Исповедь, которой я признаюсь

День добрый, дамы и господа (я только что, чуть было, по привычке не сказал «господа присяжные». Вот ведь я умора, верно?) Я приглашаю вас на долгий монолог мой, поэтому, — усядьтесь поудобней, налейте себе чашку чая, или кофе (можно чего-то и покрепче, но чашки пожалуй будет слишком много. А она важна для антуража) Будь вы рядом, я накрыл бы вас пледом, но увы, и ах: Вы очень далеко, поэтому, не сочтите за дерзость, и выполните просьбу вашего покорного слуги, — накройте себя чем-то теплым (хотя, в идеале, — согрейтесь объятиями любимых) Знаете, я последний эгоист. Я так безжалостно мараю бумагу, и трачу ваше драгоценное время, во имя своего удовольствия… Будь я верующим, сходил бы храм, на исповедь к батюшке. Но знаете ли, мне этого качества так и не привили, поэтому, называюсь я безбожником (как я услышал от соседских мальчишек, сейчас, это слово заменили на менее категоричное, — атеист). Благодарю вас за то, что ваши глаза сейчас бегают меж этих строк, и низкий вам поклон за это Давайте я не буду рассказывать слезливую историю о том, как я родился в бедной семье, из которой давно ушел отец, седьмым ребенком. А заместо этого, расскажу правду. Родился я конечно, не в семье аристократов, но все же… Я был первым, и единственным ребенком. Учился в элитной гимназии. И по правде говоря, это давало мне большое количество привилегий, помимо знаний. Решающим элементом для моего поступления было общение с не менее элитными детьми (ну или по попросту говоря, — с теми, у кого голубая кровь. Хотя я всегда шутил, говоря, что она должна быть золотой). Но для меня, главным плюсом была возможность исполнения давней мечты, — стать адвокатом. Поэтому, сразу же, как я закончил гимназию, я отправился в город мечты, чтобы покорить толщу знаний, что мне предстояло получить. Но как бы не было иронично, я ехал покорять город, но в итоге, город покорил меня. Я бродил по его бесконечным улочкам, уложенных брусчаткой. Я прятался в тени высоченных домов в жаркие дни, и прятался за ними же от ледяных порывов зимой. Я проводил часы, и часы, что в итоге сложились в годы, у реки, что захватывала меня своей мощью, и успокаивала своим же спокойствием, что я будто перенимал. А еще, там было очень вкусное мороженное… Но что-то я отошел от темы… Проще говоря, — я переехал Гимназия правда ставила меня выше других. Поэтому, я поступил в один из лучших университетов мира, не делая почти ничего для этого А теперь, перейдем к моменту, ради которого собрались! Не скажу, сколько месяцев я тогда уже жил в городе… Но скажу, что это было шестнадцатое апреля Вдоль реки, возле которой я проводил почти все свободное время, стояли лавочки. И хотя их было очень много, желающих на них посидеть так же было не меньше. И по счастливой случайности, моя (осмелюсь ее так назвать) всегда пустовала тогда, когда я к ней приходил. А приходил я туда ой как часто. Но не в тот день Взяв перед этим порцию мороженого, я направился к железной скамье, сбоку украшенной вензелями. Но когда я был совсем близко (мне, и моему рассеянному вниманию пришлось подойти почти вплотную) я понял, что она занята. На ней сидела молодая особа, с длинными, светлыми, волнистыми волосами, и огромным голубым бантом на них. Она сидела без компаньона, или компаньонки, и даже не удосужилась скоротать время за отменным романом. Она просто сидела, глядя далеко за горизонт — Какая неожиданность! Сколько я времени здесь живу, никогда не видел никого, сидящего на этой лавочке. Всегда сидел только я — Оу, сударь. Простите, что потревожила вашу традицию. Я пересяду — Что Вы! Я ведь просто высказал факт, что только что обнаружил. Я Владимир — Лиза — Очень приятно. Я присяду? — Конечно! Взаимно, кстати говоря — А у вас ничего не болит? — Нет. А почему вы спросили? — Ну, это наверное до одури больно, падать с небес — Простите, я поднялась сюда из ада Так началась наша история. Представляете! Я бы сделал эту лавочку памятником, будь моя воля Она смотрела будто сквозь меня, а я