Оттенки нашего влечения

Белый. Белоснежный. Светло-серый. Серебристый. Лунно-серый. Бетонный. Серый, как дельфин, акула. Угольный. И чёрный. Рука сомкнулась замком и чужие подрагивающие пальцы сплелись с моими, подобно самым путанным ветвям, не выпуская из хватки. Такая грубая и одновременно теплая ладонь потянула меня вперёд, словно затягивая в неизведанный мне омут. Она служила флейтой змееуста, для заблудившейся гадюки, которая, не ведая, что делает, покорно следовала за ней — рукой. Она была глупа, наивна, но даже зная это не могла отказаться от самого желанного: снова испытать вспышку, окунуться в другой, совершенно полярный мир: с чувствами, эмоциями, пестрящими красками. Каждый цвет — своя нота. Тёмные коридоры, безликие, тяжёлые. Они оставались за нашими спинами, толкая к такому запретному и одновременно желанному. Запретный плод — самый сладкий. Я противился, запрещал, а потом, в противовес всем своим доводам уговаривал простить себе такую роскошь, блажь — увидеть мир совсем по-другому. Так, как видит его он. Есть такая легенда — о птице, что, почувствовав свободу однажды не смогла отречься от такого подарка. Единственная и несравненная свобода, та, которая достаётся ценой жизни. Я оказался той самой пленницей, что рвётся на терни, бросаясь грудью на самый длинный, самый острый шип. Ибо все самое лучшее покупается лишь ценой великого страдания. Тёплая ладонь подталкивает меня внутрь подсобки. Естественный и такой привычно-чёрный делается ещё мрачнее: окон нет, а единственный источник света — тонкая полоска фонаря, что тонет, так и не успев раскрыть все тайны этого неизвестного мне места. Волнительно. — Зачем мы здесь? — наивно, слишком наивно. Кусаю губы. Неторопливо, больше играючи, подходит ко мне со спины и шумно выдохнув произносит совсем близко, практически касаясь моего уха: — Я совершенно серьёзно. Просто доверься мне, — понижает тембр до шёпота, лаская раковину уха тёплым воздухом, от чего непроизвольно ёжусь, ощущая его на своих волосах, как побелку. Хоть этого и не может быть, но мне упорно кажется, что налипает на волосы. Жмурюсь. Прикрываю глаза, пытаясь сфокусироваться на своих воспоминаниях, а не на чужом дыхании за спиной, надо мной. Слишком близко. Непозволительно близко. Предательски близко. Сердце стучит, уже плавая в желудочном соке. Позорно громко, словно разглашая мою самую большую тайну — хочу, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Здесь, в темноте, где единственное, что имеет значение: дыхание, его шёпот, биение чужого сердца в унисон со своим. С ним по-другому и не может быть. Когда моно встречает своего реагента, это заканчивается одержимостью. Он совершенно непредсказуем, опасен для меня, ровно на столько же, как я для него. Он — моя болезнь. Жмурюсь сильнее, только чтобы не плавиться подобно восковой фигуре, под жаром его ладоней. Против воли вспоминаю, когда видел Ю Хана в цвете: красный, синий, жёлтый — все смешалось пульсирующей болью. Подобно самому мощному взрыву, когда сердце захватывает в тиски такого отчаяния, что опускаются руки от собственной беспомощности. Это было бесподобно. Он был бесподобен. И когда я очнулся, первое что увидел — его глаза. Они смотрели на меня с таким восхищением, безумством. Он был очарован моей красотой или больше взволнован. Хотелось спросить, но я был напуган. Напуган, непонятными ощущениями, что поселились где-то глубоко в сердце. А солнечный свет, что лоснился по черным, как смоль волосам, затрагивал глаза незнакомого мне цвета, от того, такого необычного, удивительного. Солнце казалось болезненно ярким, живым, простреливающим контрольным на вылет, когда понимаешь, что уже не сможешь отказаться от этого. Если задуматься, то я проиграл уже тогда. — Почему ты упорствуешь в нежелание учиться цветам? — сжимает мои плечи и ждёт непонятно чего, продолжая нависать, вдыхая запах моих волос. Пусть через маску. Пусть через посредника. Но эта близость — медленный яд, который сводит с ума. Наружно спокоен, только где-то глубоко внутри копится глухое томление, чтобы развернуться к нему. К его манящим глазам. Когда я успел стать таким одержимым? — А если я не смогу отказаться, — голос разрезает тишину, подобно ножу и оседает глухим молчанием. — Сомневаюсь, что я отличаюсь от других моно, и… — Но ты же хочешь увидеть их снова? — прерывает. — Цвета. Отшатывается от меня и обойдя кругом, останавливается напротив. Осматривает, нарочито внимательно, словно никогда раньше не видел, а когда его взгляд касается моего лица, мне кажется, что он меня гладит — настолько завораживающе выглядит пристальное внимание этих карих глаз. — Хочу. Хочу. До безумия хочу. До беспамятства хочу… Скрещивает руки на груди, в неоднозначном жесте, словно силясь понять, насколько я сейчас серьёзен. Приценивается. Ко мне. К моим действиям, которых не следует — я тоже заинтересован в этом. В нём. В