Зима в "Новом рассвете"

— Точно не поедешь? — в сотый раз спрашивал у Мирона Ваня. — Ну, почему? Новый год в «Новом рассвете» — символично! Тебе что, вечеринка с твоими старыми пердунами в институте интереснее? Поехали, классно же будет — в глуши, вдали ото всех! На лыжах покатаемся или на коньках на реке! — У тебя есть коньки? — Да это я так, — смутился Ванька. Хмыкнул и снова оживился: — Зато там лопаты точно есть! Построим горку и... — Чего тебя в детство потянуло? — невольно усмехнулся Мирон. — Коньки, горка, лыжи. Это из-за Ва-анечки, да? — он умышленно протянул имя Светло. Ванька всегда именовал своего возлюбленного этим трогательным «Ванечка», что получалось у него само собой, ласково и естественно. Хотя, по скромному мнению Мирона, Ванечка Светло совершенно не заслуживал уменьшительно-ласкательных суффиксов: скромный врач, любящий детишек и комедии Гайдая, спокойный, уравновешенный с виду, на поверку оказался невыносимо вредным и язвительным поганцем, который одним-единственным словом умел так приложить, что даже Мирон, дипломированный специалист кафедры социологии, кандидат и без пяти минут доктор наук, иногда терялся, не находясь с ответом. Впрочем, он чувствовал, что подспудная неприязнь распространяется только на него, Мирона, и прекрасно понимал, из-за чего. Вернее, из-за кого. Светло явно до сих пор не мог простить ему Славку. Нет, он ничего не говорил в редкие визиты Мирона к ним в квартиру и даже (под требовательным и умоляющим взглядом Ваньки) демонстрировал какое-то гостеприимство, но скрытую обиду Мирон ощущал буквально нутром. И чувствовал из-за этого привычную вину. Судя по всему, именно этого тот и добивался. Вот такой он оказался, Ванечка Светло, хитрый, умеющий давить на психику чёртов манипулятор. Он и Ванькой вертел, как хотел, благо тот, влюблённый без памяти, готов был простить ему всё, что угодно. Но Мирон не вмешивался, потому что видел, что и сам Светло в ответ отдавался без остатка; каждый раз невольно улыбался, наблюдая, как тот смотрит на Ваньку, словно на идола или божество, как краснеет, как блестят его глаза. Конечно, сомнительное счастье — постоянно иметь под боком такого ехидного засранца, как Светло, ещё и жить с ним, но Ваньке нравилось, и Мирон был искренне рад за друга. Все эти мысли промчались в голове привычной вереницей в считанные секунды, пока Ванька озадаченно сопел в трубку. — Почему из-за Ванечки? — спросил он наконец. — Ну, — попытался объяснить Мирон, — подумал, может, ты от счастья умом тронулся? В хорошем смысле, — добавил торопливо и рассмеялся, когда Ванька на том конце провода возмущённо выругался, потом хохотнул и снова принялся за своё: — Поехали с нами, что ты как барсук в норе? Ты себя в зеркале видел? Совсем усох и посерел от работы. Тебе развеяться надо, отдохнуть. Выпить, расслабиться как следует. — Не уверен, что смогу расслабиться в присутствии... — С Ванечкой я поговорю, — торопливо заверил тот, сразу уловив суть — слепым он не был и тоже постоянно ощущал напряжение, сложившееся между ними. — Он будет котиком. Иначе не получит сосиску... — Мя-ау! — раздался вдруг где-то на фоне гнусавый басок, следом возня, заливистый смех Светло и вторящий ему громкий Ванькин ржач. Голоса зазвучали приглушённо, словно трубку прикрыли ладонью, затем Ванька вернулся к разговору, всё ещё всхлипывая от смеха. — Вот, — сообщил он, — Ванечка пообещал быть паинькой. Едем? Мирон вздохнул в трубку. — Вань, — начал он, в который раз пытаясь терпеливо объяснить, почему ему не хочется ехать в это место, где он совсем недавно был так безрассудно и сумасшедше счастлив, а потом так бездарно всё просрал. В место, которое даже сейчас, заваленное сугробами, тихое, пустынное, всё равно будет больно ворошить воспоминания каждой деталью, каждой заметённой дорожкой и каждым облезлым по зимнему времени кустом. А в свою спальню хоть вообще не заходи — там всё будет напоминать о Славке. Мирону иррационально казалось, что там до сих пор хранится такой родной запах. Разумеется, это полный бред: в корпусе зимой отапливались только склад и комната Мирона, а все остальное, в том числе кабинет директора, были холодными и закрытыми до будущего лета. Сейчас там обитали Петрович с братом, и никаких знакомых запахов не было и быть не могло. Но разве это важно? Ведь Славка вообще-то и так приедет туда. Не получится находиться в небольшом замкнутом пространстве и делать вид, что всё нормально и прошлое не даёт о себе знать на каждом шагу. Мирон не хотел, чтобы стало неловко, не хотел причинять себе новую боль, но ещё больше не хотел причинять неудобство Славке: ясно же, что своим присутствием он создаст напряжённую атмосферу, а возможно и вовсе испортит парням праздник. Удивительно, как Ванька сам этого не понимал? Поэтому упорные попытки друга вытащить его развеяться умиляли, но Мирон остался непреклонен. — Нет, я не поеду, — отказался твёрдо. — Я договорюсь с Петровичем, пусть с братом на праздники едут родню навестят, раз такое дело, всё организую, передам тебе ключи, но сам буду отмечать новый год с коллегами. Это не обсуждается, Вань. Закрыли тему, — закончил тоном, не терпящим возражений. Тот помолчал немного. — Ладно, — согласился нехотя и досадливо фыркнул. — Зря ты так. Но раз решил, то... Но если передумаешь, подъезжай! — Не передумаю, — едва слышно отозвался Мирон, чувствуя, как снова скручивает невыносимой тоской. — Всё, до встречи, заеду к вам на днях, передам ключи. А лучше во Дворец Спорта тебе закину. Пока. — Лучше к нам, — поспешно бросил тот, — мы тебе подарок приготовили, заберёшь. Давай, пока! Мирон положил трубку, легко улыбаясь. Последнее заявление согрело, поднимая внутри волну благодарности: как хорошо, что хоть Ванька есть в его жизни, всё не так одиноко и паршиво на душе. Настоящий друг, всегда поддержит. И даже его неизменный «Ванечка» тоже радовал — потому что делал стабильно счастливым Ваньку и заставлял своим ехидством держаться в тонусе самого Мирона. Несмотря на их натянутые отношения, он уже вполне мог признать, что тот — такая же неотъемлемая часть его жизни, как и Ванька. Колкая, бесючая и часто с трудом терпимая, но — привычная. * * * Приближение нового года чувствовалось во всём. Множество торговых лотков, увешанных мишурой, на которых красовались бутылки шампанского, апельсины и мандарины. Люди, суетливо носящиеся по магазинам и закупающие подарки, наряженные елки во дворах и ледяные горки. Славка вышел из здания автостанции и тяжело вздохнул. Возвращаться в «Новый рассвет» было почему-то страшно. Он почти пять месяцев пытался забыть прошедшее лето, лагерь и ... да, его он пытался забыть сильнее всего, но безуспешно. Хуже того, чем больше проходило времени, тем отчётливее Славка понимал, что зря не стал слушать Мирона, когда тот приходил и просил прощения. Дурацкая, никому не нужная гордость и свежая тогда обида сыграли свою роль. А он, как последний идиот, смотрел на уходящего, чуть сгорбившегося Мирона, выворачивался внутри наизнанку, но не окликнул. Глупо было надеяться, что всё пройдёт, знал же, что не были их отношения в лагере интрижкой, по крайней мере, для него уж точно. С тех пор он ничего не знал о Мироне, никогда не спрашивал у Вани Евстигнеева, хотя до сих пор общался с ним и с Ваней Светло. Те жили вместе, как вернулись из лагеря, так больше и не расставались. Славка завидовал им, поэтому, наверное, редко приходил в гости, чаще только созванивался то с одним, то с другим. Вот и в этот раз Светло позвонил ему неделю назад и предложил провести праздник в лагере. Сказал, что Мирон договорился с Петровичем, и тот, забрав брата, уедет отмечать новый год домой, а они останутся вместо него. И, кроме того, что хорошенько оторвутся вдали от города, ещё за лагерем присмотрят. На работу только четвёртого января, и у них будет несколько дней отдохнуть на природе. Славка хотел отказаться, встретить Мирона тоже было страшно, потому что не знал, что делать и говорить в таких случаях, да и душу снова травить не хотелось, но Ванька будто почувствовал его смятение и добавил: — Слав, его не будет. Он обо всём договорился, но сам приехать отказался, сказал, дел много, да и защита у него на носу, готовиться надо. Славка выдохнул. Опять Мирон себя работой загонял. Скорее всего спал мало, ничего не жрал, исхудал поди совсем. — Хорошо, Вань, — согласился он, — но я раньше пяти вечера приехать не смогу, у меня три пары тридцать первого. И да, от меня кастрюлька «Оливьехи», мамуля обещала настрогать. — Ура! — радостно гаркнул тот. — Теть-Иринина «Оливьешка» — это сказка. — Передам