тайком заглядывал в ее глаза. На первый взгляд голубые, но я еще тогда понял, что они синие, с легким отливом зеленого. Очень красивые! Чтоб мне пусто было! Так же пусто, какая моя голова! Знаете, что первым бросилось в глаза? То, что юная, столь милая леди, похоже была суфражисткой. Меня очень смутил ее наряд, по правде говоря. Платье-кюлот. Ну, а если совсем просто, то это очень широкие, и довольно короткие штаны, что с далека походили на юбку. А так же элемент, объясняющий, почему она предпочла их стандартному платью, — велосипед — Можно непристойный вопрос? — Ну, вы задайте. Я ведь, если не захочу, не отвечу — А вы… Суфражистка? — С чего такое мысли? Вас смутило мое подобие платья? — Немного Не глядя на меня, устремляя свой взгляд все еще за горизонт, она попыталась нащупать мою руку своей. Хотя, правильнее было бы сказать, — мою лапу, своей хрупкой ручкой — Я суфражистка лишь в своих убеждениях. Я правда считаю, что женщины заслуживают больше прав, и того, чтобы их перестали ущемлять. Но я не была ни на одном митинге. И ни разу не рисковала своей жизнью, ради всего женского пола. Именно поэтому, я не знаю, могу ли я присвоить себе столь величественное звание После проделанного ею жеста я понял, почему мне казалось что она смотрит сквозь меня. Она делала это потому, что и впрямь меня не видела. Она была слепа — Не сочтите мой вопрос оскорбительным, прошу. Но вы ведь не… — Да, я слепа — Но… Велосипед… Как? — Он четырехколесен. И на нем меня привез папа. Я сажусь, кручу педали… А он всегда рядом, чтобы я повернула там, где нужно, объехала ямы и камни, и элементарно не врезалась куда-то — Как это вышло? Вы родились такой? — У вас очень специфический набор вопросов незнакомцу — Простите прошу… — До девяти лет я прекрасно видела. А в один день проснулась с кромешной темнотой перед глазами Эта юная особа была так искрення в своих эмоциях, когда смеялась с моих шуток (никогда не пойму, почему она с них смеялась. Юмор это не мое), когда рассказывала о том, чем занимается (как оказалось, она очень красиво пела, а ее близкая подруга была ей аккомпаниатором. А еще лепила «Я леплю то, что могу пощупать. Тогда, мне нужно всего лишь повторить форму», и танцевала «Точнее лишь пытаюсь. И точнее было бы сказать, двигаюсь под музыку») Когда солнце готовилось к сну, то есть, оставалось всего около получаса до заката, вдали от нас появился мужчина, и я сразу понял, что это ее отец — Ваш папенька идет за вами — Как жаль. Время так быстро пролетело! — Приходите сюда завтра. И послезавтра, и послепослезавтра тоже приходите. Я буду ждать вас — Вы приглашаете меня? — Приглашаю — Ну раз так, то я пожалуй соглашусь Когда ее отец подошел к нам, он одарил меня тяжелым взглядом. Мы познакомились, и он пообещал, что привезет ее завтра. А потом, все было так, как она описывала несколькими часами ранее. Он усадил ее, и бежа рядом, принялся тщательно наблюдать за дорогой. И все же, нонсенс! Расскажи мне кто-то, что слепая девушка ездит не велосипеде, — не поверил бы Я еще долго сидел на той лавке, прокручивая наш разговор в голове, раз за разом. В голове хрустальным эхом расходился звонкий смех, и мягкий голос. А ладонь до сих пор горела от ее прикосновений. Я грезил ее глазами, и воспевал господа, в которого не верил, прося о том, чтобы увидеть ее глаза цвета моря еще раз. На следующий день, я пришел раньше обычного, с букетом жалких цветов (на которые я потратил все свои сбережения… Будь у меня хоть копейкой больше, цветы я купил бы намного лучше). Жалких цветов, что дурманили ароматом, что можно было учуять за полтора метра. Но они занимали лишь одну руку. Вторая же, держала коробочку с зефиром, — новомодным лакомством, что наделало шуму, ни разу не в узких кругах. В газетах о нем писали, как о просто модной сладости, но я всегда знал, что зефир будет возбуждать пожар в сердцах людей еще не одно столетие Я так нервничал тогда, что то время, что я планировал провести в компании хорошей книги, я провел в полной тишине, громко постукивая