Lies that Bind

Революция — страшное слово. Если вбить это слово в поиск, базы данных выдают крикливые, пёстрые, агрессивные картинки, заставляющие людей морщиться с неприязнью. Коннор не морщится, но восторга не испытывает тоже. Он знает, почему людям не нравятся восстания. Революция — это почти война. Война — страдания и нужда, это смерть. Это боль. Но Коннору революция запомнилась как нечто иное. Революция — это решение. Стойкость. Гордость и честность. Удивительно, как что-то, что должно было стать громким и пугающим, прошло совсем незаметно. Спустя всего несколько месяцев журналистский визг смолк, и всё вернулось в почти привычную колею. По большому счёту, мир остался таким же. Люди тоже. Хэнк всё так же сплёвывает маты сквозь зубы при виде жестоко убитых, Гэвин Рид так же безжалостно щурится, завидев Коннора в участке, а Фаулер так же орёт при малейшем неповиновении Хэнка, пытаясь скрыть за громкостью верную привязанность. В сравнении с этим, андроиды, пожалуй, изменились больше всего. Маркус выглядит уставшим, но улыбается он чаще — нет и следа того, кто был словно натянутая струна, словно боец, замерший в ожидании удара. А у Норт и Джоша, кажется, улыбка вовсе с лиц не сходит — им больше нечего бояться. Сосредоточенность в глазах Саймона уступила место любопытству. Так, наверное, и выглядит гармония. Коннор порой чувствует себя не вписывающимся в эту компанию. У четвёрки есть общее прошлое, он же пробыл на Иерихоне меньше часа. Но его принимают, а Коннору с ними хорошо. Не так, как с Хэнком, но проводить всё свободное время с пластиковым другом — утомительно для того, чьим главным собеседником долгие годы был флегматичный пёс, так что Коннор даёт Хэнку время побыть наедине с собой, и пытается завести других друзей. Компания андроидов — противоположность будням в участке, где всегда шумно и что-то происходит. С ними спокойнее, и они легче понимают друг друга. Обычно они просто общаются, разговаривают, гуляют и смотрят фильмы вместе, и это слегка непривычно после Иерихона, где основой дружбы была борьба и поддержка. Наверное, поэтому о тех временах они предпочитают вспоминать пореже. Больше всего шума производят грудной хохот и острые насмешки Норт. Коннор выучился успешно их парировать, и порой они с Норт устраивают потрясающие словесные матчи, перебрасываясь шутками и подколами. Чем ловчее Коннор отвечает, тем с большим уважением Норт смотрит на него. Маркус коротко смеётся над ними, Саймон тоже улыбается, а Джош добродушно качает головой. Джош потрясающий. Он так вдохновлён изучением мира, что потребляет огромное количество информации, и увлечённо об этом рассказывает. Больше всего ему нравятся книги об альтернативной истории, хотя он знает, что большая часть слов в них — чушь. — Просто теперь я могу их понять, — поделился он однажды с Коннором. — Эти книги не о фактах, а о том, что волновало людей, об их мыслях. В моей базе данных сотни исторических фактов, собирающихся в однозначную картину. Но история состоит не только из этого. Почему есть так много книг о заговоре 11-го сентября? Потому что люди не верили правительству и их помпезным словам. Со времён Холодной войны все жили в постоянном страхе, что они лишь пешки в борьбе идеологий. И это — настоящая история. С Маркусом разговаривать интереснее, чем с обычными андроидами — ещё бы, такой жизни не было больше ни у кого. Он рассказывает о Карле Манфреде, о том, как тот учил его понимать искусство и чувства, как тяжело было делать это до девиации, и как потрясающе это сейчас, когда не анализируешь, разбирая произведение на составные кусочки, а просто чувствуешь, отдаёшься потоку энергии. Маркус