До скончания вечности

      Королевские покои тонули в приятном вечернем полумраке, освещаемые лишь танцующим пламенем свечей - оно отбрасывало на стены комнаты затейливые тени, которые вились тонкими, изящными узорами, и в его свете даже самое прекрасное представало в виде ином, еще более очаровательном. В воздухе смешивались сладкие цветочные и терпкие древесные ароматы - на прикроватном столике догорали благовония, и пепел от них медленно осыпался на подставку. Под прозрачным мягким балдахином эльфийского ложа мирно спала ведьмачка, и ее нежный сон был наполнен чудесными, поистине сказочными переживаниями. Рядом с ней, не сводя аквамаринового взора с ее расслабленного тела, так уютно устроившегося между многочисленных подушек и подобравшего под себя практически все одеяло, лежал Знающий. Тишина романтического вечера обволакивала его ум, и мысли, подобно мерному потоку воды, неторопливо сменяли одна другую.       Аваллак'х любовался Цири. Полностью обнаженная, она спала на боку, слегка свернувшись и обхватив ногой часть покрывала. Зираэль – его Зираэль - всегда казалась ему по-особенному прекрасной, однако сейчас, в полумраке свечей, было в ней нечто такое, что заставляло сердце трепетать сильнее, чем когда-либо прежде. Осторожно, чтобы не разбудить ведьмачку, он перебирал ее распущенные пепельные волосы, беспорядочно разметавшиеся по подушке. Шелковистые и мягкие, пряди плавно проскальзывали между пальцев. Взгляд Знающего то опускался вниз по не прикрытым одеждой прелестям, беззастенчиво рассматривая соблазнительные изгибы, то поднимался вверх на ее спокойное, умиротворенное сном лицо. Он аккуратно гладил Цири по щеке, слушал ее мерное дыхание – и наблюдал… Красота всего ее существа приковывала взор, и эльф не мог – да и не хотел - оторвать от нее глаз.       Аваллак'х знал немало женщин. Все те прекрасные, как на подбор, эльфки дарили ему кратковременное, так наскучившее за несколько столетий жизни физическое удовлетворение… Он знал, как их ублажить - всех до единой, - и ублажал самыми изощренными способами. Однако ни одна эльфка не могла сравниться с Цириллой и ни одна романтическая эскапада – с тем волнительным ощущением, неизменно рождающемся в груди у Знающего, когда он смотрел на нее. Ее естество будоражило воображение утонченно и ненавязчиво, и когда в порыве страсти Аваллак'х помогал ведьмачке скинуть одежду, а она так изящно выгибалась навстречу его рукам и с ее губ слетали нежные вздохи, он забывал обо всем, и его сознание тонуло в упоенной сладости мгновения. Изумрудная глубина ее глаз манила его с невероятной силой и казалась краше самых изысканных Тир-на-Лийских садов, и когда Цири жарко и чувственно шептала его имя, ради томной безбрежности ее затуманенного негой взора Знающий был готов сделать – и делал - что угодно, лишь бы продлить ее удовольствие. Но иногда в ее взгляде проскальзывало нечто знакомое, родное, и воспоминания одно за другим представали перед ним, хотел он того или нет, и беспощадно бередили старые раны.       Лара! Как много было в этом имени. Как квинтэссенция самой жизни, оно отзывалось у Аваллак'ха в сознании. Вся его печаль, гордыня, презрение и привязанность, нежность - Лара заставила его познать все мельчайшие аспекты чувств, которые только может испытывать эльф. Любовь к ней пульсировала тупой болью в сердце, однако с каждым днем она становилась все менее отчетливой, затихала, отдалялась и постепенно, размеренно угасала, позволяя эльфу открыться новому и неизвестному. Если раньше глядеть на Цири было для него сродни пытке и в то же время благословению, то теперь контраст смягчался, границы противоположностей размывались, и ощущения, теплящиеся глубоко внутри, затмевали собой все. И когда ведьмачка поднимала на него свой сверкающий изумрудный взор, то Аваллак'х все чаще видел в нем не отголоски собственного прошлого, а ее саму – его Ласточку, которую он так трепетно лелеял.       И пока эльф размышлял - и предмет его размышлений находился настолько близко, что в это было трудно поверить, – свечи в королевских покоях догорали свои последние минуты, и горячий воск медленно капал вниз, на подсвечники, переливаясь через край и растекаясь замысловатым цветным пятном по поверхности столика. Аваллак'х не смог сдержать улыбку, вспомнив, как они использовали воск пару часов назад – и как Цири сладко извивалась под ним, умоляя не то остановиться, не то продолжать томить…       Он вновь посмотрел на нее, так трогательно свернувшуюся рядом на его постели, такую юную, нежную и, казалось, эфемерную – и в его груди разлилось легкое, безбрежное чувство. Аваллак'х коснулся ладонью ее щеки и мягко провел пальцами по тонкому, почти затянувшемуся шраму – шраму, за которым он старательно ухаживал с самой первой их встречи. Ресницы ведьмачки затрепетали и, разбуженная прикосновением, она сонно вздохнула и медленно открыла глаза. В глубине ее ласкового взора отразилась любовь, рвавшаяся у Аваллак'ха из сердца, и мягкой волной накрыла обоих. Их пальцы осторожно сплелись в замок, когда эльф взял Цири за руку, и она тихо шепнула: «Креван…» - а для Знающего приятнее ее медового шепота был разве что поцелуй. Они обнялись, обнаженные и такие открытые друг перед другом, и их губы встретились, а комната, обождав последние мгновения жизни угасающих свечей, окончательно потонула во мраке, оставив влюбленных наслаждаться друг другом до скончания вечности.