firework

      Я никогда не видел Хаджиме. Признаться честно, на каждый праздник я загадываю увидеть его, но пока довольствуюсь фантазиями.       Сколько я себя помню, Хината всегда был рядом, с самого детства. С ним я научился грамотно разговаривать и пользоваться всеми амунициями, необходимыми для людей со слепотой.       Слепота у меня не с самого рождения, нет. Дело в том, что мой талант — абсолютное везение, строится на череде удач и неудач. Допустим, меня собьет машина, но я не поврежу ни единой косточки, так еще и найду выигрышный лотерейный билет на огромную сумму.       И вот, однажды, когда я пришел домой, моя мама кипятила чайник. Я подошел к ней со спины, крепко обнял, но она, испугавшись, плеснула на мое лицо немного кипятка, а весь удар пришелся по глазам. К счастью, сработала и обратная сторона монеты — ожоги сошли на нет, и эстетически операция прошла успешно, но зрение оказалось потеряно.       Мама все время проводила со мной, бесконечно просила прощения и очень много баловала. Наверное, за моими глазами произошло много всего неприличного, чего мне знать не следует. Но зато благодаря этому я вырос абсолютно невинным и добрым, как подобает настоящему человеку.       Хаджиме всегда заступается за меня в академии и за ее стенами. Он считает, что моя инвалидность — не приговор, и я имею право жить беззаботно и счастливо, как все наши одноклассники. Но, к сожалению, все, кроме него, даже я, понимаем, что это абсолютный бред.       Я не могу работать, я не могу получить полноценное образование, я не могу жить самостоятельно, без помощи и присмотра. Но Хаджиме говорит, что находит это довольно милым.

Он сказал, что я похож на беззащитного новорожденного котенка, делающего первые нелепые шажки.

Я думаю, что больше похож на тяжелое бремя, которое вынуждены нести мои родные.

      Но, в конце концов, я не теряю надежды. Каждый день, когда я встаю с постели, я полон пьянящей меня надежды. Я успел приловчиться самостоятельно принимать душ, наводить марафет, стирать вещи и, в общем-то, восполнять базовые человеческие потребности.       Каждое утро из дома меня выводит Хаджиме. Он берет меня за руку, рассказывает о произошедшем за ночь и ведет в академию. Вечера мы зачастую проводим вместе, в основном Хината читает мне что-то. Я понимаю, что у него есть личная жизнь, поэтому спокойно реагирую на то, что он часто пропадает с друзьями. Но в то время, которое мы проводим поразень, я обычно сплю.

Как жалко признавать то, что моя жизнь крутится вокруг Хаджиме.

Я такой мусор, просто обуза…

Хотя, не сказать, что Хаджиме против.

      А потом… Умерла мама. Я очень много грустил, скучая по ее нежным прикосновениям. Мама пахла лавандой, поэтому после ее смерти я попросил Хаджиме купить лавандовые духи, благовония, шампуни, гели и просто все, что как-либо связано с лавандой.        Все в доме пахло мамой. Хаджиме тщательно следил за руками и постоянно мазал их кремом, чтобы они были такими же мягкими, как у мамы. Иным языком — я даже не пытался смириться и отпустить ее, из-за чего впал в депрессию.       Я неделями не выходил из комнаты, не ел, почти не общался с Хаджиме, все время спал и стал гораздо реже мыться. Единственное, что я позволял себе — проветривать комнату. Но… Одиночество начало сводить с ума.       Мне все время казалось, что за мной следят, что мне хотят навредить, а рядом никого. Отец бросил меня, когда мне было пять месяцев, и в этом доме я был совсем один. Родные не захотели навещать меня, а Хаджиме я не впускал.

Я не хотел, чтобы он видел меня таким.

      Однажды, когда я принимал душ, ему удалось взломать дверной замок и войти внутрь. Когда я вышел из ванной, он, наверное, сидел на кровати и молчал, пока я не закончил переодеваться. Единственной его реакцией было: «Боже, Нагито… Ты так похудел…»       Я рассказал ему все, что со мной происходило. Он крепко обнимал меня минут пять, а когда отстранился, пообещал, что больше не оставит одного.

И он сдержал обещание.