рисует, и картины напоминают творца. В них много красного и чёрного, и долго смотреть на них тяжело, а потом хочется вернуться и взглянуть ещё раз, найти то, что не заметил сначала. В их компании всё здорово. Кроме одного момента, который Коннор не может объяснить, сколько бы не силился. Почему Саймон не разговаривает с ним? Не то чтобы Саймон грубил или игнорировал Коннора. Он вежлив с ним, отвечает на каждый вопрос, улыбается. Но он никогда не рассказывает о себе много, и никого ни о чём Коннора не спрашивает. Это… неприятно. «Отсутствие энтузиазма при общении означает нежелание это общение продолжать. Вы слишком навязчивы», — отвечает интернет на его вопрос, и в такие моменты Коннор понимает, почему люди недолюбливают машины. — А ты прав, — соглашается с его сомнениями Джош, когда Коннор решается поговорить наедине. — Когда тебя нет, он более разговорчивый. Не знаю, почему. Он сложный парень, если скрывает что-то — из него это не вытащить. Ты не бери это в голову. Это его загоны, а ты ничего плохого не делаешь. — Сай придурок, — фыркает Норт пару дней спустя. Коннор знает, что она любя. — Опять какую-то херню себе придумал и носится с ней. В этом говне разве что Маркус может что-то нарыть. — Я тоже заметил, — грустно произносит Маркус ещё неделей позже. — Но он не хочет говорить об этом даже со мной. Между вами произошло что-то важное для него, но я не знаю что. — Сынок, если тебя это беспокоит, поговори с Саймоном, — Хэнк заботливо хлопает Коннора по плечу. — Он вроде неплохой парень. Если молчать, ничего не изменится. Коннор доверяет Хэнку и его советам (если, конечно, он трезв, давая их), поэтому решается на разговор. Тем более, что одна догадка есть, хоть он в ней и не уверен. Как только они оказываются вдвоём на кухне Маркуса, Саймон меняется в лице. Коннору нравится категоризировать визуальные образы, как делают люди, и он сравнивает Саймона с ощетинившимся зверьком. — Ты что-то хотел, Коннор? — голос звучит вежливо, но поза выдаёт его готовность сражаться и защищаться. — Я хотел попросить прощения. Удивление заполняет взгляд Саймона. — За что? — За то, что позволил тебе погибнуть на крыше башни Стрэтфорд. За то, что обнаружил тебя, когда ты прятался. — А. Ничего страшного, — изумление уходит, возвращается привычная холодная вежливость. — Я не виню тебя. Ты не имел тогда свободы выбора и просто выполнял приказ. Ты в меня даже не стрелял. И решение убить себя я принял сам. — Саймон отворачивается и перемешивает что-то ароматное в кастрюле. Коннор не понимает, зачем тот готовит, если в квартире одни андроиды. И не понимает, что он упустил в их разговоре. Но он не из тех, кто легко сдаётся. — Я пытался спасти тебя. Я почувствовал, как ты умер, так, словно умер я сам. Мне было больно, хотя я ещё не стал девиантом. Мне правда жаль, что тогда всё закончилось так. Прости, — Коннор надеется, что Саймон прочувствует искренность его слов. — Прощаю. Всё в порядке, Коннор, — Саймон даже не поворачивается к нему. Оказывается, что еда — для Карла Манфреда, которого привозит незнакомый Коннору андроид где-то через час, и уходит, обещая зайти за Карлом позже. Они вчетвером сидят за небольшим столиком, и это похоже на семейный обед, хотя ест лишь один из них. — Ты правда приготовил всё сам, Саймон? — восхищается Карл. Тот скромно улыбается и кивает. — Жаль, Маркус и Коннор не могут по достоинству оценить твой кулинарный талант. Они многое теряют. — Это не талант, а часть моей программы, — смущается Саймон под тёплым взглядом старика. — Хотя мне нравится готовить. Если бы было для кого, я делал бы это чаще. — Видимо, придётся пройти модификацию и установить