Injection

      - Крагс, тебя капитан зовёт. Срочно.       Вполне возможно, что если бы Краглин только начинал свою "умопомрачительную карьеру" Опустошителя, то удивился бы намного заметнее, нежели сейчас. Уж не в первый раз очередной из коллег прерывает щебет его плавно протекающих мыслей и бьёт тревогу о затребовании Йонду к собственной персоне; но Крагс не злился на это, поскольку понимал, насколько экспансивны Опустошители в совершенно новой среде обитания. Правда, стоит подметить, что в последнее время такие частые "аудиенции" стали куда больше угнетать помощника капитана, и без того загнанного в рамки мальчика на побегушках. А мотивы вызовов преимущественно оказывались самыми пустяковыми: то созвать банду на общий сбор, то ящик бухла с другого конца судна притащить, то ещё какие-то несущественные вещи; но, безусловно, в них включались, в том числе, и значительные причины, которые не были уж такими частыми. "Служебные обязанности", ничего с этим не поделаешь.       До Опустошительской должности Краглину всё казалось чем-то простым, лёгким, невесомым: не было постоянной суеты по кораблю, регулярных перепалок между членами банды, срочных вызовов; и уж тем более ему не прилетало так часто за малейшие провинности. Раньше он просто упивался беззаботным времяпрепровождением рука об руку с Удонтой, бороздил бесконечный до невозможности космос и высаживался на многочисленных планетах, на которых он с капитаном грабил, кутил и отрывался по полной, с глобальным наслаждением вкушая свободу новоявленной жизни. Обфонтери постепенно заполучал то, в чём нуждался: корабль с личной каютой, потрясающие злоключения на просторах Галактики, смелого напарника под боком, способного в один свист уложить на лопатки каждого, кто осмеливался покуситься на сохранность его спутника (даже невзирая на, казалось бы, невзрачную деталь, связанную с его собственным здоровьем), - и этого ему было вполне достаточно для нормального существования.       Но больше всех этих прелестей мужчина ценил как раз-таки последний пункт своего списка "на долгую и счастливую жизнь". Никто из его нынешнего круга общения и не подумал бы, что такой, на первый взгляд, серьёзный и самодостаточный человек, повидавший всякого дерьма на своём веку, переживший кучу мозговыносящих ситуаций, может так страстно и безгранично припасть душой к злому центаврианину. Который, надо сказать, подобрал его когда-то под своё крыло. Ладные отношения между мужчинами завязались по непредвиденному стечению судьбы: Краглин задыхался где-то в подворотне у ночного бара, ощупывая багровевшее синяками тело дрожащими руками, а Йонду просто шёл мимо. Расплывчатое синее лицо, холодные руки на жгущих болью плечах, и какие-то слова, растворяющиеся вместе с выключающимся сознанием, - их самая первая встреча, затянувшаяся до званий «помощник» и «капитан». Йонду когда-то спас Краглина, и тот теперь обязан оберегать его.       И если бы Краглин знал, что всего один человек сможет разрушить его фантастический островок душевного спокойствия, то без раздумий приложил бы все усилия во избежание этого.       В какой-то момент пребывания на очередном из пристанищ Краглин и Йонду нашли Туллка — одного из наипервейших членов банды. Туллк оказался хорошим мужиком, готовым в любой момент безвозмездно протянуть руку помощи, а спустя время выяснилось, что он в добавок отличный грабитель и советчик, и это несомненно порадовало Удонту. Потом он с какого-то перепуга решил, что было бы неплохо обзавестись собственной шайкой космических разбойников под гордым наименованием «Опустошители». Именно с того момента численность ещё только зарождающейся команды начала возрастать, пополняться уродливыми и даже страшными хлебалами, которым в жизни повезло не больше, чем старожилам подразделения. В результате сие братство переросло в нынешних Опустошителей — маленькое сборище в численности десяти-пятнадцати человек. Каждый со своими замашками, каждый со своими взглядами на правильность определённых поступков; кто-то из них любил знатно погулять, а кто-то не упускал малейшей возможности вломить кулаком под рёбра - всякие бывали.       