Сегодня и всегда

Ну, в общем, Риваю сегодня семнадцать и у него большие проблемы. И это не отсутствие денег, выпивки и девчонок. Вся проблема в его приемном отце. Ривай тяжело вздыхает и продолжает до блеска натирать и так идеально чистую тарелку. Ужин готов, дом убран, осталось только дождаться веселой трели звонка, которая принесет с собой одновременно и облегчение, и страдания. Ривай привык постоянно быть один. С тех пор как ему исполнилось четырнадцать, и Ирвин перестал нанимать ему нянек. Да это вообще было глупо с самого начала. Зачем командиру летного полка регулярной армии забирать к себе чужого ребенка? Отдал бы в приют, и дело с концом. Но нет. Капитан Ирвин Смит не из тех, кто оставляет своих друзей. Даже если они давно на том свете. Ривай помнил его с детства. Сослуживец отца был практически членом семьи, приезжая на рождество, день благодарения и юбилеи отца. Даже когда сам отец не мог приехать. Он играл с Риваем, постоянно привозил ему подарки, а уж шоколадные конфеты были распиханы по всем карманам. Ривай лопал их в таких количествах, что потом болел живот, а Ирвин только смеялся над добродушным бурчанием его матери. А потом их не стало. Матери и отца. Обоих. В один момент. Риваю тогда было восемь, и он очень не хотел, чтобы родители уезжали без него. Но не по годам развитый мозг мальчишки понимал, что они уже очень долго не были нигде вдвоем. Поэтому он усиленно шмыгал носом, пытаясь сдержать слезы, и старательно махал вслед их машине. Счастливые глаза матери, с легким налетом беспокойства и раскаяния, как никак она впервые оставляет сына так надолго. Легкая улыбка всегда сурового отца, и теплая ладонь Ирвина на плече, чуть сжимающая ткань рубашки в попытке приободрить. Больше он не видел родителей. Их самолет рухнул где-то в Атлантическом океане. Кто-то говорил, что отказали двигатели, кто-то - что это был терракт. Риваю было все равно. Он стоял на военном кладбище, в черном костюме, и смотрел как в землю опускают пустой гроб. Залп орудий, воинские почести, гимн страны, очень много незнакомых людей. А через два дня - тихое кладбище в пригороде. Маленькая могилка под раскидистым вязом. Еще один пустой гроб и никого кроме Ривая, Ирвина и престарелой соседки, которая все причитала, как же тяжело придется теперь несчастному сиротушке. Так он и начал жить с Ирвином. Тот просто перевез его вещи к себе. Завалил игрушками, книжками, сладостями и вниманием. В первые два года. Потом он получил звание выше и стал все чаще бывать в командировках. Совсем как отец. Наверное, Ирвину очень хотелось, чтобы Ривай называл его "папой", но сам Ривай старательно обходил все темы, связанные с родителями и их определением. Потом Ирвин надолго уехал. За три года он был дома от силы несколько месяцев. Ривай был зол на него, но эта вынужденная разлука все же сделала свое дело. Когда Ирвин вернулся, он снова стал для Ривая тем волшебным Сантой, который всегда приносит с собой только радость и приятные подарки. Они съездили к морю. На поезде вышло долго, но Ривай отказался садиться в самолет. Потом побывали в настоящем Диснейленде. Это было восхитительное лето. Ирвин всегда был рядом, и Ривай чувствовал себя счастливым впервые после смерти родителей. Но счастье кончилось, Ирвин снова уехал, и наотрез отказался брать Ривая с собой. Сказал, что он сам в детстве постоянно ездил с места на место и знает, как это тяжело постоянно менять школу, друзей, привычки. Ривай должен доучиться, а потом уже будет видно. И Ривай учился. Старательно. Чтобы набрать высокий балл и пойти в колледж куда-нибудь поближе к столице - Ирвина перевели