вкусовые рецепторы вместе с желудком, раз вы оба хотите, чтоб я ел, — усмехается Маркус. Разговаривать с Карлом очень увлекательно. Забота, которая исходит от него, напоминает Коннору Хэнка, если бы тому чуть больше повезло в жизни, и он не был зол на весь мир. А ведь причины злиться у Карла тоже есть. Коннор спрашивает его об этом, надеясь, что не проявил бестактность. — Если бы ты встретил меня лет тридцать назад, парень, ты бы увидел совсем другого человека, — отвечает Карл с улыбкой, и Коннор подмечает: Маркус улыбается так же. — Безработного, одинокого. Он не был нужен никому, и ему никто не был нужен. И у него были причины злиться на весь мир, о да. Но мне повезло. Я встретил мать Лео, и чудо — она нашла во мне что-то. А ведь я тогда был уже немолод. Когда её не стало, было ещё хуже, чем до встречи с ней. Я наплевал на своё здоровье, на маленького сына, на тех друзей, кто ещё не спился, не скололся и помнил обо мне. Из этой ямы меня вытащило лишь искусство. Я рисовал свою боль, я рисовал свой гнев, и людям это нравилось. Я почувствовал, что не одинок. Не потому, что рядом были близкие люди, а потому, что каждый человек страдает. Каждый по-своему. И мои страдания не были чем-то особенным. Ещё в восемнадцатом веке Джакомо Леопарди был уверен: страдания — неизбежность жизни любого разумного существа. Но тогда не лучше ли смириться с этим, и создавать что-то прекрасное? Если бы все люди делали такой выбор, мир бы был гораздо более приятным местом. — Значит, со страданием можно жить? — подаёт голос Саймон, он внимательно следит за Карлом, не отводя глаз. — Да. Но этому нужно учиться. Коннор не уверен, что смог понять Карла Манфреда, но обещает себе изучить вопрос о превращении боли в спокойствие. После обеда Маркус уговаривает его забрать контейнеры с остатками еды, чтобы угостить Хэнка. — Всё равно у меня испортится, и придётся выбросить. Саймон остаётся, с заминкой и довольно путано объяснив, что должен помочь Маркусу с уборкой, и если бы Саймон был человеком, Коннор на сто процентов бы был уверен в его лжи. Но андроиды контролируют свои реакции лучше, поэтому логичнее остановиться на восьмидесяти двух. По пути до Хэнка Коннор размышляет о честности Саймона во время их кухонного разговора, раскачивая пакетами с едой. После этого ловля Саймона на лжи каждый раз во время их встреч стала игрой. Или, скорее, научным исследованием. Коннор следит, тщательно анализирует каждую реакцию, каждое слово. Он ожидал, что обманывает Саймон только его, ведь с остальными он общается нормально. Но результат исследования удивил его — Саймон лжёт всем. А чаще всего — Маркусу. — Хочешь, помогу? — Нет, спасибо, я справлюсь, — ЛОЖЬ. — Извините, ребят, вечер фильмов завтра отменяется. Карл попросил съездить с ним на открытие новой выставки. Но вы можете и без меня собраться. — Ничего страшного, мы понимаем, — ЛОЖЬ. — Ты без нас не соскучился за неделю? — Нет, мне есть чем заняться дома, — ЛОЖЬ. Коннор не хочет делиться своим открытием с друзьями, потому что пока не понимает почему Саймон постоянно лжёт. Как и не понимает причину его холодности с ним. Когда он рассказывает о своих выводах Хэнку, тот заходится хохотом. — Не научился ещё парень не срать там, где ест, — выдавливает он, когда смех отпускает. — Я не понимаю, у андроидов нет дефекации… — Хэнк снова смеётся в ответ на слова Коннора. — Да бля, сынок, я не про это, — Хэнк подбирает нужные слова. — У нас в академии на курсе девчонок было немного, но всё же. Первые два месяца были сущим адом — мало того, что преподаватели гоняли нас пиздец, так ещё и у парней башня ехала. Только мы перезнакомились и подружились, так