Солнцелуние

От Луны так сильно веет холодом, Солнце же напротив — опаляет. Не помогут нам с тобой астрологи, Наш фантом средь звёзд всегда петляет. Не помогут звездочёты и волшебники, Век наш долог, в то же время краток. На границе двух миров мы лишь кочевники, Но сгораем, когда вместе, без остатка…

🌕🌙

      Расстояние от Солнца до Луны — около ста пятидесяти миллионов километров, что в переводе на световые минуты составляет порядка восьми с половиной минут. Восемь с половиной минут, вдумайтесь только.       Что можно сделать за восемь с половиной минут на Земле?       Приготовить яичницу.       Сбегать в ближайший магазин.       Решить парочку сложных уравнений.       Выучить несколько слов на иностранном языке.       Спасти кого-то.       Впрочем, для спасения порой достаточно даже секунды. Восемь с половиной световых минут — расстояние совсем иное. Это бесконечное и поглощающее расстояние между мной, стражником Солнца, и моей великой любовью — стражником Луны.       Между нами тянутся целые мириады звёзд, что тонут в бархатной бездне, но её же освещают своим мерцанием. Между нами пропасть, глубочайшая пучина, между нами каскад из метеоритных дождей и бессчётное множество космических тел. Между нами такое обжигающе-леденящее расстояние, что становится страшно, действительно страшно, лишь представив его величие, все эти миллионы километров, что разделяют. Разделяют уже множество веков, и всегда будут, всегда, потому что мы — стражники своих планеты и спутника, мы спутники друг друга, но навеки разделённые тьмой.       Мы словно мотыльки, светящиеся в ночи, парящие над костром. Мой костёр — Солнце, планета, на которой я родился, а ещё ты, Луни. Ты мой огонь и мой океан, моя страсть, что опаляет жарче родной планеты, ты мой холод, что может заморозить сильнее любых ледников, известных в этом мире. Если ты когда-нибудь от меня отвернёшься, если скажешь, что мы больше не можем существовать вместе, хоть и порознь, я не смогу, не сумею пережить это, я погибну, а вместе со мной и весь свет… Ты хоть понимаешь, что судьба всего мира в твоих руках? Понимаешь?       Знаю, всё взаимно. Знаю, тебе тоже там, на своём холодном спутнике, изборождённом кратерами, одиноко. Без меня, без нашей любви, без совместной вечности, которой у нас никогда не будет, которая существует, но лишь по отдельности.       Вечность — страшная вещь, Луни. Многие её боятся, многие же наоборот о ней мечтают… Особенно люди. Они, живя свой короткий век на Земле, мечтают о бессмертии, которое мы с тобой имеем, мечтают о вечной жизни в своём мире, и я не могу осудить их за это, ведь он, их мир, прекрасен. Чего только стоят моря и океаны, что обдают свежим бризом и наполняют солёным воздухом; горы и равнины; леса, раскинутые на тысячи километров. Сколько чудес на этой планете! Ты ведь и сам это знаешь, сам наблюдаешь за ними, являясь лучшим другом Земли.       Ты помнишь нашу первую встречу? Помнишь? Миллионы лет назад, когда мы впервые оказались на небе рядом, когда с Земли и других обитаемых планет все жители видели на небе чудесное явление — Солнце и Луну одновременно. Я ведь сразу тогда в тебя влюбился, Луни, сразу. А ты смотрел на меня своим взглядом холодным, ты был так далеко и так близко, ты был не моим, а я тогда сам себе сказал, что всё сделаю, чтобы когда-то заслужить тебя, чтобы коснуться твоих ресниц, чтобы провести руками по твоим плечам, чтобы губами солнечного сплетения коснуться.       Ты сказал мне тогда, что я слишком ярко свечу, что я ослепляю, а ослепил меня ты. Ты, Луни! Своим холодным светом ослепил, своей жаркой ко мне любовью…       Ты спас меня от вечного одиночества, а я тебя тоже. Спас. Во вторую нашу встречу, что случилась спустя сотни лет, ты был добрее и мягче, твоя прохлада сошла на нет, и я до сих пор помню твой первый смех, твою улыбку и искрящиеся глаза помню, твой голос, что проходит по моему сознанию немой дрожью, твои руки… Твои красивые ладони, нежные пальцы, которых я не могу касаться, лишь наблюдать… Ты весь будто соткан из лучших крупиц, что только бывают в этой вселенной: из холодных океанов и отражающихся в нём звёзд; из хвойных лесов и озёр, ведь не зря от тебя всегда так приятно пахнет хвоей; из застывшей лавы и обжигающей магмы, что растекается по моему нутру при одном только взгляде на тебя. Ты — совершенство, а я давно тобой поглощён, без шанса и без желания на спасение.       Ты помнишь нашу третью встречу? Помнишь? Мы тогда смеялись над людьми, что показывали на нас пальцами, что стояли, задрав головы, глядя в небо, наблюдая за этим редким явлением с названием Солнцелуние. Это наши с тобой дни, пусть редкие, пусть сквозь века, но они наши, только наши…       Мы никогда не знаем, когда встретимся в следующий раз, встретимся ли… Но я всегда тебя успокаиваю, всегда тебя настраиваю на положительный лад, всегда обещаю, что вернусь. Возвращаюсь. Спустя несколько веков, но всё такой же — тебе преданный, и пусть это никогда не закончится, пусть череда лет, проведённых на расстоянии, станет нашей личной бесконечностью, станет смыслом существования меня, тебя… Этого мира.