в штаб, и он все больше времени проводил в кабинете, нежели на плацу. Если быть честным, Ривай был этому рад. Ему не хотелось, чтобы еще одна железная птица унесла на небо дорогого ему человека. Со всеми этими мыслями Ривай как-то сам не заметил, что стал думать про Ирвина часто, много и без повода. Вспоминал, как тот таскал его на руках, как вытирал губы, перепачканные шоколадным мороженным, как осторожно целовал в макушку перед сном. И от этого становилось так странно приятно, что даже не хотелось думать о том, почему вспоминалось именно это, а не скомканный поцелуй одноклассницы, не анонимная записка с признанием в любви, не прогулка в парке с девчонками из школы. Все встало на свои места, когда Риваю исполнилось пятнадцать. Ирвин, как всегда и делал, приехал на его день рождения. Приехал ранним утром, Ривай только услышал как хлопнула входная дверь. Он еще немного полежал, ожидая, что Ирвин зайдет к нему, но тот что-то медлил, и Ривай сам направился в его комнату. Стучаться он давно перестал, Ирвин сам разрешил ему заходить, как только что-то потребуется, в любое время. И Ривай зашел. Стало понятно, почему ждать пришлось так долго. Ирвин только-только вышел из душа, повязав вокруг бедер полотенце, а другим ероша мокрые волосы. И в этот момент Ривай понял, о чем говорили все мальчишки из класса. Эти их бесконечные "посмотри какая детка. У меня прямо встал на нее", наконец, приобрели для Ривая вполне осознанную форму. Он понял, как бывает, когда "встает" на кого-то. Вот на Ирвина, например. Он тогда покраснел и пулей вылетел из комнаты, уже несколько позже понимая, что именно произошло. Вот так вот просто Ривай влюбился в своего приемного отца, опекуна или хрен_поймешь_как_там_его_называть. Ирвин ничего не сказал ему по поводу утренного инцидента. Не говорил и после, когда Ривай стал старательно избегать его. Ведь в то утро для него все перевернулось. Ирвин остался прежним, а он изменился до неузнаваемости. Теперь каждое прикосновение, каждый жест, взгляд, каждое слово надолго оседали в памяти. Все как обычно, но для Ривая все стало не так. Дом снова был не дом. И почему-то было ощущение, что самый близкий человек предал его. И непонятно был ли этим человеком Ирвин или же он сам. Два года пролетели слишком быстро. Наверное потому, что половину этого срока Ирвина не было дома. Он шутил, чтобы в его отсутствие Ривай вел себя прилично и не водил в дом слишком много девчонок, не закатывал шумных вечеринок. Ривай морщился, как от кислого соуса, всем своим видом давая понять, что шутка не удалась. Ирвин целовал его в макушку, обнимал на прощанье и уезжал в очередную командировку, а Ривай бежал наверх, в его комнату и заворачивался в одеяло, которое все еще пахло чужим телом. Хотя на самом деле ничем оно не пахло, кроме как тканью, порошком и легким, едва уловимым отголоском одеколона. Но Риваю было все равно. Он спал в его постели до тех пор, пока не приходила пора менять белье. Таскал из шкафа чужие рубашки и всегда боялся, что не успеет постирать их перед приездом. Но Ирвин всегда звонил хотя бы накануне. Наверное, он делал это для того, чтобы Ривай смог выгнать из дома всех гостей, но на деле этого времени хватало как раз для того, чтобы хорошенько убраться и не оставить нигде следов своей странной одержимости. Постепенно это переросло в болезненную чистоплотность. Ривай боялся, что его поймают с поличным. Будто кто-то прямо на улице подойдет, схватит его за руку и начнет осуждать. А потом расскажет Ирвину. Мысль о том, что он узнает, вызывала у Ривая панику и желание убежать из дома. Но это бы значило, что он не