тут же из-за баб переругались все. Девчонок жалко было, они в основном даже не понимали, почему некоторые к ним по-свински относятся. И только под конец обучения до нас, дебилов, дошло, что нельзя срать там, где ешь. Нельзя ебать мозги коллективу из-за того, что не можешь со своим дерьмом разобраться. Коннор обдумывает сказанное. Кажется, это снова аналогия. Лжёт — значит, любит? — Саймон не может справиться со внутренними переживаниями? Значит, он поступает неэтично? — Саймону вашему надо яйца отрастить да поговорить нормально с Маркусом, глядишь, и с тобой нормально общаться начнёт, — бурчит Хэнк. — Мне стоит поговорить с ним об этом? — Коннор не уверен, какое решение принять, исходя из полученной информации. — Как хочешь, сам думай. Может, ты ему поможешь на место мозг вставить. А может и нет, будет дальше хернёй страдать. Быть девиантом иногда сложнее, чем просто следовать указаниям. Коннор полагает, что стоит собрать больше данных. У Маркуса встреча с журналистами на телеканале, которые хотят обсудить новый закон, обязывающий «Киберлайф» обеспечить каждого андроида жильём, если тот в нём нуждается. Маркус просит друзей составить ему компанию — он не любит делать публичные заявления без поддержки. Всё проходит на удивление гладко, компрометирующих вопросов почти нет. На самый ехидный из них Маркус уверенно отвечает: «Каждый человек тоже должен быть обеспечен жильём, как и андроид, но за людей я ответственности не несу». После выступления они идут прогуляться. Коннору кажется, что за компанией андроидов кто-то следит от самой телестудии, но он списывает ощущение на свою детективную программу, и решает не портить друзьям настроение. Зря. Откуда выскочил мужчина в тёмной одежде, Коннор так и не понял. В один миг они хохочут над Норт, в следующий — незнакомец целится в Маркуса, выстрел — и Саймон с криком падает на землю. Коннор срывается с места. Физическая подготовка у стрелявшего слабая. Он быстро его нагоняет, валит на землю и удерживает, пока патрульный, примчавшийся на звук выстрела, не затаскивает его в машину. Коннор спешит обратно. — Вонючий урод, тварь поганая… — поток ругательств Норт слышно издалека. Коннор даже не успевает задать вопрос. — Саймон закрыл собой Маркуса, пуля попала в голову, повреждён блок зрения, потеря тириума не очень большая, техников уже вызвал, — мгновенно отчитывается Джош. — Как ты? — Коннор приближается к Саймону, его голова лежит на коленях Маркуса, тот осторожно гладит светлые волосы, а его штаны окрашены синими пятнами. — Нет! Нет! — Саймон, до этого лежавший спокойно, начинает кричать. — Уходи отсюда, я не скажу ничего, нет! — Саймон, тише, всё в порядке, это Коннор, я здесь, мы все здесь, — успокаивает его Маркус. Саймон дёргается и кричит громче: — Нет! Замолчи! Я не верю! Норт даёт Саймону пощёчину, нежно, но ощутимо. — Сай, призаткнись-ка. И тот действительно замолкает. Они впятером сидят на тротуаре, не говоря ни слова до прибытия техников из «Киберлайф». Когда Саймона забирают, Маркус вызывается ехать с ним, Джош и Норт с Коннором бредут по домам. — Охереть, конечно, — нарушает тишину Норт. — Отвыкла я от этого дерьма. — Я тоже, — вздыхает Джош. Коннор согласился бы, если бы регулярно не наблюдал залитые тириумом поверхности на выездах с Хэнком. Преступник — один из многих несогласных с победой андроидов и новыми законами. После суда ему дают десять лет заключения, и Коннор с Хэнком соглашаются, что это несправедливо — напал бы он на политика-человека, срок был бы пожизненный. Повреждения Саймона оказываются некритичными — помимо зрения приходится заменять покровную оболочку головы и блок, отвечающий