«Да, да, я люблю тебя. Моя вина, что ты этого не знал.» — Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц».
Убежать можно всегда. Это очень просто, взять и уехать куда-то, оставить прекрасные годы, лучшие моменты в жизни и лучших людей позади. Ощущения, наверное, у всех разные, но Чонгук думал, что ему будет легче. Так и случилось, на самом деле. Первое время он чувствовал лёгкость, словно груз, который он нёс на плечах всё это время, упал, позволив полностью расправить плечи и поднять голову вверх, с уверенностью в глазах и неприкрытой абсолютно ничем гордостью вступить в новую жизнь. Первое время он думал, что справился со своей задачей, смог закрыть в себе то, ради чего сорвался в другую страну, плюнув на всё, что могло его остановить. Или кто. Но это было первое время. Постепенно, по мере того, как занавес спадал, обнажая перед ним реалии жизни и его чувств, которые Чонгук так яро пытался отрицать, по мере того, как с глаз спадала пелена радости и спокойствия, которые Чонгук, скорее всего, получил из-за адреналина в крови от своего ничуть не обдуманного и даже можно сказать бесстрашного поступка, он понимал, что жил в забвении. Уже через месяц пребывания в штатах Чонгук понял, что ошибся. Это было не самое верное решение в его жизни, и уж тем более оно никак не смогло заставить забыть Его. Чонгук нашёл какую-то работу на окраине Бостона, получал копейки, но на жизнь вполне хватало. Дело в том, что ему пришлось отдать почти половину накопленных денег на переезд, а ещё треть на то, чтобы снять более-менее презентабельную квартиру. Всё устраивало, пока Чонгук думал, что самое главное, ради чего он и уезжал из родного Пусана, — больше его не тяготило, не заставляло раз за разом проходить бессонные ночи и жить с огромной дырой в груди. А потом всё поменялось. Ему казалось, что тоска его поглощала, ощущения, что весь воздух перекрыли, а в сердце вонзили тысячи ножей. Чонгук возвращался к той маленькой квартире, в которой впервые понял свои чувства. Он возвращался к яркой жёлтой машине, цвет которой разъедал глаза, но был так любим, и заменял привычное всем солнце. Ему не нравилось работать в забегаловке, поэтому днями и ночами Чонгук просматривал объявления, отправлял огромное количество резюме, посещал такое же множество собеседований. Надежда рассыпалась, как карточный домик, с каждым провалом, и ему ничего не оставалось, как принять это. Но, видимо, то, что называют чудом, было даровано ему, поэтому спустя бесчисленные попытки, Чонгук смог устроиться автомехаником в один очень известный автосалон практически в центре города. По началу, конечно, приходилось ездить с окраины Бостона, где находилась его квартира, но позже, накопив достаточную сумму денег, он смог снять студию поближе к нынешней работе. Чонгук чувствовал, что это его. В машинах он разбирался лучше всего, поэтому был абсолютно уверен, что это самое верное место, которое могло ему попасться. Он влился в постоянный поток людей, бешеный ритм жизни и даже завёл пару-тройку друзей. Но каждый раз, сидя на мини-вечеринках, что устраивали ребята с работы и держа в руках банку пива, Чонгук возвращался к той чёртовой квартире в Пусане, жёлтой машине и к Тэхёну. Конечно же, к нему. К нему больше всего, потому что он засел в сердце и не выходит, не выжигается крепким алкоголем, не стирается из памяти, а мысли о нём оседают чем-то горьким. Язык пока не поворачивался рассказать кому-то о Тэхёне, словно он что-то сокровенное, будто он его секрет, а чувства к нему - ноша, которую Чонгук будет нести всю жизнь. Дни превращались в недели, недели в месяцы, а месяцы в года. Чонгук менялся. Чувства заглушались, всё меньше он вспоминал о прошлой жизни, всё больше уделял времени настоящему. Воспоминания о Тэхёне теперь не причиняли той боли, что раньше, а вызывали слабую улыбку на губах. Чонгук думал, что смог справиться, наконец-то жить дальше. Думал, по крайне мере до того момента, пока ему не приходит письмо, адресат которого заставляет покрыться всё тело мурашками.***
— Извини, ты хочешь сказать, что Тэхён позвал тебя на свою свадьбу? — Юнги, всё это время лежавший на кровати и смотрящий на белый потолок, резко выпрямляется, когда до него доходит смысл сказанных слов. — Ага, — Чонгук листает что-то в телефоне, а после откладывает его на высокий комод возле стены. — Так я и сказал. На самом деле, у него внутри происходит настоящая атомная война. Яркие вспышки чего-то беспокойного, волнующего и тревожного отдаются по всему телу, а в груди так беспощадно ноет, что Чонгук каждые десять минут растирает кожу, будто бы это может помочь. Он уже около двух часов собирает чемодан, хотя можно сказать, что просто пытается. Ему пришлось позвать Юнги, который ничего ещё не знал, чтобы тот помог ему, а также приготовить хоть что-то к его приходу. Познакомились они совершенно случайно, через общих знакомых, которые без умолку твердили, что им просто обязательно нужно дружить только из-за того, что оба приехали из Кореи. Да чего же глупое предположение и аргумент, но они действительно нашли общий язык и смогли стать неплохими приятелями. Хотя