ID работы: 10315997

Белый

Смешанная
G
Завершён
20
Размер:
4 страницы, 1 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Поделиться:
Награды от читателей:
20 Нравится 3 Отзывы 1 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Примечания:
Кухня была белая. Отвратительно белая. Аккуратные белые столешницы с оббитыми краями, прозрачные белые занавески на окне, лоскуты вздувшейся краски на подоконнике, минимум баночек на полках, белые стены – чем их только выбеливали? Двумя акцентами – тёмные стулья и массивная коробка плиты с духовкой. Какие-то спартанские условия, в которых далеко не каждый выживет. Под плинтусами наверняка эшелоны мёртвых мух и тараканов, лежат штабелями, нарастая под обоями на голый бетон. От стен несло холодом и могильной жутью, безликий белый давил со всех сторон; пахло немым утренним воздухом, спёртым жаром солнца и голыми проводами, торчащими из-за нижнего ящика; наверняка там лежали кастрюли. Роза ненавидел белый. А в квартире Шершняги кухня была белая. Отвратительно белая. Белый – цвет смерти. Роза вычитал это в какой-то умной книжке, которая случайно попалась ему под руку пару дней назад. Осмысливая прочитанное, затыкая кричащие в голове образы и совершенно ненужные ассоциации, Роза рассматривал этот выскобленный склеп. Белый застилал глаза. Роза никогда не любил белый. Белый – это холод, это лёд, раскатанный по коже тонким липким слоем, это сладость вымоченной дождём липы. Но, признаться, вымоченную дождём липу Роза до боли любил – её запах часто доносило в окна их квартиры, особенно после сильных дождей. Стоило закрыть глаза, и ты уже не был здесь. Розе снился бешеный шёлк рек, апельсиновые сады и холодное, безбрежное море. Розе снились всколохи сладких яблок, скрипучий мартовский снег и влажные отблики в глазах напротив. Хотелось спросить «так куда же мы плывём?», только он знал, что не получит ответа, потому что его лодка уже давно была пуста, и некому будет ухватить его за руку, когда его снова потянет на дно. Хотелось спросить не только «куда?», но Роза ясно чувствовал – белый съест любой звук. Потому что белый есть о смерти. Встретили его бело – то есть холодно. Проводили до кухни, по пути нехотя кивнув на дверь в ванную – «не заблудись». Роза передёрнул плечами. «Ты не вовремя. Мы уходим». Его явно никогда тут не ждали. Места здесь ему не было. В прихожей остроносые казаки ютились рядом с шеренгой ботильонов, и ставить рядом свои берцы показалось Розе актом вандализма – в идеально белую кухню он прошёл прямо в обуви. – Роза? Роза с трудом оторвал взгляд от уродливых лоскутов вздувшейся на подоконнике краски. Отмер. Почти так же, как и мёртвые тараканы за плинтусом – может, это мысли заполошно забились, заскреблись в голове, а вовсе не мёртвые тараканы. В глаза сверкнуло огнём. По белым стенам кухни Шершянга был как росчерк крови. Слишком живой среди всей этой статичной мертвенной бледности. Слишком алел кровью. Яркий тёмный рыжий бронзой слепил глаза. Белый на кухне выкрутил яркость на минимум – в стакане с бурей наступил штиль. – Шершняга. Белый выкрутил на минимум не только яркость – он на минимум выкрутил ещё и слова. В стакане с бурей был штиль, но море начало расступаться. Солёной водой омыло носы берцев, ударило в белые стены и спутало бронзу. Мёртвые тараканы под плинтусом заскреблись – а может, Розе показалось. – Надо поговорить. Шершняга никогда не был открытой книгой. Да и книгой он не был, максимум – смятой брошюрой, которую поглубже заталкивали в карман и про которую забывали на несколько месяцев. Роза знал его наизусть, наперечёт, от конца и до края, но в последнее время ему казалось, что он разучился читать. А может, и не умел вовсе никогда. Письмена вымерших народов не хотели поддаваться Розе, повелителю буйных вод – тех самых, которые сейчас вылизывали носы его берцев. Шершняга заправил отросшие волосы за уши – полыхнуло свинцом и пламенем. Роза хотел верить, что всё-таки он умел читать. – Шершняга, блин, разговор есть. Серьёзный. Поднятые окуляры вспыхнули омутами без дна. Шершнягу белый почему-то не трогал. Он так и оставался кровяным пятном в этом выскобленном вымершем склепе. Как только он не промёрз насквозь в этой пустоши? Роза замялся. В серьёзные разговоры он не умел, но сейчас нестерпимо хотелось