Черное Солнце Империи

Грязный сломанный диван, разбитые окна, перевернутая мебель — вот, что первое встретило его пробуждённое сознание. Он недоуменное возразил свой взгляд на эту картину, впрочем, он довольно быстро закрыл свои глаза, от боли проснувшийся в голове. Сильно зажав очи, он проскрежетал зубами и от злобы ударил в стену. Через минуту, его голова начала немного проходить в нормальное состояние, так что он вновь решил осмотреться. Аккуратно поднявшийся, он вновь обвел взглядом всю комнату, его взгляд задержался на пальто повешенным на спинку кресла, подойдя к нему, он начал обыскивать карманы одежды, как вдруг откуда-то из внутри упал пистолет, от звука падения у него вновь проснулась дичайшая головная боль, от которой из глаз стали сочиться слезы. — Сука…ах… — Прохрипел он. Вновь открыв глаза, он медленно опустился на пол и подобрав пистолет вернулся в исходное положение. Его взгляд изучал оружие, явно необычного производства и сделанного на заказ для кого-то, но для кого? И что он вообще здесь делает? Кто он? Может здесь есть ещё кто-то или это его вещи? Но тогда, как он здесь оказался? Все эти вопросы промелькнули в его сознании, впрочем, откинув их, он вернулся к пальто, начав обшаривать одежду, в одном из карманов неожиданно столкнулся с…чем-то бумажным? Еще немного пощупав карман, он достал оттуда старую, давно потертую фотографию, в разных местах покрытой желтоватым окрасом. На ней были изображены счастливые люди, один молодой беловолосый парень с необычными глазами и две девушки по бокам рядом с ним, их взгляды были наполнены искренним счастьем и довольствием данной ситуации, казалось, что их ничего не волнует, очевидно она была сделана очень давно, до падение старого Мира в огне Мировой Войны. “ …Наташа…Оля…я вас помню, да я помню…я Иван, Россия…где же вы мои сестренки сейчас? Как вы там? Я вас предал, я как старший брат должен бы защищать вас, а я… если бы я мог вернуться во времени… “ — От этих мыслей ему стало худо, он присел на кресло и закрыл руками лицо, на ум стали приходить давно забытые воспоминания о той, былой жизни, где он был страной, пускай с сложными проблемами, пускай с отвратительной властью, но все-таки он был собой, а сейчас он кто? Колония, придаток новой Германии, рейхскомисариат? Все это, но самое главное утративший свой суверенитет, теперь он не страна и даже земли и народ Германия отнял у него. С тяжелым сердцем, он вновь и вновь предавался воспоминаниями о той, давно ушедшей жизни. Он вновь вспоминал все самые лучшие моменты бытия своего, то как он радовался, умел веселиться и улыбаться…но он осознавал, что все кончено, та жизнь покинула его навсегда, теперь он просто живой мертвец, ошибка Бога, бродящий по руинам самого себя. То, более не вернешь, ибо нет надежды под черным солнцем. Но нужно идти, Иван тяжело встал, одев пальто и убрав револьвер в внутренний карман, он побрел на выход, он не знает куда идти, он не знает зачем он вообще идет куда-то, но выбора нет, может в руинах города он что-то узнает. Осторожно выглянув из-под открытой двери, он полноценно вышел на крыльцо подъезда, в нем уже никто давно не живет, жители, что некогда здесь были либо давно мертвы, либо порабощены. Выйдя из дома, он взглядом обрел сия город, мертвый, безжизненный, сам воздух был пропитан болью и грустью, а над ухом словно кто-то тихо шептал о чем-то, но Иван силясь не мог разобрать и слова. Ступая по дороге вперед, он наготове держал оружие, он знал точно, что где-то здесь точно есть оккупанты и поэтому нужно быть готовым к пальбе. Минута, за минутой проходила покуда он брел вперед, как неожиданно он заметил чью-то маленькую фигурку, стремительно подходящей к нему, он остановился и с интересом глядел, пытаясь понять, кто к нему идет и зачем. Все больше вглядываясь он понимал, что к нему бежит мальчик, одетый в какое-то тряпье, лишь отдаленно напоминающего одежду довоенной эпохи. Наконец мальчик полноценно подошел к нему, и он мог нормально разглядеть его, чумазый и грязный, весь запотевший от бега, его милое детское личико обрамляли длинные, сальные и грязные волосы, а руки и ноги того мелко дрожали. Остановившись рядом с ним, мальчик глубоко поклонился и заговорил: — Господин, я смиренно хочу сообщить радостную новость об предстоящей казни мерзких большевиков и их приспешников сейчас. — Говорил мальчик на ломанном немецком, от которого у Ивана вновь начала просыпаться головная боль. С недоумением Иван понял, что малыш принял его за германца, от чего на душе у него стало хуже. Но новость об казни, заставила его поежиться, он знал об жестокости оккупанта, любящего учить “азиатских большевистских варваров” урокам приличия и покорности, но помимо этого в голове начало что-то пробуждаться, будто бы эти партизаны были чем-то ему знакомы…но вспомнить о них что-то большее он, как ни стараясь, не мог. Вновь обратив взгляд на мальчика, он не знал, что ему сказать, поблагодарить? Как бы повел себя настоящий немец в данной ситуации или же сбросить столь отвратительную маску и стать кем он является? Вместо этого он сказал: — Мальчик…спасибо, что сообщил, но теперь возвращайся домой, для твоих глаз — это слишком…жестоко. — Каким бы жесток этот мир не был, но даже дети имеют права на детскую жизнь, лишенной мерзости сия отвратительного мира, хотя бы на время. — Но…как же? Это же казнь мерзких приспешников советов, я не могу это пропустить, господин… — Тот смотрел на него, широко раскрытыми глазами от удивления и неловко переминался с ноги