том, что он собирается делать. Поэтому беспомощно смотрю в ответ. — Тогда остальное не имеет значение… Прищур сейчас таких темных глаз завораживает, заставляя смотреть неотрывно. Заставляет верить его словам. Заставляет довериться… В голове же разливается ядовитый дурман, сквозь который пробивается единственное желание — снять маску, которая служит помехой. — Просто посмотри на меня… — сглатывает шумно, волнительно. — Вот так? — ещё один шаг. Уже мой. Сокращаю расстояние, так, что, между нами, не протиснулся бы и обычный листок. Близко-близко. Ухватываюсь за чёрную ткань и тяну вниз, обнажая губы, что сразу же окрашиваются в красный. Для меня это лишь слово, цвет же совсем неизвестен, но от того не менее сочный, яркий. Вспышка. Дыхание против воли сбивается. А пульс зайцем бьётся где-то глубоко в глотке, грозясь выбраться наружу. Цвета пятнами протискиваются: сквозь стеллажи, забираются в книги, учебники, двери, коробки, окрашивая все в неестественные для меня оттенки. Пляшущие кляксы, что перебегают от предмета к предмету, позже приобретая полноценную картину, только вот, я их уже не вижу. Вспышка. Чувствую, как сильные руки обхватывают моё тело. Так мягко и обволакивающе, словно что-то родное. — Тише… — шепчет на ухо и судорожно выдыхает, что мурашки расползаются россыпью пятен, вместе с тем приливая кровь к лицу. — Только дыши, слышишь? Прислоняет меня к стеллажам, так, чтобы я не упал и перехватив одной рукой поперёк груди, сжимает моё тело крепче, нависая сверху. Так рядом. Слишком рядом. Непозволительно рядом. Считанные сантиметры, что дыхание оглаживает скулы, а ресницы щекочут, задевая кожу. Прикасается языком к мочке. Легонько очерчивает ее, поднимаясь выше, ведет к раковине, несильно прикусывая. Рассеянно выдыхает, словно собираясь с мыслями, но не отстраняется, продолжая обжигать мою шею сотнями маленьких острых игл. Слишком много новых и непонятных ощущений, что невольно трясёт. Втягиваю загустевший воздух, который, кажется, пропитался им, нами. Оттенками нашего влечения. — Не плачь, я рядом. Не отводи глаза, хочу видеть тебя. Тяжёлой ладонью забирается в волосы, совсем легонько оттягивая пряди, что путают пальцы и не останавливаясь проходится дальше, по скулам к лицу. Пристраивает ладонь с боку, так, чтобы пальцами касаться скулы, гладить её. Стирает слезы, обжигая своими подушечками пальцев. — С тобой не могу по-другому… — голос рвётся, тускнеет на фоне такого разноцветного контраста. — Ты такой красивый, знаешь, да? Обхватывает за подбородок и совсем невесомо тянет на себя, надавливая большим пальцем на обманчивую твёрдость моих губ. Против воли, раскрываю их в ответном жесте, опаляя пальцы знойным и жгучим дыханием, от чего Ю Хан вздрагивает, дёргается. — Ты тоже далеко от меня не ушёл, — шепчу, не в силах вдохнуть полной грудью. Тянется вперёд, свободной рукой забираясь под школьную форму. Очерчивает рельефы, задевает соски, пупок, сжигая своей теплотой, кажется, окончательно. Я не слышу даже биение своего сердца, только чувствую, как меня медленно тянут на себя и его губы накрывают мои. Легко, невесомо. Тепло. Обжигающе горячо. Жарко. Дразняще облизывает, заставляя расслабить и покорно открыть губы, на встречу горячему языку. Не спеша толкается внутрь, проводит по зубам, и проникает дальше, облизывает небо и так по кругу. Приятно, когда широкими мазками гладит язык и острым кончиком забирается под него. До одури хорошо, что, на секунду это кажется невозможным, нереальным. Обстановка, действия пьянят мой рассудок, как невероятно дорогое вино. И каждые его зализывающие укусы заставляют на секунду отойти от флёра момента, а потом, снова погрузиться в тёплую негу его сладких губ. Задыхаемся. Все ещё не отпускает мои волосы, словно не может заставить себя разжать пальцы, когда они так удобно запутаны в прядях. А я и не сопротивляюсь, не рвусь, отдаваясь минутной слабости. Отдаваясь его жарким объятиям. Загустевшей темноте, что обязательно скроет все наши страхи. Ещё касание. Ещё поцелуй. — А если я скажу, что хочу удержать тебя навечно, — голос Ю Хана хрипящий, завораживающий. Спрашивает в самые губы, накрывая тёплым покрывалом нашего воздуха. Разделяем дыхание на двоих. Также, как разделяем цветовую палитру этого мира. Сейчас. В этот самый миг. В эту самую минуту. — Это же я тут моно… — Влюблённые тоже чем-то похожи на монохромов, не думал? — улыбается. — Покажешь мне цвет моря? — заглядываю в глаза, совсем уж доверительно, как-то по-детски. Мой голос сейчас не лучше его, говорящий сам за себя. Сообщающий, что я совсем не против удержать его возле себя. Не против ощутить момент счастья. И пусть оно ускользнёт от меня, загнанным зайцем. Пусть раствориться, смешиваясь с серым. Минуты провиденные с Ю Ханом — самое ценное, что случилось в моей жизни.  — Позволь показать тебе оттенки моря. Оттенки этого мира. Оттенки нашей любви…