ногой. Я пытался почитать трижды. Но каждый раз, глаза бегали меж строк, не задерживаясь ни на одном словечке И в душе разросся ураган, когда я услышал столь далекое, и столь близкое «Папа, быстрее! Мы ведь опаздываем!» Сегодня, за рулем велосипеда был ее отец, а она сидела позади него, в легком, развевающимся по ветру платье, что она придерживала одной рукой, и шляпе, что была придавлена к голове другой Я встал со скамьи, и улыбаясь как дурак, — от уха, до уха, принялся ждать момента, когда смогу поцеловать ее тонкие пальчики Подъехав, она не слезла, а спрыгнула с велосипеда, и чмокнув отца в щеку, направилась в мою сторону, все еще «незаметно» придерживая платье рукой, боясь что оно взлетит вверх — Вы очаровательны Я протянул ей букет, который она взяла левой рукой, и сразу же взял кисть правой руки, дабы осуществить желаемое. Я прикоснулся губами к изящным пальчикам, наслаждаясь моментом — Что это за цветы? Я такого яркого аромата никогда не слышала — Не буду врать. Я не флорист, и понятия не имею, что это Это хорошо, что она их не видела. Нет, правда. Если бы она была лишена обоняния, но прекрасно видела, это цветы, я не притащил бы никогда Сев на скамью, мы принялись обсуждать какие-то мелочи, а затем я вспомнил про коробочку, кишащую злом. Но это лишь мнение врачей. Я бы назвал ее коробочкой удовольствий — Это вам — Что это? — Вы едите сладкое? — Ем — Это зефир — Что? — Зефир. Попробуете? — Да Я открыл коробку, а она протянув туда руки, взялась за тот кусочек, что звался «клубничным» Положив воздушную массу себе в рот, она принялась восторженно вскрикивать — Это так вкусно! У нас было очень много встреч. Мы ждали друг друга у реки вплоть до тридцатого августа. Это вторая важнейшая дата в моей жизни. Почему? Я наконец окончательно понял, что влюблен. Окончательно, и бесповоротно Со временем, кстати говоря, мы прекратили бесполезно сидеть на лавочке, и принялись гулять по берегу. Иногда, даже спускались в водоем, дабы охладиться, путем вхождение в воду Но вот незадача. Мать вырастила меня человеком отчетливо понимающего чего он хочет. И вот теперь, я стоял на распутье. Рискнуть поведать ее о своих чувствах, или же нет? Ладони потели, а пальцы будто покрывались изморозью, даже в такую жару. Я могу обрести абсолютное счастье, или же потерять ее навсегда Я сидел на лавочке, и думал «Боже, если ты есть, дай мне знак!». Знака не последовало, но появилась безумная мысль «Она никогда не плетет кос… Если сегодня, она придет с косой, я расскажу. Расскажу, не утаивая ни одного, даже самого маленького чувства» Из раздумий меня вырвало нежное прикосновение девичьей руки. Она стояла сзади, и совсем невесомо, касалась моего плеча Повернув голову назад, я удивленно ахнул, завидев косу, с вплетенной оранжевой лентой — Твои волосы… — Вспомнила уроки мамы. Когда мне было двенадцать, она научила меня Вот он, то самый знак… Удобно усевшись, она начала рассказывать о том, как ее кошка, сегодня утром, родила семь котят. И как бы я не старался сдерживать себя, и не перебивать ее речь, я все равно сорвался, выпалив на выдохе — Я люблю вас -… — Люблю, как любят жизнь. Люблю как любят саму любовь, как бы глупо это не звучало. Люблю… Между нами повисла неловкая тишина. Тишина гробовая. Тишина хрустальная Повернув голову я заглянул в невидящие глаза. Только в этих глазах, цвета моря, я мог увидеть свое счастье. Только в них была любовь Я не осмеливался прервать молчания. И с каждой минутой, что обычно пробегала во время нашего общения, но теперь, она лишь неторопливо топала, я все больше ощущал себя подонком. Я корил себя за такую оплошность Но мой сеанс самокопания прервал невесомый поцелуй, что я ощутил на своей щеке Она не разочаровалась во мне! Ее ручка вновь попыталась найти мою лапу (я охотно протянул ее), и наши пальцы сплелись в один, единый замок (для особо нетерпеливых скажу сразу, — да, это был замок длиной в жизнь) Ее ручка, в моей ручище выглядела по-детски. Она была по меньшей мере в два раза меньше, и намного нежнее, от