По ту сторону

Первое время я игнорирую его. Единственное, что я говорю ему и изредка бросаю на его вопросы, это «я тебя ненавижу». Через месяц у меня срыв, я не могу поверить, что застрял здесь с ним. У меня истерика, я бью посуду, шкафы, его стол с инструментами и незаконченной работой – он принимает, как должное и молчит. Не упрекает, не вспоминает и терпит. Каждый раз на утро все на своих местах. Я бью его, когда он попадается мне на глаза – на утро на нем нет ни единого синяка, и мы не говорим об этом. Но он говорит со мной. Говорит, если я буду все время молчать, мои голосовые связки атрофируются, но мне плевать. Это продолжается уже год… Иногда он рассказывает мне то, что может помнить только Нейтан, осекается и замолкает. Я снова бью его, пока мне не надоедает. Он извиняется и не дает сдачи, только говорит, что не специально и просит прощения… он все время просит прощения. Я ненавижу его еще сильнее. Со временем он учится отделять свои воспоминания от воспоминаний моего брата, и молчит. Когда долбать стену надоедает, я прихожу к нему и молча наблюдаю, как он чинит свои проклятые часы. Хронометры. Он ненавидит слово «часы». В часах он измеряет время, которое провел тут один. Теперь, когда есть я, ему легче, а я не могу смотреть на него. И уйти не могу. Мне негде спрятаться, это его кошмар, а значит и правила его. Он всегда знает, где меня найти. Как и я знаю, где искать его. Я чувствую его, постоянно. Безошибочно могу определить расстояние, на котором он находится от меня. Иногда мне удается привнести сюда что-то свое, как книги, о которых он понятия не имеет, или старый граммофон с парой любимых пластинок. Утром ничего нет, он снова извиняется, и говорит, что это не зависит от его желания. Способностей нет, я не могу знать, врет он мне или нет. Я могу только игнорировать его. Когда отчаяние накрывает с головой, я долбаю стену с удвоенной агрессией, и иногда мне хочется убить его кувалдой, но я не уверен, что это сработает; я не уверен, что умру, прыгнув с одной из высоток. Он предусмотрительно мне не помогает. Он вообще мне не помогает, не видит смысла. Я тоже, но не могу остановиться – вдруг пропущенный удар станет решающим? *** Однажды мысль прыгнуть с крыши посещает меня. Я стою на самом краю и даже не оборачиваюсь на шаги. Зачем? Я и так знаю, кто там. Я знаю, что он придет. Я знаю, что он пришел. Если он толкнет меня, то только облегчит задачу. Он стоит тихо, потом начинает говорить. А я думаю о том, что если сейчас прыгну, это, возможно, избавит меня от необходимости все это выслушивать, а он снова останется один в своем кошмаре и, наконец, получит по заслугам. Но моя смерть не стоит его вечности, поэтому против воли я начинаю прислушиваться, не подав виду. - Я не могу обещать, что, прыгнув, завтра ты проснешься в своей кровати. Я читал одну из твоих книг, там было сказано, что, умерев во сне, человек умирает наяву… Я слышу, как он ходит взад-вперед у меня за спиной, и продолжаю молчать. - Питер… можешь снова ударить меня, можешь даже убить, но не делай этого, пожалуйста. Я могу думать только о том, что он убил моего брата. Что он волк в овечьей шкуре. Но с каждым словом я чувствую, как ненависть остывает. Да, он старается ради себя, не хочет остаться снова один, а у меня перед глазами проплывают лица любимых людей, которые меня предали. Отец – готов был убить меня, если я стану у него на пути; мать – готова была допустить, чтобы я взорвал половину Нью-Йорка; Нейтан – хотел посадить в клетку, как животное. И еще я вспоминаю, что Сайлер спас мне жизнь, не дав отцу меня убить… Это сбивает с толку, но игнорировать все это я не могу. Я не представляю скольких людей убила моя мать ради своих «благих намерений», сколько погибло людей, пока мой брат охотился на ведьм. Сайлер хотя бы не врал мне никогда. Он убийца