🌕🌙

 — Звездочёт с Земли сообщил, что совсем скоро день Солнцелуния, Хёнджин! — слышу голос своего помощника, что вместе со мной охраняет Солнце от самых разнообразных межгалактических нападений и войн. Замираю. Совсем скоро… Совсем скоро что???  — Ты не ошибаешься? — поворачиваюсь в его сторону, гляжу сквозь подрагивающие ресницы. — Правда?  — Правда, — отвечает запыхавшийся Джисон, что бежал ко мне несколько километров, чтобы сообщить новость. — Уже через два дня все звёзды сойдутся таким образом, что Солнце и Луна вновь…  — Вновь смогут оказаться рядом, — договариваю за него. — Совсем рядом, на одной плоскости, в одном поле видения.  — Да, — кивает Хан. — Этот звездочёт очень великий и известный, о нём слухов много по Земле ходит, потому можешь быть уверен, что всё сбудется.  — Сбудется… Сбудется… — повторяю, как завороженный, пока Джисон залпом выпивает из графина весь эликсир, восстанавливающий энергию, что стоит в моём кабинете.  — Эй! — пытаюсь отнять, но он не отдаёт, бессовестный какой! — Хан! А ну, отцепись!  — Я бежал к тебе, чтобы сообщить эту новость через миллионы километров, а ты эликсир для друга пожалел, — дуется Джисон, а я не могу на него сердиться, хоть он и преувеличивает, но такой забавный становится, когда пытается на что-то обижаться. — Эх, ты…  — Ладно, допивай, — машу на него рукой, — но потом привези новый, он мне пригодится скоро.  — Будет сделано, — соглашается Хан. — Сегодня же привезу.  — Какой сейчас век на Земле? — уточняю у Джисона. — Шестнадцатый? Семнадцатый?  — Ага, — смеётся он. — Ты бы ещё пещерных людей вспомнил. На Земле двадцать первый век, Хёнджин. Двадцать первый.  — То есть… — меня пробирает озноб, меня, горящего и горячего, пробирает сильный озноб и я тупо смотрю в мраморный пол. — Мы не виделись больше пяти столетий…  — Выходит, так, — пожимает плечами Хан. — Мне подготовить место для вашей встречи?  — Замок, — поднимаю на него свой взгляд. — Подготовь для нас замок, как я обещал ему в прошлую встречу.  — Замков осталось очень мало, — задумывается друг. — Разве что, в Шотландии… Подходит?  — Подходит, — бросаю я. — Пусть это будет самый красивый замок, что только можно отыскать на Земле в этом их двадцать первом веке.  — Будет сделано, — подмигивает Джисон, он уже хочет бежать, чтобы заняться поиском замка и подготовкой, но останавливается, задерживаясь в дверях. — Хёнджин…  — Да?  — Почему вы встречаетесь именно на Земле? Почему не на какой-то из других планет солнечной системы?  — Потому что это его второй дом, — отвечаю я. — Потому что Земля — прекраснейшая из планет.       «Как и он» — тихо договариваю себе под нос.  — Хёнджин, — не унимается Хан. — Ты обещал в прошлый раз, обещал…  — Взять тебя с собой?  — Да, — выдыхает друг. — В тот раз ты говорил, что я слишком юн, но теперь, когда прошло пять веков, я, я мог бы…  — Ты хочешь полюбоваться природой этой планеты, верно?  — Да, — быстро-быстро кивает Джисон. — Очень хочу. Пожалуйста!  — Хорошо, — соглашаюсь я, не в силах ему отказать, ведь он мой лучший друг и главный помощник. — Я возьму тебя с собой, но за это я возьму с тебя одно обещание.  — Обещание? — он округляет глаза. — Какое?  — Не влюбляться, — смотрю на него строго, а он часто моргает. — Не влюбляться, Джисон. В людей не влюбляться, в природу той планеты, во все её прекрасы…  — Я не знаю, — он мнётся. — Я не знаю, что такое любовь, но я… Я обещаю тебе. Обещаю, что не стану влюбляться.  — Точно? — я настроен решительно, ведь сам знаю всё о любви, о сложной любви на расстоянии.  — Точно, — ведёт плечом Джисон. — Но… Можно вопрос? Почему? Почему нельзя влюбляться в эту планету и…  — Потому что ты захочешь там остаться.       Я решаю не вдаваться в подробности, отвечаю лаконично, но по факту, а Джисон, он всё понимает. Он качает головой задумчиво, опускает взгляд, а потом молчаливо покидает мой кабинет. У него впереди важная миссия, необходимо определиться с местом нашей встречи. Нашей долгожданной встречи с моим Луни.