Замысел оказался блестящим, но и не без своих изъянов. Капитану приходилось из кожи вон лезть, чтобы удержать "рекрутов" в новой обстановке; те, в свою очередь, непривыкшие к диктаторскому повиновению, устраивали бунты и мордобои, в которые, бывало, попадал и сам главарь; а некоторые просто молча выбивались из строя и уходили в закат. Бушевали, конечно, не все и не сразу, поскольку где ещё можно было так хорошо устроиться с кровом и пропитанием, да и фирменный метод "воспитания" Йонду в лице красной стрелы оказывал определённое положительное воздействие.       И, естественно, занимая позицию верного пса, Краглин помогал Йонду с Опустошительской суматохой: разнимал участников потасовки, в тяжёлых случаях даже давал им очухаться, вмазывая в челюсть с целью профилактики, часто взваливал на свои хрупкие плечи немаловажные капитанские дела, - в общем, делал всё, что было в его силах. Стоит также отметить, что помимо аморальных членов банды и кучи важных дел на Краглина взвалился и массивный багаж новых трудностей. Одной из самых затруднительных проблем стало как раз-таки установление хороших контактов с новоиспечённым "интересным" окружением. Здесь не было, на первый взгляд, ничего чересчур сложного или затратного, но внезапная смена деятельности и невесть откуда возникшая ревность к капитану давали о себе знать, принося свои плоды.       Пару слов о ревности. Обыкновенная привязанность превращалась в недостойное собственническое чувство и накалялась с каждым вступившим человеком на путь космического бандита, заставляя убивать собственными руками безмятежную идиллию, установившуюся когда-то между Обфонтери и Удонтой. Сердце Краглина овладевало пассивным, тихим бешенством от осознания своей посредственности наравне с другими участниками клана. Раньше у Йонду не было почти никаких товарищеских связей, ныне же всё по-другому; и конкретно эта мысль выносила мозг мужчины — теперь не он один слышал похвалу от Удонты за проделанную работу, получал одобрительный хлопок по плечу и заискивающе вился в ногах центаврианина. Улавливая периферийным зрением подобного рода зрелища, ему беспричинно хотелось подойти и острой пощёчиной всадить по роже всякого наглеца, что посмел перевести внимание капитана на свою личность. Безусловно, Краглин не мог сделать этого по ясным причинам, поэтому единственным выходом оставалось скрываться от тупых эмоций за каменным нахмуренным лицом. Со стороны это выглядело бы забавно, если бы не настолько жалко.       Но даже такому идиотскому чувству, как ревность, существовало своё осязаемое обоснование. Чуть ли не каждый Опустошитель, попавший под опеку Йонду, порывался стать правой рукой главаря, и, в основном, лишь для удостаивания особых привилегий. Клан пока что не отличался особой обширностью, и получить гордую регалию первого помощника можно было, не прилагая титанических усилий. Краглин понимал это, и был крайне недоволен таким скотским помыслам; к тому же, он уже априори забронировал эту должность на свою личность и стремился её отстаивать, но не в корыстных целях, а только в угоду капитану, при этом пытаясь не портить отношений с "коллегами". В этом, кстати, и заключалась вся соль проблемы формирования более ли менее хороших отношений.       По наблюдениям Краглина, помимо него в кандидатах на первые помощники было ещё три Опустошителя. Среди них оказался и Туллк, который, к слову, и принёс мужчине весточку о вызове.        - Скажи ему, что я занят. Приду позже, - прогудел Краглин и продолжил копошиться в оборванных проводах, ближе поднося к ящику шандал со свечой, мерцающей тусклым жёлтым огнём.       Не так давно к их отряду присоединился занимательный мужичок — Джеф. Раньше он работал по специальностям механика и электрика в одном из пабов на Сакааре, но после серии краж особо дорогого сорта пива подозрения тут же пали на него, ужранного в зюзю, и Джефа незамедлительно погнали в шею. Позже экс-работника подобрал Йонду, устроил его борт-механиком на корабле, а тот на радостях обнюхал всю технику и сейчас дошёл до проводки более качественного света в каютах. Ему понадобился какой-то пучок жил, который Обфонтери как раз-таки и искал.       - Там у него реально что-то серьёзное. Не зря ж он в мед отсеке торчит, - пожал плечами Туллк. - Думаю, тебе всё же стоит к нему заглянуть.       