ей, — ухмыльнулся Славка, — возможно, тогда она нам если не приготовит курицу, может, хотя бы замаринует в своём фирменном соусе, а мы её пожарим в лагере. — Супер! — подтвердил Ванька. — Всегда подозревал, что отмечать праздники с тобой очень выгодно. — Засранец, — беззлобно рассмеялся Славка, — ладно, пока, до встречи. Он точно знал, что мама согласится им помочь. Она недавно сама спрашивала, где он будет праздновать и не нужно ли ему чего-либо. Она у Славки мировая мама. Он даже решился и месяц назад рассказал ей про Мирона. Нельзя сказать, что восприняла она всё однозначно и легко. Удивлена была, шокирована и расстроена, что уж говорить. Накричала даже на него. — Не ожидала от тебя, сын, такого, разве этому мы с отцом тебя учили? Он тогда ушёл в общагу, не хлопнул дверью, не обиделся, знал, что так получится. Больно только было за то, что всё хорошее в их с Мироном отношениях люди считали грязью и извращением. Не понимали, что сердце-то, сука, не выбирает, кого можно любить, а кого нельзя. А через пару дней мама сама к нему пришла и попросила прощения. Вот тогда он и поведал ей, как до сих пор ноет внутри и выть охота от безысходности. — А ты поговори с ним, сынок, чай не принц ты у нас, — посоветовала та, — советский комсомолец, честный и правдивый. Не нужно гордыню показывать, мы же не буржуазия какая, это они морду горделиво воротили, а ты искренний, вот и прости его. Только осторожны будьте, в горкоме комсомола за это по головке не погладят. Ничего подобного Славка от матери, ярой коммунистки, не ожидал и был признателен ей вдвойне. А когда спросил, почему она его приняла вот таким ущербным, как подумали бы другие, та только тихо рассмеялась. — Ты же мой сын, и твои интересы для меня важнее партии и родины. Я хочу, чтобы ты и твоя сестра были счастливы, а всё остальное — во вторую очередь. Вот такая у него мама, самая лучшая в мире. И известие, что он не собирается оставаться на судостроительном и быть чертёжником, а подал документы в педагогический институт, тогда, вначале осени, тоже приняла, только похвалила и сказала, что учиться чему-то новому — это замечательно. Идея пойти в пед оказалась спонтанной. На следующий день, как он прогнал Мирона, проснулся утром и понял, что не хочет больше строить новые суда. Что ему интереснее с детьми, а главное, Мирон всегда говорил, что не ту он профессию выбрал, и Славка в этом с ним был абсолютно согласен. Так что забрал тридцатого августа на заводе документы и пришёл в институт. Набор давно закончился, но ректор вдруг вздохнул и пожаловался, что на физико-математическом факультете в этом году недобор. И в школьном аттестате, и в дипломе бывшего ВУЗа по этим предметам у Славки стояли пятёрки. Он любил точные науки, и проблем с ними у него не было. Его зачислили без экзаменов на третий курс, так как это было уже второе высшее образование, хотя сам ректор провёл с ним довольно подробную беседу. Его очень интересовало: почему Славка решил сменить род деятельности. На весь сентябрь он умотал с группой на сельскохозяйственные работы в один из колхозов Ленинградской области, а потом перебрался в общежитие института. Его не тяготила начавшаяся заново студенческая жизнь, более того, в ноябре он подал в горком комсомола заявку на летнюю практику в любом пионерском лагере. Неожиданно выяснил, что учиться на физмате ему интересно, что это именно его. И сейчас даже удивлялся, почему сразу после школы не выбрал этот институт и этот факультет. А ещё с ним в одной группе училась Саша Миронова, с которой у него летом случился неудачный роман. Начинать новые отношения они не стали, тем более что та встречалась с Пашкой Личадеевым, который учился в консерватории на последнем курсе. В лагере те просто дружили, она тогда переживала из-за Славки, а Пашка её утешал, но вернулись в Ленинград и поняли, что им хорошо вместе. Славка был этому только рад, не хотел он, по крайней мере пока, заводить отношения, прошлые бы забыть. И вот теперь, в преддверии нового года, несмотря на все свои сомнения и переживания, Славка стоял на автовокзале с кастрюлей салата в рюкзаке, бережно замотанной мамой в целлофановый мешок курицей и ждал автобус до «Бережков». С парнями они договорились встретиться уже в лагере. Сегодня у обоих Вань выходной, они уехали ещё с утра, чтобы пораньше отпустить Петровича, прихватили с собой мангал для шашлыков, кое-какую закусь и алкоголь. И Слава надеялся, что новый год они втроём встретят отлично. * * * Просыпаться не хотелось. Мирон ещё несколько минут лежал не открывая глаза, и в голову вдруг пришло, что поводов радоваться новому дню у него практически нет. Но сегодня тридцать первое декабря, и впереди была ещё целая прорва дел. С трудом вытащив себя из постели и шаркая шлёпанцами по паркету, он двинул в ванную. Из большого зеркала на стене на него смотрел в общем-то ещё совсем молодой человек с больными глазами старика. Ни забыть, ни отпустить так и не получилось. Славка его не простил и открыто дал понять, что всё закончилось: — Извини, Мироша, но меня заколебали эти ебучие качели, то я тебе нужен, то нет, устал, не хочу больше ничего. Мирон не винил его, понимал, что сам во всём виноват. Славка уже давал ему шанс, ещё в лагере, но он им не воспользовался, третьей попытки, видимо, не будет. Он был всё это время в какой-то прострации, по привычке ходил на работу, ел иногда, спал, как-то существовал в общих чертах. Вечерами доставал коробку, где бережно хранил фотографии из лагеря, вернее только те, где был запечатлён Славка. Долго рассматривал любимое лицо, улыбку, вспоминая, какими они тогда были счастливыми и как бездарно Мирон всё похерил. Однажды он видел, как Славка выходил из института вместе с Сашей, той самой, которая в лагере истрепала Мирону все нервы, периодически заставляя его ревновать к ней. И вот теперь они учились вместе. Те шли, о чём-то оживлённо беседуя, и даже смеялись, а Мирона ревность и горечь выжигали изнутри. Он понимал, что сам именно этого и добивался, когда от него отказывался. Чтобы тот встретил девушку, создал семью и жил не хуже других, но легче не становилось. А всё, что он мог, это вот так скрытно подглядывать за любимым человеком. Да, как бы некрасиво это ни звучало, Мирон временами приходил к Славкиному вузу и издалека наблюдал за ним на улице, когда у того заканчивались пары. Это теперь был единственный способ увидеть его. Он каждый раз говорил себе, что это в последний раз, но когда от тоски начинал сходить с ума, снова шёл. Провожал до метро, глядел на Славку, пытаясь запомнить, и знал, что скоро вернётся снова. Но годы самодисциплины не прошли даром. Несмотря ни на что, нужно было жить дальше, каждый день вытаскивая себя из депрессии, и он просто ударился в работу. Закончил писать докторскую в рекордно короткий срок, нагружал себя подготовками к лекциям, проверкой письменных работ и общественной деятельностью. Около двух недель назад он случайно встретил в университете Романа Худякова, тот учился на последнем курсе журфака. Смущаясь, тот поведал, что совсем недавно женился. И Мирон был очень удивлён, узнав, что новоиспечённой супругой являлась та самая Виктория Карповна, которую Рома ласково звал Викуся. От души поздравив его, Мирон практически сбежал — было больно и завидно чужому счастью. А вернувшись домой, решил, что примет предложение Бруно и снова уедет работать в Берлин. Ещё осенью Мирон был там в командировке, читал в университете курс лекций по «Социальной дифференциации». Тогда и узнал, что Бруно совсем недавно был назначен на должность ректора университета. После стольких лет они встретились, как старые друзья. Вернее, он-то именно так оценил это, а вот Бруно явно хотел большего. Только Мирон вежливо, но категорично отказался. Тот подозрительно посмотрел на него и вдруг прыснул. — Чёрт, Миро, ты влюбился! Господи милосердный, ты точно влюбился! — Что, так заметно? — пробурчал он недовольно. — Как же я мечтал когда-то, чтобы ты полюбил! Даже пусть не меня, это неважно! Чтобы понял, как больно, когда ты готов всю свою жизнь к ногам одного-единственного человека положить, но ему это даром не нужно! И вот моя мечта сбылась, ты наконец стал простым смертным, а не заведённой машиной, которая спит, ест, работает, даже трахается, но абсолютно без чувств. — Я не был бесчувственным, — возразил Мирон, этот разговор всё больше его напрягал. — Ещё как был, — хмыкнул тот. Мирон устало потёр лицо ладонью. Видимо, Бруно прав, он и вправду был козлом, который только брал и ничего не отдавал взамен. — Прости, — выдавил он, — я считал, что