🌕🌙

      Эта планета, как и раньше, умеет удивлять. Здесь, кажется, всё стало ещё прекраснее, хоть и чувствуется, что атмосфера за эти несколько веков, что я не спускался на Землю, загрязнилась. Природа же, природа этого мира — чудесна. Особенно природа той страны, что мы выбрали для нашей встречи. Увидев Шотландию однажды — отсюда не захочется уезжать, а в крайнем случае, сюда обязательно захочется возвращаться.       Пейзажи этой страны очень разнообразны: здесь вам и горы, и равнины, и многочисленные озёра с кристально-чистой водой. Здесь хвойные леса, сменяющиеся изумрудными долинами… Хвоя. Я снова вспоминаю его, пока мы с Джисоном несёмся в нужное место, пролетая мимо рощи, что сменяется лавандовыми лугами.  — Как красиво, Хёнджин, — Хан завороженно смотрит в окошечко нашего межгалактического корабля. — Как красиво…  — Очень, — соглашаюсь я.       Мы пролетаем над живописными видами Гебридских островов, пролетаем над колоннами из базальта, что расположены в Фингаловой пещере, пролетаем над озёрами, над которыми плотной дымкой стелется туман… Ещё рассвет, ещё лишь утро, и у нас впереди целые сутки, которые будут посвящены лишь нам двоим. Мне и моему Луни.       На самом деле его зовут Феликс, Ли Феликс, он так представился во вторую нашу встречу, а для меня он навсегда останется Луни, моим нежным лунным мальчиком с огромным и добрым сердцем.  — Хёнджин, — Хан толкает меня в плечо. — Посмотри вниз, посмотри. Это… Люди?  — Да, Джисон, — отвечаю я, рассматривая. — Это люди. Пастухи, что живут в горах.  — Они… — у моего друга едва не падает челюсть. — Они такие же, как мы…  — Да, — снова соглашаюсь. — Такие же, только в миллиард раз уязвимее и… Чудеснее.  — Вау, — выдыхает он. — Я и не думал…  — Не думал, что здесь настолько красиво?  — Да.       Он поджимает губы, будто сожалеет, что не живёт в таком мире. Я и сам порой сожалею… Как было бы замечательно перенести всю эту планету к нам, на Солнце, мы всегда бы грели этот мир, а он… А он бы зачах, сгорел, ведь не вынес бы этого жара.  — Мы разные, — добавляю я. — Мы из разных миров, с разных планет. Не сравнивай, Джисон. Никогда не сравнивай.       Он тихо вздыхает, а я его понимаю и не осуждаю. Земля прекрасна, люди на ней — тоже, вот только не берегут свою родину, не ценят, относятся потребительски к природе и друг к другу. Люди жестокие, мы — совсем не такие. Мы мирные, мы просто охраняем свои планеты от вторжений врагов, а здесь, на Земле, люди сами нападают друг на друга, войной идут брат на брата… Разве так можно?       Мы облетаем почти всю страну, и наконец приземляемся у замка. У величественного сказочного замка, что несёт гордое название «Sunmoon de grand». Подходит… Будто про нас!       Мы покидаем свой транспорт и он летит обратно, чтобы вернуться за нами завтра, ровно через сутки. Джисон озирается вокруг, вертится, смотрит во все стороны, кажется, не дыша. А вид действительно стоит того, чтобы забыть, как дышать. Замок окружён водой, а сам стоит на небольшом островке. Блики поднимающегося на востоке солнца отражаются в воде и на витражных стёклах замка, а мы стоим и глядим на всё, как заколдованные…       Вокруг нас снуют люди — туристы, много туристов, только нас они не видят, мы для них пустое место, но сами замечаем каждого.  — Посмотри, Хёнджин, посмотри, — Джи трясёт меня за руку. — Это… Это ребёнок!       Он указывает на женщину, что держит на руках маленького мальчика, он смеётся заливисто, а потом… Останавливает свой взгляд на нас и показывает пальчиком. Не в пустоту показывает, а на нас! Как такое вообще возможно? Я, живя миллионы лет, знаю, что люди не могут, они не способны нас видеть… Как же…  — Дорогой, что там, что? — спрашивает мать у своего маленького сына. — Куда ты смотришь? Что такое?  — Дядя, — лепечет малыш, а потом я замечаю его улыбку, и Джисона, шагающего ему навстречу. — Дядя!  — Джисон! — мне приходится шипеть, я будто опасаюсь, что кто-то услышит. — Хан Джисон!  — Эй… — Хан тянет к малышу свою руку, желая поздороваться, но я его вовремя одёргиваю.  — Ты что творишь? — ругаюсь я. — С ума сошёл? Ты же сожжёшь его заживо своим прикосновением! Джисон!  — Я… я… Прости, — он шумно выдыхает, всё ещё не сводя глаз с ребёнка. — Прости, я забыл, не знал, не знаю…  — Не трогай их, Джи, — я качаю головой, ведь я успел буквально за секунду до непоправимого. От прикосновения меня или Хана — любой смертный тут же сгорит, мы же с Солнца, мы — опасность для этого мира… — Нельзя. Понимаешь?  — Понимаю, — качает головой он. — А это…       К женщине с ребёнком подходит молодой парень, он выглядит… Выглядит так, что даже я засматриваюсь, потому что таких красивых людей на этой планете встречал редко.  — Минхо, родной, — женщина обращается к молодому человеку. — Подержи братца, ладно? Мне нужно отлучиться в уборную. Будь осторожен и не отпускай его, хорошо?  — Да, мама, — кивает парень и забирает младшего братишку, усаживая его себе на плечи. — Ну что, Минджэ, прогуляемся?       Мальчонка наверху угукает, тот самый Минхо разворачивается в нашу сторону, чтобы проложить себе дорогу, но замирает. Он смотрит на нас двоих, а мы на него. Он переводит взгляд от меня к Джисону, а мы всё ещё рассматриваем его.       