Краглин оторвался от своего утомительного занятия и, подняв свечу повыше, растерянными глазами уставился на мужчину. В рассеянном свете Туллк выглядел зловеще, мрачно, а грузная тень его тучного силуэта широко раскинулась чёрной вуалью по шершавой стене позади него. Обфонтери нервозно сглотнул.        - Мед отсек? - протянул он, словно пробуя это слово на вкус, как тут же оно пролетело свинцовой пулей через его горло; чудовищное ощущение, особенно в таком положении. Поймав лёгкий кивок напарника, Краглин соскочил с металлического ящика, на котором успел пригреть своей тощей задницей место, и втиснул в руки Туллка нагревшийся подсвечник. - Найди многопроволочную жилу Джефу и отнеси ему.       Установив назидание, Крагс широким, спешным шагом двинулся прочь из кладовой. Туллк мало того, что ворвался к нему как гром средь ясного неба, так ещё и ничего хорошего не спрогнозировал. По отношению к Краглину мед отделение упоминалось только в тех случаях, когда нужно было в срочном порядке зализать кому-то раны после безуспешной налёта, но в течение этой недели Опустошители никуда не высаживались в связи с усовершенствованием техники на судне по инициативе нового механика. Да если кто-то и в самом деле получил смачного пинка под зад, то управился бы со своими ранами сам, - уж не маленькие дети. К тому же, Йонду в редких случаях просил Краглина лечить своих союзников, перекладывая эту работу на других.       Хотя, с чего вообще Обфонтери решил, что его зовут латать кому-то царапины? Может, Удонта вызывает его именно к себе? Будь это так, то...       Ох, чёрт.       Краглин ускорил шаг, потому что ненароком вспомнил ещё одну причину, по которой капитан мог затребовать его в мед отделение в подобной обстановке, и она глобально хуже, чем последствия неудачной вылазки. Зажевав губу от внезапно нахлынувшей тревожности, мужчина стремительно продвигался к цели, пока собственные ноги несли его по нужному маршруту. Голову мерзкой змеюгой назойливо начали окутывать скверные воспоминания: вот он несётся по узким закоулкам корабля, его лицо горит, да и он сам тоже весь пылает; а всё, происходившее до этого, ощущается как в тумане.       Подсознательное волнение поселилось в груди и сковало реальность, затуманенную тревожной неизвестностью, а тяжесть в солнечном сплетении давила не хуже стен полумрачного коридора, словно тисками сжимающих помутившийся сильным чувством разум. Нахмуренное лицо Обфонтери всё ещё оставалось безэмоциональным, почти неподвижным, - когда-то в начале своей новой карьеры Йонду обучил его искусству сдержанности, и эти навыки ему не раз помогали, - но где-то в районе грудной клетки у него бесновал массивный ураган, сносивший последние крупицы дорогостоящего спокойствия в пух и прах. Глухой стук сапогов о холодный пол и сжатые в костистые кулаки ладони также не отвлекали от дурного предчувствия.       Часто Краглин делал для своего мозга уловку — пытался выловить из вихря безумия хотя бы одну мысль, цеплялся за неё, словно за спасательный круг, и начинал усердно размышлять о ней, приводить новые домыслы, связывать их логической нитью, и из этого выходило некое подобие душевного равновесия. Хоть и не вечного, но, так или иначе, это помогало успокоиться. Нет, Обфонтери не был из паникёров; просто когда ты попадаешь в неприятные ситуации и мандраж самопроизвольно зарождается в твоей груди, то делаешь всё, чтобы не думать о происходящей ситуации. Вот и сейчас он предпринял попытку подумать о чём-то конкретном.       Но сегодня, видимо, мысли отказывались вязаться от слова совсем.       На мгновение Краглину показалось, что многочисленные повороты и коридоры корабля не имеют себе конца, а путь до места назначения длится уж чёрт знает сколько; но в конечном счёте он добирается до злосчастной каюты с жирным красным крестом, и в нерешительности останавливается. Замерев подобно статуе, мужчина прислушался к звукам за дверью — тишина, лишь его неровный пульс, противно колотящийся в висках барабанной дробью. Обфонтери всегда ненавидел этот гнетущий звон в ушах, - плохой знак. Прикрыв подрагивающие веки, он глубоко вздыхает, будто перед экстремальным прыжком в озеро с высокой скалы. Приток кислорода в лёгкие помимо невесомого облегчения также дарит дельную, хоть и наивно-простую мысль: "Дыши".       