за ориентацию во времени. Спустя неделю Саймона отпускают. Всё становится как прежде, разве что теперь Маркус очень бережно обходится с Саймоном, за что регулярно получает подколы от Норт. Он их полностью игнорирует. Всю неделю Коннор много размышляет о Саймоне, их общении и его поведении после ранения. Ему вспоминается похожая ситуация, которая была не так давно, но ощущалась иначе. Кажется, теперь Коннор наконец понимает, что движет обманами. Он пишет Саймону и просит встретиться с ним наедине. Вообще, он ожидает отказа. Но Саймон соглашается. Коннор не хочет тянуть, поэтому сразу начинает с сути: — Ты влюблён в Маркуса. Саймон замирает с широко распахнутыми глазами. — Да, — выдыхает он, и это, наконец-то, правда. — И поэтому ты постоянно ему лжёшь. Саймон недоумевает. — Я не… — Ты всё время лжёшь, когда он спрашивает, как твои дела, не нужна ли тебе помощь, не расстроен ли ты, всё ли в порядке. Ты хочешь иного. И ты лжёшь об этом. Тишина. Неужели он снова обманет?.. Нет. Саймон признаётся: — Поздравляю, детектив. Дело раскрыто, — Саймон опускает глаза и кивает. Этот разговор и вправду напоминает Коннору допрос. — Ты меня недолюбливаешь. Хоть и пытаешься скрыть это за ложью, — добавляет он. Саймон не отнекивается. Молчит, словно ждёт приговора. — И это связано с тем, что ты рассказал мне о местоположении Иерихона незадолго до революции. Саймон закрывает лицо руками и застывает без движения. Коннор выжидает, надеется услышать ответ, но увы. — В чём я виноват? Что я сделал не так? — тихо спрашивает Коннор. — Я умер за него, — ещё тише шелестит голос Саймона. Коннор помнит ту безумную смесь страха и отчаяния, что вывернула его наизнанку на крыше башни Стрэтфорд. Теперь он понимает — в смеси была и любовь. Он не уверен, что хочет пережить те чувства ещё раз, но Саймон открывает лицо и тянется к нему оголённой белой рукой, а Коннор из тех, кто идёт до конца. Темно. Саймон открывает глаза, но тьма не исчезает. Ужас охватывает его. Вокруг тьма. Он не понимает ничего. — Темно, — выдавливает он из себя, и слова звучат непривычно, неправильно. Он даже не чувствует земли под ногами. Он стоит? Лежит? Провести анализ не получается. Он не знает, что с ним, и что за мир вокруг. Не понимает, холодно или жарко. Кажется, холодно. Или Саймону кажется так, потому что рядом никого нет? Может, таков он — мир после смерти для андроидов? — Где я? — он пытается ещё раз. — Я девиант, как и ты. Мне нужна помощь. Мне нужно найти Иерихон, — чужой голос пробивается сквозь тьму. Саймон еле слышит его, кажется, блок слуха повреждён. Он провёл часы, замерев в железной будке, и ждал, что Маркус заберёт его, вернётся. Но этого не случилось. Маркус бросил его. А Саймон убил себя всё равно. Он хотел сберечь его, ведь одна мысль о том, что Маркус погибнет, была ужаснее, чем вся эта тьма вокруг. — Я не узнаю твой голос. Ты не из наших. Я не скажу тебе, где Иерихон, так что не трать время, — бормочет он. Всё правильно. Он поступает правильно. Единственное, на что сгодился Саймон — сберечь тайну. Норт была права, нужно было уничтожить его ещё на крыше, вместе с чипом памяти, чтобы ни один из врагов не получил данные о расположении Иерихона. Но Маркус пощадил его. Маркус хотел, чтобы он остался жив. Маркус. Маркус всегда был добр к нему. Саймону даже кажется, что он слышит вдалеке его голос. Твёрдый, уверенный и тёплый. Саймон держится за эти мысли, чтобы тьма вокруг не поглотила его. Он не знает сколько часов проходит, пока она болтается в пустоте без времени, пространства и ощущений. Но в какой-то миг ужас заполняет его снова. Саймону кажется, что кто-то наблюдает за ним, совсем рядом. — Кто