Письмо

Ларри, думаю, ты догадался, что я с самого начала знал, как тебя зовут. А еще твою фамилию, откуда ты родом, где тянул срок; я знаю о тебе все. Так здорово наконец обращаться к тебе по имени. Не факт, что когда-нибудь мы выйдем за рамки этих дурацких кличек, так что, наверное, это мой единственный шанс обратиться к тебе иначе, чем «мистер Белый». Ларри. Ларри. Ларри. Сегодня суббота, двадцать пятое. На часах должно быть около семи утра. Я уехал от тебя примерно полчаса назад. Знаешь, твое вчерашнее приглашение стало для меня приятным сюрпризом. Не то чтобы это было прямым нарушением установленных Джо правил, ведь ты, вроде как, не выдал никакой важной информации. И все же, прошлой ночью мы умудрились съехать с заданной траектории. Больше никаких дешевых мотелей. Черт, ты наконец показал мне свое убежище — именно так, не просто квартиру, — привел меня в тайную обитель, оказавшись в которой я вновь почувствовал себя каким-то гребаным малолеткой. Кстати, твоя кровать застелена шелковыми простынями, да? Хотя, если ты читаешь это письмо, у тебя с большой вероятностью уже никогда не будет шанса ответить на мои вопросы. И спать на этих простынях — тоже. Я должен сказать тебе… Черт подери, Ларри, я не хочу, но должен сказать… пусть даже ты уже наверняка в курсе… Сейчас мне хотелось бы знать, каким будет предстоящий четверг, но, с другой стороны, боже, я не хочу думать об этом дне. Строчки, которые ты читаешь, станут моим раскаянием, потому что я — хренов слабак, и не смогу начать этот разговор, глядя тебе в глаза. А может, просто не выдержу, если ты посмотришь на меня иначе, чем как на супер-крутого-вора по прозвищу мистер Оранжевый. Я давно понял, что нравлюсь тебе, что ты во мне заинтересован, и это чертовски лестно. Серьезно. Но вряд ли после всего твое отношение ко мне останется прежним. Никакой я не вор. Замолвленное за меня Майком с Лонг Бич словечко было самым обыкновенным пиздежом. Вначале этот малый показался мне классным, но восхищение длилось ровно до тех пор, пока я не узнал его получше. А когда узнал, пришел к выводу, что Майк просто-напросто продажный ублюдок. Только ублюдки сдают своих друзей. Теперь я должен сделать то же самое, что и он. Черт. На деле слова даются куда труднее, чем я рассчитывал. Майк с Лонг Бич помог мне, потому что он сотрудничает с полицией Лос-Анджелеса. А я — полицейский. Все это время я лгал тебе. Не только тебе, Ларри, всем вам, но, веришь, только ты, а не Джо или кто-либо другой, раз за разом заставлял меня чувствовать вину. Тебя не было в моих планах. Тебя, блядь, вообще не должно было в них быть. Ты оказался тем самым побочным эффектом моей работы, к которому я был совершенно не готов. Твою же мать, ты только погляди, как я расшаркиваюсь! Все еще желаю произвести на тебя хорошее впечатление, или что-то в этом духе. Наверное, выгляжу полным придурком, но к черту. Хочется верить, что если я справлюсь с заданием, если выживу, у меня будет хотя бы крохотный шанс поговорить с тобой с глазу на глаз прежде, чем я исчезну из твоей жизни в тени программы по защите свидетелей. И хочется думать, что я все еще тот самый парень. Но если быть честным, я понятия не имею, кем являюсь теперь. Знаю, ты считаешь копов отбросами, дерьмом под ногами, но ты высоко ценишь людей, которые профессионально выполняют свою работу, верно? Хотя какой из меня, нахрен, профессионал. Они могут уволить меня миллион раз, могут даже арестовать, но, веришь, мне глубоко плевать. Дураку понятно, что я больше никогда не смогу играть роль плохого парня, мой лимит всего этого дерьма-под-прикрытием исчерпан. Мой босс Холдвэй хотел получить о тебе как можно больше информации. Он присматривал за тобой. Закрыть тебя было его навязчивой идеей еще со времен заварушки в Северной Америке. Не знаю почему, но история о твоем прошлом меня неслабо впечатлила. Да, да, подробности о твоих криминальных «подвигах» заставили меня думать, что ты — самый клевый парень из всех, кого я когда-либо встречал. Порой я заводился от того, что ты просто посмотрел в мою сторону. Без наркотиков и алкоголя, от одного твоего взгляда я превращался из копа-профессионала