Краглин дико не любил это место по многим загвоздкам. Обшарпанный внешний вид, вызывающий странное душевное угнетение, витающий в пространстве тошнотворный смрад, - лишь малая доля от всего перечня причин ненависти к этому заведению. В любом случае, иногда нужно уметь пересиливать свою уклончивость и делать то, что от тебя требуют. Преисполнившись сомнительной решимостью, мужчина лёгким движением толкнул железную дверь и одним длинным шагом ввалился внутрь. В нос тут же ударило отвратительное кисло-сладкое амбре, которое Крагс успел давно позабыть; оно царило здесь круглосуточно и было чрезвычайно знакомым и противным одновременно. Вкрученные вряд лампочки, горевшие раньше грязным жёлтым светом, не функционировали так же, как и во всех остальных каютах судна. Мрак комнаты лишь обострял угнетающую атмосферу адской боли и безнадёжности, насыщавшие всё здешнее пространство, и не позволял разглядеть всю обстановку детально. Но, несмотря на это, глаз смог уловить грубые очертания кушетки и в странной позе расположившийся на ней тёмный силуэт.       Затруднённое дыхание доносится до чуткого слуха.       - Где тебя носит? - хрипнул голос Удонты, и сердце Краглина, кажется, пропустило удар.       Он осторожно продвинулся дальше в каюту, и взору предстал полуобнажённый капитан, с жутким напряжением сидящий на краю кушетки, - внутри всё беспричинно сжалось только от одного его вида. Если бы кто-то сейчас увидел лицо Обфонтери, то уже не сказал бы, что он спокоен. И робкий, даже какой-то жалкий тон, которым Краглин осмелился задать вопрос, лишь подтвердил это:       - Опять?..       Йонду погрузился в тишину, прерываемую лишь своим тяжёлым вздохом и тихим, дребезжащим откуда-то справа гулом. Он попытался повернуть голову в сторону оцепеневшего помощника, и тому отчётливо стало видно, насколько сокрушение и боль сковали тело мужчины. Всё было прекрасно понятно и без лишних слов.       - Действуй.       Критическая ситуация. Всё возвращается, как говорят, "на круги своя"       Рванув к громоздким шкафам, Краглин принялся энергично рыться в пригодных для использования и уже просроченных медикаментах. Почти наощупь нашарил полупустой короб спичек и массивную свечу, трясущимися руками поджёг её, - в памяти всплывает его самый первый опыт в оказании помощи капитану. Поставил источник света на тумбочку, выдвинул её ящичек, вынул батарею маленьких капсул с мутноватой жидкостью, - а первый опыт, как правило, наиболее волнительный, и тот случай не был исключением. Свечу - в руки, и он мигом подскочил к огромному шкафу, рывком открыл его дверцы, начал глазами искать пачку новых шприцов, - последующие сеансы, в принципе, ничем и не отличались от наипервейшего, он всё также сильно нервничал. Она находилась на самом верхнем отделении, до которого даже Крагс со своим приличным ростом еле дотягивался, но, забравшись ногой на вторую полку, рука всё же схватила связку, и мужчина направился к следующему шкафу, - он абсолютно точно не понимал причины своего страха, но каждый раз ситуация нисколько не менялась. Он достал кусок распушившейся ваты и полупустой флакон спирта, взял все снадобья и повернулся к потерпевшему, - но, в любом случае, некого винить в тяжёлой участи Удонты; он и сам не восторгался регулярными, часто внезапными параличами верхней части туловища, преследовавшими его с самого начала их с Краглином дуэта.       Колючий мрак сдавленно озарился тусклым светом огонька, выхватив из темноты жилистую спину центаврианина, и мужчина с замиранием сердца осознаёт истинный подтекст трепета в своём теле. Это было не отвращение к мед отделению и даже страх не за хреновое самочувствие Удонты, а страх настойчивых мыслей, от которых после самой первой практики ему пришлось подобно ястребу, не оглядываясь и задыхаясь от смущения, выметнуться отсюда. Краглин страдальчески сощурился от обрывочных воспоминаний, которые, вполне вероятно, совсем скоро оправдаются и дадут о себе знать; но как бы он не противился стечению нежданных обстоятельств, ему придётся приступить к инъекции, и этого нельзя было избежать даже при всём своём желании.       "Иногда нужно уметь пересиливать свою уклончивость и делать то, что от тебя требуют," не так ли?       