      В тот же день Хаджиме переехал ко мне, поселился в одной комнате, и мы сблизились настолько, что даже спали в одной кровати. Он читал мне чаще, включал нашу любимую музыку и каждый день с неописуемым энтузиазмом рассказывал все то, что произошло за время моей депрессии.

И… Потом мы оба сошлись на том, что влюблены.

Встречаться с инвалидом, наверное, чертовски унизительно…

      Он познакомил меня со своими друзьями. Они сказали, что я им понравился, а я отметил, что у них очень приятные голоса и запах. Чиаки Нанами и Казуичи Сода, причем оба абсолютные.

Я поразился тому, что Хаджиме не постеснялся меня…

      Хината сводил меня в дорогой ресторан, научил вязать обыкновенный шарф-прямоугольник, пытался готовить со мной и каждый раз уверял, что все в порядке.

Но я слышал его недовольные вздохи и раздраженные махи руками.

Разумеется, делать что-то с инвалидом — тот еще пердимонокль…

— Эй, Нагито, — хриплым эхом раздался голос из угла комнаты. Нагито приподнялся, направив голову в сторону источника звука. — Я, наверное, отлучусь на какое-то время. Но ты не волнуйся, Чиаки и Сода присмотрят за тобой, мы договорились. Хорошо?

Все-таки Хаджиме не вытерпел отношений с калекой…

Я и не знал, что любовь так скоротечна.

      Счастливчик грустно улыбнулся, не решившись сказать что-то против. Тогда Хината присел на корточки и поцеловал партнера в запястье, осторожно отстранившись. Наверное, он улыбнулся бы сейчас, чтобы успокоить Нагито. Но, к сожалению, они могут позволить себе только прикосновения. — А куда? — М… У меня есть дела. Но когда я приду, то сделаю тебе незабываемый подарок, солнце. — Тогда я должен дать тебе что-то взамен? — юноша вопрошающе наклонил голову в бок, потянув к шатену руки. — Разумеется, быть умницей. Казуичи поучит тебя математике, а Чиаки почитает на ночь. Поверь, им не затруднительно, ведь… — Счастливчик крепко обнимает руку парня, на что шатен печально вздыхает. — …ведь ты им понравился. — И они мне… — До встречи, солнышко.       И он ушел, захлопнув дверь. Потом пришли Чиаки и Казуичи, которые действительно все свободное время сидели со мной. Я успел привыкнуть к ним, даже полюбить и привязаться, но мне жутко не хватало крепких объятий Хаджиме…       Проходит неделя, может немного больше. Чиаки, зевая, бубнит, что он скоро будет и все в порядке, а Сода, явно скрывая что-то, вечно жмется и уходит от ответа. Была бы возможность, Нагито придушил бы его своими руками, но, к сожалению, в реальности даже шею не найдет, если сам механик того не захочет.       Месяц. Нагито звонят из больницы и сообщают, что нашелся врач, который готов пересадить ему чужие глаза. И, как сказал мужчина, если операция будет проведена успешно, то к Комаэде вернется зрение.

Надежда всегда сияет ярче в сердцах отчаявшихся.

И надежда Нагито блистала настолько ярко, что ослепила бы даже Солнце.

      Все предоперационное время юноша провел с друзьями. По крайней мере друзья — это те, кого он слышал. Но за пятнадцать минут до того, как ему ввели общий наркоз, в палату вошел пятый человек, севший напротив койки. — Привет, Нагито, — голос принадлежит Хаджиме. Теплый, родной и успокаивающий, унявший дрожь в ногах.

У меня тогда... Внутри что-то перещелкнуло.

      На мгновение мне стало уютно, будто чтение книги поздним вечером напротив весело трескающегося камина. Голос Хаджиме сладкий и желанный, словно карамель. К тому же... Родной. С ним мне безопасно.       Но... Вот ведь не задача. Основной мотив на операцию то, что мне нечего терять. Было нечего. Я думал, что Хината не вернется.

А если исход будет летальным? Переживет ли он…?