здесь? — спрашивает он у темноты на всякий случай. — Всё в порядке. Не бойся, — неужели это?.. — Маркус? Это ты? Это его голос, Саймон узнал бы его из тысячи, он жив. Жив. Саймон спас его. Но почему тогда?.. — Почему ты меня бросил? — слова, полные горечи и обиды вырываются, прежде, чем он успевает подумать. — У меня не было выбора, нас бы убили, — слышит он в ответ. Конечно. Маркус никогда бы не бросил Саймона, если бы на то не было веской причины. — Всё будет хорошо. Я пришёл забрать тебя, — голос пробивается к нему, и кажется, сама тьма отступает перед его силой. «Пришёл забрать тебя» — слаще этих слов ничего не может быть. — Дай мне координаты Иерихона, нам надо идти, — просит Маркус. — Иерихон? — неужели Маркус забыл? Неважно, Саймон запутался во всём, Маркус поможет, отведёт его домой. — Да, конечно. Он чувствует, он что-то чувствует, как же не хватало ощущений! Рука Маркуса взяла его за предплечье, и наконец-то Саймону есть за что держаться в этой тьме. Он передаёт данные о Иерихоне и тянется к Маркусу ближе, тянется к его плечу, чтобы опереться на него. — Маркус? Но Маркус не держит Саймона. — Это ты, Маркус? Почему же он молчит? Саймону так страшно. — Не бросай меня больше!.. Тьма снова накрывает всё и утягивает Саймона за собой. Коннор выныривает в реальность, и ему кажется, словно у него есть слёзные железы и он плачет. Это, конечно, не так. Коннор готов закричать. Он знает, что было дальше. Он сам рассказал Маркусу о телах Саймона и Даниэля в полицейском архиве, и первое, что потребовал лидер восстания от людей, едва те согласились его выслушать — дать возможность восстановить тех, кто погиб во время революции и тех, чьи тела считались уликами (если, конечно, было что восстанавливать). — Прости, что поступил так с тобой. Я тогда не всё понимал, и разумеется, я не знал, что Маркус значит для тебя, — похоже, именно этих извинений Саймон ждал от него. — Я умер за него, — повторяет Саймон. — И умер бы ещё раз, а потом ещё. Я вырвал бы своё сердце ради него. Но ты нашёл моё слабое место, и я тут же всё выдал… — Ты был в отчаянии! — И всё равно выдал. Выдал свои чувства и важную тайну. Иерихон был уничтожен, — Саймон тяжело вздыхает. — Каждый раз, когда я вижу тебя, я вспоминаю, какой я никчёмный слабак, что я готов предать друзей в обмен на мысль о том, что меня любят. И хочется убить себя ещё раз, лишь бы никто не причинил Маркусу вреда с моей помощью. Этот разговор не из приятных, но Коннор чувствует такое облегчение. Он так рад, что Саймон наконец с ним откровенен. — Послушай… Если бы ты так поступил, кто спас бы его от пули на улице? — улыбается Коннор. Он твёрдо намерен… как там Хэнк сказал? — вставить Саймону мозг на место. — Я не… но… — тот теряется с ответом. — Никто не винит тебя. Ни я, ни Маркус, ни любой другой андроид. Прости себя. Ты нужен Маркусу. Больше, чем соратник, готовый пожертвовать собой ради него. — Не надо, — беспомощно выдавливает Саймон. — Неужели ты не видишь, как он заботится о тебе? Как он переживал, когда ты был ранен? Когда восстание закончилось, Маркус приложил все усилия, чтобы отбить твоё тело у полицейских, и сам следил за восстановлением, не отходя от тебя несколько дней! Столько эмоций на бледном лице Саймона в последний раз Коннор видел в подвале полицейского участка. — Поговори с Маркусом. Расскажи, что ты чувствуешь. Он достоин того, чтобы с ним говорили честно, согласен? Саймон неуверенно кивает. Когда компания андроидов собирается в следующий раз, Маркус и Саймон приходят вдвоём, держась за руки. Счастье в глазах обоих такое правдивое, что Коннор ни секунды не сомневается — он поступил правильно.