Чонгук посмел бы назвать их чем-то большим, потому что только Юнги знает прошлую жизнь Чонгука, только он в курсе всего, что у того творилось и творится внутри, но он не особо любит вешать какие-то ярлыки на людей и их отношения. Именно поэтому негласно и неофициально Юнги — его старший брат и лучший друг по совместительству. — Он прислал мне электронное письмо, всё ещё не понимаю, откуда он знает адрес, я удалил все старые аккаунты, — Чонгук достаёт с самой верхней полки стопку вещей, начиная откладывать то, что хочет взять с собой. — Это так странно. Я вообще не понимаю, что делать. — Кто-то знал, куда ты уехал, и сейчас имеет с тобой связь? — он вернулся в первоначальное положение, открывая пачку снеков и отправляя в рот один из них. Чонгук метает в него строгий взгляд, будто говорящий «только попробуй насорить, закопаю», а после снова возвращает всё внимание вещам. — Да, мой брат, — угрюмо заключает Чонгук, начиная складывать футболки и штаны в открытый чемодан. — Но он обещал никому не говорить, — делает паузу, — особенно ему. — Ну, знаешь ли, столько времени прошло, — заключает Юнги, продолжая хрустеть снеками. — Может, твой брат решил, что сейчас всё изменилось, тем более свадьба — это не обычный день, Тэхён же всё-таки связывает с кем-то свою жизнь, — он замечает, как чужие глаза покрываются блеском, а уголки губ опускаются, — Прости. — Нет, ты прав, — он усаживается рядом с Юнги, укладывая голову на его плечо, и тяжело выдыхает. — Просто я... я всё ещё... — Тебе всё ещё сложно, я понимаю, — он в успокаивающем жесте хлопает Чонгука по плечу, стараясь хотя бы так забрать у него часть той боли, что расползается у друга внутри, но видит, что не справляется. Не в этот раз, — Чувства не проходят так быстро, не забываются, не исчезают бесследно. Ты не сталкивался с ним, не думал о нём, вот тебе и показалось, что ты отпустил его, что тебе лучше, — он ощущает едва уловимую дрожь чужого тела, но упорно делает вид, что показалось. — Что делать будешь? Хочешь, я с тобой поеду? Чонгук издаёт лёгкий смешок, поднимается, стирая влажные дорожки на щеках, и, наплевав на вещи, просто кидает первое попавшееся и закрывает сумку. — Не нужно, этот город уйдёт в депрессию за те пару дней, что ты не сможешь появляться, — он убирает раскиданные по полу, на кровати и комоде вещи, складывая снова в ровные стопки и убирая на свои места. — Я уверен, что мне наоборот нужно это пройти. Ну, знаешь, я посмотрю, что он счастлив, что у него всё хорошо, окончательно отпущу его и приеду обратно, у меня тут много дел. Юнги слабо кивает, внимательно следя за каждым движением и вслушиваясь в каждое слово. Он говорит тихое «хорошо», хотя понимает, что сказанное Чонгуком — абсолютная ложь. Но упомянуть вслух об этом не решается. Вновь появляющиеся мокрые дорожки от слёз на щеках Чонгука, которые тот упорно пытается скрыть, прекрасно видны и говорят лишь об одном — лучше после этой поездки точно не будет.***
Самолёт приземляется рано утром, когда солнце самое яркое и самое светлое. Всю дорогу до Пусана Чонгук вспоминал Тэхёна. Он не знает, когда это началось. Возможно, Чонгук понял, что влюблён, когда улыбка Тэхёна стала чем-то важным и жизненно необходимым. Возможно, когда обычные касания стали вызывать табун мурашек по коже и заставляли покрыться румянцем щёки. А может, в тот момент, когда Чонгук понял, что хочет не просто смотреть на чужие губы во время разговора, а коснуться их своими. Он просто не знает, но уверен, что на принятие и осознание ушло много времени. Чонгук ровно из тех, кто всегда в пролёте. Они с Тэхёном знакомы со школы, когда ещё совсем маленький, в смешных очках и веснушках, что появляются, когда летнее солнце едва касается округлых щёк, он переехал из другого города и попал в ту же школу, где учился Чонгук. До смешного глупо и банально, но тот факт, что они стали лучшими друзьями, являлся константой для каждого и был неоспорим. Ровно до тех пор, пока Чонгук не понял, что ему не нравится, как Тэхён держит за руку кого-то, как ходит на свидания и целуется. Чонгук ненавидел себя за чувства, ненавидел Тэхёна за то, что он не догадывался, но всё равно возвращался к одному — им не быть вместе, а его чувства никогда не будут взаимными. Чем больше времени проходило, тем больше росла влюблённость Чонгука. Она заполнила его, как сосуд, не оставляя права на выбор. Он задыхался в её количестве, а по венам расползалось ужасное и едкое ощущение обречённости. Ничего не изменится, Тэхён его резко не полюбит в таком ключе, не бросит ради него свою девушку и не изменит своим принципам. Чонгук так и не признается, будет смотреть со стороны, и умирать от безысходности. Огонь с каждым днём становился всё больше, разрастался и заставлял гореть Чонгука изнутри. Каждую ночь ему приходилось пускать слёзы в подушку, а с утра просыпаться с огромными синяками под глазами, которые никакими масками потом нельзя было скрыть. Огонь увеличивался, но он сам, словно угасал с каждым днём. Именно тогда к нему пришла идея уехать, и как можно дальше. Он понимал, что поступает неправильно по отношению ко всем друзьям, родственникам