сможет больше увидеть Ирвина. И этот страх был намного сильнее. И вот сегодня ему семнадцать. Своеобразная годовщина. Ирвин приедет с минуты на минуту, и Ривай собирается с силами, чтобы не броситься ему на шею прямо с порога. Ведь тогда он точно что-нибудь заподозрит. В дверь звонят. Страшно, но нужно идти. Ирвин загорелый, улыбается теплой улыбкой и ставит на крыльцо тяжелую армейскую сумку. - Я дома, - он широко разводит руки в стороны, надеясь на обьятия. - Долго ехал. Твой самолет приземлился три часа назад. Ужин остыл, - недовольно бурчит Ривай и идет в глубь дома, оставляя Ирвина без объятий и теплого приветствия. Ему кажется, что если он хотя бы улыбнется, то все сразу станет ясно. Боится хоть на секунду расслабиться. Ирвин понимает его колкость по-своему: переходный возраст, проблемы в школе. Он готов выслушать, но не станет давить. С некоторыми проблемами нужно справиться самому. - Ты куда-нибудь уходишь? Ривай чуть не роняет из рук тяжелый поднос с запеченной уткой, которую несет на стол. - С чего ты взял? - Ну так день рождения же. Отмечаешь с друзьями небось! А тут я. Я еще в такси подумал, что, наверное, не нужно было приезжать. Все равно на один день. Дал бы тебе оторваться. Ты, если хочешь, зови всех, а я погуляю где-нибудь. Могу в отеле переночевать. Вещи даже оставлю. Все равно отпуск в следующем месяце. Приеду и буду портить твою классную жизнь одинокого героя. Риваю тошно от такой заботы. От всего этого тошно. - Не говори ерунды. Это твой дом. И я все равно никуда не собирался. - Почему? - Ирвин пробует утку и блаженно мычит. Готовит Ривай просто чудесно. - Не хочу. - Все в порядке? - В полном. - Давай, рассказывай, что тут было без меня. - Мы можем поесть молча? - вилка едва не дрожит в руках Ривая. Он уже придумал ничего не значащий разговор, но ничего не выходит. Он почему-то злится и хочет снова остаться один. - Хорошо. Ирвин смотрит на него долгим, изучающим взглядом, но ничего больше не говорит. То есть не спрашивает. Но рассказывает о погоде в Атланте, об огромных сверчках на границе с Колорадо, восхищается Большим Каньоном. Они доедают утку, десерт, и Ирвин приносит из гостинной бутылку вина. Из тех, что всегда стоят на полках, ожидая какого-то особенного случая. - Хочешь? - спрашивает Ирвин - Я еще несовершеннолетний, - хмуро отвечает Ривай. - Да ладно тебе! Сегодня твой день рождения, и я, как твой опекун, разрешаю тебе немного выпить. Не могу же я делать это в одиночестве? Вино не очень-то вкусное. Риваю не нравится. Но оно расслабляет напряженные мускулы, делает мир вокруг теплее и как-то мягче. Они сидят на диване в гостинной и просто говорят. Обо всяком. О погоде, о бейсбольных матчах, о прочитанных книгах. О политике, о курсах валют, о ситуации на ближнем востоке. О новых фильмах, о смешных моментах, об их воспоминаниях. - Кажется, время спать. - Ирвин смотрит на часы, там почти полночь. - Угу, - сонно бормочет Ривай. - У тебя есть еще пятнадцать минут, чтобы делать все, что вздумается. После ты уже не сможешь оправдать сожженый диван своим днем рождения, - смеется капитан Смит. - Есть пожелания? - Я хочу спать с тобой. Ирвин осекается. - Что? - Можно я сегодня буду спать в твоей комнате? - Ривай понимает, что сболтнул лишнего, но ведь сегодня у него есть оправдание. Будь что будет. - Эй, ты же взрослый пацан! Вот уже пьешь как заправский дальнобойщик! А спать один боишься. Ривай обиженно отворачивается, пытаясь не краснеть. Хотя все всегда можно списать на вино. - Сам сказал, что любое желание. А теперь задний ход врубил? - Да нет! - Ирвин встает с дивана, закидывает Ривая себе