для тебя это тоже ни к чему не обязывающие отношения. — А что мне оставалось делать? — тот вскочил со стула и закружил по гостиничному номеру. — Скажи я тебе, что люблю — и ты тут же бросил бы меня. Приходилось делать вид, что меня всё устраивало. Мирон, если честно, был сильно удивлён. Как можно было прожить с человеком такое длительное время, каждое утро просыпаться в одной постели и при этом не догадаться, что его любят. Хотелось как следует пнуть себя за свою тупость, а главное, за скотство. — Кто хоть этот счастливчик, который сумел сломать твою броню? — Бруно явно не мог удержаться от вопросов. — Вряд ли он считает себя счастливчиком, скорее наоборот, — горько хмыкнул Мирон. — Его зовут Вячеслав, Слава, он студент, сейчас получает второе высшее образование в педагогическом институте. Но мы не вместе, потому что я как всегда оказался идиотом. Бруно опять мягко засмеялся и похлопал его по плечу. — Уверен, ты сможешь исправить свои ошибки. Ты упорный. Мирон промолчал, а что он должен быть сказать? Что никакое упорство тут не поможет, что Славка всё уже решил и что от него, Мирона, сейчас ничего не зависит. Они проговорили весь вечер, и когда Мирон всё же признался, что вряд ли будет когда-нибудь прощён, тот предложил: — Нам в университет очень нужен завкафедры, я даже официальную заявку к вам в ЛГУ в мае отправил и буду рад, если ты согласишься. Давай, защищайся и переезжай, будем лечить тебя от неразделённой любви. Он тогда ничего не пообещал, сказал, что посмотрит, а сейчас понял, что надо что-то менять. Он не собирался возвращаться к Бруно, что сразу же озвучил тому, но находиться в одном городе со Славкой больше не мог. Знать, что они возможно ходили по одним и тем же улицам, смотрели в кинотеатре одни и те же фильмы, встречали одних и тех же людей, но при этом были настолько далеки друг от друга — это тяжело. Восьмого января у него защита, в родном университете вряд ли будут против, здесь есть, кому его заменить, значит, надо уезжать. Сегодня у него намечалась пара консультаций по предстоящей в январе сессии, потом последние согласования с куратором по диссертации и празднование нового года в ресторане с коллегами. Кто-то придёт со своей второй половинкой, кто-то, как Мирон, один. Но там, по крайней мере, не будет Славки, которого видеть сейчас невыносимо больно. По этой причине он пообещал Ваньке организовать им отдых в «Новом рассвете», но приехать отказался. Он готов был полжизни отдать, лишь бы оказаться опять в лагере вместе со Славкой, но находиться на расстоянии, чувствовать, как тот испытывает к нему неприязнь, выше его сил, и он выбрал коллег и Любочку, которую последние полгода просто ненавидел. * * * Пельмени решено было лепить уже на месте. Во-первых, не хватило времени сделать их заранее, во-вторых, тащить потом это добро в такую даль показалось нерациональным: в пакете или кульке всё равно слипнутся комом. Тесто им замесила Ванечкина мама — сами они бы с этим точно не справились, — а Ванина, когда он ездил накануне к родителям в Пушкин, передала любимые с детства малюсенькие и ужасно вкусные пирожные. Это оказалось очень кстати: найти и купить к празднику подходящий торт в кулинарии не удалось. Слишком занятые предпраздничной суетой, оба поздно спохватились и проворонили всё на свете, а сладкое Ваня, к стыду своему, обожал и готов был лопать сутками напролёт. Он стеснялся этой детской слабости, но был ужасно доволен, что мама не дала случиться самому страшному разочарованию в его жизни и снабдила сына вкусненьким. Утром, прихватив с собой продукты и всё необходимое, они приехали в заснеженный лагерь. Дел предстояло переделать целую гору, поэтому оба планировали приняться за работу сразу же по прибытии, но оказавшись на месте, оба не удержались от соблазна и целых полчаса бродили по территории, предаваясь ностальгии и вспоминая свои летние приключения. Потом взяли себя в руки и мужественно отправились обустраиваться. Славка пока не появился, и они решили перво-наперво заняться пельменями. Курицу всё равно надо было запекать ближе к вечеру, а ёлку они по общей договорённости решили не рубить, а нарядить прямо на улице — ту, что росла у забора, справа от входа. Славка обещал прихватить игрушки и мишуру — вдобавок к тем, что они уже привезли. То и дело почёсывая тыльной стороной ладони испачканный в муке нос, Ваня старательно орудовал скалкой, ловко раскатывая на столе кусочки теста, и вполуха слушал Ванечкины излияния — тот ворчал, сокрушаясь о не доставшихся им мандаринах. Такую очередь отстояли — и всё зря! — Да ладно, — утешил Ваня, — зато апельсины купили. Тоже ничего себе, так что обойдёмся. — Апельсины — это не новогоднее настроение, — скорбно возвестил тот. Шмякнул на очередную лепёшку порцию мяса и защипнул края. Пристроил получившийся пельмень на посыпанную мукой доску к таким же кособоким собратьям. Ваня проследил взглядом и обалдел, только теперь обращая внимание на результаты их трудов. — Ванечка, что это?! — изумлённо протянул он, глядя почти с ужасом. — А что? — тот покосился с недоумением. Слишком недоумённым, чтобы быть искренним, уж на это у Вани глаз давно стал намётан. Он с осуждением навис над столом, хватая первый попавшийся пельмень и вертя в руках, как неопровержимую улику. — Почему они у тебя все похожи на... — он осёкся, возмущённо взмахнув рукой. — На что? — спросил тот, невозмутимо сооружая следующий шедевр кулинарного искусства, действительно неуловимо смахивающий... — На письки! — озвучил Ваня своё наблюдение. — Женские, — уточнил зачем-то. Ванечка пожал плечами. — А ты хочешь, чтобы были похожи на мужские? — поинтересовался безмятежно. — Извини, хуи из теста я лепить не умею, могу сделать жопы. Жопы подойдут? — Блядь, ну Вань! — тот помимо воли прыснул, в который раз с досадой признавая, что сердиться на этого поганца он просто физически не способен. — Что, Вань? — в тон отозвался тот, улыбаясь до ушей, и хитро прищурился. — Алё, хватит бездельничать, давай следующую партию, я эту всё, — он гордо водрузил на почти заполненную доску последний пельмень и уставился на Ваню. — Я тут работаю в поте лица, а он ржёт! — пожаловался в пространство в притворном негодовании. — Пельмени-вагины мои ему не понравились! Разумеется, после такого ни о какой «следующей партии» в ближайшие десять минут и речи не шло — Ваня ржал так, что на глазах выступили слёзы, да и Ванечка не отставал. — Чё это у вас тут так весело? — раздался от порога знакомый голос, и парни обернулись, смотря на вновь прибывшего. Тот пристроил у порога тяжёлый рюкзак, стащил пальто с шапкой, бросил на стул, где уже валялись в беспорядке их вещи. — Славян, здорово! — поприветствовал его Ваня. — Ты вовремя. Вот скажи — на что это похоже? — он взял один пельмень и сунул Славке чуть не в лицо. Тот добросовестно оглядел его со всех сторон, почесал затылок. — На пизду, — вынес он вердикт, и оба Вани взвыли с новой силой, заражая своим весельем и Славку. — Бля, да ну вас! — хрюкнув от смеха, Ванечка обошёл стол, попутно пожав Славке руку, и взялся за скалку. — Теперь я буду катать, а ты лепи, раз такой умный. А ты, Славян, давай штрафную, — он указал на початую бутылку неизменного «Агдама», к которой они с Ваней потихоньку прикладывались для тонуса. — Чего квасите с утра? — отсмеявшись, удивился тот, тем не менее наполняя рюмку до краёв и опрокидывая в себя. Сморщился, сунул в рот заботливо протянутый ему солёный огурчик. — Во-первых, не с утра, а с обеда, — возразил Ваня, — а во-вторых, отопление плохое, тут дубак полный, так что пей, чтобы не было соплей. — Странно. Тут же сторожа жили, с чего бы дубак... — тот задумчиво нахмурился, приседая на корточки и трогая отопительную трубу вдоль стены, отдёрнул руку, цокнул языком. — Вы печь вообще не топили? — Она была затоплена, — сообщил Ваня. — Ванечка ходил в кочегарку, дров подкинул, но что-то пока не греется. — Может, тяги нет? — Славка посмотрел на Ванечку. — Ты поддувало не закрывал? Чурки правильно уложил? — Хрен его знает, — флегматично припечатал тот. — Я врач, а не кочегар. Славка тихо заржал. — Ясно, что ничего неясно, — заключил он. — Ладно, я схожу, проверю. Меня дед в Хабаре учил на даче печку топить, сейчас всё исправим. Меня не улыбает тут всю ночь от холода трястись. Так и водка не спасёт. — Иди, — милостиво отпустил его уже слегка датый Ванечка. — А потом тоже включайся, у нас дел до фига. Надо мясо для завтрашнего шашлыка замариновать. И картошки начистить к курице. И ёлку нарядить. И... — Ща, только рюкзак разгружу, — тот бодро закатал рукава и принялся за дело. Размеры кастрюли, в которой мирно ожидал своего часа «Оливье», потрясли воображение больше всего. — Мы же лопнем, — в восторженном ужасе присвистнул Ванечка. — С чего бы? — возразил Славка. — Смолотим за милую душу, ещё и мало будет. * * * До самого вечера они занимались делами, готовили стол, сделали уборку в комнате. За окном давно стемнело, и парни дружно решили, что пора начинать финальный этап всей этой кулинарной кутерьмы: приготовить горячее. Есть всем троим хотелось зверски. Они держались, как могли, но по мере опустения бутылки умудрились умять чуть не треть салата и батон хлеба. — Вот, нажрёмся сейчас сухомятки и нормальную еду не захотим, весь аппетит перебьём, — бухтел Ванечка, тщательно упихивая курицу в глубокую сковороду и стараясь не упасть на ровном месте — с портвейна они недавно перешли на водку. Смешивать алкоголь было так себе идеей, наутро ожидался знатный бодун, но когда и совершать глупости, как не сейчас? Зато веселились от души, беспрестанно ржали, вспоминая летние смены и проделки детей. Потом всплыла идиотская байка про чёрного пионера, и разговор неожиданно закрутился вокруг страшных историй из детства. — ...