      Когда он заговорил, посторонний шум сошел на нет. Кажется все, кто прежде сидел рядом, вышли из палаты. Даже безумно соскучившиеся по другу Сода и Чиаки, которые не видели его около месяца…

Подозрительно…

— Хаджиме! — радостно вскрикнул Комаэда, заключив парня в крепкие объятия. — Ты надел парик? Кажется, твои волосы были короче… — Да, это парик, я работаю аниматором, — Камукура глубоко вздохнул. — Боишься? — Операции? Немного… И вообще, почему ты так невозмутим? Тебя не было почти месяц! Я думал, ты уйдешь на час или… — Главное — помни, что когда ты проснешься, я буду здесь. — И я увижу тебя… — юноша лучезарно улыбнулся, совсем позабыв о том, о чем говорил раннее. Как рассеянно. — А я увижу твой взгляд. — Чужими глазами… — грустно пробубнил Комаэда. — Взгляд — это то, что строится на твоем прошлом, на твоих воспоминаниях, на твоем мышлении и личности, и у каждого он индивидуален. И я говорю не о разрезе глаз, солнце. Даже если в твоих глазницах будут чужие глаза, взгляд все равно останется только твоим. Абсолютный призадумался, — Ты ведь… Никогда не видел мои настоящие глаза, да? Только на детских фото… Но ты мой самый близкий человек, ты имеешь право… — Хорошо, — Хината пересел на койку, — Я понял. — Обещаешь не визжать от страха? — Разумеется.       Комаэда, наклонив голову вперед, летящим движением стянул запутавшуюся в кучерявых волосах черную плотную повязку. Он положил ткань рядом с собой и устремил взгляд жемчужно-белых словно первый снег, глаз. Наверное, это выглядело бы немного жутко, не будь его ресницы седыми. Хината заботливо прикрыл веки парня пальцами и поцеловал каждое, улыбнувшись.

Тогда я... Впервые снял повязку перед кем-то, кроме врачей.

      Нагито хотел что-то сказать, но его тут же увезли медсестры. Всю дорогу от палаты до операционной он махал друзьям руками и кричал слепые оптимистичные фразы, вроде «Все будет хорошо», «Мы обязательно справимся».       Восемнадцать часов операции. Медперсонал валится на ноги от усталости, а хирург кричит победный зов санитаров прежде, чем самому рухнуть на пол. Честно говоря, явление обыденное, потому санитары без особой реакции увезли каталку из операционной.       Еще день он провел без сознания, пока его друзья гадали над успешностью операции. Они всячески ухаживали за юношей, пытались кормить и даже читали счастливчику любимые сказки, чтобы сон был слаще. И ведь… Действительно, однажды он даже улыбнулся.

А снилось ему что-то нереальное.

      Каждый раз, когда Нагито беседует с кем-то, он, разумеется, представляет образ собеседника в голове. И эти двадцать пять часов, что Комаэда провел в глубоком дреме, он тщательно продумывал образы друзей.       У Чиаки нежный голос. Наверное, она одевается во что-то милое, но в то же время удобное, что свойственно для девушки геймера. Нанами он представляет с мягкими чертами, не активной мимикой и каштановыми волосами.       Фуюхико. У него довольно грубый голос и смелая манера общения, а пахнет дорогим табаком. Комаэда представляет его кем-то высоким, брутальным и строгим. А так как он якудза, стиль, наверное, похож на мафию. И черные, как уголь, волосы.       Сода… Казуичи словно открытая книга: он жизнерадостный и активный, но в то же время может быть умным и рассудительным. Ему характерны средний рост, фриковатая внешность и униформа механика. Так как он немного неряшлив, его одежда наверняка испачкана машинным маслом.       Цумики Микан, абсолютная медсестра, которая ухаживает за ним даже после операции. Она довольно застенчива и немного безумна. Наверное, девушка обладает пышными формами, раз ставит такой уклон на сексуальных фетишах. Вероятно, до нее домогались и это ее травмировало. Наверное, она носит модифицированную униформу медсестры. И, как она говорила, ей резали волосы, когда издевались. Значит, прическа у нее не айс, а волосы предположительно рыжие.       Хаджиме… Хаджиме шатен, это Нагито узнал по многочисленным вопросам, заданным парню, чтобы иметь более точное визуальное представление. Прическа у него довольно короткая и взъерошенная, он на голову выше Нагито и в одежде предпочитает рубашки с брюками. Хотя, на последней встрече был в костюме… И с волосами где-то по пояс…       У Хаджиме превосходная мягкая кожа без единого прыщика. Он тщательно следит за гигиеной и качеством одежды, чтобы Нагито было приятно общаться с ним, трогать его и чувствовать запах.

