Гамлет Гамлет

— Какой я жалкий и ничтожный раб… Подумать страшно. Как? Комедиант, охваченный порывом страсти ложной. И выдумкой, — весь отдается им, дрожит, бледнеет, слезы на глазах и ужас на лице, — дыханье сперлось в груди. Он весь под властью порыва и вымысла… Из-за чего же это? Билли уставился на него своими пустыми глазницами. Он никогда не отвечал, но всегда помогал говорить, будто от одного мудрого взгляда бывшего слуги мысли начинали складываться в понятную мелодию из нужных нот. «Йорик» Гамлет резко поднял свой не менее пустой взгляд на череп. Мертвецы не говорят. Конечно, если ты не Шерлок Холмс. Принц датский сходит с ума. Сначала к нему пришел отец, воздушный мрачный лик, он коснулся его плеча, прижался губами к уху и шептал всю ночь напролет тайны загробного мира… Клавдий, Клавдий, Клавдий. Как только взошло солнце, Гамлет ощутил холодный камень, который касался его жаркого лба, пока он сам опирался об край крыши. Тайны с того света давались тяжело, сердце билось все медленней, будто оно заржавело, и пульс сходил на нет. Гамлет понял, что он болен местью, руки тянулись к ледяным мечам, ему хотелось, чтобы дядя полетел в след за папой в ад… А потом пришла она, такая нежная и сладкая, в белой ночнушке, с черными волосами, как призрак прошлой ночи; она целовала его как никогда прежде, она пела песни, руками касаясь кожи, подушечками пальцев проводя по каждой поре, цепляя ногтями самые нежные точки. Мороз преисподней инием скрежетал на ее пальцах, пока она обтирала виски принца. … Вернётся ль он или нет? Вернётся ль он или нет? Нет, нет — вот ответ, он покинул свет, и я пойду вослед! Как горный снег, борода… А кудри, как нежный лён — умер он, умер он, и не слышит наш стон… Он шумно дышал ей в такт, пропускал свой черед для вздоха, слишком часто, чтобы даже в глазах потемнело от горьких песен, что каплями стучали в голове, от чего становилось больно, и опять… … Без твоей любви, он совсем исчезнет. Душу сохрани, чтоб о нем скорбить. Дверь мою ищи, ты, в тени под ивой, но внутрь не входи… Там смерть твоя, брат мой!.. …пойте про иву, про иву, про иву! Горючие капали слезы, и камни смягчали, пойте про иву, про иву, про иву! пойте: должна быть венком мне зеленая ива… — Офелия… — это был не его голос, не так говорил принц Дании, он был потерян еще той ночью, когда последний раз видел отца. — Я принесла нам скрипки, Шерлок, — тогда он услышал это имя первый раз, — Брат… Ужас окатил его с ног до головы, это не была его Офелия, та, со светло-рыжими волосами и теплой улыбкой. Эта была бледной, как мертвец, а черные кудри почти застилали ей глаза. В ту ночь ветер шел с востока, и Гамлет не знал как избавиться от слез на утро, когда ему сказали, что Офелия мертва. Тогда он первый раз и увидел Гамлета. Другого, с черными глазами и родинкой на веке. Он кричал в могиле, обнимая его Офелию, прижимаясь носом к ее шее, он говорил его устами странно знакомые слова. — То был самоубийца… Лаэрт был слеп от горя, он не узнал в Гамлете самозванца. — Кто здесь так громко вопиет о горе, остановив небесные созвездья… Дрожащими руками Гамлет снова и снова доставал свой мак, ему становилось легче во сне, тогда он видел только свою Офелию, а та, чужая, почти не являлась к нему, она была рядом с другим Гамлетом… Который с тех пор не покидал его жизни ни во сне, ни наяву. Гамлет не понимал, почему они всегда вместе, почему никто не признает в другом принце самозванца. Когда-то он проследил за ним. Другой Гамлет был принцем не меньше настоящего, от него будто исходил аромат безумных мелодий, что не давало Настоящему Гамлету сосредоточиться. Ему нравилось, как этот датский принц носил корону, она была будто литой специально для него. Гамлет и сам не заметил, как следит за ним