Краглин вобрал все силы в кулак, потом неуверенной походкой подобрался к кушетке. Он осторожно поставил медикаменты и инструменты на деревянную, пожёванную временем консоль и занялся подготовлением к процедуре, попутно улавливая стремительно надвигающийся мандраж в груди. Мужчина оторвал от волока ваты кусок среднего размера, открутил крышку белой бутыли, и из неё тут же повеял приторный запах спирта, бьющий в нос прямо с первого вздоха, - он не был готов к этому. Краглин не из того типа людей, которые способны мгновенно адаптироваться к экстремальной ситуации и принять её. Таким личностям, как он, предпочтительнее сначала всё тщательно обдумать, а потом действовать. Сомнительное волнение снова охватило его голову, а затерявшиеся и без того мысли начали постепенно спутываться в болезненный, плотный ком. Конечно, он мог сейчас выудить в самой пучине своей обсессии хоть каплю уверенности, но, согласитесь, уверенность не всегда спасает в различных жизненных моментах; вот и сейчас она оказалась бы ничтожной и бесполезной.       Обфонтери пропитал вату едкой жидкостью, положил рядом с подсвечником. Взял комплект стеклянных пробирочек, разделил их между собой с характерным хрустом, расставил на поверхности консоли вряд. Ловкими манипуляциями принялся отламывать подпиленные, продолговатые крышечки и складывать их в потную ладонь, - слишком резко. Если раньше Йонду досрочно оповещал о надвигающемся лёгком сковывании в конечностях, постепенно переходящем ко всему торсу, то сейчас никто заранее не предупредил его об этом; поэтому действия Краглина были автоматическими, и он полагался лишь на свои отточенные за несколько лет движения. Фактически, это единственное, на что он мог сейчас рассчитывать.       Развязал кипу миниатюрных шприцов, по одному снял мутно-голубые колпачки с элегантных игл, расположил по порядку на столе. Протёр иглы спиртом, наполнил каждый стерильный шприц медикаментами. Потом быстроходно дошёл до угла комнаты и выбросил уже ненужные капсулы в мусорную корзину, тут же вернулся на исходную позицию. Пора — реквизит готов, "пациент" на месте и своим тяжёлым дыханием даёт понять, что ему больно; хотя, в принципе, это было и так понятно. Он просто молчал и терпеливо ждал. А Краглина словно самого парализовало и он нахмурил пышные брови, покачнув головой от нагрянувшей тупой беспомощности.       Он сделает это. Сейчас нужно быть сильным ради капитана.       Обфонтери взял в руку мокрую вату и повернулся к Йонду. Сглотнув ком в сухом горле, приблизился к кушетке и присел на неё, ощутив ягодицами её ледяной проржавевший металл. Он внезапно обнаружил, что стоять толком не может — ноги стали чем-то обмякшим, тряпочным, безвольным. Краглин снова предпринял попытку собраться с мыслями, - но сегодня явно не его день. Законы подлости никто и никогда не отменял, и почему-то именно сейчас, именно на Краглина Обфонтери снизошла эта "всевышняя кара".       Прикосновение холодным комком к мускулистой спине капитана, чуть ниже седьмого шейного позвонка, побудило сердце совершить бешеное сальто назад. Сдержав в груди тяжёлый вздох, он заскользил рукой вверх-вниз, протирая спиртом синюю кожу, покрытую жёлтым отсветом испарины. Ощущение вздутых мышц под скованными пальцами породило подобие электрического разряда по всему телу, и это было похоже на ядрёную смесь мучительной смерти и благословлённого воскрешения. Краглин бросил немигающий взгляд на перламутровую полосу, проходящую продольной белой молнией через все позвонки вплоть до самого копчика, - и странный прилив сил, накативший на него тугой волной, подтолкнул оторваться от монотонного растирания спины Удонты.       Краглин заметил, как в теле начала постепенно играть кровь; он совсем позабыл это чувство, да лучше бы и не вспоминал, - настолько отвратительным казались подобные метаморфозы в своём состоянии. Эффект дежавю не заставил себя долго ждать, когда-то давно он уже такое испытывал. Настолько давно, что это явление казалось каким-то мощным, назойливым. От него беспричинно захотелось избавиться, отмахнуться рукой; ну, что б уж наверняка.       