и вот в этой чёрной-пречёрной, как жопа негра, комнате, — тягучим голосом завывал Славка, выдавая свою версию известного рассказа под перекрёстное хихиканье слушателей, — был чёрный-пречёрный, как хер шахтёра, угол. А в нём... Свет вдруг моргнул и погас. Славка сбился, запнулся, воцарилась неприятная тишина. Ванечка, к тому времени кое-как утрамбовав к курице картошку, чуть не выронил сковородку, сдавленно выругавшись. — Что за фигня? — озабоченно спросил Ваня. Завозился, доставая из кармана коробок, чиркнул спичкой. Слабый, дрожащий огонёк высветил растерянные лица друзей. — Может, пробки выбило? — предположил Славка. — Ща гляну, только... — он склонился у шкафа, выдвинул нижний ящик и безошибочно выудил из его недр толстую свечу. Аккуратно подпалил фитиль, капнул на блюдечко расплавленным воском и прикрепил на него свечу. После накинул пальто и вышел за дверь. — Сейчас вернусь! Вернулся он и правда скоро — обескураженный и недовольный. — У нас проблема, — озвучил и без того очевидную вещь. — Только не говори мне, что свет с концами, — театрально схватился за сердце Ваня, но посмотрел с тревогой, ожидая, что Славка сейчас опровергнет начинающие закрадываться невесёлые подозрения. — Тогда я помолчу, — послушно согласился тот. — Хана нам, парни. Ни один ключ на связке к щитовой не подошёл, а взламывать — по синьке разворотим чего-нибудь, ещё лагерь спалим. Лучше не надо. У Мирона был ключ, я помню. Он вам его не отдавал? — Наверное, не подумал, что он вдруг понадобится, — предположил Ваня. Славка неопределённо помахал руками в воздухе. — Угу, — согласился кисло. — Теперь придётся нам как-то так. — А готовить на чём? — расстроился Ваня. — Чёртова плитка сдохла. Я без горячего в праздник сидеть не хочу. — И чего делать будем? — поддался общей панике Славка. — Домой тоже уже не уедем, автобусы не ходят. — И радио капут, — печально внёс свою лепту Ванечка. — Даже «Огонёк» не послушаем. Зашибись погуляли. — Ты чего, у нас же «Рига» есть, забыл? — напомнил Ваня. — Я и батарейки сменные взял. Тот приободрился, беря себя в руки. — Уже лучше, — заключил с оптимизмом. — Тогда будем справляться по мере сил. Что мы имеем? — Сырую курицу с картошкой и неработающую плитку, — принялся добросовестно перечислять Ваня. — Сырые пельмени и даже кастрюлю для них, но, к сожалению, всё ещё неработающую плитку... — Салаты, — подсказал Славка, разливая всем водки — от стресса они протрезвели, но трезвым в такой ситуации оставаться никому категорически не хотелось. — Ещё хлеб, шпроты, мясо для шашлыка... — Точно!!! — Ваня чуть не подпрыгнул, когда Ванечка завопил, как припадочный. — Шашлык! Мангал же есть! Короче, планы меняются, — сообщил деловито, — курицу пока на мороз — потом разберёмся, что с ней делать, — а сегодня нас ждёт изысканный ужин из шашлычка с хлебушком. К сожалению, без гарнирчика, — добавил, криво улыбаясь. — Никто не мешает нам развести во дворе костёр и вскипятить на нём воду для пельменей, — осенило Ваню. — Нет, пельмени — это НЗ(1), — мотнул головой тот. — Тогда картоху сварим, — внёс резонное предложение Славка. — Всё равно она почищенная уже. — Бля, мы гении, — умилился Ванечка, мигом возвращаясь в благодушное состояние. — Тогда поднимайте задницы и дуем на улицу — позвал, неуклюже заматываясь в свой шарф и нахлобучивая шапку. Выскочил на крыльцо вместе со сковородкой. — Согревающего не забудьте, — крикнул напоследок. — Тут такой мороз, окочуримся, нахрен. Переглянувшись со Славкой, Ваня понятливо прихватил со стола бутылку, сунул в карман спички и отправился следом. — Пойду в кочегарку за дровами, — глянув на мангал, с которым уже возился Ванечка, пробормотал Славка, и работа закипела. * * * Мирон появился в ресторане около девяти вечера. Отдал в гардероб верхнюю одежду и незаметно прошёл в зал. Коллеги были немного навеселе, кто-то танцевал, кто-то увлечённо болтал за столом. Он вдруг замер около дверей и понял, что находиться в этом месте просто не может. Сил нет изображать радость и веселье, когда все мысли были в лагере, где под Ванькин старенький радиоприёмник «Рига» трое близких друзей встречали приближение нового года. Ему нужно туда, обязательно, просто необходимо. Там Славка, а без него жить не получилось. Он резко развернулся и вышел прочь. Даже в праздничную ночь парочка такси маячила неподалёку. Пообещав водителю двойную оплату, Мирон уже через двадцать минут был дома. Быстро переоделся и сложил в кожаный портфель праздничный заказ(2), который выдавали сегодня старшим научным сотрудникам в университете в честь нового года. Батон сырокопчёной колбасы, баночка чёрной икры, приличный кусок копчёной осетрины, коробка конфет, бутылка шампанского и мандарины. Всё очень дефицитные продукты, которые просто так в магазине не купишь. Машина стояла во дворе, и, немного прогрев её, Мирон рванул в лагерь. Он не знал, что скажет парням, тем более Славке, ведь его там не ждут. Но упустить возможность наладить отношения и вернуть свою нормальную жизнь он не мог, не в этот раз. * * * Заснеженный зимний лагерь выглядел совсем по-другому. Мирон остановился у ворот и глубоко вздохнул. От свежего, пахнущего хвоей воздуха даже голова немного закружилась. Он дёрнул калитку, и она оказалась не закрыта, да и большие ворота тоже: огромный амбарный замок свободно болтался на металлической ручке. — Балбесы, — пробурчал Мирон, — сторожа хреновы, всё нараспашку. Вот и доверь им за лагерем приглядывать. Он загнал машину, аккуратно запер ворота и калитку и только сейчас понял, что в главном корпусе все окна тёмные. Даже на территории лагеря не горел ни один фонарь, а видно всё было только благодаря большому количеству снега. Он поднялся по крыльцу и зашёл в чернеющий коридор. Почти на ощупь нашёл нужную дверь и осторожно толкнул её. Огарок свечи, стоявшей в блюдечке на столе, темноту совсем не разгонял, но, по крайней мере, позволял видеть хотя бы силуэты немногочисленной мебели и людей, которые вполне себе нормально провожали уходящий год под негромкую, но задорную музыку, летевшую из радио. — Вань, — раздался голос явно подвыпившего Светло, — там дверь заскрипела? — Может, плохо закрыли, ветром качает? — ответил точно пьяненький Евстигнеев. — Ты не бойся, бабаек тут нет, их вообще нет, — и они втроём громко заржали. — Это кто ещё боится? — хорохорился Светло. — Я даже когда мелким был, ничего не боялся, скажи, Слав. — Зря ты, Ваня, так про моего друга, — лениво отозвался Славка. Мирон не видел его, из коридора та часть комнаты не просматривалась, но представил, как тот развалился на стуле. — Ванька вообще в этом плане без башки, в Хабаровске однажды на спор с одним пацанчиком на кладбище ночью пошёл. Ваньке лет восемь было, а тот на пару лет старше. Так этот прибежал обратно минут через десять, самого трясло так, что зуб на зуб не попадал, а Ванька ничего, кладбище обошёл и обратно вернулся, как будто во дворе погулял. — Вот! — победно заорал Светло. — Молодец, — похвалил Евстигнеев, и Мирон увидел, как он смачно чмокнул того в висок. Мирон постоял ещё несколько секунд, потом нарочно грубым и громким голосом спросил: — Эй, есть кто дома? Парни завопили в три голоса. — Блядь! — Сука! — Бабайка! Мирона оглушили крики и грохот опрокинутых стульев, а трое друзей появились в дверях. Причём блюдечко с огарком, которое держал перед собой Ванька, заметно подрагивало. — С наступающим! — улыбнулся им