и особенно Тэхёну, но так было бы для всех лучше. Хотя чувства никуда не ушли, а лишь под грузом прошедших лет ощущаются не так сильно, Чонгук научился жить без Тэхёна, смог засыпать спокойно и не пускать слёзы после каждой встречи. Чонгук научился быть без него, а это, наверное, и есть то, ради чего он в принципе и решился уехать так далеко. Чонгук выныривает из своих мыслей лишь тогда, когда на плечо ложится крепкая ладонь родного брата, и он, так и не сдержав улыбки, тянется вперёд и крепко-крепко обнимает. Хосок не сдерживается и надрывно плачет, когда понимает, что не видел вживую Чонгука больше семи лет. Те короткие видео-звонки и разговоры по телефону никогда не сравнятся с теплом, которое может подарить человек при объятиях. По-настоящему душераздирающее зрелище. — Хосок, ты так задушишь меня, — совсем без обиды, с лаской в голосе и нескрываемой нежностью говорит Чонгук. Жутко соскучился. — Не будешь пропадать на семь лет, идиот. Но отстраняется, ещё раз, более внимательно, заглядывая в родные глаза. Ничего в них не поменялось. Всё так же блестят, и целые вселенные в них помещаются. Будто весь мир останавливается, а Чонгук становится эпицентром жизни. Увидеть кого-то близкого, ещё из той, прошлой жизни, это что-то невероятное, внутри фейерверки чувств взрываются, из-за чего на губах непроизвольно появляется улыбка. Всю дорогу до квартиры Хосока они болтают абсолютно обо всём. Даже тот факт, что они созванивались регулярно каждую неделю, не изменил того, что сейчас у них есть так много, чего можно рассказать. Чонгук чувствует себя дома. Эти улицы, что так и не стёрлись из памяти, море, запах которого доносится даже в нескольких километрах от него. Он ощущает себя так хорошо и спокойно, не может насладиться всем этим в полной мере. Хочется снова зайти в любимое кафе, которое он посещал после школы. Хочется спускаться на скейтборде с покатых дорог. Так много хочется, что грудная клетка разрывается на части. — Как он? — Чонгук будто бы интересуется между делом, полностью отвернувшись к окну и рассматривая быстро исчезающие дома и магазины. Он всем телом ощущает, как напрягается Хосок, но забрать слова назад уже просто не может. Ему действительно необходимо знать хоть что-то. Эта необходимость вдруг появилась так резко и быстро, когда он осознал, что теперь его не разделяют тысячи километров от Тэхёна. Словно не узнай он этого, задохнётся, а сердце перестанет отдавать ежесекундные биты. Хосок долго молчит. Они успевают доехать до нужной квартиры, и Чонгук, уже не надеясь на ответ, тянется к ручке автомобиля, чтобы выйти на улицу, как слышит тихое и приглушённое в спину: — Сам спросишь. Больше Чонгук не стал задавать вопросов.***
Это произошло слишком быстро. Чонгук чувствовал и где-то отдалённо понимал, что встретятся они с Тэхёном первый раз явно не на свадьбе, но не был готов увидеть его настолько скоро. Именно поэтому, стоя со слегка опухшими глазами после сна, в растянутой футболке, которая всё ещё хранит запах машинного масла, и в свободных шортах перед любовью всей своей жизни, Чонгук жалеет, что решил приехать на неделю раньше положенного срока. Он держит крепко открытую дверь, пальцы непроизвольно сжимаются, из-за чего слышится слабый скрип, а взгляд бегает по потолку, полу, пакету в чужих руках, но только не по Тэхёну, который так внимательно и пронзительно смотрит на него, словно хочет всю душу наизнанку вывернуть. У Чонгука сердце не на месте. Он хочет провалиться сквозь землю, чтобы не говорить, не видеть, не чувствовать. Тэхён стал ещё прекраснее, вырос в настоящего мужчину. Хочется кинуться вперёд, наплевав на все предрассудки, мысли и годы, и крепко обнять, забирая так необходимое тепло и ощущение чужих рук на коже, которых очень не хватало всё время. Чонгук дотлевает прямо здесь и сейчас, у него парализует всё тело, а язык будто онемел, потому что он статуей продолжает упорно стоять и даже сказать ничего не может. — Впустишь? — голос тот же, что помнит Чонгук, но всё же что-то поменялось. Непонятно откуда взятый холод, отстранённость и, возможно, даже злость. Всё смешивается между собой, а возможности разобраться — нет. Он просто делает шаг назад, а Тэхён без лишних слов заходит. Между ними напряжение в тысячи вольт, а внутри бушующий ураган чувств. И что дальше? Что ему говорить, как объясняться? Или это уже даже не нужно ему? Чонгуку было бы не нужно. — Чай, кофе? — предлагает он, проходя на просторную кухню. Хосок с самого утра уехал на работу, а ему приходится привыкнуть к резкой смене часовых поясов, поэтому сейчас, как никогда прежде, он ощущает сильную сонливость, а каждое движение ему даётся через силу. — Кофе, — отвечает незамедлительно, — у меня и торт есть, — он показательно поднимает пакет и после с громким стуком ставит его на стеклянный стол. Чонгук начинает копошиться в навесных шкафах, пытаясь найти чай, кружки или ложки, но всё это проделать очень трудно, когда только вчера впервые увидел эту квартиру. Он кожей ощущает тяжёлый взгляд на себе, возможно, поэтому всё падает из рук и безумно кружится голова. Кажется, всю спину жжёт, будто он