на плечо. - Ну что, приказывайте куда двигать, командир. Ваш верный грузовоз доставит вас в любое место! - Вверх по лестнице! Первая дверь справа, - пытается поддержать игру Ривай, хотя сердце предательски замирает. - Пижаму принести? - спрашивает Ирвин, сгрузив его на кровать. Ривай только кивает, боясь, что голос будет дрожать. - Тогда иди умывайся, а я пока разберу тут все. Ривай до крови из десен чистит зубы. Принимает душ. Как можно быстрее и как можно тщательнее. Он не знает, что хочет сделать, но точно уверен, что сделает хоть что-то. Он возвращается в комнату, видит на кровати свою пижаму и слышит шум воды из кухни внизу. Черт, он совсем забыл помыть посуду. Он залезает в кровать, которая приятно холодит кожу свежей простынью, устраивается поудобней и ждет. Ирвин заглядывает в комнату, достает из шкафа домашние штаны и уходит в ванну. Ривай так возбужден и взбудоражен, что ему кажется, будто он сейчас сможет пробежать все южное побережье за пять минут. От нетерпения чешутся ладони, хотя он все равно чуть не начинает дремать, дожидаясь Ирвина - сказывается вино и напряжение. Тот возвращается из ванной в одних тонких домашних штанах, и Ривай едва не теряет самообладание при виде его широкой мускулистой спины. Он тихонько пролезает под одеяло и расслабленно потягивается. - Кажется, я все-таки устал. - Угу, - неопределенно мычит Ривай, боясь пошевелиться. - Гашу свет? - Да. Комнату накрывает темнотой так резко, что Риваю на секунду становится страшно. Вот черт. Теперь он сам в своей собственной ловушке. - У тебя что-то случилось? Ривай вздрагивает от этого вопроса. Он думал, что Ирвин уже уснул. Но видимо прошло не больше пары минут, которые показались Риваю бесконечностью. - Нет. Ничего, - он старается говорить как можно спокойнее. - Но я же вижу. Можешь мне рассказать. Что-то в школе? Ага, в школе. Риваю до слез обидно. Вроде и хорошо, что Ирвин ни о чем не догадывается, но так больно думать о том, что тебя не воспринимают всерьез. - Да нет. Все хорошо, - говорит он, и понимает, что голос все-таки выдал его с головой. Ривай чувствует, как прогибается матрас рядом с ним - Ирвин перелег поближе. Откидывает прядь волос с его лица и обеспокоенно спрашивает: - Ты чего? Плачешь? Эй, прекрати! Ну ты чего! От этого только хуже, и Ривай начинает дрожать, захлебываясь беззвучными рыданиями. Что он может сделать? Кто он вообще такой? Просто хилый подросток, с некрасивым лицом и чересчур тонкими ногами. Никто. Ничтожество. Ирвин никогда на него не посмотрит так, как хотелось бы Риваю. Да и Риваю бы не стоило. Что это? Комплекс принцессы? Влюбленность в спасителя? Ирвин ведь ему, если и не как отец, то как старший брат. Это ненормально. И Ривай ненормальный. Как такое вообще могло случиться? Ирвин обнимает его, прижимает к своей груди, и сам того не желая, жарко шепчет на ухо: - Все будет хорошо. Слышишь? Ничего страшного. Это нормально. Я с тобой. Не бойся. Всегда буду с тобой. Он хочет сказать что-то еще. Такое же бессмысленное и болезненное, но Ривай ему не дает. Поднимает голову и целует мокрыми от слез губами. Ирвин на секунду замирает, а потом мягко остраняет его от себя. - Что ты... И снова не может договорить, потому Ривай вцепляется в него, снова целует. Неумело, неуклюже, не получая ответа. Шепчет едва слышно, царапая ногтями обнаженную спину: - Молчи. Я хочу. Хочу тебя. Сейчас. Пожалуйста, не оставляй. Я люблю тебя. Люблю. Голос срывается, Ривай сглатывает комок в горле, пытаясь сдержать слезы. Он покрывает поцелуями чужую шею, грудь. Водит руками по спине, зарывается в волосы. Ирвин не двигается. Не