Надеюсь, я не окажусь разочарован, когда увижу мир новыми глазами.

      Спустя неделю отеки с глаз спали, и Нагито пошел на выписку, но ему запрещалось напрягать глаза, например, открывать их, чтобы они прижились. Хаджиме сказал, что ему позволят сделать это, когда придет инструктор, который будет заниматься с ним гимнастикой для глаз.

Но ведь курс реабилитации закончен.

       Юноша краем одеяла вытер образовавшийся слой налета на ресницах и помассировал веки. Нагито щурится от яркого света, прикрывает лицо ладонями и некоторое время смотрит красную темноту, постепенно привыкая к цветовым палитрам и свету.       Когда удается привыкнуть, он убирает ладони, и… Черт, какой же мир цветной!       Шкафы, койки, столы, стулья, узорчатые одеяла, цвета, мандарины на столе. Все это такое новое, такое сочное. Юноша взял в руку ярко-оранжевый мандарин, прислонил его к носу и полной грудью вдохнул запах цитруса, улыбнувшись его насыщенности. — Я и забыл, что мандарины такие яркие…       В палату вошел длинноволосый мрачный парень, бросивший осуждающий взгляд на пациента. Судя по белоснежному халату и бейджику на нем, он хирург.       Манерный утонченный высокий юноша, обладающий отменным чувством вкуса и ухоженной приятной внешностью. Однако, отнюдь не приветливый, немилосердно фамильярный, что аж уселся на больничный стол прямо напротив пациента. — Ка-му-ку-ра И-зу-ру, — по слогам пробубнил Нагито, всматриваясь в слова на бейджике. Камукура кивнул, присев на койку, а Комаэда приветливо улыбнулся первой душе, которую увидел, — здравствуйте, Изуру. Врач кладет руку на кучерявую макушку и спокойно кивает, — как ты себя чувствуешь, солнце?       Голос Хаджиме. Этот голос принадлежит Хаджиме. Но разве он не выглядит иначе? Его глаза зеленые, а не красные, а волосы гораздо короче и черствее.

Или это его брат близнец…?

      Нет, я определенно представлял его иначе, и Хаджиме определенно выглядит иначе. Его голос теплый, родной, а этот парень выглядит довольно подозрительно и угрожающе… И вообще, интонация совершенно иная.

Или… Хаджиме все это время просто притворялся заботливым пай мальчиком?

У него красные глаза, это неестественный цвет. Значит, он носит линзы? И, может быть, его волосы — парик? Он просто пугает? Да, это шутка.

Но черт, он просто неприлично красив…

Камукура усмехнулся, — в шоке, да? — Мгм… — Позволь объяснить, солнце. Видишь странный шрам на моем лбу? — блондин кивнул, тогда Камукура продолжил, — он остался после нейрохирургической операции. Дело в том, что я был учеником резервного курса, но благодаря этой операции стал обладателем нескольких абсолютных талантов, в том числе и абсолютного хирурга. — Зачем? Я не слышал, что бы эти операции практиковались, это было опасно. — Даже несмотря на то, что я был резервником? Комаэда недовольно вздохнул, — продолжай. — Все это было ради тебя, Нагито. Я мечтал сделать тебя зрячим, мечтал, чтобы ты увидел простые вещи, которые мы видим ежедневно. Хочу, чтобы ты радовался не только аппетитному запаху пищи, но и ее виду. Я хочу, чтобы ты жил полноценно, как заслуживаешь.

Ради меня…?

Если бы я остался слеп, но не терпел одиночества весь этот месяц, я был бы по прежнему счастлив. Нет, я рад, что снова вижу... Почему ты не предупредил? Это эмоциональные качели? Ты манипулятор?

...Я скучал, Хаджиме.

— Боже, я… — блондин потянулся поцеловать парня, но осознав кое-что, недоверчиво отодвинулся — …тогда чьи глаза мне пересадили? — Джунко Эношима. Кхм… Неважно, Нагито. Завтра будет фестиваль фейерверков. Я понимаю, что это может быть немного шокирующе для твоего зрения и психики, поэтому часть с салютами посмотрим дома через окно. Комаэда послушно кивнул, — спасибо, Хаджиме.