только-только получил ожог, а ноги перестают слушаться, поэтому он быстро нажимает кнопку на электрическом чайнике и поворачивается, опираясь поясницей на гарнитур позади себя. Тэхён и не старается отвести взгляд и сделать вид, будто только что он не пытался выпотрошить все мысли и чувства Чонгука. Он источает раздражение и, кажется, по меньшей мере, хочет сначала ударить, но всё это моментально исчезает, сдувается, как воздушный шарик, заменяясь полуулыбкой и морщинками в уголках глаз. И как у него это получается? — Как штаты? Процветают? Чонгук зависает на этот раз, у него земля уходит из-под ног и хочется кричать, пока не сорвёт горло, но внешне он продолжает стойко изображать уверенность и спокойствие, будто это не он забрал у Тэхёна лучшего друга, будто это не он уехал на семь лет, оборвав с каждым тонкую нить, будто не он воздвигнул стену, за которой продолжает прятаться по сей день. Ему интересно, как Тэхён узнал об этом, но ответ находит сам себя. Хосок всё рассказывал ему. Тэхён знает адрес квартиры Хосока, знает электронную почту Чонгука, знает, чёрт возьми, что он всё это время был в штатах. Возможно, знает даже намного, намного больше. Вопрос уже в другом — насколько давно он в курсе? Что если он знал с самого начала? Что если ночами сидел над клавиатурой, набирая письмо и снова стирая его? А, возможно, не раз порывался купить билет на самолёт, чтобы хотя бы немного узнать о Чонгуке и понять причину его необдуманных поступков. Ведь Тэхён заслуживает знать. Он как никто заслуживает каждую звезду на небе, каждое слово о любви и все объятия мира. Что если Тэхён настолько разочаровался в нём, что за семь лет не решился даже на банальный звонок? Потому что Чонгук начинает абсолютно всё понимать, а непонятно откуда взявшаяся уверенность заставляет его принять и тот факт, что Тэхён знал и его номер, и город, в который уехал Чонгук, и даже адрес его первой и второй квартиры. Всё это обрушивается на него огромным снежным комом, из-за чего мир вокруг начинает кружиться, а перед глазами становится так мутно, что Чонгук едва может сохранить координацию. — Не знаю, — голос с хрипотой, но говорит чистую правду, ему не приходилось интересоваться делами страны. Он просто жил в своём маленьком мирке, который заканчивался его квартирой, работой, магазинами и парочкой крутых баров, в которых он с друзьями часто заседал практически до утра. — Даже если и процветают, мне нет дела. — Понравилось в Бостоне? — в виски моментально ударяет чем-то тяжёлым. Вроде как, Чонгук сам дошёл до осознания того, что Тэхён всё знает, но каждая отсылка буквально режет его изнутри. — Не пожалел, что бросил всё? Чонгук не был готов к этому разговору совершенно. Он понимал, что будет сложно, но пытаться составить прекрасный план ответов на все вопросы даже не стал. Что-то придумывать и приукрашать не хочется, тем более он в принципе не рассчитывал, что Тэхёну будет до него дело, а вспоминать моменты семилетней давности он явно не захочет. — Тэхён, я... А Тэхён, будто не здесь. Копошится в карманах чёрной ветровки, кажется, натыкаясь на что-то, и встаёт, направляясь прямо на приоткрытый балкон. Он ничего не говорит, но Чонгук ощущает, что его зовут с собой, поэтому без особых противоречий следует за ним. В его лицо сразу прилетает поток дыма, из-за чего Чонгук слегка морщится и кашляет в кулак. Он привык чувствовать этот запах от ребят в автосалоне и даже от Юнги, но сейчас такая реакция вовсе не из-за дыма от сигарет. Он не может поверить, что перед ним стоит Тэхён, держит в руке тлеющую с каждой секундой сигарету и смотрит на него нечитаемым взглядом. — Ты куришь. — не спрашивает — утверждает, а сам подходит ближе не в силах держать дистанцию, когда они находятся так рядом, не за тысячи километров друг от друга. Тэхён молчит до тех пор, пока не докурит сигарету до фильтра. Чонгук замечает, как подрагивают его пальцы, как по сухим и обветренным губам после каждой затяжки проходит кончик языка и как чудесно лёгкий ветер подхватывает его отросшие чёрные волосы вверх. Это слишком. Ему не следовало всего этого видеть. — Почему, Чонгук? — он достаёт из того же кармана мятную жвачку, моментально отправляя её в рот. От него сразу распространяется запах дыма вперемешку с мятой, и почему-то Чонгук уверен, что теперь запах Тэхёна именно такой. Раньше он бы описал его сладким из-за арбузной жвачки и шоколадным из-за геля для душа, которым тот вечно пользовался. Но это раньше, а как раньше, уже никогда не будет. — Почему ты сделал это? Чонгук сглатывает вязкую слюну и даёт обещание самому себе не признаваться Тэхёну. Было бы крайне глупо не сделать этого тогда, когда им было всего по девятнадцать, а сделать сейчас, когда через неделю у Тэхёна свадьба, а Чонгук может смело прожигать свою жизнь в одиночестве и крепким алкоголем по выходным. Кажется, такая у него судьба — не добиться взаимности от того, кого любишь всем сердцем. — Ты всё знал? — Конечно, я, блять, всё знал, — Тэхён ничуть не раздражается, лишь голос, который слегка повысился на этой фразе, выдаёт его нервозность. — Я знал почти с самого начала, — а вот и