и не отрицает этого. Я начинаю не так остро реагировать на его присутствие. Оборачиваюсь и смотрю на него, пытаясь найти в его облике изменения. Но все как прежде – пронзительные карие глаза, внимательный взгляд, упрямо улыбающиеся губы и подобие ирокеза на голове. - Пойдем домой, прошу, - только руку мне не подает, спаситель. Снова отворачиваюсь и смотрю на мертвый город. Он горит огнями, но никого нет на сотни миль вокруг, кроме убийцы моего брата за спиной. Это мой самый страшный кошмар? Остаться с ним наедине, не иметь возможности избавиться и постепенно понимать, что я не смогу вечно его ненавидеть, если это чувство проходит уже сейчас, после нескольких лет молчания. Я могу соврать ему, но не хочу врать себе. Я устал. От него. От этого пустого мира. От ненависти и боли. От одиночества. От желания подпустить его ближе… я еще не готов к этому, но я уже готов это признать. Вдыхаю ночной воздух. Он молча ждет. Я пытаюсь убедить себя слезть, и мысленно говорю ему, что если он сейчас скажет хоть слово, я прыгну вниз. От бессилия в его голосе мне становится тошно. От собственного бессилия хочется завыть… Он стал терпеливее за все время, что мы тут заперты с ним, я не могу с уверенностью сказать, что, глядя на него, вижу того же человека, который убил моего брата. Но только пока не смотрю в лицо, стоит мне посмотреть и волна гнева снова накрывает меня. Но сейчас я спокоен, я знаю, что он ждет меня, и мне хочется поверить, что он тут не ради себя. Проходит еще какое-то время, - тут сложно за ним уследить, замечаешь только, как оно складывается в года, - я бы подумал, что он ушел, если бы не знал, что он по-прежнему стоит сзади и ждет. Спрыгиваю с парапета, и он выходит из тени, протягивая мне бутылку воды. И принимая ее, я благодарен ему. Впервые. Он снова начинает говорить, а я против воли отмечаю, что в его интонациях и поведении совсем ничего не осталось от брата. Он старается, а меня захлестывает чувство потери, и я ненавижу себя за это. Как я могу желать видеть его в нем? За его болтовней я не замечаю, что он ведет меня совсем не в место, которое стало теперь моим домом… нашим с ним домом. Он ведет меня к кинотеатру. У меня нет желания сопротивляться. - Выбирай любое место, - говорит он, - я включу проектор и останусь в проекторной, чтобы… - Нет, - перебиваю его и поднимаю к нему лицо, - я хочу, чтобы ты вернулся и посмотрел со мной. И я действительно этого хочу. Мне надоело быть одному, когда я знаю, что это не так. Я несколько лет не прикасался ни к кому живому… хочется просто почувствовать тепло… Он мог бы ненавидеть меня в ответ, мог бы защищаться от моих нападок, мог бы убить меня, мне все равно не уйти от него, но он никогда даже не пытался. Когда начальные титры проходят, он возвращается и садится рядом. На экране что-то смутно знакомое, и я удивляюсь, что он это смотрел. Пару раз я даже позволяю себе улыбнуться. *** Он стал приходить к стене и помогать мне. Кувалда в моих руках его больше не волнует, а я знаю, что могу повернуться к нему спиной и не поплатиться за это жизнью. Мы начинаем понемногу общаться. Я все так же не нахожу для него слов, но перестаю игнорировать его попытки быть рядом. Он даже позволяет себе садиться рядом со мной на диване, а я не могу его прогнать. Не хочу. Больше не хочу. Он знает это, а также то, что теперь я вряд ли стану его бить, поэтому он считает нужным сказать мне: - Я не могу вернуть тебе брата и не могу исправить то, что натворил. Я не в праве требовать от тебя ничего, но не могу больше так. Если ты хочешь, я уйду. Переберусь на другой конец города и не стану тебя беспокоить. Это слишком долго, Питер. Да, слишком долго, слишком много моей постоянной ненависти. Много даже для меня. Он поднимается и уходит, я стараюсь представить, что буду делать без него. Я внезапно осознаю, что