Мужчина вернул вату на место, и теперь его рука заорудовала небольшим шприцом, наполненным мутным раствором. Снова посмотрел на длинный шрам на спинной впадине капитана, закусил шершавую губу и нажал на поршень шприца, проверяя его готовность, - из иглы прыснула часть содержимого, и Обфонтери вернулся к начатому делу. С шумной суетой в голове он положил мокрую от пота руку на округлое плечо Йонду и с неровным вздохом ввёл тонкую иголку под большим углом в широчайшую мышцу спины; медленно надавил на ручку, опустошая корпус шприца от жидкости, и вынул стержень из всё ещё блестящей от спирта кожи.       Первая готова.       Следующие уколы в другую половину широчайшей мышцы и в обе части трапециевидной завершились вполне себе удачно. Теперь, для более интенсивной циркуляции, ему необходимо было осторожно размять спину капитана, и, чёрт возьми, на Краглина с новой силой нападает это дурное чувство, преследующее его с самого начала сеанса. Обфонтери неуверенно опустил худые ладони на надплечья Удонты и лёгкими круговыми движениями замассировал всю область широкого туловища Удонты. Руки заблуждали по буграм мускулов, зондировали овальную ложбинку на крепкой пояснице, жадно изучали каждую впадинку между накачанными мышцами. Пальцы распластывались по горячей коже и почти что плавились, словно та самая свеча, освещающая всё здешнее пространство какой-то специфичной атмосферой. Краглина словно обожгло изнутри адским кипятком, а дыхание перехватывало от нахлынувших ощущений чужого тёплого тела под ладонями; его невесомо тряхнуло мелкой, противной дрожью, и он почувствовал, как над верхней губой выступил солёный пот. Под дых вдарил чрезвычайно иррациональный, непостижимый, но такой жгучий душевный порыв, от чего шальные мысли в одно мгновение превратились в тотальный хаос.       Мужчина уловил, как его бледное лицо постепенно теплеет и краснеет августовским яблоком от досады, осознавая направление своих мыслей.       Испытавший жизнь на вкус человек знает, как справиться и время от времени даже управлять своими эмоциями, но сейчас Крагс просто не смог совладать с бурным всплеском инстинктивной реакции. Желание оставаться при трезвом здравомыслии всё ещё держало верх над этим, хоть руки и плавали в райском блаженстве. Разум пытался оставаться в чутком сознании, хоть с какой-то стороны ему даже нравился этот перешедший грань вседозволенного триумф — недозволенная другим членам экипажа близость.       Йонду никогда не позволял трогать себя тому же Туллку, например, но Краглин же мог в любую минуту взять его за плечо или прислониться спиной к спине капитана. А тот и не был против.       Чтобы окончательно не раствориться в потоке щемящих чувств, Обфонтери предпринял попытку остановить концентрацию внимания на спине визави и проследить за очередными изменениями в своём организме: сердце трепетало подобно напуганной птице, готово было проломить рёбра и вылететь прочь из сжатой грудной клетки, в животе, кажется, образовался тугой узел, всё тело в общности стало словно один большой нерв, открытый и трепещущий.       Вот блин.       По неясной причине он не сразу заметил, как его накрыло лёгкое, но вязкое телесное возбуждение (которое, на самом деле, присутствовало ещё на первых этапах инъекции), и осязалось оно каким-то самостоятельным, что ли, - вроде ничего грандиозного не происходило, а паховая область пугающе заныла сладкою истомой, запросило чего-то совершенно недосягаемого и чересчур аморального. Именного этого и боялся Обфонтери; именно из-за этого ему когда-то пришлось пулей вылететь из помещения, моля богов, чтобы капитан ничего не заподозрил.       Ко всему прочему, следом предстояла самая затруднительная для мужчины часть процедуры — вкалывание препаратов в переднюю часть туловища Йонду — лицом к лицу, носом к носу. Краглина, кажется, уже полностью покинули оставшиеся силы бороться со срамными ощущениями; он в душе не чаял, как поступать далее впридачу со своим разгорячённым состоянием. Но он не мог и бросить капитана в таком скверном положении, поэтому просто напряг обе ноги (такой полезный совет ему однажды дал Туллк), облизнул обветренные губы, и продолжил, едва уловимо переводя учащённое дыхание.       