Теплые руки

      Кружится желтый осенний лист, мягко опускаясь на прохладную землю. Лето почти проиграло, теперь его тепло достигает бледных щек только днем.       Изуна ежится, представляя, как сейчас солнце упадет за горизонт, и снова наступит ночь. Мальчик держит в руке маленькую пиалу, подносит ее к губам и смотрит на свое дрожащее отражение. Большие глазки расширяются, когда он вспоминает, что сегодня конец очередной недели. Изуна оглядывается по сторонам, и маленькие ножки тут же семенят по дощатой террасе, выискивая в неприкрытых окнах дома отца.       Таджима сидит неподалеку, очищает оружие от капель чужой крови, а в прохладном воздухе растянулся терпкий аромат оружейной смазки. Мальчишка делает вывод, что отец так сильно увлечен одним из своих любимых занятий, что точно не заметит, как младший сын покинет дом, равно как и не заметит того, что он вернется.       Пиала со стылой водой остается на подоконнике, а мальчишка, схватив сандалии в руки и надевая их буквально на ходу, уже спешит покинуть пределы своей деревни, чтобы успеть вернуться до того, как с тренировки явится старший брат.       Мадара часто пропадает со своим новым другом, они тренируются, изобретают какие-то новые техники, ну, или хотя бы пытаются. Мальчишки допоздна просиживают вдвоем, болтая о светлом будущем, в котором не будет войны, и о многом другом, далеком от тяжелой жизни молодых шиноби. Даже несмотря на то, что отец Хаширамы знает, с кем встречается его сын, он не спешит бить тревогу, а всего лишь перестраховывается, посылая Тобираму за ним следить. Каково же было изумление Изуны, когда он узнал, что Тобирама и не думает этим заниматься, а попросту часами просиживает на высоком утесе, медитируя в тишине.       Спустя несколько недель, совместное созерцание горизонта уже становится их любимым занятием. Они не бегут друг от друга, не скрещивают мечи, а часто просто молчат, счастливые, что в данный момент оба находятся подальше от дома и гнета отцов.       Тобираме всего двенадцать, Изуне пока десять, и их острые катаны гораздо больше их самих. Но это место особенное, тут они оба безоружны.       Изуна крадется сзади совсем тихо, он старается сейчас сделать вид, что не помнит о развитых сенсорных способностях Тобирамы. Мокрые сандалии смешно хлюпают по земле, оранжевое солнце слепит глаза, делая силуэт впереди почти неразличимым. Тобирама сидит, скрестив ноги, он и не думает повернуться, только тихо вздрагивает, когда голые, совсем ледяные ступни уже привычно забираются под его майку и буквально вгрызаются опоясывающей болью, заставляя покрыться мурашками.       Мальчишка пытается сохранить спокойствие и, стискивая зубы, терпеливо выжидает, когда два кусочка льда хоть немного нагреются об его спину. Это тоже стало неким ритуалом. Изуне нравится так делать, а Тобирама вовсе не против.       Изуна негромко хихикает, елозит ступнями по гладкой мальчишеской спине, а затем становится на колени и подползает под бочок, мило улыбаясь. Тобирама прикрывает глаза и выдыхает, но уже как обычно выставляет открытые ладони и ждет, когда Изуна, отбросив мокрые сандалии в траву, положит ему в руки замороженные и снова мокрые ноги.       От селения Учиха до их секретного места на утесе путь совсем неблизкий. Тобирама качает головой и покрывается мурашками, как только представляет, что Изуна бежит к нему на встречу по холодной глади ручья, а затем по выпавшей росе, чтобы сократить путь. Вместо ворчания, Тобирама улыбается и видит в ответ улыбку. Главное, что вместе. — Твой брат совсем за тобой не следит? — тихо спрашивает Тобирама, пока стаскивает свою обувь       Изуна смешно хмурится, склоняет голову набок и пытается заглянуть в лицо. Тобирама на него не смотрит, а принимается бережно растирать покрасневшие пальчики, после чего натягивает на них свои таби и стукает чужими ступнями друг об дружку, чтобы быстрее разогнать кровь. Ноги мелко покалывает и жжет холодом, однако толстая ткань, ранее нагретая другим человеком, быстро согревает. — А при чем тут мой брат? — наконец спрашивает Изуна, откидывается на локти, но ноги с колен Тобирамы убрать не спешит, а тот и не против, что они там лежат. Это тоже уже вполне привычно. Маленькие пальчики двигаются, пытаясь согреться. Размер у Изуны скромнее, а потому пятка смешно задирается куда-то к щиколотке.       