в упоротого, зависимого лузера, стоило нам оказаться в опасной близости. Даже сейчас, признаваясь тебе во всем этом, я чувствую, как меня ведёт. Иногда мне кажется, что я просто свихнулся, Ларри. Скорее всего, так оно и есть. После всего, что произошло и произойдёт, ты имеешь полное право меня возненавидеть. Но, пожалуйста, я прошу тебя, верь мне, когда я говорю, что ты — самое замечательное, что со мной случалось. Возможно, я не понимал этого до сегодняшней ночи, до того, как ты пригласил к себе, взял меня за руку. И, хрен знает, возможно, моя жизнь уже давно скатилась в тартарары, а ты — божья благодать на фоне этого сплошного наеба. Я выучился, чтобы стать легавым. Или стал легавым для того, чтобы хоть чему-то научиться? Холдвэй поручил мне это дело потому, что оставаться незамеченным — единственное умение, которым я со времен академии владел на «отлично». Блядский врожденный талант. Вот только, знаешь, это ни черта не круто. Я ненавижу все это. Ненавижу себя. Ненавижу парней, на которых работаю. Раньше мой босс воспринимался мною не иначе как объект для подражания, я из кожи вон лез, чтобы заработать его уважение. Но на хуй все, Ларри. Я в упор не понимаю, зачем мне это было нужно. Я не знаю, как можно на ровном месте причинить кому-либо вред. Зато спасти какого-нибудь уличного молокососа от пули — вот то, что способно наполнить мою жизнь смыслом. Может, в этом и есть разница между тобой и мной? Хотя я больше ни в чем не уверен. Чем сильнее я стараюсь найти различия между моей работой и твоей, тем больше они становятся схожи. Ровно как и мы с тобой. Когда мы вместе, говорим обо всякой ерунде типа спорта или комиксов, и когда я в кои-то веки не чувствую себя рядом с тобой в лоскуты пьяным, я счастлив. Ровно до той поры, пока в мою голову не начинают лезть мысли о работе. Это так глупо, Ларри, но пару раз я даже забывал о том, что работаю под прикрытием; мне в самом деле казалось, что я — начинающий вор, со дня на день готовый провернуть свое первое серьезное дело, а после съебать в неведомые дали с крупным вознаграждением. Может, ты думаешь, что я говорю все это, чтобы пустить тебе пыль в глаза, но пораскинь мозгами: мне нечего терять. И, господи, я уже сам с трудом понимаю, о чем говорю. Я все думаю о нашем первом разговоре. Когда это было? Месяц назад? Кажется, будто прошли годы. Помнишь, как после моей истории про траву и четырех шерифов — эта история, кстати, тоже полная чушь, — я ретировался в сортир, а по возвращении напевал под нос «Мне всего лишь хочется быть с тобой»? Как раз эта песня играла из музыкального автомата, и ты сказал, что любишь Дасти Спрингфилд, а я ответил, что мне она тоже нравится. Такое называют попаданием в десятку, Ларри. Наверное, тогда-то все и началось; ты еще даже не успел угостить меня выпивкой, а я чувствовал, что пьянею — от твоего голоса, твоей улыбки. На тот момент я даже не мог вообразить, во что вляпался. Первое время было немного непривычно находиться у тебя под колпаком, но, веришь, быть под постоянным присмотром моего босса куда хуже. В моих словах не было ни грамма лжи, когда я сказал, что люблю Дасти Спрингфилд. Правдой было и то, что однажды я уже пробовал кокаин, но вмазаться вместе с тобой было намного веселее. Порой я бывал с тобой куда честнее, чем рассчитывал. Мы с мистером Оранжевым просто-напросто стали единым целым. Он лучше меня, смелее меня. Еще полгода назад я и представить не мог, как бы решился тебя поцеловать, даже если бы не был копом. Оранжевый без особого стеснения затащит тебя в постель, будет шептать на ухо пошлости, будет вести себя как шлюха. Он охуенный. Он именно такой, как тебе нравится. Да, пожалуй, грань между мной и им окончательно стерлась ровно в тот момент, когда я переступил порог твоей квартиры. Я никогда не забуду, как мы познакомились. Никогда не забуду ни одну нашу встречу. Пусть я помню не все, о чем мы трепались, я отчетливо помню каждый твой мимолетный взгляд, брошенный в мою сторону, то, как твои пальцы играли с сигаретой, то, как ты улыбался, глядя на меня, зная, что я жадно ловлю каждое твое слово. Ни разу за всю свою жизнь я не встречал таких