Готовка

      Они оба стали слишком уж занятыми – времени друг на друга было очень мало. Седьмому Хокаге, которого Хатаке считал действительно лучшим не только потому, что любит больше своей жизни, но и потому что это является самой чистой правдой, подобало много работать на благо деревни. Какаши соврал бы, если бы сказал, что не скучает – скучает. По тем дням, когда обязанности Хокаге были на нём, потому что времени вместе они могли проводить больше. По Наруто, что любит спать на левом боку, пока Какаши обнимает со спины и дышит носом в шею, а ещё не даёт поспать побольше и какого-то чёрта подрывается пораньше, хотя в совсем юности спал до обеда, как и Хатаке до сих пор.       Но сегодня – знаменательный для них день, что называется годовщиной, и Узумаки пообещал, что к бумажкам не притронется. А Седьмой всегда выполняет свои обещания – тем более перед Шестым.       Хатаке всегда хочется взять всю эту бумажную волокиту на себя, чтобы Наруто отдыхал побольше. Какаши часто сидел в кабинете, рядом с ним, наблюдая за сосредоточенным взглядом младшего, тем, как он легко загибает края того документа, что читает, и кусает губы, продумывая определённые варианты. Как они на двоих расставляют эту тонну бесполезных, как им обоим кажется, печатей, и лишь глупо смотрят друг на друга, смеясь и негласно соревнуясь, кто этих бумажек отпечатает больше. Хатаке всегда заваривает Наруто чай, который в юности он пил с тремя ложками сахара и какой-нибудь шоколадкой сверху, а теперь пьёт без всего и даже не морщится.       Шестому странно осознавать, что этот крепкий духом и телом мужчина, сидящий перед ним, был тем подростком, который неловко признался ему в любви и творил массу глупостей, заставляя Какаши лишь качать головой и помогать ему их решить. Часто, когда Наруто исполнялось только двадцать, Шестой заводил речь о том, что уж очень он для него старый – и ему нужно найти кого-то помоложе, посвежее и лучше, чем он, но Наруто всегда подставлял к его губам палец и говорил, что никто ему, «даттебайо», больше не нужен. И смотрит всегда так честно и открыто, ни капли не стесняясь, всегда берёт за руку и оглаживает шероховатую кожу, заставляя сердце старшего таять, как сердце девочки, которую заметил лучший парень школы.       И сейчас они уже совсем взрослые – а чувство, что любви меньше не становится, а Хатаке влюбляется только сильнее. Наруто исполнил свою мечту, став Хокаге и каждый день защищая родную деревню, а Какаши исполнил свою, защищая главного человека своей жизни, и он никогда не позволит себе допустить ошибок прошлого.       — Наруто, солнце, закругляйся, – Хатаке заглядывает в кабинет, где за столом сидит Седьмой, – пойдём домой.       — Я хочу сделать как можно больше, Какаши-сенсей, – Узумаки даже не поднимает взгляд от бумажек, перелистывая, и другой рукой поправляя съехавшие вниз очки, что он использует только когда уже слишком устаёт читать, – чтобы завтра Шикамару меня точно не выдергивал, даттебайо…       — Давно ты меня сенсеем не называл, солнце, – Шестой усмехается, делая акцент на любимом прозвище Узумаки, и подходит ближе к столу, наблюдая за сосредоточенным Наруто. Было даже стыдно признавать, что выглядел он… уж слишком сексуально за всей этой бумажной работой.       — Как там Гай? – Седьмой его либо специально игнорирует, либо читает что-то интереснее, чем сам Хатаке. Оба варианта, честно говоря, ему не нравились.       — Всё хорошо, снова дал ему выиграть поединок и сравнять счёт. Пообещал, что в следующий раз я удивлюсь его Силе Юности сильнее, чем когда-либо до этого.       Наруто смеётся, и, видимо, наконец дочитав документ, ставит внизу печать и откладывает его в огромную стопку слева. Весь остальной стол остаётся пустым. Он наконец-то поднимает взгляд, смотря на Какаши, и облизывает губы, снимая с себя очки. Шестой прекрасно выглядит в этом красно-рыжем закате, и Узумаки встаёт, притягивая его к себе и стягивая маску двумя пальцами, чтобы поцеловать. Старший только мычит в поцелуй, положив ладонь на чужой копчик, чуть сжав приятную ткань одежды, и углубляет желанный поцелуй. Наруто, что теперь ниже всего на пару сантиметров, обвивает руками чужую шею, но ближе прижаться не может из-за стоящего между ними стола. Второй рукой Хатаке проводит по спине вверх, зарываясь в волосы, но…       — Наруто, тут ещё… – вошедший даже без стука Шикамару видит перед собой этих двух голубков и закатывает глаза. Какаши недовольно хмурит брови, заставляя себя оторваться от поцелуя, и смотрит через плечо, пока потерянный Узумаки, оторванный от любимого занятия, глядит на своего помощника.       — Тут ещё два документа, – он вздыхает, подходя ближе, – но я вижу, что ты занят, – он усмехается и останавливается у стола, кладя туда бумаги, – подождут до послезавтра. – Нара делал вид, что мучался, пока работал с Шестым и слышал, как они целуются, обжимаются и говорят друг другу комплименты, но на самом деле был счастлив за обоих: просто ему искренне не хотелось рушить свою репутацию пофигиста. Теперь, когда Наруто на посту Хокаге, эту репутацию удерживать сложнее, потому что Какаши никогда не рвался так работать, как желает работать теперь, помогая уставшему Наруто.       Парень как быстро появился, так и исчез, и они оба засмеялись. Наруто наконец-то обошёл свой стол, и Какаши усадил его на него, обняв за талию и уткнувшись носом в плечо.       — Хочешь есть?       — Хочу, – Наруто перебирает чужие волосы и оставляет поцелуй на макушке.       — Ичираку?       — Не-а, – Наруто улыбается, пока Какаши поднимает голову и смотрит в чужие глаза, — хочу, чтобы мы приготовили что-нибудь вместе.       Шестой только кивает и целует Наруто в щёку, вновь натягивая маску. Узумаки понимает без слов и спрыгивает со стола, натягивает плащ и берёт Хатаке за руку, ведя к выходу из кабинета.       — Ко мне? – Хатаке переплетает пальцы их рук, счастливо улыбаясь.       — Ага.