Мирон. — О, Мирон! — обрадовался Ванька. — Хорошо, что приехал! — Чё орёшь, как ненормальный? — пробухтел Светло. — Зачем людей-то пугать? Один Славка молчал, только смотрел на него почти не мигая, а потом развернулся и ушёл в комнату. — Вы же, Мирон Янович, не хотели приезжать? — язвительно спросил Светло. — За каким лешим вас принесло? — Да ладно тебе, — обходя его, улыбнулся Ванька. — Приехал — и молодец, веселее будет. Тот что-то пробормотал себе под нос и вернулся в комнату. — Вань, я правда не собирался, — тихо начал Мирон, — даже в ресторан пошёл. А там вдруг понял, что не хочу никого из коллег видеть, к вам хочу, в лагерь, вот и... — Да нормально всё, давай проходи, — отозвался тот. Мирон достал продукты из портфеля, и Ванька быстро перетаскал дефициты на праздничный стол. Светло тут же принялся нарезать колбасу, иногда кидая вопросительные взгляды на Славку и бормоча: — Одна польза, мандаринки привёз. Славка казался абсолютно невозмутимым, спокойным и равнодушным. Достал из навесного шкафа ещё одну кружку (он-то в комнате Мирона точно был как у себя дома, прекрасно знал, где что лежит) и неспешно разлил ополовиненную бутылку водки. — Так, давайте, парни, проводим старый год! — торжественно объявил Ванька и поднял свою кружку. — Не знаю, как для кого, а для меня это был лучший год в моей жизни! — он с улыбкой глянул на Светло. Тот только глаза закатил, но по его довольной мордени сразу стало понятно, что с Ванькой он согласен полностью. Они выпили, закусили, и Ванька снова плеснул Мирону крепкой. — Штрафная! — рассмеялся он. — Нечего было опаздывать. Тот покачал головой и выпил одним махом. Незаметно в их с Ванькой разговор вклинился Светло, и через несколько минут они уже весело ржали. Только Славка не смеялся, улыбался иногда краешком губ и на Мирона совсем не смотрел. А он так по тому соскучился, что глаз от него отвести не мог. Он честно пытался не пялиться так явно, но выходило откровенно хреново, из-за этого засранца он так и забыл задать парням главный вопрос. И спохватился только после третьей или четвёртой рюмки. — Чёрт, парни, а почему мы без света сидим? — наконец вспомнил он. — Вы это специально, вроде как романтика, или у нас проблемы? — Да, у нас про... — начал Ванька, но Светло его перебил: — В щитке что-то перегорело, делов-то. — Ну, да, — согласился Ванька, для достоверности кивнув головой. — Скорее всего, ничего страшного, ща пойду и починю. — Куда? — в первый раз с тех пор, как Мирон приехал, голос подал Славка. — Сиди уже, учитель физкультуры, что ты в электричестве понимаешь? Сам всё отремонтирую. Ванька задиристо хохотнул: — Ага, специалист-чертёжник. — Я вообще-то на физмате учусь... — бросил Слава, собираясь продолжить спор, но Мирон категорически его пресёк. — Нет! — громко сказал он. — Ничего вы делать не будете, я как директор лагеря вам запрещаю. — О, господи боже мой! — снова фыркнул Светло. — Один гениальный физрук-электрик, второй прямо физик-вундеркинд, а третий вообще ди-рек-тор. Держите меня трое, двое не удержат, мне-то куда податься, бедному педиатру, ничего не понимающему в электричестве? — Никуда деваться не нужно, — сообщил захмелевший Мирон, — сейчас свет будет. Так, — развил он бурную деятельность, — Ванька, вон на гвоздике ключи, открывай склад, там возьмём фонарь. Славка, как самый высокий, будет мне светить, пока я щиток ремонтирую. — А я что буду делать, пока вы тут все такие занятые? — явно из вредности съязвил Светло. — Свечку Ваньке держать, пока он на складе фонарь ищет, — нашёлся Мирон. Буквально секунду ничего не происходило, но потом до их затуманенных алкоголем мозгов дошла двусмысленность фразы, и парни громко заржали. * * * Славка чувствовал себя загнанным в ловушку зверем. С одной стороны, он разозлился, когда Мирон приехал, считая, что у того, как у девчонки, семь пятниц на неделе. То с университетскими в ресторане собирался отмечать, то вдруг к ним приехал. Сам не знает, что хочет, а Славке с этим мучайся. А с другой стороны, он так по Мирону соскучился, так давно хотел его увидеть, что руки затряслись, а долбаное сердце взбрыкнуло и ломанулось диким галопом, когда они увидели, кто их напугал. Нужно было поздороваться, в конце концов, они же взрослые интеллигентные люди, а не мальчишки сопливые, только вот выдавить из враз пересохшего горла хоть слово у Славки не получилось, и он свалил в комнату. А ещё оказалось, что подпитый Мирон такой обалденный. Улыбающийся, довольный, шустрый и деятельный. Евстигнеев достал два фонаря, один отдал ему, чтобы подсвечивать Мирону, а второй держал, стоя в стороне. — Чтобы светлее было, — объяснил он Славке. Мирон тем временем вытащил из-за шкафа стремянку и резво залез на верхотуру. — Так, — с умным видом высказался он, открывая щиток, — да будет свет! Славка не знал, что уж он там сделал, из-за его спины ему не было видно, но что-то вдруг затрещало, посыпались искры, а Мирон, опрокинувшись навзничь, полетел с лестницы. Славка на чистых рефлексах бросил фонарь и поймал его, не позволяя удариться об пол. — Сука-а, — прошипел Мирон, замирая в Славкиных руках и открывая глаза. — Ты как? — прохрипел испуганный Славка. — Жив? — Вроде да, — отозвался Мирон, таращась на него, — что это было? — Ты, похоже, опять цепь закоротил, — хмыкнул Славка, отпуская его. — Так что, Мирон Янович, может, вы и хороший директор лагеря, но электрик из вас самый что ни но есть дерьмовый, согласитесь. — А я говорил, что мне надо было посмотреть, — выдал Евстигнеев, — я дома утюг починил, до сих пор работает. — Ну уж нет, ни за что! — возмутился Светло. — Хватит, один наремонтировал, чуть не прибило идиота. И ты, Ваня, туда точно не полезешь, а то я тебя сам пришибу, не дожидаясь, когда током переебашит. А ты, чокнутый директор, на кровать ложись, осмотрю тебя. Он вернулся в комнату, и парни медленно потянулись за ним. Славка на какое-то время даже забыл, что они с Мироном вроде как не общаются. Страх за того был серьёзнее, чем дурацкая обида. Он аккуратно довёл Мирона до постели и помог лечь. — Да нормально я, Слав, — пробормотал тот, позволяя снять с себя ботинки, — не сильно же стукнуло, ерунда. Светло отодвинул Славку и взял Мирона за руку выше кисти, принялся отсчитывать пульс. Потом положил свою ладонь тому на грудь и несколько секунд слушал сердцебиение, напоследок внимательно изучил его зрачки и вынес вердикт: — Пациент скорее жив, чем мёртв. — Вань! — возмутился Славка. — Харе издеваться, удар током — это тебе не шуточки. — Да че с ним будет, — отмахнулся тот, — здоров, как конь. Пульс и сердце — как часы. Подумаешь, небольшая встряска, ему только на пользу. — Я же говорю, что всё хорошо, — вздохнул Мирон, поднимаясь. — Ну, раз ремонт прошёл без травм, хотя и не очень успешно, пойдёмте лучше за стол, — провозгласил Евстигнеев, — до нового года осталось пять минут. А свет чинить завтра будем. В этот момент из приёмника зазвучал гимн советского союза. * * * Особой неловкости в их компании не возникло. Поначалу, увидев приехавшего Мирона, Ваня Светло почувствовал укол досады: что за человек такой, обещает одно, делает всегда другое. А ещё директор, доцент и уважаемый человек! Что у него в лысой черепушке происходит? Он кинул исподтишка быстрый взгляд на Славку, но тот не выглядел недовольным или уязвлённым, напротив, сиял глазами и вроде бы слегка порозовел, сам не замечая этого. «Он всё ещё влюблён в него!» — ударила мысль. Не то чтобы он и раньше не догадывался, просто Славка ни разу за полгода не поднимал эту тему. Имя Мирона в их общении стало негласным табу, и Ваня, уважая чувства друга, не приставал к нему — ни тогда, осенью, когда они с Ванькой прилетели из Москвы, ни после. Славка рассказал, что Мирон его разыскал, предлагал начать заново, но он его не простил и развернул. Сам же, получается, так и не остыл? Страдал и скучал, а он, Ваня, даже не смог предложить ему дружескую поддержку. Он почувствовал, как щекам становится горячо от невольного стыда, какой он плохой друг, так погрузился в своё счастье, что не замечал ничего вокруг. Ему подумалось, что может, и неплохо, что Мирон припёрся сюда. Значит, тому не наплевать? Вдруг они со Славкой помирятся? В нетрезвой голове начали прорастать какие-то бредовые идеи, но Ваня, зная себя, постарался пресечь их на корню. Он не будет вмешиваться в чужие отношения. Даже пьяный в дугу, как сейчас, — всё равно не будет. — Ну что, ещё по одной? — громко предложил тем временем Ванька, поднимая бутылку. — А потом на улицу сходим, у нас ещё хлопушки есть и бенгальских огней осталась парочка. — Наливай, — кивнул