Воскрешение дракона

      — Соломон! Ну пожалуйста!       Соломон Дун вздохнул и медленно отложил книгу.       — Ализ, — он поднял на нее усталые зелёные глаза. — Пойми: я отказываю, не потому что я злой или хочу помучить тебя; я отказываю, потому что мы впустую потеряем время, и ты лишь сильнее расстроишься.       — Но я очень тебя прошу! — у нее даже слезы на глаза навернулись. — Ты оживил горстку древних костей, и она стала мужчиной из плоти и крови! Неужели одно драконье яйцо…       — Давно окаменевшее, извлеченное из подземной кладки и единожды вскрытое, — Соломон покачал головой и отвернулся. — Ализ. Это заведомо гиблое дело.       — Ты сдаешься, даже не попытавшись!       Соломон вновь вздохнул и смерил ее взглядом.       — Дай мне хотя бы одну причину попытаться, — заявил он.       — Драконьи рыцари, Соломон! — Ализ сцепила пальцы — настолько ее распирало от вдохновения и восхищения. — Ты же слышал рассказ Лианны Пел Дар об ее отце и королевской гвардии. Какая это была мощь, какие подвиги они совершали! С таким чудом мы бы куда меньше боялись возвращения Арронакса!       — Так поймай виверну и оседлай ее, — Соломон фыркнул и вернулся к книге. — Вряд ли кто заметит разницу.       — Дракон и есть разница, — настаивала Ализ. — Драконы были покорны своим рыцарям и беспощадны к врагам короны. О них слагали легенды. Нет, уж извини, но для таких целей подойдет только отпрыск Беллогрима — который как раз пылится на выставке и только место занимает!       Соломон поджал губы и перевернул страницу, не обращая внимания на ее пламенные речи.       — Соломон!       Он с рыком захлопнул книгу.       — И кого ты метишь в рыцари? Себя? — с вызовом спросил он. — Я видел, как ты справляешься с рапирой. И помню, сколько раз ты заезжала ей в глаз.       — Я заплачу Лианне за тренировки.       — И погибнешь, прямо как ее отец.       — Я сооружу дракону сбрую магнитной инверсии, и она отклонит пули.       — Драконы — магические создания.       — Тогда я заплачу кому-нибудь, чтобы ее зачаровали! — Ализ возмущенно взмахнула рукой. — Главное здесь — дракон!       Соломон закрыл глаза и разгладил пальцами переносицу. После долгого и напряженного молчания он всё же опустил руку и протяжно выдохнул.       — Хорошо, — смирившись, ответил он. Просияв, Ализ раскрыла было рот, но он прервал ее: — Прежде всего нужна драконья кровь. На оживление Ториана понадобился один флакон; поскольку твой случай сложнее, я попрошу шесть. Бассейн с ней ты найдешь в разрушенном храме Муриндаля, — он раскрыл карту и указал координаты. — Нежить в нем больше не водится, но я бы рекомендовал опасаться диких обезьян. Можешь захватить своего ручного натуралиста — пусть потешит самолюбие и оживит пару скелетов для охраны. Затем — тишина. Делай, что хочешь, но добейся, чтобы в музее весь день никого не было. Меньше всего мне нужны зеваки, заглядывающие под руку. Приходи либо одна, либо в сопровождении Вирджила — если он пообещает держать нравоучения при себе. И, последнее… — Ализ подняла на него взгляд. — Свиток телепортации. Восстанавливать музей на свои средства я не намерен. Как только дракон взбесится, мы переносимся с ним в какую-нибудь глушь и забиваем до смерти. Всё ясно?       Ализ Орбан оставалось лишь кивнуть.       — Отлично. Тогда жду тебя через три дня в десять утра у входа в музей.

