернувшейся крови на стене, растирая между подушечками пальцев вязку ткань. — Я, действительно, сильно ослеплён светом этого мальчишки. Среди звенящей тишины раздаётся беззаботный и задорный смех Бога, чьё сердце трепетало от любви и отчаяния. Он влюблён в свободу, которая пленила его. — Ты будешь моим, Итэр, — говорит он спящему путешественнику, чьё дыхание схоже с мелодией ветров Заоблачных долин. — Только моим.***