привык к его обществу, к его голосу, к его ненавязчивому присутствию. К тиканью его отремонтированного хронометра, который с завидным постоянством каждый день снова неисправен… я привык к нему. Поднимаюсь и ухожу к стене. Пусть делает, что хочет. Я не прогонял его, он сам решил. Я все еще не простил ему. Это означало бы принять смерть Нейтана, а я не могу. Так проходит еще один месяц. Он не зудит у меня над головой, не достает меня, не помогает у стены и не отвлекает… я уверен, что стук разносится по всему городу… Еще через месяц у меня сдают нервы от одиночества. Я знаю, что он где-то тут, но у меня нет возможности его видеть. Это сводит с ума. Как он мог жить три года один? Я начинаю верить, что это и есть мир, настоящий, в котором остались только мы… Нахожу его на другом конце города, в какой-то библиотеке. Он ходит между полками и водит пальцами по корешкам. Не останавливается, когда я преграждаю ему путь. - Я не могу так, - наверное, впервые, я обращаюсь к нему сам. - Соскучился, - в его голосе нет насмешки и нет вопроса. - Это больно. - Я знаю, - отвечает и берет с полки книгу, аккуратно перелистывая страницы, – знаешь… ты научил меня читать, не в прямом смысле, конечно, но за все время тут я прочел больше книг, чем за всю жизнь там. Это твои книги, твоя библиотека… спасибо. Я никогда прежде здесь не был. Он говорит, а я вспоминаю Нейтана. Брат безумно любил книги, любил читать. - Скажи мне… скажи, что его больше нет… - Питер… - Просто скажи правду, - я надеюсь, что это правда, потому что смотреть на него и видеть брата – невыносимо. - Я… я не могу. Я чувствую его где-то там, в подсознании, но… - Вернись, - не думал, что захочу этого, и тем более скажу когда-нибудь. А еще мне отчаянно хочется обнять его… - Зачем тебе это, Питер? - Я схожу с ума, - все, что я ему отвечаю и ухожу. Разыгрывать драму я не стану. Я почти готов отпустить брата, не смотря на то, что какая-то часть его навсегда запечатлена в этом человеке – его убийце, который сейчас мне нужен, как никто другой. *** Ушам не верю, когда через пару дней просыпаюсь от рёва двигателя. Выхожу, едва проснувшись, и оглядываюсь. Мне вообще просыпаться не хочется, и, как оказалось, если сильно захотеть, можно не просыпаться сутками. Я забросил стену, не хожу к ней после возвращения, кувалда припала бы пылью, если бы могла. - Будь ты проклят, - говорю ему, когда он снимает мотоциклетный шлем и улыбается. - Уже, - отвечает и протягивает мне второй. Езда на мотоцикле по пустым дорогам… Можно выжать максимум из этой детки и наплевать на все правила. Если подумать, то большая скорость может заменить в некотором роде полет. Никогда не забуду, как мы с Нейтаном впервые летали вместе… - Почему один? - Ты не умеешь водить, - сразу же отвечает он, и меня почти не злит, что он знает ответ. Беру предложенный шлем, натягиваю куртку и сажусь позади него. Приятно чувствовать грудью тепло его тела. Чтобы не упасть, плотно прижимаюсь к его спине и вцепляюсь в куртку руками, как делал с Нейтаном, и меня это не беспокоит. Мы бесцельно катаемся несколько часов или дней, - какое это имеет значение?, - и мне впервые здесь хорошо. Но иногда мелькает, как витрины магазинов мимо, мысль о том, чтобы вывернуть руль и направить нас в стену. Может мне повезет, и я выживу… Меня терзают смутные мысли о свиданиях. В кино он водил меня, теперь катает на мотоцикле. Что дальше? Он останавливается, и я не могу сдержать улыбку. Вечером я дарю ему книгу… А ночью просыпаюсь рядом с ним и не хочу шевелиться, пока он спит. До утра я не смыкаю глаз, боюсь не почувствовать его, когда проснусь… Просыпаюсь от прикосновения и вижу его улыбку. - Прости, - шепчет, убирая отросшую челку с моего лица. Когда мы идем к стене, от нее откалывается первый кусок… я успеваю подумать, что не отпущу его по ту сторону…