***

      Хатаке обожал то, как Наруто выглядит дома. Он натягивал на себя чуть свободные шорты до колена, что раньше принадлежали старшему, и его же футболку, триста раз перестиранную и растянутую, с широченным воротом и позволяющую откровенно пялиться на чужие плечи и торчащие ключицы, выглядывающие из-под ткани. Рядом с ним Шестой правда чувствовал себя извращенцем, особенно в последнее время, когда им так друг друга мало. Он и сам-то был не промах, это – общеизвестный факт, но Какаши искренне считал, что Наруто – самый красивый человек на Земле.       Было принято решение приготовить что-то, что угодит и вечным овощам старшего, и любви к рамену младшего – овощной салат и лапша. Салат был на Хатаке, а лапшу варил младший, стоя к нему спиной. На самом деле, в этот момент изголодавшемуся по Седьмому мужчине не хотелось ничего, кроме как разложить его где-нибудь здесь, на кухонном столе, заставляя громко стонать и смотреть ему в глаза, и…       — Чёрт, – Шестой шипит, откинув нож на доске, и смотрит на достаточно глубокий порез на указательном пальце правой руки. Извращённые фантазии во время готовки редко приводят к чему-то позитивному. Он встаёт, чувствуя, что это достаточно неприятно, и зажмуривает один глаз, стараясь не капнуть кровью ни на пол, ни на одежду, идёт к крану. Напугавшийся Наруто уже побежал за аптечкой, не забыв выключить плиту с варящейся на ней лапшой. Ведь эту рану надо обязательно обработать и завязать бинтом, чтобы быстрее зажило.       — Иди сюда, – Узумаки возвращается слишком быстро, достав из коробки перекись и бинт. Хатаке только хмурится, выключая воду, и нехотя протягивает Наруто свою руку. Тот смачивает ватку, проводя по полученному порезу.       И кто бы мог подумать, что от этого у самого Шестого Хокаге, копирующего ниндзя, великого человека Какаши Хатаке будут наворачиваться слёзы, он будет дёргать рукой и поджимать пальцы на ногах, наблюдая за тем, как ему обрабатывают рану, намного более меньшую, чем любая, полученная им в бою.       — Ты чего? – Узумаки поднимает взгляд и удивлённо распахивает глаза. – Плачешь что ли?       — Нет, лук резал же, – Хатаке не смотрит в чужие глаза, глядя мимо, и чувствует, как щиплет, и закусывает нижнюю губу.       — Ты ненавидишь лук, – Наруто сдерживает смех, – и я его тоже не ем.       Какаши прикрывает глаза и мотает головой, другой рукой закрывая своё лицо, пока Седьмой смеётся, аккуратно забинтовывая палец. Он и подумать не мог, что у его мужчины такой страх – перекись водорода на открытой ранке. Вообще, поражало то, настолько Какаши был другим рядом с ним – нежным и открытым, не скрывающимся за своей маской, таким, какой он есть. И Узумаки льстило, что он только с ним такой.       — Ненавижу, блин, резаться, – Хатаке бубнит, смотря в чужие глаза, – потом эти перекиси, зелёнки, что там ещё… болит больше, чем от самой раны, нахрен их только придумали…       И Наруто опять смеётся, утыкаясь носом в чужое плечо и обнимая. Хатаке обнимает в ответ, оставив поцелуй на виске.       — Только не шантажируй меня этим, а ещё лучше – не смейся надо мной, – старший бубнит, поглаживая Наруто по спине, – об этом страхе знал только отец.       — Дурак, – Наруто бубнит, проводя своим носом по чужой щеке, – а если заразу подцепишь?       — Да вообще плевать, – Какаши смотрит, чуть сжимая чужую талию, – зато щипать не будет.       Посмеявшись ещё немного, они решают быстрее доготовить. Когда две тарелки стоят на столе, рядом – налитый в стаканы сок, они вновь зажимаются в углу кухни. Наруто берёт чужое лицо в свои ладони, оглаживая пальцами щёки и прижимаясь к чужому телу вплотную. Они влюблённо пялятся друг на друга, словно прокручивая в голове все годы совместной жизни, и синхронно начинают улыбаться, чувствуя себя уж слишком счастливыми для настолько уставших за сегодняшний рабочий день людьми.       — Сколько же я о тебе ещё не знаю, человек-загадка? – Узумаки проводит пальцем по чужим губам, бегая взглядом по всему лицу, чаще всего задерживаясь именно на губах.       — Даже не представляю, – Хатаке специально облизывает губы, заставляя Наруто сглотнуть, – но одно ты знаешь точно.       — Что, Какаши-сенсей? – младший смеётся – ему всё ещё безумно нравится называть так своего любимого – и поближе прижимается, дыша в чужие губы.       — Я люблю тебя, – Хатаке улыбается, втягивая в поцелуй, – и это никогда не изменится.       И следующий день обещал быть наполненным любовью, лаской, крепкими объятиями и смехом. Шикамару, как и обещал самому себе, сделал всё, чтобы их никто не побеспокоил.