опасения Чонгука подтвердились, но от этого не лучше, от этого горло сжимается, словно в тисках. — Я знал, куда ты уехал, где жил и где сейчас живёшь. У меня были все адреса, даже с твоих работ. У меня есть твой телефон. Я все возможные рейсы до Бостона за это время выучил. Всё думал — понадобиться когда-нибудь. Когда-нибудь я точно свяжусь с ним, — он усмехается, а в его интонации нет ни капли радости, — а потом подумал, что ты не хочешь этого, ведь не зря ты ничего не сказал мне и за все семь лет никак не связался. Поэтому я спрашиваю сейчас, Чонгук. Почему ты сделал это? Потому что эгоист. Потому что подумал о себе, о своих чувствах и своей боли, которая заполняла его сполна. Потому что любит Тэхёна больше всего на свете и никак не может перестать. Ему хотелось жить другой жизнью, встретить кого-то другого и никогда больше не возвращаться к тому, что испытывал каждый день, когда понимал, что Тэхён не его и никогда не станет. Это настоящая пытка, и Чонгук, кажется, прошёл тогда девять кругов ада. Его всего ломало, сердце, словно сдавили в руках, а Чонгук был и не против, пока эти руки принадлежали бы Тэхёну. Но он испугался. По-настоящему боялся, что не выдержит. Поэтому он уехал, поэтому сорвался, как только такая идея пришла ему в голову. — Я не знаю, что сказать тебе, — выдавливает из себя Чонгук, заламывая пальцы до хруста. — На это были причины. Тэхён прикусывает губу, чтобы не выложить все эмоции, все чувства, которые скопились у него в груди за это время, и слабо кивает — другого он не ожидал. Чонгук замечает боковым зрением этот жест и весь съеживается — не лучшая встреча для них. — Если захочешь рассказать, я буду завтра в нашем баре. — «нашем» оглушает так сильно, что у Чонгука перехватывает дыхание. — А кофе? Тэхён замирает на половине пути и даже не обернувшись, бросает чёткое «у меня дела» и уходит, оставляя после себя привкус чёртовой мятной жвачки во рту и едва уловимый запах сигарет. Сил держаться больше нет, поэтому Чонгук безвольной куклой оседает на пол и начинает втягивать большими глотками предвечерний воздух, будто вовсе не дышал всё это время. Сердце болезненно сжимается. Это только начало.***
Чонгук не выдерживает. Звонит этим же вечером Юнги и просит совета. Его разрывает на части от того, что сегодня он увидел Тэхёна, услышал его, понял, насколько тот изменился даже на первый взгляд. А что если сам Чонгук виноват в этом? Что если он поспособствовал этому холоду в глазах, этому отсутствию улыбки и наличию напряжения во всём теле? Он вываливает этот словесный поток на Юнги, а после сразу же просит прощения. Он просто не заслужил таких людей. Не заслужил любить Тэхёна, не заслужил иметь такого брата, как Хосок, не заслужил прекрасного друга Юнги. Ему одна дорога — быть в одиночестве и не позволять хоть кому-то помочь ему. Это безнадёжно ровно настолько, насколько только возможно. — Чувак, сходи завтра с ним в этот ваш чёртов бар и просто скажи ему, как есть, — Юнги не скупится на громкость, орёт прямо в трубку, оглушая Чонгука. — Я серьёзно. Пусть узнает прямо вот так, перед свадьбой. Посмотрим, что он будет делать с этим. — Юнги, ты как себе вообще это представляешь? — он ставит на громкую связь, больше не собираясь морщиться и страдать от ужасных звуков, и откладывает его на вторую половину кровати. — Эй, Тэхён, я уехал, потому что люблю тебя, и мне больно из-за того, что ты не полюбишь меня никогда также. Я эгоист и полный придурок, простишь меня? Так, что ли? Юнги на том конце хрипло смеётся и, кажется, он единственный, кому вся эта ситуация не приносит дискомфорт и неприятности. — Если ты так скажешь, я лично приеду в Корею и убью тебя! Чонгук слегка улыбается и даже немного успокаивается. Юнги — один из немногих, кто способен поднять его с самого дна, заставить поверить в жизнь и взять себя в руки. Чонгук просто не знает, что делал бы без него. — Юнги? — М? — Ты правда считаешь, что мне стоит сделать это спустя столько лет? Юнги замолкает на несколько секунд, что ощущается долгими и мучительными минутами для Чонгука. Но хриплое в ответ: «Не попробуешь — не узнаешь», — почему-то действует на него, как спусковой рычаг.***
Громкая музыка, заполняющая всё пространство, больно бьёт по голове, заставляя Чонгук поморщиться и прикрыть глаза в надежде хотя бы чуть-чуть утихомирить быстро бьющееся сердце. Он всё ещё не знает, что делает здесь, как решился пойти и даже прислушаться к совету Юнги. Уверенность в том, что это плохая затея всё больше расползается внутри, принося огромную порцию страха. Тэхёна он замечает практически сразу же. Сердце болезненно сжимается, когда Чонгук замечает сгорбленную спину, стакан с чем-то янтарным внутри, что одним глотком отправляется внутрь, и одиночество, которое заполняет Тэхёна полностью, распространяясь на всех вокруг. Неужели он знал, что Чонгук придёт? Или теперь для него это нормальная практика прийти совершенно одному в их любимый бар и лечиться крепким алкоголем? Чонгук так и делал, если быть честным. Но вот зачем Тэхёну это теперь, если у него всё хорошо, есть невеста, наверняка прекрасная работа и квартира, о