улыбающийся Славка. Мирон молча кивнул, накалывая на вилку кусок мяса. Ваня поднял рюмку: — Ну, пусть все будут здоровы! — Прекрасный тост! — тут же подыграл ему Ванька, старательно подделывая голос и мотая башкой. — Пусть все! Будут здоровы! (3) Получилось так похоже, что Ваня чуть не расплескал выпивку, заржав, как конь. Он не планировал такую клоунаду, просто так ляпнул. Он же врач, вот и завернул про здоровье: профессиональное пожелание, так сказать. Но Ванька среагировал мгновенно, и получилось действительно смешно. Впрочем, они уже допились до того расслабленно-весёлого состояния, когда смешным кажется всё, даже показанный язык. — Арти-ист, — заикаясь, приговаривал Ваня. — На кой ты в учителя подался, поступай в театральный, там тебе самое место. Я ещё тот футбол в платьишках помню, звезда полей ты наша. Мирон странно хрюкнул и сдавленно захохотал, одобрительно поднимая большой палец, Славка и вовсе закатился, всхлипывая и подвывая — видимо, тоже вспомнили футбол. (4) Кое-как успокоившись, все чокнулись и наконец выпили, торопливо закусывая. — А что, если... — начал Ванька, но замер, прислушиваясь: с улицы вдруг раздались непонятные звуки: то ли рычание, то ли блеяние. Все переглянулись, недоуменно моргая. Сунулись к окну, но ничего не увидели — звуки неслись с обратной стороны, где находилось крыльцо. — Не понял, — пробормотал Ваня, — там что, козы? — Какие ещё козы! — вознегодовал Славка. — Блеют овцы, а не козы. — Ой, ну теперь всё гораздо понятнее стало, — огрызнулся тот, но довольно рассеянно, — знаток мелкого рогатого скота выискался. — Тихо! — шикнул на них Ванька. — Овцы, козы, да хоть козерог сибирский, только откуда ему тут взяться? — Сбежал из деревенского сарая? — не слишком уверенно предположил Ваня. — А рычал тогда кто? — резонно вопросил тот и уставился на Мирона. Тот развёл руками, округлив и без того круглые глаза: — Понятия не имею. — Так идёмте и посмотрим, — внёс конструктивное предложение Славка. — Всё равно собирались на улицу. В этот момент рычание послышалось снова и зазвучало как-то особенно... жутко. Дружно вздрогнув, все засуетились, кое-как натягивая верхнюю одежду, гурьбой высыпали на крыльцо. — Гля, парни, там кто-то есть! — завопил Ванька, указывая на тёмный силуэт, мелькнувший у дорожки, сунул пальцы в рот, издавая громкий свист. — Вон побежал! — Это явно не коза, — рассудил Мирон. — Какой хрен коза, козёл какой-то! — в запале рявкнул Славка. Мирон между тем спустился, пошатываясь, с крыльца и присел на корточки, таращась на чудные звериные следы, которыми была затоптана вся дорожка: огромные, трёхпалые, с длинными когтями. — И не козёл, — заключил глубокомысленно, почесывая переносицу. — Чё, действительно, что ли, какая-то бесхозная бабайка завелась у Петровича? — бормотнул Славка, тоже разглядывая странные следы. — Или ещё какая нечисть? — Ага, судя по следам, он собственного Вия вырастил, — скептически фыркнул Ваня. — А ещё взрослый человек. — Кто, Петрович? — не понял Славка. — Ты! — отрезал тот и оглядел всех недобрым взглядом. — Вы все. Что за чушь, какие бабайки, какая нечисть? Не верю я в эту муть. — Так и я не верю! — возмутился Ванька. — Но следы-то чьи? — Следы... — тот замялся, не в состоянии объяснить этот факт. — Да хрен знает. Может, правда зверь какой. — Не знаю я таких зверей, — вмешался Мирон, качая головой. — Слав, вы же дальневосточники, у тебя отец охотник, ты хоть раз такое видел? — Нет, — вынужден был признать тот. — Но... — Ар-р-р-р!!! — снова послышалось из-за заметённой беседки, а потом и вовсе странный набор звуков: — Х-хчшфр-р-р! Ночь выдалась безлунная, костёр, на котором они готовили еду, давно погас, и вокруг царила темень, разбавляемая слабым мерцанием снега. На дорожку вдруг выскочили две тени — лохматые, чёрные, рогатые, к ним с другой стороны подскочили ещё две, рыча, блея, шипя и создавая дикую какофонию звуков, запрыгали под окнами корпуса, беснуясь, как черти. Вылупившись на них, как на второе пришествие, парни заорали от неожиданности в четыре глотки. «Черти» развернулись к крыльцу, замерли... и вдруг завизжали, бросаясь врассыпную в разные стороны. — А ну, стой, нечистая сила! — гаркнул Ваня, схватил из костра прогоревшее полено и, воинственно размахивая им, понёсся к забору. — Я вам сейчас святую кочергу в зад вставлю и проверну! — Ванечка! — раздался сзади Ванькин вопль. — Куда ты, бля! — Экзорцизм совершать! — объяснил тот на ходу, но не остановился. Фигуры впереди разделились — одна побежала прямо, а вторая бросилась направо, улепётывая в лес. — Ванёк, держи их! Ты за тем, я за этим! — азартно крикнул Ваня, мчась вслепую по сугробам и проваливаясь чуть не по пояс. Но едва стоило вбежать в лес, плотная тишина будто упала сверху, обрубая все звуки. Ваня притормозил, вдруг осознавая, что не знает, куда дальше бежать: кругом одни чёрные корявые стволы, никого не видно и темно, как в гробу. Тот, за кем он гнался, тоже сгинул, как сквозь землю провалился. * * * — Это что за клоуны? — заорал Славка, вылетая за Ванями на дорогу и на ходу застёгивая пальто. Через площадь, где летом проходили линейки, кто-то пробежал и дёрнул в сторону стадиона. — Вон он! — рявкнул Славка и рванул за ним. Мирон побежал следом. Не мог отпустить Славку одного, а вдруг непонятное нечто что-нибудь тому сделает. Вернее, здравый смысл подсказывал, что это скорее всего деревенские переоделись и пришли Петровича пугать, не подозревая, что нарвутся на них четверых. Но затуманенный алкоголем мозг соображал как-то неправильно, и он припустил во все лопатки. Пару раз Мирон запнулся и чуть не упал, поцарапав о колючий наст снега ладонь, на которой сразу выступили яркие капельки крови, но упорно догонял Славку. Они уже обогнули стадион и теперь бойко углублялись в лес. На опушке Славка один раз почти настиг незваного гостя, но тот, как заяц, прыгнул в кусты. И когда Славка попытался повторить его маневр, плашмя забурился в сугроб. Мирон знал, в этом месте был небольшой овраг: хулиган его ловко избежал, зато Славке не повезло. Мирон остановился, переводя дух и глядя, как тот барахтался в снежном месиве. Снега и так в лесу выше колен навалило, а в таких вот канавах да оврагах и того больше. Так что лежащего Славку почти не было видно. — Слав, давай руку, — тяжело дыша, прохрипел он. Холодные мокрые пальцы ухватились за его ладонь, и Мирон, напрягая все силы, потянул его на себя. Славка был тяжёлый, да и его рука всё время норовила предательски выскользнуть из захвата, но Мирон крепко держал её и с горем пополам помог ему выбраться. — Ты как? — спросил тихо, заботливо отряхивая от снега крупную Карелинскую тушку. — Бля-а, — протянул тот, — весь в снегу. Рядом совсем близко громко хрустнула ветка, и тень метнулась за толстый ствол дерева. Мирон не понимал принципа, по которому незваный гость уходил от преследования. Пока они тут со Славкой возились в овраге, тот уже давно бы мог слинять, однако он опять ошивался рядом с ними. Возможно, он плохо ориентировался и поэтому, сделав круг, вернулся обратно. Или ему было просто весело, и он специально гонял их по сугробам. Несмотря на ночь, благодаря такому количеству снега, видно было очень даже неплохо, и Славка, заметив засранца, прошипел упрямо: — Всё, ты вывел меня, гадёныш, — и гонка продолжилась. Мирон, который только что с трудом отдышался, досадливо сплюнул и сорвался за Славкой. Если возле стадиона можно было двигаться относительно свободно — возможно, Петрович с братом выгуливали там собак или чистили снег, — то чем дальше в лес, тем труднее становилось идти, да и из-за деревьев становилось всё темнее. Тень (Мирон всё же надеялся, что она человеческая) металась и кружила, как зачарованная, но зря. Проход в заборе, который частенько делали летом мальчишки, находился правее, а в этом месте, насколько знал Мирон, были наглухо заколоченные толстые доски, и оторвать их без монтировки не представлялось возможным. Тому олуху надо было возле бани сворачивать, но он то ли не знал, то ли растерялся из-за погони и сейчас оказался в ловушке. Он вынырнул из-за разлапистой ели перед самым носом Мирона, но тот не успел ничего предпринять: сбоку на это чучело налетел Славка. Под его весом оба зарылись где-то под елкой, но упорно махали руками и ногами. — Ай! — отчаянно заорал незваный гость и ткнул Славке кулаком в живот. — Суки, чё прицепились-то? Его довольно молодой голос звучал настолько по-детски обиженно, что Мирон чуть не заржал в голос. — А не фиг лезть, куда не просят, и людей пугать, — вытаскивая его за шкирку из сугроба, отозвался