Он. Нас. Видит?!  — Привет, — здоровается парень, а мы с Джисоном чуть ли не роняем челюсти на землю. — Тоже туристы?  — М… Мы? — переспрашивает Хан, потому что я вообще лишился дара речи. Миллионы лет я провёл в этой вселенной, но ещё никогда… Никогда не разговаривал с человеком. Джисон и подавно.  — Вы, конечно, — смеётся молодой человек. — Я вас раньше не видел, а в своей туристической группе уже со всеми познакомился. Вы откуда?  — С Солнц…  — Из другой страны, — я не даю Хану договорить, потому что он, такой искренний и не умеющий врать, всё бы сейчас этому человеку выложил. — Из очень далёкой. Страны.  — Из Кореи тоже? — парень улыбается глазами, а я вижу, как улыбается Джисон. Меня это напрягает, честное слово. Ну нельзя нам с людьми знакомиться, нельзя…  — Из Кореи, из Кореи, — отвечаю я.  — А ты, значит, Минхо? — отмирает Джи. — Я Хан Джисон, а это мой… кхм… друг — Хван Хёнджин.  — Приятно познакомиться, — кивает новый знакомый и протягивает руку для пожатия, второй придерживая младшего брата, восседающего у него на шее. — А мы — Ли Минхо и Ли Минджэ. Сводные братья.       Джисон вновь едва не совершает непоправимое, потому что уже тянется к Минхо, чтобы пожать руку, но я шлёпаю его по запястью. Новый знакомый поднимает на меня удивлённый взгляд.  — Вирус, знаешь ли, — хмыкаю я, не придумав ничего лучше. — Вдруг мы болеем, тебя заразим, а у тебя ребёнок и всё такое…  — А вы болеете? — недоверчиво щурится Минхо.  — Не то чтобы… Но…  — Понятно, боитесь, что я могу заразить, — смеётся Ли. — Моя мама тоже такая! Всегда переживает, что кто-то из новых знакомых будет разносчиком болезни. Я даже удивлён, что она согласилась на это путешествие в такое непростое время.       Минхо болтает и болтает, а мы всё слушаем и слушаем. Джисон — завороженно, я — задумчиво. Как такое возможно? Почему этот парень нас увидел? Разве такое могло произойти?  — А вы тоже останетесь в этом замке на ночёвку? — интересуется Ли.       Мы сначала не понимаем, хоть и киваем, соглашаясь, но потом выясняется, что замок давно не функционирует в своём прямом назначении, никаких графов и остальной знати здесь не проживает, но замок является отелем, в котором могут остановиться все приезжающие туристы.       Надеюсь, эти туристы оставят нам с Луни хотя бы одну комнату. Луни… Я гляжу на Солнце, определяя время, и понимаю, что он должен появиться с минуты на минуту.  — Нам пора, Джи, — я беру друга под руку, но он стоит, как истукан, и всё смотрит на болтающего Минхо.       Как бы не случилось непоправимого…  — Джи, — зову своего помощника. — Нам пора. Серьёзно.  — Да, да, — он встряхивается, словно ото сна. — Идём.  — Мы увидимся позже? — окрикивает нас Минхо. — Джисон?       Хан смотрит на меня умоляющим взглядом, а я всем нутром чувствую, что нельзя. Качаю головой отрицательно, но он продолжает смотреть и смотреть, да так, что любой бы растаял. Я шепчу ему, что это лишь на один вечер, добавляю, чтобы не забывал: нам нельзя касаться людей. Он часто кивает, расплывается в улыбке, идёт договариваться с Минхо о встрече, что состоится немного позже.       Разобравшись с этим человеком, мой помощник догоняет меня у ворот замка. Теперь уже я стою, как вкопанный, рассматривая эти самые ворота, на которых… Солнце и Луна. Прекрасные Солнце и Луна, а ещё звёзды и огненные лучи… Красиво.  — Красивооо, — тянет Хан. — Как же подходит…  — Очень.  — Посмотрите! Посмотрите! — доносится из толпы. — Посмотрите на небо! Там Луна и Солнце! Одновременно!       Все туристы и экскурсоводы тут же задирают головы наверх, всматриваясь в ярко-голубое небо, а там и правда Солнце и Луна. Одновременно.  — Солнцелуние! — выкрикивает кто-то. — Я слышал, что это явление называется солнцелунием, и бывает один раз в несколько столетий!  — Мы счастливчики, — подхватывает кто-то другой. — Мы застали такое прекрасное зрелище.       Зрелище действительно такое, прекрасное, но… Ещё прекраснее тот, кто только что покинул свою лунную карету, а теперь направляется в нашу сторону.       Чувствую, что глаза начинает печь, в уголках скапливаются слёзы, а всё нутро горит диким огнём, обжигающим даже меня, стражника Солнца.       Феликс выглядит так… Так, будто он — лучшее, что случалось за все миллионы лет, прожитые в этом мире. Он выглядит так, будто он — тот, кого я ждал всю жизнь. Почему будто? Почему? Всё так…       Я вижу, что его глаза слезятся. Он такой нежный, нежнее белого шёлка… Такой ранимый, ранимее бабочки. Такой мой, только мой!       Я шагаю ему навстречу, а каждый шаг отдаётся в моей голове гулом и глухим стуком. Я ждал его пять сотен лет! Я готов ждать ещё столько же, если придётся, потому что он — любовь, он — все её синонимы и производные, потому что он сейчас меня обнимет, а я распадусь на миллионы солнечных атомов, рассыплюсь, чтобы потом заново собраться, чтобы слиться с ним воедино, чтобы не отпускать ни на секунду все эти длинно-короткие сутки.  — Луни, — я сжимаю его в своих объятиях, до хруста сжимаю, а он — в ответ. — Луни, Боже, как же я скучал…  — Я тоже скучал, мой свет, — он шепчет в самое ухо, обдавая своей прохладой, ведь он с Луны, но я, я обязательно его согрею. — Эти столетия были бесконечностью, я уже было думал, что…  — Никогда так не думай, — не даю договорить, потому что понимаю, о чём он сказать хочет. — Никогда не думай так, прошу. Я всегда буду возвращаться к тебе, всегда буду касаться тебя своими лучами, согревать своим теплом, я ведь всегда с тобой, пусть незримо, пусть через Землю, но ведь ты сам знаешь, ты страж её путника, а значит…  — А значит косвенно ты со мной, — дышит своей прохладой мне в шею, а у меня мурашки по коже. — Как косвенные поцелуи, знаешь.  — Именно, — я сильнее его к себе прижимаю, потом отрываюсь на секунду, чтобы полюбоваться, а затем вновь притягиваю, чтобы поскорее отогреть в своих объятиях.       Температура на Луне может опускаться до -190 градусов по Цельсию. Температура на Солнце — пять с половиной тысяч градусов по нему же. Мы — полные противоположности, и я, по сути, опасен, очень опасен для моего нежного мальчика, но у нас есть спасение. Перчатки. Вся температура сосредоточена в руках, но надев защитные перчатки, мы становимся друг для друга безопасными. Мы можем касаться друг друга всеми частями тела, будь то щёки, лоб, спина, ноги, да что угодно, но мы не можем, никогда не сможем прикоснуться друг к другу руками.       На людей эта защита не распространяется, именно потому я одёрнул Джисона, когда он потянулся к малышу, а потом к тому парню, Минхо, ведь несмотря на то, что Хан тоже прилетел в этот мир в перчатках — для людей он опасен даже в них.  — Ты всё ещё пахнешь хвоей, — я тяну носом до боли родной и знакомый запах. — Как тебе это удаётся? На Луне нет хвойных деревьев.  — Немного магии, — смеётся он, а я засматриваюсь на его улыбку. — От тебя пахнет финиками. Всё, как и раньше.       Это действительно так, но лишь от того, что я люблю их, финики. Мы на своей планете, как ни странно, порой балуемся человеческой пищей, а финики — мой персональный солнечный рай.  — Ты проголодался? — спрашиваю у Феликса, а он кивает в ответ. — Тогда пообедаем.       Мы проходим внутрь замка, внутрь этого потрясающего своим величием замка, где всё напоминает о тех давних временах, о нашей прошлой встрече, с которой прошло целых пять веков. Убранство замка изумляет. Высокие потолки, декорированные лепниной стены, высокие колонны, лестницы, множество свечей… Всё здесь так, как тогда, пятьсот лет назад… Всё так, будто мы и не разлучались никогда, будто не было этих удушающе долгих лет без него.  — Обед подадут прямо в покои, — сообщает Джисон, что всё это время шёл немного в стороне от нас. — Я договорился.  — Спасибо, — благодарю друга. — С твоей комнатой тоже всё решено?  — Да, — кивает он. — Я отправлюсь туда позже. Сейчас… Я…  — Хочешь встретиться с ним? С этим человеком?       Джисон смотрит на меня немного виновато, а мне так его жалко становится. Разве могу я запретить ему? Разве это справедливо? Я счастлив сегодня, пусть это единственный день из пяти столетий, пусть неизвестно, когда наступит следующий, но сегодня я счастлив. Я не могу лишить его того же.  — Хорошо, Джи. В твоём распоряжении день, вечер и ночь. Утром мы…  — Я знаю, — тихо проговаривает Хан. — Знаю, утром всё закончится, будто и не было.       Я провожаю его грустным взглядом, когда он удаляется, чтобы найти того самого человека. Я не могу ему запретить, но я так боюсь, так боюсь, что произойдёт непоправимое. Что если он его коснётся, что если забудется, и тогда…  — Хёнджин, — отвлекает меня от мыслей Феликс. — Всё в порядке? — он касается своей ладонью моего плеча. Его руки тоже в перчатках для дополнительной защиты, а мне бы так хотелось коснуться его нежной кожи, сжать его руки в своих, сплестись пальцами…  — Да, Луни, — я целую его в висок, а он улыбается, он сейчас светится ярче солнца, ярче меня самого, ярче каждой из звёзд во всей галактике. — Идём.       Мы проходим в свои покои. Интерьер здесь заметно современнее общей атмосферы замка, выполнен ремонт, но он тоже в духе тех лет. Тёмные полы и стены совсем не давят, лишь придают толику таинственности, огромная резная кровать посередине, на стене крупное овальное зеркало, на потолке большая люстра с десятками свечей, а ещё цветы. Здесь пахнет розами, что стоят в нескольких вазах, расположенных на полу. В воздухе витает их аромат, он перемешивается с запахом хвои, создавая неповторимое сочетание, и я не выдерживаю, я больше не в силах справляться с собой.       Я останавливаю Феликса за запястье, разворачиваю на себя, притягиваю. Я целую его прохладные губы, обдавая своим теплом, я не тороплюсь, чтобы получше запомнить каждую секунду, чтобы потом прокручивать в своей голове эти мгновения на постоянном повторе, чтобы мне хватило их на несколько ближайших сотен лет. Я понимаю, что не хватит… Мне его никогда не хватает, но я всё равно стараюсь запечатлеть каждый миг.       Его руки на моих плечах, мои — на его талии. Я слегка прикусываю его нижнюю губу, а он тяжело выдыхает носом, вновь обдавая меня потоком прохладного воздуха. Он зарывается руками в моих светлых волосах, а я в его — таких же.  — Мой свет, — шепчет он мне куда-то в шею, пока я покрываю его лицо поцелуями, оставляя свой тёплый след на висках, лбу, и везде, где только успеваю коснуться. — Я так безумно по тебе скучал…  — Я тоже, мой драгоценный, — губы в губы. — Я тоже скучал, Луни, очень.  — Каждый день без тебя становится моим персональным наказанием, моей бесконечностью, — рассказывает Ликс, а я так хорошо его понимаю… — Каждая неделя, проведённая порознь, тянется так долго… А эти годы, Хёнджин… Десятки лет, потом сотни, половина тысячелетия…  — Знаю, знаю, — шепчу в ответ, наступая на него, ведя его в сторону мягких перин. — Я всё знаю, Луни…  — Я устал, Хёнджин, — он отрывается от поцелуя, заглядывает в мои глаза, а в его я вижу кристаллики слёз. — Я так устал без тебя, чёрт бы побрал ваше Солнце…       Я чувствую, как по моим щекам текут слёзы, но тут же испаряются от температуры тела, превращаясь в пар, сквозящий от моего лица, и обжигающий его. Мне так больно от его слов, так больно, я тоже не выношу этих расстояний, этих столетий без него…  — Чёрт бы побрал вашу Луну, — я руками веду по его шее, когда он укладывается на постель, а я нависаю сверху. — Чёрт бы побрал эти восемь с половиной световых минут, что мне до тебя, а тебе до меня.       Я расстёгиваю пуговицы на его рубашке, убираю в сторону его длинную серёжку на левом ухе, что выполнена из бисера и лунного камня. Касаюсь губами его ключиц, отодвигая в сторону его жемчужные бусы, что смотрятся так правильно на его шее; затем ниже и ниже опускаюсь, он откидывает голову назад, а я слышу, как в груди стучит его сердце. Оно огромное, доброе, любящее, а ещё холодное, ведь он весь соткан из ледяных частиц… Сейчас — его сердце пышет огнём. Сейчас — его сердце в моих руках.  — Как часто ты вспоминаешь обо мне, Хёнджин? — спрашивает своим хриплым голосом, а у меня от него мурашки, ведь мне кажется, что это сон. Очередной сон, что я вижу регулярно, где он и я, где вокруг — никого, где на небе Солнце и Луна, совсем рядышком. Вместе.  — Я не вспоминаю о тебе, Луни, — мои губы там, где я мечтал, в районе солнечного сплетения. — Мне не нужно о тебе вспоминать, потому что я никогда о тебе не забываю.  — Правда? — слышу улыбку в его голосе, поднимаю глаза и убеждаюсь — улыбается.  — Правда, — я пробираюсь руками к его ремню на брюках, он всегда носит ремни с какими-то сумасшедшими секретными замками, а я всегда вожусь с ними чуть ли не половину отведённого нам времени. — Я помню о тебе шестьдесят одну секунду в минуту, шестьдесят одну минуту в час, и двадцать пять часов в сутки.  — Я помню о тебе триста шестьдесят шесть дней в обычном году, и триста шестьдесят семь — в високосном, — вторит он, пока я мучаюсь с его ремнём. — Давай я сам.       Он ловко расправляется с застёжкой, а заодно и ко мне тянется, помогая освободиться от лишней одежды. Мои губы снова на нём, мой горячий язык оставляет влажные следы на его теле, на его уже согревающемся подо мной теле. Он извивается, когда я ныряю рукой под его бельё, он — настоящее искусство, куда краше всех этих интерьеров и предметов роскоши, которыми напичкан замок. Он — моя персональная роскошь и моё новолуние.       Он — моё полнолуние тоже, ведь только с ним я ощущаю себя полноценным.  — Хёнджин, пожалуйста, — хрипит он. — Пожалуйста, войди в меня, я… Я больше не в силах томиться в этом ожидании.       Я не могу не выполнить его просьбу, да я и сам уже на грани. Я двигаюсь медленно, но постепенно ускоряюсь, я немного придерживаю его за шею одной рукой, а второй — ласкаю его член, от чего он стонет. Я бы хотел записать эти звуки на кассету, чтобы потом, сидя на краешке Солнца, вглядываясь в космическое пространство, снова и снова прокручивать это его «ещё, пожалуйста»…  — Луни, — я целую мочку его уха, носом тычусь в холодную серёжку, что расположилась на плечах. — Позволь мне…  — Да.       Мы понимаем друг друга без слов. Он знает о чём я, а я — выполняю.       Я оставляю нежные поцелуи на его плечах, перехожу к лицу, касаюсь губами нежной, словно шёпот ветра, кожи. Покрываю поцелуями его лицо, его розовеющие щёки, носик, а там расцветают веснушки… Они появляются от касаний моих губ, чтобы остаться там навеки.       Веснушки — поцелуи Солнца, а ещё меня, его стражника. Они загораются на его коже яркими звёздами, они придают ему небывалое обаяние, я любуюсь, а он смеётся.  — Я смешной теперь, да? — спрашивает, а я даже забываю двигаться, очарованный им, пропитанный его исключительной неотразимостью. Нет, не смешной. Красивый! Безумно красивый!  — Тебе очень идёт, — я добавляю немного поцелуев в те места, где ещё не проклюнулись веснушки, а он вертит головой, хохочет, просит остановиться, потому что «хватит». Не хватит. Он мой, только мой, а я таким образом оставляю на нём свой след.  — Ты красивый, — с его лица вдруг пропадает улыбка, и он ведёт руками по моим скулам. — Ты божественный, мой свет. Ты весь горишь и сияешь…       Я действительно сияю. От меня исходит тепло, а кожа буквально светится — такое бывает лишь в моменты безграничного счастья.  — Ты теперь тоже, — я чмокаю его в плечо, оставляя ещё одну веснушку. — Ты теперь мной поцелованный.  — Я давно тобой поцелованный, — улыбается он.  — Но ты не позволял ранее…  — Отныне я хочу носить на себе частицу тебя.       Луни действительно не позволял мне ранее оставлять на его белоснежной коже веснушки, говорил, что это никуда не годится, ведь он стражник Луны, его кожа должна быть чиста и холодна, но теперь… Теперь он наконец сдался.       