того, что не знала тяжелой работы, а движения были окутаны шалью искусства — Сколько бы я отдала, чтобы увидеть тебя… -… — Неужели, даже моя слепота для тебя не помеха? — Любят не за зрячесть Так началась продолжилась наши история Ее отец, суровый мужчина, приблизительно пятидесяти лет отроду, осмотрев меня скептическим взглядом, сказал — Любишь, значит? — Люблю — И жениться готов? — Сейчас, увы нет. У меня нет ни гроша в кармане, и я не смогу купить кольцо, устроить свадьбу, и обеспечить безбедную жизнь. Но я заработаю! И как только, так сразу! — С деньгами я помогу. Женишься? Я взял ее ладони, и глядя сквозь океан, спросил — Ты станешь моей женой? Она лишь яростно закивала — Женюсь Вот так вот. Надеюсь, я вас еще не утомил. А нас ведь ждет еще довольно долгая поездка по моим воспоминаниям! Так что, советую наполнить чашку до краев вновь, и лечь еще удобней, чем вы лежали до этого. А теперь, продолжим Свадьба была мягко говоря скромной. Она топнув ногой сказала, что вообще не хочет пышного торжества. Но в итоге, согласилась на свадебку, со списком в десять человек, что звались гостями Сама она была невероятна во время сего торжества, даже не глядя на простоту наряда. Это была просто атласная тряпка. Но как же она была красива! Многие осуждали нас (и я понимаю, почему). Мы выглядели будто сбежавшие с разных свадеб жених и невеста. На ней светло-бежевое платье, из блестящего атласа. А я в желто-коричневом, клетчатом костюме тройке. А еще, она была без фаты, зато я в шляпе. Но знаете, что? Как же нам было плевать! На тот шепот за нашими спинами, и мерзкий смешок тоже, нас не волновал. Мы стояли у алтаря, на который я занес ее на руках, чтобы она не упала, зацепившись за ступеньку, и держали дрожащие руки друг друга — Сегодня знаменательный для вас день. Именно сегодня, вы свяжете жизни навсегда. А теперь, время свадебных клятв. По традиции, начинает жених Мои руки потели в тот день, как никогда ранее. И я так, черт побери нервничал! -… Хотите понять, насколько же сильно я нервничал? Я забыл клятву. Я стоял как идиот, и молчал. Потому, что не знал что сказать. Точнее, не мог вспомнить — Моя Лиза… Прежде, чем я произнесу клятву, я хочу поблагодарить вселенную за то, что ты у меня есть. Я благодарен случаю, за то, что ты невероятным образом оказалась на той лавочке. Я благодарен стечению обстоятельств за то, что я каждый день туда приходил, и поэтому не упустил тебя По ее порозовевшим щекам тогда побежали нежные слезы. А я невольно улыбнулся — Я не могу обещать быть хорошим мужем. Но я могу пообещать, что из всех сил буду пытаться. Я клянусь тебе, моя Елизавета, что я всегда буду любить тебя. Я знаю, что нет ничего вечного. Знаю! Но ты… Глядя на тебя, хочется верить в то, что все же она есть. Я всегда буду боготворить тебя. Потому что, именно ты, та девушка, которую хочется боготворить. Я стерплю все. Смирюсь со всем. Только бы ты была рядом Моя речь была странно. Но тем не менее, искренней — Теперь, — невеста — Признаюсь честно, меня выбила из колеи твоя клятва, и я не могу вспомнить ни строчки из своей Мы тихо смеялись, по прежнему держась за руки — В тот день когда мы встретились, я впервые захотела посидеть у реки. Не знаю почему. Видимо, нас и впрямь свела судьба. -… — К сожалению, я не могу тебя увидеть. Могу лишь прикоснуться. Но я уверенна, что ты прекрасен… Я так же не обещаю быть хорошей женой. Но я обещаю, что буду пытаться. Твоя любовь аскетична, и этим прекрасна. А еще, я обещаю, что тебе никогда не будет скучно со мной. Тебе никогда не светит тихая, и размеренная жизнь! — Я очень на это надеюсь — Ты не веришь в вечность… А я наоборот. И я знаю, что… Хочешь ты того, или нет, но между нами всегда что-то будет. Наши души навечно связаны прозрачной нитью, что не разорвать… И я люблю тебя — Я люблю тебя С тех пор, не проходило даже дня, чтобы я не сказал, как она дорога мне. Возможно, это было не правильно, каждый день говорить «я люблю тебя», и со временем, эти слова потеряли тот эффект, что пробуждал