Славка. Большой, не по размеру, тулуп, скорее всего с отцовского плеча, вывернут наизнанку, а на лице «пришельца» была надета маска то ли чёрта, то ли ещё кого, Мирон не понял в темноте, да и съехала та вбок, пока пацан по лесу мотался. — Так, и кто тут у нас? — спросил Мирон, окончательно снимая с его физиономии весь маскарад. — Я, Саня из «Бережков», — отозвался мальчишка, на вид не старше шестнадцати-семнадцати лет, — Петька с Митяем позвали сторожей в лагере пугать, и вот... — он швыркнул носом и опустил глаза. — Давно этим двум обормотам лещей никто не выписывал, — снова вздохнул Мирон. — Слав, отпусти ты его, куда он сейчас-то денется. Славка легонько оттолкнул парнишку от себя. — Всегда хотел в новый год угорелым придурком носиться по лесу, — пробормотал расстроенно. — Прямо мечта всей жизни, бля, — и двинул в лагерь. На обратном пути шли молча. Славка впереди, Мирон с Саней за ним. Мирон чуть грустно улыбнулся. Сейчас, когда азарт погони прошёл, а вместе с ним выветрились последние алкогольные пары, он прямо чувствовал Славкину досаду. Наверняка же пообещал себе не подходить к нему близко, не общаться и вообще не обращать на Мирона внимания. А подвыпив, нарушил все свои зароки. Мирон помнил, как быстро забилось Славкино сердце, когда тот поймал его со стремянки и прижал к себе, а потом отвёл к кровати, уложил и даже обувь снял. И здесь, в лесу, сразу доверчиво протянул свою руку, когда Мирон предложил помощь. Значит, не совсем он равнодушен к нему, как хочет показать. И возможно, Мирону стоит ещё раз попросить прощения, а вдруг на этот раз получится? * * * Углубляясь всё дальше в лес, Ваня Светло огляделся, прислушался, часто дыша. Сбоку заскрипел снег, послышались шорохи и осторожное дыхание. Он шарахнулся в сторону — и вписался на полном ходу в кого-то, чуть не падая. Сильные руки безжалостно ухватили его за воротник, резко дёргая, потащили на себя. Ваня заорал, пригнулся и, защищаясь, со всей дури двинул локтем, потом пнул согнутым коленом. Нападавший глухо охнул, хватка сразу ослабла. — Какого хрена, бля, — раздался сдавленный стон Ваньки. — Ты спятил, что ли, пинаться! — Это ты? — Ваня резко вскинул голову, узнавая наконец перед собой своего ненаглядного. Тот морщился, держась руками за пах. — А кто ещё? — обиженно взвыл он. — Ты меня чуть без наследства не оставил! — Прости, Вань, — устыдился Ваня. — Я что-то... увлёкся. Думал, меня эти догнали. — Кто — эти? Кто это был? — Не знаю, кто, но найду — лично гланды без наркоза удалю, — отрезал тот кровожадно, с недовольством чувствуя, что начинает трезветь и подмерзать. Глянул на всё ещё скрюченного Ваньку, покачал головой и в знак сочувствия притянул его к себе поближе, уткнулся лбом в плечо, поглаживая по спине. — Придурки какие-то. Может, стащить чего хотели у Петровича, а нас увидели и испугались, может, напились в честь праздника и просто так гужбанили. — А те следы? — всё не унимался тот. — Да ну их в задницу! — рассердился Ваня. — Чёрт к нам припёрся, да. Прямо с хутора из Диканьки прилетел... — и осёкся, оборачиваясь на новый шум. Сбоку затрещали кусты, раздалась возня, крики и полилась отборная матерщина. — Вот и наша сказка к нам пожаловала, — довольно констатировал Ванька. — Идём, посмотрим, — и запоздало догадался включить валяющийся в кармане дублёнки фонарик. Ваня фыркнул, выразительно глядя: вовремя, ничего не скажешь. Далеко идти не пришлось — кое-как обогнув бурелом и пробравшись через большой сугроб, они буквально в пяти шагах наткнулись на сломанный подлесок, в самом центре которого копошились две фигуры, ругаясь на чём свет стоит. Видно, влепились на полной скорости в кусты, зацепились, столкнулись и рухнули друг на друга, а выбраться не получалось. — Какого хера ты сюда погнал? — донеслось до парней. — Дорога в другой стороне! С пьяных шар занесло в чащу? — Отстань, блядь, Федюня, слезь с меня, — вяло отбрыкивался второй, постарше, с хриплым и прокуренным голосом, который показался смутно знакомым. — Чё развалился, как на пляже! Парни подошли вплотную к кустарнику с застрявшими в нём пленниками. — Добрая ночь, дорогие товарищи, — ядовито-ласково выдал Ваня, нависая над торчащими из веток задниками чьих-то высоких валенок. Иногда от алкоголя или злости его пробивало на режим светских речей, а сейчас он просто кипел от бешенства, не говоря уже о том, что прилично употребил спиртного. — Просим прощения, что вмешиваемся в вашу вне всяких сомнений важную беседу. Но уделите нам, будьте добры, одну минуточку. Те затихли, как мыши под веником, сразу переставая ругаться. Заметив, как их колотит от холода, Ваня переглянулся с Ванькой, и оба, вздохнув, кое-как вытащили застрявшую парочку из кустов, поставили на ноги, оглядывая с головы до пят. Зрелище предстало эффектное: лохматые шубы, ушанки с прикрученными по бокам короткими палочками и валенки, к которым проволокой крепились три кругляхи с гвоздями, видимо, имитирующими когти предполагаемого неведомого зверя. — Бля-адь, это ж тот боксёр из лагеря, — произнёс вдруг парень постарше, глядя исподлобья на Ваньку. Кисло вздохнул, ощерился, и те узнали Петьку Иконникова. — Здрасьте. — И вам не хворать, — едко ответил Ваня. — Что, слава великого Николая Васильевича не даёт вам покоя, вы решили свою «Ночь перед Рождеством» разыграть? — Чё-о? — явно не поняв ни слова, жалобно заныл второй пацан, который Федюня, тощий и мелкий, с красным лицом и задорным чубом, выбивающимся из-под шапки. Шмыгнул носом, утёр его рукавом. — Где Петрович? — Мы за него, — оповестил их Ваня. Скосился недобро на ржущего без остановки Ваньку, поёжился от всё сильнее кусающего за щёки и другие места холода и насел на виновников всех своих бед: — Что за хреноту вы затеяли? Хотели нам по инфаркту на брата устроить?! — Да мы сами пересрали! — слезливо заголосил Федюня. — Шли припугнуть безобидного сторожа, так, ради смеха, а напоролись на четверых злых и пьяных мужиков! Там ещё Саня и Митяй где-то. — Ну... понятно... вся шобла... в сборе, — икая от смеха, подвёл итог Ванька. — Ой, не могу, нечистая сила... атаковала... Глянь, Ваня, шузы какие... мо-одные, — и закатился с новой силой. Ваня поневоле заулыбался, махнул на него рукой. — Пожалуйте на выход, граждане, — с затаённым ехидством обратился к Петьке и Федюне. — Сейчас пойдём начальству сдаваться. Вам исключительно повезло — только сегодня и только для вас в лагере «Новый рассвет» присутствует сам его директор Фёдоров Мирон Янович. Э, э, без глупостей! — предупредил он, замечая, как приунывшие парни явно собрались дать дёру. — Мы всё равно уже узнали вас, так что бежать бесполезно. А ещё мне срочно надо выпить, — закончил не по теме и горько вздохнул. * * * В лагере их уже ожидали Мирон, Славка и незнакомый парнишка — видимо, упомянутый Саня, потому как Митяй бесследно исчез — небось, сейчас уже как раз к Бережкам подбегал, даром рванул отсюда, аж пятки засверкали. Но никто не жаждал его разыскивать. После пережитого стресса всю компанию — и городских, и деревенских, — прямо возле крыльца накрыл дикий хохот. До слёз и истерики, до соплей и слюней. До икоты и надсадного кашля. Все ржали, наперебой рассказывая свои приключения и делясь опытом первого в жизни сеанса запугивания невинных сторожей и освежающего кросса по морозу в ночном лесу. — Ну, вы и дятлы, — всхлипнул напоследок красный, как рак, Славка. — Ладно, гуляйте отсюда, мы сегодня добрые. — Погоди, Слав, — сказал Мирон, подмечая, как все трясутся от холода — подмокшая от снега одежда заледенела, так и заболеть недолго. — Быстро марш все в дом, — велел он. — Будем греться. — Чё, прям и выпить нальёте? — встрепенулся Петька, и Мирон хмыкнул. — Чая с вас хватит, — заявил он. — Постыдился бы — сам непутёвый, несовершеннолетних втянул, теперь спиртное требуешь. — Так я ж не им, — оправдался тот, но, оценив выражение лица Мирона, скис. — Ладно, чё. Чай так чай. И... пожрать бы чего, — он посмотрел с надеждой. — Умаялись мы. — Да, закусить не помешает, — мечтательно поддакнул Ванька, и Ваня активно закивал головой, чувствуя, какой он уставший, голодный и отвратительно трезвый от заполошной беготни на свежем воздухе. Толкаясь и пихая друг друга локтями, они толпой завалились в комнату, принялись разоблачаться. — Чё у вас такая темень? — Петька уставился на мирно догорающий на блюдечке свечной огарок. — Романтика, что ль? — Какая, блядь, романтика, — буркнул Славка. — Свет ещё с вечера вырубило, так и сидим теперь. — А что случилось? — внезапно заинтересовался Федюня. Славка посмотрел на него красноречиво. — Свет отключился, — повторил почти