***

      Соломон явился ровно к десяти, ни минутой раньше или позже, с увесистым саквояжем в руке. Одет он был нарочито бедно: из-под потрепанной мантии выглядывал выцветший свитер, на коленке зияла дыра, а в ботинках, судя по их носам, пешком прошли весь континент. Привычно растрепанные темные волосы сейчас превращали его в бродягу. Он был готов гореть и не жалеть об этом. Поравнявшись с Ализ и Вирджилом, Соломон окинул взглядом кирпичное здание музея.       — Всё готово? — мрачно спросил он.       Вирджил приподнял ящик с шестью зеленоватыми флаконами, а Ализ с улыбкой взмахнула ключом.       Опустевший музей зоологии казался не унылее обычного. Массивный драконий череп скалился серыми зубами, закрывая собой другие экспонаты и редкие картины на стенах; через решетчатые окна проникал слабый свет, из-за чего вся выставка была погружена в полумрак; края пестрых ковров еще хранили пыль с ног вчерашних посетителей. Соломон направился сразу к яйцу, бледно-коричневому и треснутому у самого верха. Отцепив ограждение, он принес от стены два стула: на один сразу лег саквояж, на второй — ящик с драконьей кровью.       — Мне понадобится помощь, — сообщил он, вынимая из саквояжа футляр с инструментами и вытаскивая из крепления скальпель. — Я хочу попробовать сохранить скорлупу; мне нужно, чтобы вы держали ее, когда я попрошу.       Он говорил, не глядя на них, но Ализ и Вирджил понимали, что он обращается к ним обоим. Из кармана Соломон вытащил очки в толстой оправе и окончательно превратился в совершенно незнакомого им человека. Откинув полы мантии и положив на ковер раскрытый футляр, Соломон присел на корточки перед яйцом и, придерживая скорлупу, поддел скальпелем трещину. Аккуратно разрезая засохший клей, он обошел экспонат кругом и пошевелил рукой — скорлупа слегка приподнялась.       — Снимаем, — объявил он. Когда они, с величайшей осторожностью отцепив нижнюю часть скорлупы от нижней, обнажили внутренность яйца, то обнаружили лишь окаменевшее бурое месиво.       Соломон протяжно выдохнул, но жаловаться не стал.       — Давайте первую порцию, — сказал он, протягивая руку, и Ализ с готовностью вложила в нее откупоренный флакон. На смену скальпелю Соломон вынул хирургическую лопатку; от драконьей крови месиво понемногу размягчалось, и он приминал ее, чтобы кровь попала дальше. Цыкнув, он нагнулся и вытащил зонд, но и с ним не достиг особых успехов: в месиве разве что начала просматриваться драконья голова.       — А… вбрызнуть в него не получится? — шепотом поинтересовалась Ализ.       — Сначала надо полностью освободить голову, — он отдал ей зонд и вытащил долото. С трудом отчистив ноздри и пасть, он набрал в шприц остатки крови из флакона и ввел ее в щель между зубами.       В глубине яйца что-то зашуршало. Приложив палец к губам, Соломон присел и прижался ухом к скорлупе. Резко выпрямившись, он всунул шприц Вирджилу в руки и выхватил из футляра распатор.       — Вводи ему весь второй флакон, — скомандовал он. — Может понадобиться и третий. Скажешь, когда закончишь. И еще кое-что…       Взяв чистый шприц, Соломон в мгновение ока перехватил Ализ за руку, сделал ей надрез на пальце и набрал немного ее крови.       — Эй!       — Ты же хочешь, чтобы он тебя слушался, — спокойно заявил Соломон, вливая ее кровь в зубы дракону. — Обычно это так делается.       Не дожидаясь, когда Ализ по привычке сунет палец в рот, Вирджил прошептал заклинание и остановил кровь, а Соломон принялся шкрябать размягчающееся месиво, отталкивая его от дракона. В глубине яйца что-то засветилось оранжево-золотым, и Ализ, позабыв все обиды, схватила третий флакон и с разрешения Соломона влила его в образовавшуюся прореху.       Яйцо ощутимо затрясло.       — Соломон! — с опаской крикнул Вирджил, протягивая ему пустой шприц. — Еще вводить? Может, уже…       Раздался треск. По скорлупе пошла новая трещина — куда более глубокая и грубая, чем оставили ученые при вскрытии. Послышался тихий, будто бы плачущий писк.       — Сработало! — радостно взвизгнула Ализ.       Похватав инструменты, Соломон отпрыгнул за стулья и окружил себя защитным барьером. Вирджилу не оставалось ничего другого, кроме как схватить восторженную Ализ за талию и оттащить ее в укрытие. Трещина начала расходиться; яйцо повалилось на бок и зашаталось во все стороны. Вскоре показалось нечто золотистое и чешуйчатое; наружу вылезли две длинные когтистые лапы, которые толкались и пинались, словно пытаясь стащить с себя скорлупу. Ализ было рыпнулась на помощь, но Соломон прикрикнул, и она осталась на месте.       