Краглин бережно уложил Йонду на решётчатую кушетку, со рваным скрипом поднял откидушку и закрепил её под маленьким углом для большего удобства обоим. Обфонтери поймал на себе проницательный кроваво-алый взор центаврианина, и пульс его страшно подскочил. Вкладывая в руку очередной шприц, он на секунду представил, как вообще выглядит со стороны: краснющее потное лицо, мутный взгляд испуганных глаз со слегка нахмуренными бровями, раздувающиеся от нехватки воздуха ноздри, и прочее, прочее, прочее, выдающее его беспрерывный мандраж. Кажется, сейчас он променял бы всё на свете хотя бы за малейшую возможность охладить свой пыл и предательски разыгравшееся воображение — ан нет, выбирайся из этого сам.       Удонта всё также молчал, не без интереса изучая своего помощника и наблюдая за его стеснёнными действиями. Заплутавшая в самом потаённом углу воспоминаний мысль промелькнула также внезапно, как и малозаметная, ехидная ухмылочка на его амбициозной роже: "У него нихеровые такие, рабочие руки..." Странная мысль, хоть и правдивая.       Тишина, повисшая между мужчинами, - опустошённая, тяжёлая, - прощупывалась чуть ли не физически, и больше всего оказывала убивающее давление именно на Краглина. В помещении было настолько тихо, что он слышал лишь равномерное сопение Йонду и биение своего неугомонного сердца. Опустошитель, для надёжности ухватившись за правое предплечье кэпа, вставил игру в сочную дельтовидную мышцу, снова неторопливо ввёл препарат. Пока он безнадёжной тоской грезил о скором уединении с собственными думами, пристально всматриваясь в шприц в ладони, он ощущал на себе прожигающий насквозь взгляд Удонты; понимание всевозможных последствий отчаянно кричало о том, что стоит ему поднять глаза на капитана, и ему придётся буквально смыться с места событий, - прямого зрительного контакта он бы не осилил.       "Дыши," - промелькнуло в голове, и Краглин снова послушался этой полезной мысли. Сейчас она уже не казалась столь наивной.       Крагс завершил инъекцию натренированных рук, теперь пришло время для мускулов груди и живота. Сердце, однако, забилось страшнее при виде атлетичного торса, предоставленного в его полное распоряжение, и ухмыляющегося лица Йонду, - тот явно выглядел так, словно надумал нечто весьма занимательное, но всё также продолжал держать язык за зубами, делая атмосферу в каюте невыносимой, неподвижно тяжёлой, пугающей неизвестностью. Какого чёрта тот состроил такое лицо, Краглин даже и предположить не мог. Да и, в принципе, зачем?       Краглину сейчас нужно было сделать это, несмотря на увеличение вязкого, снедающего чувства в животе и сильной неуверенности в правильности своих действий. Наконец овладев жалким самоконтролем, он берёт оставшиеся шприцы с лекарством и совершает предпоследние штрихи в затянувшейся процедуре. Далее — следующий этап, который нужно осилить и перетерпеть: цепкие ладони уже самопроизвольно охватили внушительные плечи и с противоречивой настойчивостью затёрли их, ощущая пылающую огнём кожу, плавно опускаясь всё ниже к выпуклым импозантным мускулам на предплечьях и большими пальцами прощупывая выступающие на них вены. Шальные руки вернулись к намасированным надплечьям, судорожно метнулись на крепко сложенный волосатый торс, на обнажённые мясистые мышцы груди, неловкими движениями задевая реагирующие на прикосновения затвердевшие соски, пробегали по рельефному животу со слабой сеткой кубиков.       Мозг Обфонтери категорически отказывался трезво воспринимать сие чуть ли не двусмысленное взаимодействие, происходящее между ними. В помещении стало критически сложно дышать, словно кто-то высосал из корабля весь кислород, а руки, будто отделившись от хозяина и живя теперь отдельной непринуждённой жизнью, продолжали в наглую массировать, - нет, здесь даже допустимо слово "лапать", - своего капитана, и самым гадким во всём этом было содержание его безобразных мыслей, будоражившими помутившийся разум и порождаемых множеством факторов: жаром пылкой груди, вздымающейся при каждом глубоком вздохе, запахом, исходящим от тёплого тела Удонты и общей интимностью этой, казалось бы, серьёзной ситуации.       Завершая экзекуцию над собой, Обфонтери почему-то в голову закралось смутное сомнение, что капитан просто так не спустит ему с рук неосознанную раскованность его действий. И, стоит признаться, в некой степени домыслы оказались верными.       Йонду некоторое время всё также беззвучно сверлил Краглина своими чёрными зрачками, и отчётливые смущение и неловкость, выражавшиеся густой краской и шальными глазами на глупом лице помощника, видимо доставили ему какое-то особое удовольствие; а тот, кусая внутреннюю часть губы и поспешно сгребая пустые шприцы с консоли, уже собирался делать ноги, как его остановил ровный, проницательный тон:        - Я тебя... повышаю.       