на ногу, словно готовый сорваться и побежать прочь от него…от России. Ивану стало не по себе, но все-таки взяв в себя руки, он согласился с тем, что этих партизан стоило бы увидеть, а мальчик…что ж Людвиг умел эффективно действовать с покоренными народами, к несчастью для них. — Хорошо, мальчик отведи меня к месту казни. — Тот, кажется именно этого и ждал все это время, он, ещё раз глубоко поклонившись ему, пошел к плахе видя за собой Ивана. Сам он, на протяжении времени пути, прокручивал у себя в голове думы об этих партизан, те сумели как-то просчитаться и пойматься властям, как это получилось Иван даже не представлял, по его мнению, тот кто борется за свободу своей страны, лучше умрет, но в плен не попадет, но здесь явно пошло что-то не так. Сам факт того, что немцы, партизан причисляют к большевикам, заставил Ивана испустить некое подобия смешка, от чего мальчик, идущий впереди немного удивленно посмотрел на него. Большевиков нету уже десятки лет, нет ни одного того, кто когда-то совершил революцию, все они мертвы, партизаны воюют за страну, но не за идеологию, правительство или ещё что-то такое, но германцы успешно используют народную ненависть большевикам, ради укрепления оккупационного правительства, в очередной раз он подивился уму Людвига, он помнил его ещё маленьким мальчиком, которого он мог сокрушить не раздумывая, но вместо этого решив создать добрососедские и союзнические отношения…если бы он знал, к чему это в итоге приведет, убил бы его не раздумывая, но теперь это невозможно, ибо под черным солнцем нет никакой надежды. Наконец дойдя до места назначения, бывшего театра, а ныне место казни, он обвел взглядом довольно внушительную толпу людей, которая уставилась на сцену в ожидании неизбежного. Каждый из присутствующих о чем-то тихо шептал и говорил о своем, когда на сцену вышел по-видимому высокопоставленный тевтонец, весь зал затих. — Раб всегда должен подчиняться своему господину. Эта правда была естественна для многих поколений существования наших народов, но те, кого вы увидите перед собою, они пошли против естественного порядка, они являлись почитателями мерзкой большевистской догматики, они восстали против нашего общего существования и поэтому они заслуживают наказания высшей меры. От имени нашего Фюрера, я объявляю им смерть. Выведите их. На сцену были выведена группа людей, размером пятнадцати человек, их головы не были скрыты от любопытного взора, и Иван в ужасе вспомнил их, каждого, он начал судорожно вспоминать события прошлых дней, как он вместе с ними готовился к поднятию мятежа, как он обсуждал с ними план и в итоге…они сейчас там, а он здесь, он должен был действовать сейчас! Но…вместо этого лишь смотрел на людей, они радовались этому, они скандировали немцев, проклинали проклятых большевиков, пошедших против естественного порядка…Иван не мог этому поверить, народ, что мог сейчас легко задавить кучку немцев, вооружиться и воевать за свободу Родины, этот народ приветствовал немцев, не как поработителей, но как освободителей, а партизан как поработителей, но явно не как освободителей. Группа германцев с оружием вышедших на сцену, взяв в руки автоматы, те принялись ждать приказа, партизаны лишь презренно смотрели, что на них, что на народ, один из партизан увидел Ивана, тот в начале проморгавшись, пытавшись понять, тот ли он или нет, начал кричать оскорбления в его сторону, другие партизаны, удивившись этому, но увидев Ивана, подхватили инициативу. Те посылали оскорбления, глядели на него с ненавистью даже большей нежели на немцев, Иван словно от хорошей пощечины отшатнулся и переводя взгляд то на одного то на второго начал пятиться на выход, все это ему казалось чем-то нереальным, невозможным, он не мог поверить в картину происходящего, и тем не менее все это было реальностью. — Огонь! Серии выстрелов раздались, повстанцы замертво упали и лишь их взгляд был обращен на Ивана, вопросы и ненависть читались в них. Народ под немецкий, счастливо кричал на весь театр, многие падали на колени, кто-то заливался слезами, но не грусти, а радости великой. Иван более не мог сия постыдную картину лицезреть, вышел он аккуратно дабы лишний взгляд не заметил его. Выйдя на улицу, он вздохнул тяжелый воздух, пропитанный смертью и разрушениями, день клонился к ночи, но Иван не знал, куда идти и самое главное зачем? Для него после всего смысл бытия пропал окончательно, не было более желания воевать, не хотелось и умирать, хотелось вечного покоя и умиротворения, и он вспомнил одно хорошее место, где можно все это найти. Солнце зашло за горизонт и мир погрузился во тьму, Иван, добредя до леса, устало опустился на сырую и немного промерзлую землю. Его взгляд был обращен далеко, он думал обо всем, но и не о чем, он так устал…ему нужен отдых и покой. — Я должен отдохнуть, мое житие не нужно всем, но я надеюсь, что это не продлиться вечно. Что ж Германия, я верю мы с тобой рассчитаемся позднее, но все будет потом… И Россия уснет самым крепким и стойким сном, уйдет он в безмолвное царство, ждать призыва народа русского возвращения своего, но сколько времени пройдет для этого? Годы, десятилетия, столетия, а может и никогда? Или месяцы, недели, дни? Покуда русы не возьмутся за оружия, не станут за знамя свободы, то он не вернётся никогда. Но и тевтонцы будут готовы дать отпор, защищать свое естественное право господ и русичи должны помнить, самое главное, то что отделяет их от истиной свободы. Под черным солнцем Рейха нет никакой надежды для низших рас.