Тобирама вздыхает и качает головой, смотря куда-то вдаль. Ему словно некуда деть руки, а потому он снова теребит маленькие ножки, перебирая их пальцами, подобно четкам. — Осень наступает, — тянет он с грустью и поворачивается, чтобы взглянуть на внимательно слушающего Изуну. — Начинает холодать. Пора уже надевать более серьезную обувь.       Изуна смотрит в небо, снова шевелит пальцами, а плеск разбивающейся о скалу воды кажется умиротворяющим. От росы действительно прохладно, потому приходится привстать, перекинуть ноги через чужие бедра и прижаться щекой к теплому плечу. — Дара не знает, куда я хожу. — Он знает, — с улыбкой перебивает Тобирама и кивает сам себе, соглашаясь. — Он почувствует тебя даже на другом конце света. — Это плохо? — наивный взгляд мальчика смотрит прямо в карие глаза, хлопают длинные ресницы угольно-черного цвета.       Тобирама прижимает за плечо, стискивает пальцы на мягкой ткани кланового шитаги и кладет подбородок на темную маковку с запахом пыли. — Наоборот, — усмехается он тихо. — Когда родственные связи настолько крепкие — это чудесно.       Солнце спускается все ниже в облака, а цвет его становится более насыщенным, небо розовеет. Все говорит о том, что завтра будет холодно, возможно будет дождь. Встречаться будет сложнее, нужно будет искать другое место, не такое доступное пронизывающим ветрам. Изуна плотнее жмется к другу, пытаясь хоть немного прикрыть плечо и чужую кисть, чтобы не так обдувало. — Твой брат тоже за тобой следит? — спрашивает он как бы невзначай, а сам пыхтит, пока тянет тонкую ткань на себя. Смешно торчит кончик языка, высунувшийся от напряжения, и Тобирама сам помогает Изуне прикрыться. — Нет, не следит, — отвечает он, мотая головой. — Это меня отец заставляет следить за ним. — Он не доверяет Мадаре? — Изуна и сам понимает, что спрашивает глупость, потому что если дети смогли догадаться, что они из враждующих кланов, то отцы уж точно не упустили этого из виду.       Тобирама вздыхает и пытается поджать под себя ноги, чтобы было не так зябко. Он смотрит на маленькие ножки в его таби и улыбается на то, как забавно они скрещены, как поджаты пальчики внутри. От этого самому даже чуть теплее. Теплый Изуна уютно прижимается к левому боку, будто к родному. И как можно его такого не любить? — Естественно, — грустно выдыхает Тобирама, и Изуна смотрит на него с той же тоской. — Он вообще никому не доверяет.       Это совсем не новость, просто у старшего поколения такая установка — ненавидеть друг друга. Наверняка, они даже не помнят, за что воюют, просто звенят иайто и смыкают пальцы друг у друга на горле, пытаясь оставить сыновей сиротами в жестоком мире. От таких мыслей по коже пробежал холодок. Изуна поежился и содрогнулся, а рука приятеля еще сильнее прижала к своему боку. — А ты со всеми друзьями любишь сидеть тут? — спрашивает он, а сам тянется, чтобы подтянуть сползающие носки; на глаза попадаются босые ноги с бледными пальцами, но мальчишка знает, что Тобирама не возьмет носки обратно до тех пор, пока они не расстанутся на границе селения Учиха. Это уже как традиция. — У меня нет друзей, — качает головой Тобирама, но тут же улыбается и треплет пальцами за надутую от обиды щечку. — А я? Кто для тебя я? — обиженно дует губы Изуна, делая их еще более пухлыми. Он пытается всем видом показать, что не очень-то и расстроен, хотя во рту окисляются фантомные слезы.       Тобирама молчит. Думает. Иногда даже прикладывает пальцы к подбородку и вглядывается в линию горизонта. Становится не по себе. Изуна в замешательстве. Неужели можно вот так просиживать часами с врагом, рассказывать ему все, делиться одеждой и собственным теплом, а затем воткнуть нож в спину? — Вероятно, что ты мой будущий союзник, — выдает Тобирама и приподнимает милое личико пальцами, чтобы заглянуть в глаза с желающими навернуться слезами. — Это гораздо больше и важнее, чем просто дружба.       