неизведанный огонь в сердце, но я все равно говорил Наша жизнь, как она и обещала, скучной не была ровным счетом никогда. Вот к примеру, один из случаев Было четыре часа ночи, когда я почувствовал пинок локтем, где-то в область ребер — Ты спишь? Она говорила шепотом, на случай, если волшебный толчок не разбудил меня, и я продолжил мирно спать — Чего хочет моя принцесса? — Есть хочу — Чего тебя принести? — Давай приготовим что-то? — Зачем готовить? У нас полный холодильник еды Но она была непреклонна. Поэтому, я, лежавший на животе, и мирно сопевший в подушку, перекатился, и позволив ей взять меня за руку, потопал на кухню, в компании этой вредины — Чего твоей душеньке угодно? — Жареной картошки И кто я такой, чтобы ей отказать?! Достав картошку я принялся ее чистить, и нарезать, в то время как моя милая особа, где-то сзади, мило кружила по кухне под песню, что напевала себе под нос. На ней была моя рубашка. Самая обычная, белая, хлопковая рубашка, что сидела на ней признаться честно, намного лучше чем на мне. Знаете, она стоила копейки. Но даже эту тряпицу, украшала моя миледи. Нет! Не одежда украшает человека, а человек одежду. Ее волнистые волосы были спутавшимися от ночного сна, и любви, которой мы шалили вечерами. В рубашке, и без своего обыденного банта, она выглядела столь домашней, и уютной. А бедра, которыми она покачивала под свою же мелодию, давали полную уверенность в том, что я дома. Ну так вот. Вернемся к картошке. Я почистил ее, порезал, пожарил. Но вот опять, ситуация лишающая нашу жизнь скуки. Разложив картошку по тарелкам, я взял их, и мы пошли в нашу спальню, и уложившись на животы, принялись поглощать еще горячий овощ Это было так ново для меня… Есть в кровати! Как она говорила, для нее тоже — Зачем отказывать себе в удовольствии? Ее отец и вправду, очень помогал нам деньгами. Но все же, я слукавил бы, говоря, что меня это устраивало… Меня несколько оскорбляло то, что я не могу обеспечить женщину своей мечты… Но пока, я лишь недавно закончивший университет паренек. И я верю, что в один день я стану востребованным адвокатом! Наша спальня была проста как песня, что напевала моя Лизи на кухне: огромное окно заместо стены, убивало меня. Из него был очень красивый вид. А еще, из него же, адски ярко светило солнце по утрам. Остальные стены были уложены из кирпичей. Заместо кровати, у нас был лишь высокий, жесткий матрас, на котором мы предавались плотским утехам, и платонической любви. На котором у нас были музыкальные вечера, с расстроенной гитарой, и ее хрустальным голоском. На котором я ведал ей о мечтах, а она лишь кивала, выслушивая их. Все сумасшедшие, и гениальные мысли генерировались на нём. Лишь его беспощадные пружины помогали расслабиться. Ни один мягчайший матрас, и перьевая подушка в лучших отелях мира не давали отдохнуть, и расслабиться так, как делал этот, копеечной стоимости матрас. Мы не купили занавесок, зато у нас был очень дорогое одеяло. Оно было невероятных размеров! В два с половиной раза больше кровати, и работало по принципу слоев (это она придумала название. А как оно звучит на самом деле, я в душе не чаю). Что это значит? То, что летом, ты спишь просто накрывшись им, а зимой, складываешь его пополам, и укрываешься двухслойным одеялом. Гениально! С моей стороны имелась тумбочка, а на ней было свадебное фото (зайдя на перед, говорю, что это единственная сделанная фотография за все совместно прожитые годы) Мы ели, упиваясь моментом, и друг другом, под обоюдный смех. Не волновало это одеяло, которое придумал гений, но тем не менее оно выглядело как палатка. Больно впивающиеся пружины, старые тарелки что мне достались от бабушки, отсутствие денег на кружевные сорочки, и обычные рубашки заместо них. Это был тот самый «момент», знаете, тот, что описывают в книгах, и демонстрируют в фильмах. Тот, что считается уже моветоном в искусстве. Тот, в который никто не верит, но все равно мечтает Она была моей музой… Несколько лет спустя, после того, как мы официально стали мужем, и