Краглин в недоумении обернулся к повторно разминавшему мышцы Удонте, который взглянул на него всё с тем же ухмыляющимся выражением лица. Ох, понятно — потерянный в пучине фантазий разум мужчины вздумал сыграть с ним злую шутку. Что ж, вполне заслуженно; но Крагс всё-таки решил точно убедиться в недостоверности этой фразы:       - Ч-что? - голос Обфонтери дрогнул, в очередной раз выдавая его волнение. На этот раз скрывать свои эмоции не получилось от слова совсем.       - Я тебя повышаю, - сдержанно повторил Йонду с лёгкой укоризной в улыбке и поднял с пола свою верхнюю одежду (которую Крагс изначально не сразу заметил).       Обфонтери едва ли не захлебнулся от осознания сказанного Удонтой; неужели после такого острого проявление распущенности и откровенного разглядывания неподвижного тела мужчины, он закрывает глаза на всё это и говорит о повышении?       - Короче, - начал Йонду более серьёзным голосом, прерывая бурный поток мыслей помощника — довольно стоять тут как вкопанный и неси свой зад к Джефу. Выясни, долго он ещё со светом возиться будет.       Он взял подсвечник с консоли и по-хозяйски подошёл к мужчине. Всунул ему в руки источник света, снова ироничной ухмылкой озарил его глаза и... подмигнул? Нет, скорее всего, на этот раз Крагсу точно показалось. В полумраке всякое почудиться может, вот и сейчас он не стал особо зацикливаться на этом; Краглин всего лишь часто закивал, подобно одной из забавных безделушек с болтающимися головами на приборной панели челнока капитана, сопровождая это беспорядочным "да-да, конечно", и тотчас же выметнулся из мед отделения.       Обфонтери не знал, что и думать. Если бы его сейчас спросили, что чувствует, то ничего бы не ответил, - разносортные эмоции переполняли его тело, и понять, которая из них доминирует, было слишком затруднительно. Вся произошедшая ситуация больше походила на какой-то дурной сон, который ты видишь после тяжёлого дня или сильного эмоционального потрясения, чем на явь. Ещё и эти три слова, произнесённые капитаном с завораживающей улыбкой, чувствовались какой-то сладкой, наивной ложью. Но, в любом случае, именно эти слова стали самой яркой похвалой, какую он когда-либо слышал от Йонду.       Краглин и подумать не мог, что такой неожиданный поход в мед отделение окажется весьма сносным и ужасным одновременно. Это ощущалось, словно ты долго стремился к цели, которая чуть ли не отражала весь смысл твоей жизни, а потом, наконец достигнув её, не испытываешь особого восторга. Да оно, грубо говоря, так и случилось. Зато с капитаном всё нормально, и давно забронированная должность теперь принадлежит ему, а значит, беспокоиться пока не о чем.       И стоит сказать, что с того момента ревность к капитану пропала насовсем, словно её никогда и не бывало.       Вскоре Опустошители вынюхают о приобретении новой регалии Краглина, и, почувствовав себя крайне ущемлёнными, впадут в негодование, чего и следовало как раз таки ожидать. В сторону Обфонтери регулярно станут прилетать непристойные шуточки и подколки, связанные с его взаимоотношениями с Йонду в плане интимной близости, но Удонта быстро просечёт об этом и поставит клан на место. А Крагс со снисходительной усмешкой поймает себя на мысли, что теперь у всего подразделения появилась причина для ревности. Слишком иронично получается, однако.       Спустя ещё какое-то время к ним неожиданно заявится сам Стакар Огорд с целью поздравить мужчину с достижением такой важной должности. Лично сделает ему напутствие, посоветует "особо не прогибаться под прихотями Удонты", бахнет с ним по бутылке пива. Потом в ходе светской беседы Стакар расскажет Крагсу о причине тяжёлой участи Йонду, от чего губы Опустошителя самопроизвольно сожмутся в кривую скорбную линию, а в глазах отпечатается беспричинное чувство вины. Слова о судьбе того самого молниеобразного шрама произведут сильное впечатление, и он безмолвно поклянётся самому себе, что отныне ценою собственной жалкой жизни будет оберегать и прикрывать жилистую спину и крепко сложенный торс капитана в любых ситуациях.