научиться – слова сминали, закупоривали, окольцовывали глотку. В соседней комнате намеренно громко копошились и чем-то стучали. Штиль растаял на потолке – угасли слова, растворились в белой мути, которая стянула потолок в точку. Точка собралась капелькой и упала прямо в солёные воды. Роза перевёл взгляд на покатые плечи. Вдруг резко вывернуло наизнанку – рёбра раскрылись и по развороченной грудине потекло липким чернильным концентратом его сердца. Чтобы окончательно не растерять себя на этом белом безликом пустыре, Роза уцепился взглядом за мягкие кольца рыжих волос. Шершняга нахмурился и подошёл поближе. – Роз, ты чего? – Шершняг, я давно хотел сказать, что… давно надо было, – Роза отзеркалил его движение. Невпопад махнул рукой. – Роз, подожди, – Шершянга обернулся на звук голоса из соседней комнаты. Улыбнулся и кивнул. Роза будто выловил двадцать пятый кадр – мягкая рыжая волна. – Роз, это срочно? М-может потом? А то меня Роза ждёт. Расступившееся было море сомкнулось кривой хваткой, вжало прямо в пол посреди белой кухни. Роза замялся и снова невольно отзеркалил движение – отвёл волосы от лица. Рёбра сомкнулись с хрустящим сочным клацаньем, по груди поползли черви белых нитей – зашивали. Шершняга не был ни книгой, ни брошюрой, но оказался тем, что Роза так и не смог понять. Кольнула ржавая мысль, что всё-таки Шершняга поступил правильно. Роза ненавидел белый, но до боли любил рыжий. – Да без проблем, Шершянг! Удачи вам на этом вашем, блин, свидании! Или чё вы там, куда вы там… – Спасибо, Роз, – благодарная и искренняя улыбка обожгла совсем немного. Роза захлопнул дверь – окончательный знаменатель. Звук щёлкнувшего замка подпалил первый мост. Роза надрывно выдохнул. Он бездумно смотрел на разрисованную стену в подъезде. Цветные кольца граффити смыкались с глупыми надписями, перекрывали старые борозды от перочинных ножей, и казалось совершенной глупостью существование и этих цветных колец, и глупых надписей, и подъезда, и болезненно любимого рыжего, и всего в общем и целом. Роза опустил голову, пнул кусочек штукатурки. Надо же, и здесь потолки белые. Как же он ненавидел белый. Сильнее белого он ненавидел разве что себя. В голове эхом отдавались чужие брошенные из-за плеча слова: «Иди отсюда. Переболит и перестанет». Тогда на него глянули свысока, будто знали его маленький секрет, ему презрительно скривили губы – вишнёвый блеск для губ фонил белым. Роза знал, что Шершняга ненавидел вишню. Хотя с тех пор, как Роза последний раз читал его прошла почти вечность, и то, что он не любил вишню могло оказаться плодом розиной больной фантазии. Когда ты слеп к другим, то порой твой мозг генерирует обманчивые образы – складывая их под веки непреложной истиной. «Переболит и перестанет». Ну да, подумал Роза, заворачивая за угол. В голове остался неприятный белёсый осадок, будто от цементной крошки, и вернуться домой – как из склепа вынырнуть в цветущий сад. Размышляя обо всём, Роза пришёл к выводу, что он всё сделал правильно. Они оба были слепы. Шершянга был слеп к Розе, а тот был слеп для него. Слишком просто, чтобы было так больно, и слишком сложно, чтобы хоть кто-то заметил. Роза огляделся – белый больше не давил и не наваливался на грудь, подминая под себя. Любить – это наделять человека силой, способной низвергнуть, уничтожить, разбить тебя, зная, что он никогда этого не сделает. Роза не жалел о том, что позволил ему себя размыть, стереть, вычеркнуть из жизни. Ничего, Роза и не такие вещи видел, и не такое с ним случалось. Переживёт. Роза зажмурился – призрачное ощущение белого всё ещё слепило глаза. Теперь ему придётся подбирать обваливающиеся скорлупки своей пошатанной, невзаимной и болезненной... привязанности. В конце концов, всё не так уж и страшно: Роза всё равно был настолько слеп для него, что в один момент перестал различать себя. А момент, когда чужое счастье стало важнее своего собственного Роза безбожно проморгал. Белый – это цвет смерти. Белый – это цвет мёртвых тараканов, вишнёвого блеска для губ, неровных швов по грудине и невзаимной любви. В квартире Шершняги кухня была белая. Отвратительно белая. Роза ненавидел белый, но рыжий – любил. Отпускать тяжело, но Роза привык жертвовать собой. Ради него – уж точно.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.