***

      Я надел свои лучшие вещи, чтобы не разочаровать Хаджиме. По крайней мере, они показались мне наиболее привлекательными и подходящими под мероприятие. Хаджиме сказал, что я выгляжу неплохо. Учитывая его скудный эмоциональный диапазон в плане комплиментов, это рекорд, причем максимальный.       Сам Хината надел то же, что и обычно — классический брючный костюм. Хаджиме говорит, что он довольно дорогой, поэтому несмотря на минимализм, выглядит роскошнее всех в Японии. — Готов? — Камукура выскочил за порог дома, на несколько секунд замерев в ожидании Нагито. Когда Комаэда успешно преодолел преддверие, темноволосый быстро закрыл дверь и отправился в сторону ярмарки.

Оттуда исходит много шума…

      Когда мимо пары промелькнула палатка со сладким рисом и тайяки, Нагито, не удержавшись, приостановился. Юноша восхищенно рассматривает стойку с угощениями, поражаясь причудливой форме вафельного печенья.

Печенье в виде рыбы? Или... У него рыбная начинка?

Изуру, заметив голод во взгляде Комаэды, самодовольно усмехнулся, — Приятно пахнет, да? — Мгм, — кивнул блондин. — Ты голоден? — Камукура потянулся за кошельком, но не успел он завершить маневр, как его партнер умчался прочь.       Наконец, из-за холма выглянули крыши разноцветных ширм, стиль — традиционный японский. Каждый предмет в парке расположен симметрично относительно оси.       Улицы парка устланы кустарниками и деревьями, посаженными в соответствии с геометрическими формами. Японцы любят цветы, поэтому по всей территории парка располагаются клумбы с различными видами цветов: великое множество роз разных цветов и видов, хризантем и тюльпанов. Группы растений образуют ковры, имеющие цветочный орнамент.        Домики продавцов украшены светящимися фонарями, которые паутинкой сплетаются между собой, озаряя приятным теплым светом всю торговую площадь. Между симметричных однотипных построений, в которых Нагито уже подметил что-то вкусное, выглядывают необычные сооружения. Они большие, причудливой формы, очень яркие и на них есть бусы, которые ярко светятся. У этих сооружений треугольная крыша и зеленый шар на самом верху.       Какое все… Большое. Настолько грандиозное, что аж дух захватывает!

А Хината остается непоколебим и хладнокровен...

      Синнэнкай — это японская традиция, когда знакомые собираются в ресторане или идзакая и празднуют наступление нового года. Камукура, решивший провести синнэнкай с Нагито, привел юношу в открытое кафе, окруженное фонарями и разноцветными гирляндами.       Радостный счастливчик присел за коралловый столик, защищенный прочным целлофаном от непогоды, ветров и холода. Пока юноша любовался мерцающими огоньками, Камукура успел сделать заказ.       Спустя тридцать минут к столику подошла официантка, переставившая с подноса внушительное количество еды. Нагито перевел восторженный взгляд на блюда, с диким интересом и голодной слюной рассматривая каждое из них. Изуру, заметив энтузиазм парня, очарованно улыбнулся. — Что это? — взгляд блондина остановился на чашке с кацудоном. — Это жареная свиная котлета, яйца и рис, — абсолютный вздохнул. — На самом деле, я часто готовил тебе кацудон, когда ты совсем исхудал. Ты называл его «вкусной штуковиной», если мне не изменяет память.       Нагито продолжил хищно осматривать стол, но на этот раз остановился на золотистых шариках на шпажке. Юноша удивился его форме: «Как они помещаются в рот?» Камукура, заметив интерес возлюбленного вокруг деликатеса, хмыкнул, — это данго. Шарики моти, надетые на палочку и обжаренные. — Мука? — Счастливчик поднял вопрошающий взгляд на Изуру, в ответ на что темноволосый кивнул. — О… И разве это вкусно?       Камукура молча снял один шарик с деревянной палочки и положил юноше в рот, тепло улыбнувшись. Комаэда, распробовав блюдо, радостно пропищал что-то и показал большой палец в знак одобрения. — Как ребенок… — пробубнил Изуру, сделав глоток крепкого кофе. — Глупо, да? — Мило, — абсолютный отвел смущенный взгляд в сторону.       Нагито приступил к трапезе, в бешенном темпе поедая все блюда, которые его как-либо привлекали. Больше всех ему понравился рамен, он даже попросил Камукуру, как абсолютного шеф-повара, научить его готовить. — Что следующее? — светловолосый лучезарно улыбнулся, поднявшись с места. — М… — Изуру закатил глаза, — Хорошо, мелкий, прогуляемся на площади и домой, скоро салюты.       На главной площади парка проводятся развлекательные программы с живыми выступлениями на сцене и специальных интерактивных зон, посвященным ремеслам разных стран.        На сцене выступает немецкий церковный хор, в состав которого входят люди разных национальностей, одетые в традиционные белоснежные рясы. Выступление сопровождается синхронным подпеванием толпы, а некоторые люди даже покачиваются, изображая танец. Нагито, проникшись атмосферой праздника, присоединился к остальным, пока Изуру строго стоял где-то далеко от сцены, испытывая неприязнь к любому шуму.