Наконец, дракон выполз на свет. Он был мокрым от крови, тощим и откровенно жалким; едва упав на ковер, он зашелся слабым, захлебывающимся писком. Дракон слепо мотал головой, будто пытаясь найти тепло или питье; на пару мгновений он замирал и успокаивался — а потом вновь поднимал писк и пытался подняться на разъезжающихся лапах.       Лишь в этот момент стало заметно нечто странное. И Соломону, и Ализ с Вирджилом в их странствиях доводилось сталкиваться и с вивернами, и с мелкими ящерами, и даже с остатками драконьего выводка — но никогда, никогда еще они не видели чего-то настолько… человеческого. Да, у него были крылья, мощные лапы и короткие рога — но при этом телосложение, голова, лицо… Прежде всего, у него было лицо. И это вызывало немало вопросов.       Внезапно дракон задрожал всем телом и закашлялся. Запутавшись в крыльях и ногах, он перевалился на другой бок и впервые увидел череп своего отца — такой исполинский в сравнении с ним.       Он закричал так, что на миг оглохли все.       Едва шок прошел, Соломон крикнул:       — Ализ! Свиток! — раздалось шипение электричества, и дракона придавило к земле. — Переноси нас, пока я его держу!       Это заклинание ему пришлось применять не единожды: даже оказавшись в бассейне с кровью дракон не мог прийти в себя от ужаса. Соломон применял на него заклинания очарования и оглушения, затем — истощения воли и укрощения зверя, но никак не мог добиться нужного эффекта. Существо, размерами не превышавшее среднего подростка, впитывало магию, как губка; то, что подавляло у обычных противников даже мысли о сопротивлении, усмиряло дракона от силы на полчаса. О его убийстве уже не шло и речи: измотанный, взмокший и с трудом колдующий Соломон скорее бы сам отправился к праотцам, чем нашел заклинание, которое бы пробило эту золотую чешую.       Он маялся с ним семь дней и шесть ночей. Дракон пил кровь из неиссякаемого бассейна и грыз угли из костров, которые разводил Соломон в старинных очагах. Кровь делала его крепче, живее — можно сказать, спокойнее: на исходе второго дня он прекратил пищать, а к началу четвертого научился порыкивать, подражая выкрикам Соломона. Чем больше крови он пил, тем больше человеческого проявлялось в его облике. Абсурд, казалось бы — но когда к шестому дню на макушке дракона появились волосы, Соломон и сам в это уверовал. Форма лица, ушей, глаз… Не будь золотой чешуи, не будь рыжих кожистых крыльев за спиной и острых рогов над надбровными дугами — и он сошел бы за полуэльфа.       Должно быть, так подействовала кровь Ализ. В своем желании привязать к ней дракона он изменил саму его суть, обманул науку, создал помесь, гибрида, полукровку… и теперь должен был придумать, как с ним поступить.       Сидя в разрушенном наземном ярусе храма, Соломон устало тер лицо руками и сетовал на судьбу. Юноша-полудракон лежал у него в ногах, пытаясь разгрызть отколовшийся от стены камень; лучи закатного солнца переливались на его золотой чешуе, делая ее поистине ослепительной. Он не дышал огнем, не пытался никого сожрать и не проявлял интереса к полетам. Он был… примерен. Как собака.       Чего и желала Ализ Орбан.       Протяжно вздохнув, Соломон уткнулся носом в коленки. Всё вышло почти что идеально. Дракон оживлен, дракон усмирен, дракон подготовлен к службе — но отчего же так неспокойно? А должен ли он радоваться? Что вообще он должен испытывать? Соломону плохо давались эмоции, как и всем Дунам: их род издревле наводил порчу и оживлял мертвецов, а какие к этому чувства?       — Мам.       Соломон удивленно вскинул голову. Полудракон стоял перед ним на коленях, протягивая покусанный булыжник. Пару раз моргнув, он спросил:       — Это ты мне?       — Мам, — кивнул полудракон и вновь протянул ему камень. Соломон смущенно поморщился и провел по булыжнику двумя пальцами, рассекая его напополам. Полудракон тотчас оживился и одарил его счастливой улыбкой. Запихнув одну половину в рот, он предложил вторую Соломону. — Мам?       Соломон нахмурился и отодвинул его руку.       — Я тебе не мама, — сухо сказал он. — И я не ем камни.       — Мам? — промычал полудракон, указывая на себя пальцем.       — И ты тоже не мама. Ты…       Внезапно у Соломона что-то вспыхнуло перед глазами. Обычно такое называют предзнаменованием или же шестым чувством, тем необъяснимым, что в редкие мгновения подсказывает верный путь или уводит прочь от беды. Он смотрел в ярко-зеленые глаза полудракона, такие необъяснимо человеческие, несмотря на вертикальные зрачки и лишенные ресниц веки, и понимал, что вся эта затея, все труды и долгие дни — все они были не случайны.       Он улыбнулся и протянул существу руку.       — Ты — Дункан.