Изуна смахивает капли с носа и пытается, насколько это возможно, осознать слово «союзник», ведь раньше он его не слышал, были только враги, нелюди и звери, желающие крови. — Союзник? — тягуче переспрашивает он, будто смакует слово на языке. — Да, — твердо отвечает ему Тобирама и игриво сжимает кончик носа, заставляя зажмуриться. Изуна наконец улыбается. — Отец заставляет бояться вас, но ты совсем не страшный. Он просит меня следить за Хаширамой и докладывать ему все. Но хочу признаться, что мне по душе идея брата. Наши отцы — последнее поколение, которое не хочет мира. Но люди устали, и война скоро закончится, это неизбежно, вот увидишь. Мы пока еще дети, но мы уже умеем общаться и дружить, мы сможем все решить переговорами, и дети перестанут умирать на полях бессмысленных кровавых сражений.       Изуна внимательно слушает низкий мальчишеский голос, такой приятный и размеренный, что хочется слушать его всегда. С Тобирамой уютно и вовсе не душно, почти как с братом. — Будет здорово... — воодушевленно вздыхает он, бегло осматривает лицо Тобирамы, окрашенное огненным закатом, вытягивает шею и касается губами щеки, но настолько быстро, что будто этого и не было.       Смущенное личико отворачивается, а Тобирама растерянно прижимает ладонь к щеке. Он терпеливо ждет, пока Изуна сам к нему повернется, осматривает его совсем детскую фигуру и понимает, что действительно больше не хочет с ним воевать. С таким бы болтать вечерами, попивая ароматный зеленый чай в теплом доме. С живым. — Ты чего такое делаешь? — смеется он, показывая, что все в порядке.       Изуна заламывает пальцы, крутит их, рассматривает, а щеки краснеют, делая детское личико еще более наивным. Рядом с ним становится жарко; градус тела значительно повышается. — Мне братик так делает, — сознается Изуна. — Мне кажется, что это приятно.       Тобирама хохочет и тут же получает кулачком в грудь, но он вовсе не хотел обидеть. Он вообще редко смеется, а потому, когда действительно счастлив, не может сдержать истинных эмоций. — Мой так не делает, — улыбаясь, мотает он головой. — Но это приятно, да. Знаешь, что? Закрой глаза на секунду.       Изуна не боится сомкнуть веки, хоть и помнит слова отца, что рядом с врагом не надо терять бдительности. Он же с Тобирамой друзья? Так ведь?       Мальчишка чувствует кончиками ушей ветер, замечает, как колышется челка, как чужие пальцы сжимают плечо. Ему вовсе не страшно. Он терпеливо ждет и даже не вздрагивает, когда на губах остается легкий след теплых губ, чуть обветренных и потрескавшихся. — Ой, — смущенно ведет он плечом и склоняет голову. — Так делают взрослые.       Тобирама хватает его за плечо второй рукой и прижимает крепче, пытаясь скрыть свое собственное волнение. Ведь он дрожит. Сильный шиноби, пусть и ребенок, но подающий большие надежды сейчас дрожит оттого, что поцеловал мальчика, который уже давно небезразличен. — Нет, — нервно отзывается он, а голос срывается, вызывая новую волну смеха. — Взрослые делают не так.       Изуна следом заливается смехом, жмется плотнее и чувствует, как Тобирама снова берет его ноги в ладони и нервно теребит пальчики. Пытается казаться взрослым, ведь он старше на целых два года, а сам так переживает, что даже силу рассчитывает с трудом. Изуна не злится, его все устраивает. — Обещай, что, когда мы вырастем, то обязательно попробуем это еще раз, — восторженно мечтает он и щурится, провожая последние лучики солнца. — Обещаю, —на выдохе отвечает ему Тобирама, а затем всматривается в свои таби, надетые на чужие ноги, и сжимает их в очередной раз. — Из, у тебя всегда очень холодные ноги...       Изуна только хихикает в ответ. — А это для того, чтобы ты их грел.       Ветер несет запах скошенной травы и запутавшегося в ней золотого солнца — запах осени. Оба ребенка действительно верят, что время без войны настанет, и уже можно будет ни от кого не прятаться, а спокойно жить в деревне, созданной своими руками.       Плечом к плечу они дойдут до взрослой жизни под мирным небом, ведь не только дети — никто не должен знать войны.