не только по ночам, а еще и днем. Другие призраки не являлись к нему под солнцем, но этот почти заменил его. Он знал. Другой Гамлет все время ждал, когда же Шерлок сам захочет выдать себя. Они с Эвр решили, сразу после смерти Офелии, что будут звать чужого Гамлета Шерлоком. Уж больно шло ему это имя, так и вертелось на кончике языка. Это было похоже на игру, они менялись, по очереди являлись ко двору, каждый день рушили друг другу планы, но никогда не встречались лично. Чего хотел Гамлет? А Гамлет? Настоящий принц однажды понял, что его больше не существует. Никто не верит его словам и голосу, будто сказка обернулась против него, будто теперь самозванец это он, обманщик, лгун. — Я жду, — череп в руках Гамлета вновь заговорил. Принц тряхнул кудрями, прижался лбом к сухим костям, ожидая от них подсказки, — Вставай и играй. Это говорил не Билли, и даже не Йорик. Это был голос сверху, такой четкий и внятный, что становилось страшно. Гамлету вновь захотелось умереть, уснуть, сознаться самому себе, что сном таким он сможет заглушить все муки. * Впервые Гамлет видел призрака так явно, он даже не осознавал, что они могут быть так близки при свете дня. Что-то тянуло его коснуться другого Гамлета, который сидел на краю крыши, опираясь на камень, и выглядывая в зазор между двумя стенками. Он даже не обернулся, когда Гамлет поднялся на башню. — Быть или не быть! Как скучно, не так ли? Просто быть… — его рука резрезает воздух, он делает резкое движение ладонью, будто гладит ветер, а потом спрыгивает на пол и подходит к Гамлету. — Ты и я, Гамлет, и наша проблема, последняя проблема. — Шерлок Холмс, — принц складывает руки за спиной, он пытаеся не отшатнуться от самозванца, но ему стоит многих усилий просто стоять на месте. — Никто не оценил шутки, но ты понял. — Конечно. Гамлет оказывется напротив Гамлета. Оба они замирают, и настоящий принц, наконец, может рассмотреть это лицо вблизи. Он так долго наблюдал за ним, что всё в эти чертах кажется знакомым, таким родным, до боли в костях, лопающихся сосудов в глазах и поджатых пальцев ног. Гамлет еле дышит, в его голове происходят тысячи химических реакций, которые даже он не смог бы объяснить. Ржавое сердце начинает выть, как металл на морозе; воздух, наверняка, накалился из-за пекущего солнца. — Спесь гордецов, отвергнутой любви… Гамлет напротив шепчет что-то. Он не датчанин, это слышно по акценту. Настоящий Гамлет вдруг понимает, что давно знает его имя, что он способен ради этого имени не быть, а просто сделать широкий шаг в пропасть. Имя, ему нужно было имя. — Дорогой Джим. Самозванец безумно улыбается, пока в его черных глазах отражаются солнечные лучи; сумасшествие приписывали принцу, но на самом деле болел этим недугом другой. — Помоги избавиться от дядюшки. Помоги освободить королевство, в нем что-то загнило. — Ты скучен и зауряден, — он видит их обоих в могиле, он готов упасть в ту реку, которую выбрала Офелия, только бы не слышать этих слов, — Все потому что ты на стороне ангелов. — Может быть я по виду и ангел, но не смей представить, что я являюсь ангелом по существу. Гамлет слышит щелчок. Это что-то в голове Джима хрустит, его шестеренки ломаются, заставляя ощущать адскую боль. Он почти падает вперед, касаясь своего Гамлета, и все шепчет какие-то слова: — Ты это я. Ты — я. Гамлет прижимается к Гамлету, пальцами впиваясь в одежду, ногтями царапая спину. А Гамлет отвечает, он уже не уверен, кто тут Джим, а кто Шерлок, кто самозванец и убийца, а кому нужно восстановить справедливость в Дании. Гамлет понимает, что все это время он был один, наедине с собой, оплакивал Офелию, сражался с Клавдием, Гертрудой и Лаэртом… И лишь сейчас он нашел Гамлета, принца датского, который будет жив и станет правителем великим.