И все же, Рождество полно надежды.

В моих воспоминаниях все немного тусклее и скромнее…

      Хаджиме ничего не удивляет, это так странно. Даже если бы я был здесь ежегодно, каждый раз удивлялся бы роскоши!

Тем более… Если бы я всегда был здесь с ним.

      Комаэда, уткнувшись в рукав пальто, громко проскулил. Изуру подошел и спокойно прижал к себе юношу, успокаивающе поглаживая по голове — излюбленный способ успокоить счастливчика, из-за эрогенности его макушки. Он, наверное, замурчал бы, будь он котом. Хотя, в его случае скорее котенком. — Я не знал, что все такое яркое и красивое… Я так рад, что ты привел меня сюда, Хаджиме, спасибо! — Рождественская ярмарка в парке Хибия. На самом деле, я каждый год тебя сюда привожу, но ты жаловался на шум и переизбыток запахов, пугался, и мы шли домой. — Оу… Мне так жаль… — выдавил Нагито и неестественно согнулся, прижав ладонь к глазам сильнее. — Нагито? — Камукура осторожно убрал ладонь возлюбленного. — Кровь…?       Он уведет меня домой, определенно… Но я действительно хочу провести здесь гораздо больше времени, чем зайти и выйти. Однако, это угроза здоровью моих глаз… Но другой вопрос — приживутся ли они вообще?

Плевать, я скажу ему, что хочу остаться.

Счастливчик важно расправил грудь, — Я… — но не успел он договорить, как Камукура резким рывком повел его на выход, не издав ни звука. Так как Нагито бесхребетный, оказался вынужден промолчать.       Когда они поднимались по лестнице, за их спинами раздался громкий взрыв. Нагито от испуга резко обернулся, пускай Изуру и пытался его удержать на месте, но таким образом развернулись оба.       Один за одним в ночное небо вспыхивают сотни искрящихся капель, которые, поднимаясь до самого небосвода, разгораются ярче. Пестрый фонтан становится все краше и краше, из разных углов ярмарки запускают новые и новые партии.       Разноцветные огни переливаются в глазах восхищенного их величием Нагито, который буквально застыл на месте и совсем не шевелится от шока.       Для него эти вспышки разноцветного света — что-то сказочное, фантастичное, ему даже фантазии не хватило бы придумать что-то такое, будь он до сих пор слеп. И, разумеется, он никогда не думал, что весь тот шум, на который он жаловался — это.

Это невообразимое зрелище, незабываемая красота.

Наблюдая перфоманс искр, мальчик едва заметно улыбнулся, — Хаджиме, а что это? Камукура, вздохнув, вытер с щеки парня кровавую слезу, — салют, их запускают на праздники. — Это делают люди? Темноволосый усмехнулся, — а ты думал, Бог? На щеках Счастливчика выступил густой румянец, — эм, нет! Просто… Как они это делают? — Мы обязательно запустим салют как-нибудь. А пока наслаждайся этим, солнце. Глазами займемся потом, все будет в порядке.       На длинных локонах Камукуры сияют радужные блики, но сам он остается мрачен и холоден, но Нагито может видеть легкую радость в его взгляде.       Комаэда звонко хихикнул, прикрыв рот ладонью. Этот салют — определенно лучшее событие в его жизни, которое останется самым теплым воспоминанием.

— Значит, это называется салют…

      Камукура обнял юношу, прижавшись устами к его губам, постепенно углубляя поцелуй.