отталкивает, но и не прижимает крепче. Просто держит, создавая иллюзию контакта. Ривай трется о его бедро, прижимается ближе, почти до боли, до сбитого дыхания. И целует, целует, целует. Везде, где только может дотянуться. Его трясет. Ему страшно. Но ему это нужно. Слезы не останавливаются, а он все равно не может оторваться от желанного тела, будто бы это в последний раз. Хотя, скорее всего, так и есть. Особенно громкий всхлип, и Ирвин резко хватает его плечи, прижимая к себе, не давая пошевелиться. - Тссс. Тише, успокойся. Это пройдет. Все хорошо. Просто засыпай. Ривай хочет возмутиться, но Ирвин прижимает палец к его губам и качает головой. Обнимает крепче, почти уложив на свои колени, и тихонько покачивает, переодически целуя его макушку. Ривай сам не замечает, как засыпает. Утром он просыпается один. Все, что было вчерашним вечером, кажется ему сном. "Дурацкое вино", - ругается он про себя и не знает, что ему теперь делать. Но бежать уже поздно. Нужно идти до конца. И он идет. Прямо на кухню, с которой так аппетитно пахнет кофе и блинчиками. - О, проснулся! - радостно взмахивает прихваткой Ирвин. - Давай, одевайся, и за стол. А то остынет. Я, конечно, не такой мастер как ты, но на мои блинчики еще никто не жаловался. Он ведет себя так, будто ничего не было. И Риваю уже думается, что может ему это и правда приснилось. Он переодевается, садится за стол и придвигает к себе дымящуюся тарелку. И понимает, что не приснилось, нет. На шее Ирвина едва заметно алеет неумелый засос. Да не один. Риваю становится одновременно стыдно и страшно, но Ирвин словно не замечает этого. - Приятного аппетита! - он ерошит темные волосы и направляется к лестнице. - А как же ты? - окликает его Ривай, борясь с приступом паники. Так хочется еще хоть одного мимолетного прикосновения. - Я уже ел. Ты посмотри на часы, соня. И правда. Уже давно перевалило за полдень. Ривай пытается затолкнуть в себя блинчик, но выходит плохо. В голове сотня оправданий, одно хуже другого. Когда он уже не выдерживает, встает, чтобы пойти и сказать Ирвину хоть что-то, тот сам появляется в дверях. В форме. С маленькой сумкой в руках. - Я оставил вещи. В следующий раз чтоб налегке. Через пару недель вернусь. Как раз к ярмарке. Поедем? Ривай боится посмотреть ему в глаза. Наверное, надо как Ирвин, сделать вид, что ничего не было. Но ведь оно было. И Ривай хочет, чтобы это повторилось. - Ирвин, - начинает он, комкая рукава кофты. - То, что вчера было... И замолкает. Слов нет. При свете дня, без алкогольного дурмана, сказать все это сложнее, чем кажется. - Ничего. Я понимаю. - Ирвин заканчивает за него. Вот только заканчивает совсем не так, как нужно. - Нет. Не понимаешь. Я серьезно. Я ... Я тебя... - уши горят, щеки пылают, а поднять взгляд не хватает сил. - Ну, все что я говорил, это правда. Это уже давно. Ривай смотрит в пол и видит, как начищенные до блеска ботинки Ирвина делают пару шагов к нему. Он встает вплотную и поглаживает Ривая за локоть. - Знаешь, давай мы поговорим об этом, когда я вернусь. Я уверен, что ты просто не до конца разобрался в себе. Не нужно бросаться такими словами. Все уляжется. Все будет хорошо. Он целует Ривая в лоб. Пытается улыбнуться, но получается только кривая гримаса. Ривай молчит, смотрит, как он открывает дверь, как взмахивает на прощанье рукой, как поджимает губы, смотря с досадой и извинениями. Ривай обхватывает себя руками. "Все будет хорошо?", - спрашивает он себя. - "Нет. Не будет." Такси скрывается за поворотом, а он, наконец, двигает себя с места и идет закрывать дверь. Сегодня он будет спать в своей комнате. Сегодня и всегда.