женой, я решил заняться фотографией. Именно она вдохновила меня на это сумасшедшее решение! Она, в той рубашка, на нашей кухне (как же прелестно звучит «наша» кухня). Я рассказал ей об этой странной мысли во время ночной трапезы, а она лишь сказала — Попробуй Она стала моей первой моделью в этот же день. Выйдя ко мне в, по прежнему, лишь наполовину запахнутой рубашке, она уселась на кухонный стол. Прошу, читатель, прости мне мои пошлости, но раз уж ты мой священник, а это моя исповедь, то я должен рассказать всё, не утаивая. И к тому же, это столь счастливые моменты… Она запрыгнула на кухонный стол, полностью оголив бедро, закидывая одну ногу на другую. И я был готов умереть именно в этот момент. Я чувствовал, что был рожден ради этих секунд… Было раннее утро, и солнце лишь начало вставать, и оттого, светило оранжевым. Но вот странность. Солнце светило красноватыми оттенками, но тем не менее, ее волосы, под его натиском, выглядели совершенно прозрачными. Ее рубашка не прикрывала ничего, лишь скрывая вульгарную наготу, оставляя легкий эротический подтекст. И я клянусь! Если бы мне дали выбор, во время какого момента биографии я бы умер, не задумываясь, я выбрал бы этот! От вида тонких предплечий выглядывающих из-под огромных рукавов рубашки по телу разливалась нега, а щеки наливались стыдливым румянцем. Она не видела этого, но я уверен что чувствовала, догадывалась. Я всегда поражался, как мое тело реагировало на нее, и ее прикосновения. Щеки краснели, руки потели, а колени слегка подрагивали. И почему то, я, — страстный любитель женщин, почти никогда не испытывал животной страсти к ней в обыденное время. Когда я видел ее, то хотелось не раздеть ее, а одеть как можно теплее, — чтобы не простудилась. Конечно, перед ее обнаженным силуэтом устоять я не мог… Она манила меня, а я манился как мальчишка Она не видела фотографий. Она лишь уставлялась на них пустым взглядом, даже приблизительно не понимая, что же изображено на ней — У тебя талант. Ты должен фотографировать дальше А вот еще история, а точнее факт. Она всегда поднимала мои опускающиеся руки. Каждый раз, когда меня прогоняли из агентств, каждый раз, когда говорили что я ничтожество, я приходил домой, и она говорила — Это они идиоты. Такого сотрудника потеряли! Иди, и попытайся еще раз И я пытался. Только благодаря ей, пытался. И только благодаря ей, я стал востребованным адвокатом. Как бы горделиво это не звучало, но я был работник нарасхват Но что меня крайне поражало, это то, что она не разу не похвалила себя. Имею ввиду, не было ничего такого, по типу, «ты тот кто ты есть, только благодаря мне». Нет! Всегда я слышал в свой адрес лишь — Ты такой молодец! Я никогда не сомневалась что ты добьешься высот Вообще, у нас были странные отношения. Я возил ее в Париж, город любви, зная, что она его не увидит. Я возил ее на разные моря, понимая, что она не почувствует разницы. И я всегда приводил ее к одной, конкретной лавочке, понимая, что она все равно не узнает, правда ли она сидит на той самой лавке Хотите расскажу про поездку в Париж? Мы поехали туда, на деньги с моего первого гонорара. Всего два дня мы там пробыли. Но все же! На самом то деле, мы объездили почти весь мир. И на старости лет, она МОГЛА сказать что увидела почти весь мир. Даже не глядя на то, что не видела, и не глядя на то, что у нее не было гарантий, что я не возил ее в одно и то же место. Когда я стал известным адвокатом, я стал получать намного более приличные суммы. И я всегда покупал ей украшения. Золотые, с большим количеством бриллиантов колье; кольца, и серьги, что делались мне на заказ, ведь камни были «не прилично большими», как высказывалась подруга моей женушки (та самая, что была ей аккомпониатором) Да, она не видела. Но знала И я не жалею ни о копейке потраченных денег. Эти бумажки, да монетки меркли рядом с ней. Рядом с ней меркло все. И всегда, когда она надевала подаренные мной украшения, — глаза ее сияли ярче бриллиантов Настало время еще одной истории! У нас был прекрасный