особенных людей как ты, Ларри. Это все из-за тебя — из-за тебя я поехал крышей. Пусть я всей душой ненавижу то, чем ты зарабатываешь себе на жизнь, у меня не получается не восхищаться твоей преданностью делу. Ты во всем ведешь себя как профессионал, даже когда приходится пристрелить пару-тройку несговорчивых мудаков. Я люблю твою улыбку. Господи, у тебя самая великолепная улыбка на свете. А еще меня будто током прошибает, когда ты кладешь руку мне на плечо. Несколько дней назад, в примерочной, ты указал консультанту, какого размера и какой костюм мне принести — так, будто лучше меня знаешь, что мне нужно. А в конце вечера сказал, что не станешь со мной спать, потому что я женат, и ты не хочешь рушить мой брак. Брак, которого на самом деле нет и никогда не было. Кажется, что до нашего знакомства я был никем, а теперь стал кем-то значимым, парнем, который умеет поддержать беседу, который знает, что ему нужно от жизни. Все это — твоя заслуга. Но то, что из-за меня ты с большой вероятностью получишь срок — просто какая-то блядская ирония судьбы. Несмотря на все твои разговоры, в какой очередности нужно отрезать менеджеру пальцы, чтобы тот выдал нам бриллианты, несмотря на дешевый виски, сигареты и обстановку в доме, для меня ты — самый лучший. В чем секрет твоего обаяния? Я десятки раз ломал над этим вопросом голову, но так и не пришел к вразумительному ответу. Видит бог, ты тот самый человек, которого мне не хватало все эти долбанные двадцать девять лет. Я старше, чем ты думал, да? Интересно, успел ли я сказать тебе о своем возрасте до того, как ты получил это письмо? И, если успел, то, надеюсь, ты продолжил называть меня «мелкий», несмотря ни на что. Что если я наберусь смелости, пошлю на хуй свою работу и решусь рассказать тебе обо всем? Просто, знаешь, каждый раз, когда ты говоришь о том, что будет после ограбления, в какой-то момент я верю, что это «после» действительно наступит, но потом вспоминаю, кто я на самом деле — или кем я стал, похуй бы, — и меня выворачивает наизнанку. Я прикидываю, как мы бы рванули в Мексику, и, богом клянусь, в эти минуты понятия не имею, что меня удерживает от того, чтобы расколоться. А даже если я успел признаться тебе, и ты каким-то ебаным чудом закрыл на все глаза ради нашего светлого будущего, я не представляю, как нам быть дальше. Но ты же профессионал, верно? Если понадобится — ты подумаешь за нас обоих. Хочется верить, что однажды ты заедешь за мной, позовешь попить пива или сыграть партию в бильярд, но вместо этого я приглашу тебя к себе и выдам это свое ебаное откровение; ты же, вместо того, чтобы пристрелить меня на месте, пошлешь на хер Джо и остальных своих подельников, а уже спустя полчаса мы будем на пути в Канкун. Черт знает. Может, я читаю эти строчки вслух, сидя в машине на соседнем сидении, и ты улыбаешься своей фирменной улыбкой на каждое мое слово. Но, скорее всего, сейчас ты сидишь в камере, и мой босс принес тебе это письмо, потому что я не справился. И, если я все же сдохну, то больше всего на свете мне хочется, чтобы на курок нажал именно ты. Видит бог, это было бы справедливо. Знаю, все, что я говорю тебе сейчас, только выставит меня еще большим дерьмом в твоих глазах, заставит сильнее ненавидеть, но эти пять недель значат для меня больше, чем все годы, что я успел прожить и которые еще проживу. Потому что, как я уже говорил, ты — самое лучшее, что когда-либо со мной происходило. Прости меня, прости меня, прости меня за всю ложь, за то, что я не смог стать для тебя тем самым парнем, о котором хотелось бы заботиться. Прости меня за то, что мы не встретились в какой-нибудь параллельной ебаной вселенной, где могли бы так же обсуждать Дасти Спрингфилд; прости за то, что из-за меня ты сядешь в тюрьму. Прости за то, что, глядя тебе в глаза, я каждый раз сливался и не мог во всем признаться. И прости меня за то, что я никогда не говорил, как сильно тебя люблю. Но если я все же успел сказать, как много ты для меня значишь, а ты решил, что все это полная херня, — мне жаль, Ларри, потому что это были самые искренние слова из всех, которые я когда-либо кому-либо говорил. Фредди Ньюэндайк