которой тот всегда мечтал. Но всё это перекрывается едким «наверняка». Глаза моментально начинают щипать, а сам Чонгук вспыхивает, как спичка, когда осознаёт, что совершенно ничего не знает о Тэхёне теперь. Единственное это, конечно же, свадьба и сигареты с мятной жвачкой. Но, а как же здоровье? Как же работа и семья? Чонгук может лишь строить предположения, в то время как Тэхён прекрасно всё знал о нём. Эта мысль заставляет ненавидеть себя ещё больше. Ведь у него был шанс, ведь он мог хотя бы раз за семь лет спросить Хосока, узнать хоть какую-то часть жизни Тэхёна. Чонгук был ослеплён своей свободой, своими чувствами и своей болью. Он был в плену самого себя. Но даже ни разу не подумал о том, что Тэхён потерял лучшего друга, что у Тэхёна были серьёзные проблемы с семьёй, о том, что тот в любую секунду мог быть в опасности. Чонгук ни разу не подумал, как всё это время было Тэхёну, пока сам упивался лишь своими проблемами и чувствами. До жути стыдно. До ужаса разочарован в себе. — Виски, — садится слева от Тэхёна, отвечая на негласный вопрос бармена. Он замечает, как чужие плечи напрягаются под чёрной футболкой, но лишь прикусывает губу и не может сказать и слова. Перед ним ставят прозрачный стакан с двумя кубиками льда, который сразу же на четверть наполняется высокоградусной жидкостью. Чонгук одним глотком выпивает её и даже не морщится — эффект от алкоголя уже давно перестал действовать на него. Спазмы, которые сдавливают горло периодически, и этот до ужаса неприятный осадок внутри перекрывают горечь напитков. Он пьёт их уже давно, словно воду, а опьянеть, кажется, сможет только от близости с Тэхёном, которой, конечно же, никогда не будет. — Так и будешь молчать или тебе есть, что сказать мне? — говорит медленно, растягивая слова и не обращая никакого внимания на Чонгука. — Тэхён, я... — он опускает взгляд в пол и тяжело выдыхает, — я хотел бы попросить прощения у тебя. Ты, возможно, не нуждаешься в этом теперь, но мне правда важно сказать это сейчас. Прости меня, если сможешь, и... — Замолчи, Чонгук, — в голосе неприкрытое ничем раздражение, но с виду Тэхён совершенно спокоен. — Ты прав, я уже не нуждаюсь в твоём «прости». Это всё? Чонгук замечает его пронизывающий до самых костей взгляд на себе, который так и просит «не молчи, только не сейчас». Но все слова застревают в горле, от чего хочется позорно разреветься и убежать. Чонгук научился жить без Тэхёна. А как теперь жить бок о бок с ним? В голове сплошное безумие мыслей, которые сплетаются между собой в один огромный комок. Ему хочется наконец-то сказать о своей любви, впервые за семь лет обнять Тэхёна и почувствовать тепло, исходящее от него. Но всё это, все возможности он потерял в тот момент, когда его нога коснулась борта самолёта. Чонгук теперь просто не заслуживает ничего из этого. Тэхён, заметив сомнения на чужом лице, кидает тихое «ясно» и, оставив на столе пару купюр, уходит, обдавая Чонгука прохладой и запахом виски. Для последнего это действует, словно пробуждение после сна. Он также оставляет деньги за один выпитый стакан и несётся на выход в надежде не потерять из виду Тэхёна. У него в один миг в груди решительность появилась будто сейчас, если он не вмешается, то потеряет Тэхёна навсегда, а эта перспектива его совершенно не устраивает. Чонгук замечает его в паре шагов от бара и понимает — он его ждал. Тэхён всё так же держит сигарету в руках и подносит её к губам для новой затяжки. Сердце Чонгука ускоряет свой ритм и, пока весь запал не сошёл, он подходит ближе, прикрывает глаза и как есть рассказывает. — Я влюблён в тебя очень давно. Всё время вдруг застывает, все люди вокруг исчезают или превращаются в простые тени или силуэты. Всё становится неважным, когда чужая рука роняет из зажатых между пальцев дотлевающую сигарету, а Тэхён говорит хриплое и не верящее: — Что? — Возможно, я начал замечать это ещё в школе, а, возможно, позже, но то, что я люблю тебя — кажется бесконечным. Я уже и не помню себя без этого чувства, — Чонгук не решается открыть глаза и увидеть на чужом лице осуждение или, чего хуже, ненависть. Просто продолжает, не обращая внимания на то, как прозвучал вопрос. — Я никогда, слышишь, никогда даже не надеялся на взаимность. Не мог мечтать, что однажды мы могли бы быть вместе, — у Чонгука першит в горле, из-за чего концы слов обрываются, заставляя морщиться их обоих. — Я уехал, потому что струсил. Я не выдерживал того, что ты не мой и никогда не будешь им. Мне было больно, и я… я не смог сказать, прости, — он украдкой смотрит на замершего в неверии Тэхёна и замечает застывшие в его глазах слёзы. — Теперь ты знаешь. И всё. Чонгук вдруг чувствует зияющую пустоту. Ему не стало легче, не появилось чувство, будто груз, который он нёс все эти годы, спал с его плеч. Всё только навалилось, сейчас Чонгуку ещё хуже, чем прежде. — Как ты мог? — не своим голосом вторит Тэхён. Его жутко трясёт, но он не плачет, Чонгук чувствует, как сдавило грудную клетку. — Как ты мог не сказать мне об этом? Он замахивается и одним ударом по скуле Чонгука сносит его с ног. В его глазах дикая ярость плещется, а Чонгук