тандем. Все что умел я, это играть на гитаре. А потому, она пела, а я играл на расстроенном инструменте (да, как я уже упоминал, — он жутко фальшивил. А я не умел ее настраивать…) — Мне нравиться, что вы больны… Не мной. Мне нравиться, что я больна… Не вами… Она пела, не стесняясь класть свои ладошки на мои кисти, и несмотря на то, что я и так, ужасна брынчал, она все равно пела — Ты мог бы играть на пианино — Как это? — Вот так это. Берешь, и… — Как я раньше жил без тебя? — Скучно Она шевелила пальцами, будто играя на рояле в воздухе. А, а потом, обхватывала мои пальцы двумя руками, и пыталась повторить свои движения. Вот только, из этого ничего не выходило, кроме как крепко сплетенного из наших пальцев замка. Вообще, я до жути стеснялся этого замка, потому что в ее присутствии у меня предательски сильно потели ладошки Это был ее любимый стих. Она вообще, очень любила Цветаеву. А я вот просто терпеть ее не мог. Но все равно выучил абсолютно все ее стихи, и читал ей перед сном их. Это стало нашей своеобразной традицией. Мы не ложились спать, и не могли заснуть, если я не читал ей какой-то из заученных произведений И все же, самое жестокое в ее слепоте было то, что она не могла увидеть себя. Не могла осознать, насколько прекрасна. Подумать только… Она не разу не видела своих сахарных губ, что я столько раз целовал. Эти губы безжалостно захватили меня в плен. Столь нежные и мягкие… И я даже не говорю о глазах. Глазах цвета моря. Синих, с зеленым отливом… Она не разу не видела своих волос, и курносого носа… Если бы мне поставили условие, что если я взгляну на нее еще хоть раз, — ослепну, я бы не задумываясь, устремил бы на нее, свой последний взгляд… А вот странность. Если бы мне дали детские фотографии, и сказали приложить их рядом со взрослыми людьми, я бы ни за что не угадал где моя Лизи. Она была до одури не козяпистым ребенком. Просто страх. И как же она красива сейчас… Она была до неприличного красива. И я знаю, что неправильно так говорить, и думать, но всего однажды, в мою голову пробралась мысль, что все же очень хорошо, что она слепа. Ведь, осознавай она свое великолепие на все сто процентов, она бы никогда не выбрала меня Но вот чему я всегда поражался, и что в ней уважал больше всего, — она была «неполноценной», как говорили в обществе, но она никогда не опускала головы. Всегда с подбородком параллельным полу, и широко расправленными плечами, она, хоть и не каблуками, но отстукивала ритм, когда стремительной походкой направлялась на встречу. Никто не мог поломать ее уверенность в себе. Да, ее уверенность в себе была одним из лучших ее качеств Все мы были рождены для того, чтобы умереть. А мое погибель, была в ее руках. Я умирал каждый раз, когда ее тонкие пальчики касались меня. И каждый раз я возрождался, от прикосновения дурманящих губ Прости, читатель. Мои речи приторно сладки. Я знаю. Но я так ее любил! А были ли у нас ссоры? Конечно. И всегда одна причина, — ее ревность. Но я ни разу не посмел поднять на нее голоса. Знаете почему? Я никогда не чувствовал того, что чувствует она. А потому, не имел права осуждать. Я лишь обнимал, что было сил, и тихо шептал — Мне никто не нужен… Только ты И это всегда успокаивало ее… Простите мне мою навязчивость, но я надеюсь, что вы не забываете наполнять свою кружку, и согревать себя пледом, или объятиями А еще, мы танцевали. Она научила вальсу косолапого медведя! Хотя на самом деле, это был я. Она начала напевать мелодию, и повела. Мы кружили по комнате под ее пение, и мой смех. Эта комната очень многое повидала! Я не помню ни одного дня что мы провели порознь. Конечно, днем я уходил на работу, а вечером возвращался с нее. Но чтобы двадцать четыре часа… Может, я уже слишком стар, чтобы вспомнить все до единого момента. Хотя, кого я обманываю! Я помню каждую секунду проведенную с ней. Возможно, ты, дорогой читатель, до сих пор поражен глупостью тридцатого августа. Как все банально, и просто произошло. Но каждый из нас скрывался какое время. А в тот день, мы «вскрылись» как во время карточной игры Она пила зеленый чай, и любила лимонное печенье. Что напиток, что выпечка отдавали горечью, и были терпкими. А она наслаждалась В то время как я, полная ее противоположность, пил кофе, и ел шоколад, от которого у нее сводило челюсть Мы были полюсами магнита что притягивались. Разные, но все равно притягивались Знаете, несколькими строками ранее я вспоминал ее хрупкие пальчики, а теперь, мое тело будто горит под обжигающим солнцем. Каждое ее прикосновение отдавалось в теле легким разрядом тока, и теплыми полосами, что двигались за кончиками пальцев. А теперь, все мое тело горит от желания ощутить это еще раз. Теперь, когда на нем не осталось ни одного неизведанного участка, оно все равно жаждет касаний. И вновь, я бы не хотел чтобы вы считали все это фальшью. Но я повторюсь… Я так сильно ее любил… Она была будто сошедшей с картины. Те самые пальчики так изящно держали розовые ломтики зефира, а губки искусно поглощали его. А спутанные на ветру волосы многие назвали бы соломой, но мне никогда не приходило ассоциаций. Были лишь ее спутанные от ветра волосы, что со временем она прекратила скалывать глупым, потрепанным бантом, и заменила его широким обручем Рядом с ней я научился любить жизнь. До этого обычный стул в моем кабинете, стал бросаться в глаза своим неестественно ярким синим цветом. А бродячий пес, которого я каждый день подкармливал, стал казаться породистым кабелем. После встречи с ней, я стал отличать крик птиц, точно зная, кто изволили меня поприветствовать. И каждый оттенок теперь казалось обжигал взгляд. Мне было страшно от того, что ее глаза не видела всего этого Моя Лизи… Мы прожили прекрасную жизнь. Я не знаю, за какие заслуги, но мне дали сорок семь лет в компании моей прекрасной особой. Сорок семь лет я прожил, каждое утро просыпаясь рядом с ней. Сорок семь лет я мог видеть ее обнаженные лопатки по утрам, и готовить до одури простой завтрак. Судьба дала мне женщину, с которой меня объединяет по меньшей мере миллион поцелуев. Ох уж эти сахарные губки… Она не теряла своего великолепия с годами, и даже в шестьдесят шесть лет она была все еще привлекательна. Даже очень. Даже не глядя на то, что уже в сорок, из-за активной мимики ее лицо покрыли глубокие морщины Это была та женщина, ради которой я бежал около двух километров ночью, дабы принести ведерце мороженого. И та, что простым «пожалуйста», могла запросто растопить мое сердце Ни разу, ни один из нас не позволили себе повысить тон. Ссоры, — были. Но крики, — ни разу Прости мой дорогой читатель, если ты читаешь бумаги, на которых я пишу. Тихо проплакав весь наш разговор, я несколько размочил листы, а в некоторых местах растеклись чернила. Знаешь ли, вчера я схоронил ее. Любовь всей моей жизни лежит в холодном гробу на глубине двух метров, с теми самыми, уродливыми, но по прежнему пахучими цветами на надгробье Я начал писать это вечером, а закончил лишь утром. Первое слово, — в десять. Точку поставлю лишь в семь. И напоследок, хочу дописать Человеку, что была всем *в девять часов утра соседка постучит в дверь его квартиры, чтобы попросить соли, а не получив ответа, возьмет запасной ключ, что лежит под ковриком, и отопрет ее. На кровати будет лежать мужчина семидесяти лет, с засохшими на щеках слезами, и крепко сжатой фотографией в руках, — свадебное фото, на котором едва уловимы выражения лиц, цвет которых выгорел от возраста. На столе, непривычно неопрятно будут лежать бумаги, которые будет защищать от неправильного порядка лишь скрепка, а в мусорном ведре будет валяться исписанная за сегодняшнюю ночь ручка На соседней стороне кровати будет лежать аккуратно разложенное им платье, в котором любовь всей его жизни, сорок семь лет назад сказала «да» В восемь часов, одиннадцать минут, его сердце сделает последний удар, и будет лишь неподъемное тело старика убитого горем Любовь толкает на сумасшедшие поступки. Его вот толкнула на исповедь…* Это прекрасный финал их истории. Хотя, нет. Это прекрасное начало…