по слогам. — Мы пытались наладить, но как одного током шибануло, другие лезть перехотели. — О, Федюнь? — оживился внезапно Петька. — Иди глянь, это по твоей части. — Куда намылился? — загородил ему дорогу Мирон. — Ещё чего, не пойдёшь. Я несу ответственность, так что... — Вы б пустили его, правда, — подал голос Саня. — Он электрик от бога, у нас в деревне с шестнадцати лет всем всё налаживает. — Соображает всё путём, зуб даю, — подтвердил Петька. Воцарилась небольшая пауза. Мирон обдумывал предложение, все ждали, смотря на него. — Да пусть попробует, — подал голос Ванька. — Вдруг получится. — Получится, получится, — удовлетворённо бормотнул Петька: он под шумок плеснул-таки себе рюмку водки, выпил, по-хозяйски закусывая чьим-то недоеденным бутербродом, крякнул довольно. — Ладно, шуруй, — махнул рукой Мирон. — Я пойду с тобой. А вы, парни, воды в чайник налейте. Удивительно, но через пятнадцать минут комнату и вправду залил долгожданный свет. Вернулись Мирон и гордо улыбающийся Федюня. — Ерунда, проводок замкнуло, — лениво протянул он. — Терь не погаснет, я всё наладил. — Молодец, братан, — похвалил его Славка, разомлевший в тепле. — Садись к столу! С новым энтузиазмом все накинулись на еду. «Зря я за салат переживал, — усмехнулся про себя Ваня, наблюдая, как деревенские ловко орудуют ложками, уничтожая остатки «Оливье» и причмокивая от удовольствия, — вот и пригодился». * * * Когда деревенские парни весёлой и орущей гурьбой вывалились на улицу, а Вани из вежливости ушли их провожать и закрывать за ними калитку, Мирон и Славка впервые за эту долгую ночь остались вдвоём. Не зная, что говорить, Мирон потёр ладонями лицо. На примирение Славка не шёл, скорее уж пытался общаться с ним цивилизованно, но отстранённо, будто с малознакомым человеком. А Мирон не злился, он увязал в этом болоте чужого равнодушия и быстро скатывался в тоскливое нечто. Где, кроме серой, вязкой пелены, ничего не было. Он готов был умолять, просить, да только толку-то. Славка не хотел начинать всё заново, не верил больше, и Мирон считал, что он не в том положении, чтобы настаивать. Наверное, пришло время отпустить прошлое. Нет, не забыть, да он бы и не смог, но дать шанс начать что-то новое: пусть даже без него, Мирона, Славка имел право. — Ладно, — он усмехнулся своим невесёлым мыслям, — пойду я. — Куда? — устало обронил Славка. Вот интересно: после забега по пересечённой местности старый хмель прошёл, а новый, когда они пили с Петькой и парнями, почему-то не брал, причём не только одного Мирона, но и Славку, видимо, тоже. — Машину заведу, там и перекантуюсь, а утром уеду. Не буду глаза мозолить. В общем коридоре было слышно, как вернулись Вани, громко топая по деревянному полу, отряхивали с обуви снег, тихо посмеивались и скорее всего целовались. — Мы спать на склад, — не заходя в комнату, громко объявил Ванька, — всем пока! Ни тот, ни другой не прореагировали на его слова, слишком занятые своими мыслями. Тишина напрягала, и Мирон, встав, шагнул к двери, тянуть больше не было смысла, и он набросил на себя пальто. — Мирон, — тихо позвал Славка, — не выдумывай, не хватало ещё замёрзнуть насмерть или выхлопными газами отравиться в машине. Не уходи, раньше нам двоим всегда хватало места в этой кровати. — Слав, да не могу я, — он махнул рукой, — спать в этой комнате, на этой постели, рядом с тобой и не иметь возможности... Я же живой человек, я чувствую твою неприязнь. — Какой же ты придурок, — улыбнулся Славка. — За что тебе только учёную степень присвоили, ну идиот же идиотом. Мирон уставился на него во все глаза, не веря, что лёд, кажется, тронулся и... А вот что «и» — Мирон пока не хотел обдумывать, слишком всё зыбко, слишком пока призрачно, и чтобы не спугнуть удачу, он осторожно шагнул навстречу Славке. — Прости меня, я и вправду тупой придурок. Но я загибаюсь без тебя совсем, без всяких вариантов. Славка обнял его, притянул к себе до чёртиков привычным жестом, позволяя вдыхать до боли знакомый запах его тела и одеколона. — Я почти подох без тебя, — пробормотал он Мирону в висок. — Очень хотел забыть, выкинуть из головы, но вы, Мирон Яныч, такой упёртый гад, не отпускаете, не даёте жить спокойно. — А я и не жил совсем, — пожаловался Мирон, — даже не сразу понял, что новый год на подходе, ничего не замечал, в голове только воспоминания о тебе. Я люблю тебя, прости за то, что не сразу это понял, а когда понял, испугался, как последний трус. Никогда со мной такого не было, никогда кто-то другой не был для меня важнее самого себя. Славка крепко стиснул его и запыхтел в ухо: — Тугодум ты мой. * * * У Славки внутри как будто сердце кульбит сделало, аж дыхание сбилось, когда Мирон сказал, что любит его. Между ними всё уже было: и секс, и ссоры, и ревность, но о любви ни тот, ни другой никогда не говорили. Славка давно понял, что чувства к Мирону — не просто жажда узнать и попробовать что-то новое, не эксперимент и уж тем более не интрижка. Он был уверен, что вляпался основательно, по самое не балуй в этого сложного, закрытого и практически зачерствевшего, но, по сути, совсем ещё молодого парня. Понял и принял этот факт, иначе бы не рассказал об этом маме и не сходил с ума от тоски по Мирону все эти месяцы. Но при этом как к нему относится тот, не знал, постоянно сомневался и даже иногда злился. То, что Славка ему симпатичен и ему нравится спать с ним, конечно, понятно, но это какое-то маниакальное желание Мирона бросить его всё портило. Можно было ещё понять первый раз в лагере: растерялся, испугался последствий, но когда Мирон во второй раз практически прогнал его, вот тогда эти сомнения и расцвели буйным цветом. А после того, что только что сказал Мирон, дышать нормально не получалось и ладони вдруг вспотели. Он знал: Мирон не такой человек чтобы шутить серьёзными вещами, к тому же всегда говорил только то, что думал, изворачиваться и врать не умел. Однако где-то на задворках разума было едкое сомнение: а вдруг опять уйдёт, бросит? В третий раз Славка этого кошмара уже не выдержит. Он и последний-то разрыв кое-как осилил, вернее совсем не осилил, иначе бы не был так счастлив, когда снова через столько месяцев увидел Мирона. И сейчас надо было либо рвать окончательно, либо прощать все Мироновские старые прегрешения и жить дальше вместе. — Я тоже люблю тебя, — Славка потёрся носом о висок Мирона, — всегда любил, с тех пор, как в первый раз увидел. Тот тихо рассмеялся. — Ты был занят Петровичем и от души с ним собачился, когда мы встретились в первый раз. А я тогда подумал, что от тебя проблем будет море, что ты наглый, строптивый и очень красивый. — Ты оказался прав, — Славка пожал плечами, — проблем у тебя со мной было немало. — У тебя со мной, по-моему, больше, — с сожалением вздохнул Мирон. — Я тебя всё время провоцировал и доставал, из-за меня сгорела праздничная шёлковая рубашка, я вам чуть конкурс рисунков не запорол, — Славка перечислял все свои промахи, крепко обнимая Мирона и слегка покачивая его в своих руках. — Глупости, — прошептал тот, разворачиваясь к нему лицом. — Ты устроил нам танцы на двоих, ты вытащил меня из скорлупы, ты всегда заряжал своим оптимизмом и жаждой жизни. Ты смелый и даже иногда безрассудный, но в хорошем смысле этого слова, ты преданный и добрый, ты — лучшее, что случилось со мной за всю мою жизнь. Он осторожно прижался к Славкиным губам, как будто боялся того спугнуть. Но Славка уже всё решил для себя и выбрал Мирона. Он углубил поцелуй, делая его более чувственным, но Мирон вдруг отстранился и снова внимательно на него посмотрел. — Мы ещё всё успеем, — он чмокнул Славку в кончик носа, — и секс в том числе, но сейчас я так хочу почувствовать, что ты рядом, что не призрак или мираж, а реальный человек. Хочу разговаривать с тобой, узнать, как ты жил, пока мы были не вместе, и наконец ощутить, что я снова живой. Они до самого утра просидели на диване, прижавшись друг другу. Делились своими опасениями, сомнениями, рассказывали о достижениях, тихо смеялись и надеялись, что это расставание было последним в их отношениях. Они молоды и полны новых идей. И хотя оба понимали, что трудности и проблемы никто не отменял, были уверены, что вдвоём справиться со всеми неурядицами намного проще. __________________ (1) НЗ - неприкосновенный запас. (2) Во времена лютого дефицита в СССР существовали «столы заказов», распределяющие дефицитные деликатесы на советских предприятиях среди передовых сотрудников и руководства. (3) Диалог из к/ф «Служебный роман». (4) Про «футбол в платьишках» подробно рассказывается в приквеле «Три весёлых смены».