думает, что заслужил. У них огромные дыры в груди и никто из них до этого момента не догадывался, что причина их появления одинаковая. — Блять, почему ты молчал? — грудь Тэхёна тяжело вздымается, он весь словно лесной пожар — не остановить. Хочется прижать его к себе, успокоить, но Чонгук напоминает себе очередной раз, что потерял это право уже давно. — Как ты мог уехать? Как ты мог... Он повторяет эти вопросы, как мантру, не может отдышаться, потому что воздух больше не помогает лёгким работать. Чонгуку хочется забрать всё это себе, чтобы Тэхён больше никогда не мучился из-за него, чтобы никогда больше не злился. — Что бы это изменило? — устало спрашивает Чонгук, когда ощущает, как чужая хватка на вороте футболки ослабевает и удары прекращаются. Тэхён окончательно отпускает его, всё ещё выглядя ужасно уставшим и раздражённым. Его глаза стеклянные и холод, который резко окутывает их двоих, вдруг заставляет поёжиться и принять полное поражение. — А то, что, Чонгук, мы бы могли быть вместе, — кривит губы в неестественной улыбке и замирает, замечая растерянность на чужом лице. — Я не… — он запинается о свои же мысли, — я не понимаю. — Я всё думал, что это за странное чувство в груди — хотеть постоянно защищать тебя, обнимать тебя, быть с тобой рядом всегда, — начинает он, а сердце Чонгука, которое всё это время упорно держалось в груди, резко падает в ноги, разбиваясь на тысячи осколков. — Я хотел поговорить с тобой об этом, выяснить, чувствуешь ли ты то же самое. А потом ты уехал. Просто взял и оборвал все связи со мной, — усмехается он и зачёсывает спадающие пряди волос назад. — Господи, ты взял и уехал, зная, что ты чувствуешь ко мне, — не выдерживает, сжимается весь и смотрит так, что по коже мурашки. — Уехал, даже не спросив у меня о том, что чувствую к тебе я. И Чонгук сдаётся. Падает на колени, не обращая внимания на боль в них — это сейчас ничто по сравнению с тем, что творится в груди, и молчит, передавая своим видом, как сильно он жалеет и как сильно виноват перед Тэхёном. Ему хочется кричать, но ощущение такое, что голос уже давно сорван и кроме истошной хрипоты ничего не получится. Тэхён опускается рядом с ним, стирая большими пальцами мокрые дорожки на щеках, и упирается в чужой лоб своим, прикрывая глаза и тяжело выдыхая. Он ощущает дрожь, исходящую от Чонгука, его бесполезные попытки что-то сказать, и, не выдержав, подаётся вперёд, грубо прижимаясь к чужим обветренным и в кровь искусанным губам. Этот поцелуй — исцеление, не меньше. Они забирают боль друг друга, но легче не становится. На языках ощущается привкус железа, а руки в беспорядке соединяются в замок, как бы скрепляя их души сегодня. Чонгуку не хватает воздуха, Тэхёну не хватает Чонгука. Оба сгорают прямо сейчас, пока навстречу друг другу пускают языки, сплетая их между собой. Больно до скрежета зубов, но так ощутимо дрожит всё тело, отзываясь на ласки, что никто из них не решается прерваться. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем они оба, из-за недостатка воздуха, отстраняются и безмолвно встают с грязного асфальта. — Что мы будем делать? — у Чонгука горло пересохло, в груди что-то щемит — неприятное чувство, которое не значит ничего хорошего. — Мы? — Тэхён пытается звучать отстранённо и безразлично, но у самого бомбы в груди взрываются. — Я собираюсь жениться, а ты, наверное, в штаты уедешь. От произнесённых слов что-то колит в груди, и Чонгуку хочется возразить и препятствовать. Возможно, если бы у него была сила воли и бесстрашие в крови, он бы прямо сейчас подхватил Тэхёна, купил билеты на ближайший самолёт и улетел вместе с ним в счастливое будущее. Но он просто не может сделать этого теперь. И никогда до этого не мог. — И ты должен прийти на мою свадьбу, — продолжает Тэхён, ковыряя заусенцы на больших пальцах до крови. — Ты придёшь, Чонгук. Ты должен увидеть во что сам всё превратил. И Чонгуку ведь следует согласиться? Это он виноват, это ему нести ношу их так и не состоявшихся отношений. Поверить в то, что всё это время его чувства были взаимными — сложно, принять тот факт, что он сам всё испортил — невозможно. Они не прощаются друг с другом, не останавливают друг друга и вообще кажется, что они очередные незнакомцы, которые случайно встретились на улице. Чонгук не помнит, как добирается до дома. Лицо всё горит, но вовсе не от ударов, а из-за поцелуя, который всё ещё ощущается на губах. Тело ноет, будто бы оно всё в синяках и ссадинах. А сердца, кажется, уже просто нет. Не бьётся, не пускает кровь по венам. Он так и засыпает — в грязной одежде, с не обработанными ранами и со стойким чувством того, что завтра же купит билет до Бостона и окончательно вычеркнет Тэхёна из своей жизни.***
«Я пишу это тебе в надежде на то, что ты сможешь понять меня. Я снова сбегаю, как последний трус, и если ты будешь считать меня таким, то я буду только благодарен. Ты сказал, что я должен быть на твоей свадьбе, но я просто не смогу там находиться после того, что с нами произошло. Пусть это письмо будет моей мольбой к тебе, но я прошу тебя отпустить ненависть ко мне и простить. Не ради меня, конечно, нет, я никогда не заслужу этого, а ради себя, ради твоего лучшего будущего. Честно сказать, я никогда не догадывался о твоих чувствах, даже сейчас осознавать то, что ты всё это время тоже любил меня — это что-то нереальное. Людей это должно сделать счастливым, и меня бы сделало, если бы я узнал об этом семь лет назад. Теперь мне искренне жаль, что ты полюбил такого, как я. Я всегда думал, что уничтожу того, кто обидит тебя или разобьёт сердце, а в итоге уничтожить, получается, нужно меня. Я надеюсь, что ты отпустишь или уже отпустил это чувство, потому что оно не всегда приносит счастье и не всегда его достаточно, Тэхён. Прости меня, прости, тысячу раз прости, хотя я знаю, что тебе теперь это не нужно. Я просто хочу, чтобы ты понял, насколько я раскаиваюсь и желаю твоего спокойствия. Прости за то, что не признался. Прости за то, что ты лишился лучшего друга. Прости за то, что я ничего не спрашивал о тебе. Прости, что снова сбегаю. Но ты бы смог смириться с таким? Возможно, бы и смог, ты всегда был сильным, но я слабый, поэтому уезжаю обратно в Бостон. Я хочу, чтобы ты знал, что любовь к тебе приносила не только боль. Она была тем, что помогало мне жить. Она была моим спасением, и я надеюсь, что ты поверишь мне, потому что я ни капли не преувеличиваю. Это действительно было и есть так. Мой дорогой Тэхён. Могу я назвать тебя хотя бы раз вот так? Я действительно рад сейчас, потому что ты не будешь мной. Ты обретёшь семью, о которой мечтал, ты будешь счастлив, и я уверен, что моё сердце будет спокойно, потому что будет ощущать твоё спокойствие. Кстати, ты продал ту до ужаса разъедающую глаза жёлтую машину? Я надеюсь, что нет, она олицетворяет тебя. И даже несмотря на то, каким ты стал взрослым, я всё равно буду вспоминать твои глупые большие очки, веснушки на щеках, жёлтую машину и твою квартиру, в которой едва помещались мы с тобой. Давай сохраним воспоминания о нас таким образом? Пожалуйста, это самое лучшее, что случалось в моей жизни, а ты и есть моя жизнь. Знаешь, я всё ещё ощущаю твой поцелуй на своих губах, и мне правда хочется узнать, почему я его заслужил. Пожалуйста, береги себя и будь счастлив. Чонгук.» — отправлено.***
Проходит несколько недель, а, возможно, месяцев, Чонгук просто теряется во времени и пространстве. Всё, вроде как, также. Он ходит на работу, проводит время с Юнги, встречается с друзьями в баре. Но что-то поменялось. Теперь не хочется смеяться, улыбаться или радоваться чему-то. Внутри пугающая пустота, которая не заполняется едой, алкоголем и другими людьми. Он растворяется, уменьшается с каждым днём, и кажется, что ещё чуть-чуть, и он просто исчезнет, оставляя лишь одни воспоминания. Юнги пытается поднять его на ноги. Водит повсюду, говорит не останавливаясь, лишь бы Чонгук не оставался один, лишь бы он не сталкивался со своими мыслями. Чонгук искренне благодарен, но считает это совершенно не нужным, у него больше нет слёз, больше нет боли или безысходности. Он устал от этого, а любой смысл просто исчез. Поэтому на третьей неделе пребывания в таком режиме, Чонгук просто не пускает Юнги в свою квартиру, уверяя его, что сам прекрасно справится и что переживать абсолютно не о чем. Чонгук впервые со дня приезда остаётся один на один с собой. Ничего не происходит, нет желания убить себя или убить кого-то. Нет пугающего чувства одиночества. Чонгуку просто никак. И это, наверное, лучше всего, что могло бы быть. Он включает какой-то боевик на компьютере, не вникая даже в его суть, и ест ложками мороженое, холод которого вообще не ощущается и не приносит дискомфорта. Складывается чувство, что Чонгук просто потерял все вкусовые рецепторы и чувства, но это всё полнейший бред — от неудачной любви нельзя лишиться вкуса или обоняния. Просто всё это притупляется на фоне того, что Чонгук пережил. Он слышит звук уведомления, но не обращает на него особого внимания, лишь в конце фильма, замечая красную точку во вкладке почты, он столбенеет и трясущимися руками открывает её, натыкаясь на новое письмо. От Тэхёна. Дыхание перехватывает. Пульс увеличивается в разы и становится так страшно, что Чонгук не сразу решается открыть высвечиваемое письмо. Оно короткое, но сердце моментально пропускает удар. «Чонгук, ты совершил три ошибки в своём письме. Во-первых, я никогда ненавидел тебя, что это за глупости? Во-вторых, я действительно буду счастлив, но если только ты будешь рядом со мной. И, в-третьих, не ты улетаешь в Бостон, а мы.» Чонгук не верит своим глазам, перечитывает по десять раз эти строчки и пытается найти хоть какой-то подвох. Сил больше не находится, поэтому он просто сидит и переваривает в голове пришедшее письмо. Есть вариант, что это всего лишь его воображение, и на самом деле Тэхён уже женился и даже не вспоминает о нём. Но когда он отчётливо слышит громкий для абсолютной тишины звонок в дверь, то ничуть не сомневается в том, кто там стоит. Поэтому, даже не смотря в глазок, Чонгук открывает дверь, попадая в крепкие и такие родные объятия Тэхёна. Неужели у них может быть хороший конец? Наверное, они бы назвали это просто чудом. Чудо, в которое оба беспрекословно верят.