Я вспоминаю, что всё ещё нахожусь в нём, ускоряю темп, а он шепчет мне какие-то слова, которые я разобрать не могу, потому что говорит он их на своём языке, на лунском, ведь на спутнике — свой язык. Он цепляется пальцами в мою спину, а я своей рукой довожу его до хрипов, до высшего предела возбуждения. Я так хочу касаться его своими ладонями, чтобы без перчаток, чтобы ощущать тактильно всю его нежность, но мы не можем, потому… Потому я обхожусь малым, но таким многим, ведь он — моя награда, мой холодный свет, когда я — его огненный.  — Хёнджин, — он тяжело дышит, а потом кончает, немного пачкает кожу своего живота, а я следом — в него. — Хёнджин…       Я наваливаюсь на него всем своим телом, а он пыхтит, ворчит, что я раздавлю, но я так хочу слиться с ним, срастись костями, единым целым стать, чтобы навсегда, чтобы больше никогда порознь… Я готов мечтать об этом миллионы лет, но, к сожалению, в этом мире не всем мечтам суждено сбыться. Не всем.       Мы ещё некоторое время проводим в объятиях друг друга, мы ещё вернёмся сюда ночью, а пока… Мы вспоминаем, что хотели покушать, что еда уже подана, и дожидается на столике, что у окна.       Мы одеваемся, перемещаемся за стол, обедаем традиционными национальными блюдами: шотландским супом «куллен скинк» с копченой рыбой, и телятиной по-шотландски в сливочном соусе с грибами. Он пьёт лимонный напиток с имбирным элем и мятой, а я пропускаю стаканчик «Роб Роя» с купажированным виски, вермутом и цедрой апельсина.       За разговорами, объятиями и любованием в окно на удивительные виды, мы не замечаем, как вечер сменяет день, погружая этот мир в сумерки. Я люблю ночь, люблю наблюдать за звёздами, сидя на той стороне Солнца, где обзор на них открыт лучше всего. Люблю выводить в своём блокноте созвездия, зевая, но упорно вычерчивая линии. Я действительно люблю ночь. Но не сегодня.       Время неумолимо тает, с каждой секундой приближая нас к неизбежному. Я задумчиво смотрю куда-то вдаль, куда-то за горизонт, пока он, пристроившись рядом и уложив голову на моё плечо, обнимает меня за талию. Мы сейчас настолько друг в друге, что даже теряемся в этом пространстве и невольно вздрагиваем, когда слышим глухой стук в дверь.  — Снова принесли еду? — шутит, поднимая на меня свой взгляд. — Мне больше не влезет, Хёнджин.       Я смеюсь, чмокаю его в макушку, и иду открывать. На пороге стоит довольный Джисон, он что-то тараторит, но так быстро, что я совсем не могу разобрать!  — Постой, Джи, успокойся, — прерываю его нескончаемый поток слов. — Что такое? Что случилось? Объясни нормально!  — Фестиваль! — он машет рукой куда-то вниз. — Там, у озера! Фестиваль водных фонариков! Ночь водных фонариков! Или, как там её…  — Ого, — только и могу вымолвить я. — Удачно мы попали.  — Да! — выкрикивает Хан. — Собирайтесь и спускайтесь вниз, мы с Минхо тоже идём. Встретимся у озера!       Он убегает, а я пожимаю плечами. Шебутной он, как всегда, не сидится на месте, а ещё этот Минхо. Ох… Впрочем, решим с этим позже.       Мы с Феликсом полноценно одеваемся и отправляемся вниз, туда, где скоро состоится потрясающей красоты зрелище.       По пути Ликс рассказывает мне легенду. Он их хорошо знает, и много, не зря стражник спутника этой планеты, было время ознакомиться.       Давным-давно, когда ещё деревья были большими, а динозавры на этой планете только недавно вымерли, жило в одном селении племя. Жили они у озера Ханки, и славились тем, что в их племени рождались неземной красоты девушки. Одну из них звали Лота, она отличалась от всех тем, что имела белый оттенок кожи, а ещё была безответно влюблена в юношу Энтоя. Он же, к сожалению, любил неприступную девушку Эйне.       Эйне отправила Энтоя за подарком, да за таким, какой не видывал этот мир. Он покинул их племя, но не вернулся… Лота не выдержала расставания с любимым человеком, а потому покончила с жизнью, бросившись в воды озера, а после превратилась в прекрасный цветок лотоса, что украсил своей красотой водоём.       Юноша вернулся через год, так и не отыскав необычный подарок, но подойдя к озеру у своего племени, он заметил невероятный цветок, который никогда не видел ранее. Энтой сорвал цветок лотоса, а после преподнёс Эйне, с которой они после прожили долгую совместную жизнь…       Эта грустная легенда и дала название цветку лотоса, в честь погибшей девушки, а ещё она легла в основу всех фестивалей водных фонариков, которые проводятся во многих странах мира. Часто эти бумажные фонарики делают в виде лотоса, но сегодня они — в форме куба.       Организаторы мероприятия раздают всем фонарики, а мы с Ликсом украдкой, пользуясь тем, что нас не видят, стаскиваем для себя парочку. Мужчина, что здесь кажется главным, рассказывает о том, что на фонариках можно написать свои желания, которые, по его словам, непременно исполнятся.  — Что напишешь? — любопытствует Ликс, пока я отыскиваю фломастер, чтобы тоже незаметно его стащить. — Какое твоё самое заветное желание?  — Узнаешь, — отвечаю я, вытягивая маркер из кармана какого-то невысокого мужичка. — Всё узнаешь.       Я отдаю фломастер Феликсу, он что-то пишет, высунув язык, а я — после. Мы берём с общего столика свечки, предназначенные для фонариков, кладём их внутрь.  — Зажигалка, — вспоминает Ликс. — Нам нужна зажигалка!  — Не нужна, — улыбаюсь я. — Ты забыл с кем связался?       Мы опускаем фонарики на воду, установив их на специальные подставки, придерживаем руками, чтобы не поплыли раньше нужного, а потом я снимаю одну перчатку и, чиркнув пальцами, поджигаю наши свечи. Феликс завороженно смотрит на огоньки на кончиках моих пальцев, а я спешу спрятать руку обратно под слой ткани, чтобы его случайно не опалить.       Мы отпускаем наши фонарики. Отпускаем их в свободное плавание, любуясь красочным зрелищем, любуясь тем, как к нашим фонарикам присоединяются десятки других, таких же драгоценных для каждого, потому что на них — человеческие мечты, потому что на них — наши надежды.  — Что ты написал, мой свет? — Феликс прижимается ко мне всем телом, а я обхватываю его рукой за плечи, сильнее притягивая к себе. — Признаешься?  — Признаюсь, — снова целую его в подставленный носик. — «Пусть Солнце и Луна навечно будут рядом.»       Он смотрит на меня своими карими глазами, а в них — отражение десятков фонариков, что медленно и плавно плывут по озеру, подгоняемые лёгким дуновением ветра. В них — мой мир, моё счастье, моё единственное успокоение в этой огромной вселенной. Он моё успокоение.  — А ты? — я глажу его по скуле, а он ластится, прижимается к ладони, глаза прикрывает. — Что написал ты?  — «Пусть солнечный свет никогда не забывает о лунном.»       Не забудет. Солнечный свет, и его солнечный стражник точно никогда не забудут о лунном свете и его главном обитателе. Никогда.  — Я так сильно люблю тебя, Луни.  — И я люблю тебя, мой свет.       Мы долго целуемся, периодически отрываемся на незабываемое зрелище. Мы слушаем разговоры людей, слушаем шёпот стоящих рядом парочек. Мы так сильно им завидуем. Люди… Они порой тоже любят на расстоянии, иногда между ними целые страны и границы, которые так, казалось бы просто, но иногда так сложно пересечь. Они тоже мечтают встретиться, увидеть друг друга в жизни, прикоснуться, почувствовать запах кожи, увидеть улыбку, рассмотреть все изъяны, шрамы и морщинки, чтобы потом их обязательно зацеловать. Им тоже не достаёт друг друга, но они такие глупцы! Такие придурки!!!       Людям гораздо, гораздо проще встретиться, соединиться, чтобы быть в одном поле зрения. Их жизнь так коротка, а они всегда чего-то боятся, живут с какими-то предрассудками в своих головах, которые лишь мешают. Они ведь могут всё бросить, сорваться в любой момент, сесть в микроавтобус, в поезд, на самолёт, или на корабль. Приехать, прилететь, приплыть к тем, кто важен, кто поистине дорог, будь то друг, или возлюбленный человек. Но они сами всё портят, сами придумывают себе несуществующие барьеры и проблемы, сами строят какие-то возвышенные заборы вокруг своего личного пространства, сами забираются в кокон, чтобы удобно в нём расположиться, а потом попросту потерять свою жизнь… Они такие дураки. Они имеют все возможности, но не пользуются, ими, а мы…       У нас с Луни нет таких возможностей. Мы не можем сорваться друг к другу, не можем оказаться рядом в любую минуту. Да, у нас есть целая вечность, но что такое вечность, когда встречаемся мы лишь один раз в несколько веков, а потом прощаемся на неизвестное количество столетий?..  — Что же будет дальше, мой свет? — задаёт мне вопрос Феликс, а я рассматриваю его веснушки, что сейчас подсвечены отблесками фонариков. Любуюсь. — Мы… Мы встретимся когда-то? — Мы встретимся в день, когда на небе сойдутся все звёзды, что станут нашими проводниками, — отвечаю я, нежно проводя рукой по его волосам, пахнущим хвоей. — Такое разве возможно? Скажи, разве такое когда-нибудь произойдёт снова? — Никогда нельзя исключить то, что можно допустить хотя бы на один процент, Луни.       И это действительно так. Когда-то, через несколько столетий, ко мне прибежит Джисон, прямо как в этот раз. Он снова будет тяжело дышать от того, что бежал несколько километров, снова выпьет весь мой эликсир, который потом забудет привезти, снова сообщит мне о том, что какой-то звездочёт или астролог, проживающий, к слову, в двадцать восьмом веке на Земле, сообщил новость, что грохочет на всю планету. Новость о том, что совсем скоро настанет день, когда Солнце и Луна вновь сойдутся на небосводе, когда они вновь будут на одной плоскости, в одном поле видения. Когда снова наступит день Солнцелуния. Наш день.  — Я не хочу утро, Хёнджин, — признаётся Феликс, а я замечаю замёрзшие слёзы на его щеках. — Я так не хочу вновь прощаться…  — Я тоже не хочу, драгоценный, — я обнимаю его крепко, так крепко, что у него, кажется, скрипят кости. — Я тоже этого очень не хочу…       Я уговариваю Ликса не думать об этом, обещаю, что у нас впереди ещё много всего, бесконечное количество встреч впереди, а пока… Пока впереди целая ночь. Кому-то это покажется каплей в море, но для нас — целая вечность.       Мы так и стоим, обнявшись, продолжая смотреть на фонарики, а ещё я краем глаза замечаю Джисона, что стоит рядом с тем самым парнем — Минхо. Хан тоже меня замечает, машет рукой, говорит что-то своему человеку, и бежит к нам.  — Вы как? Уже отпустили свои фонарики? — снова тараторит Джи. — Вам понравилось?  — Да, да, очень, — отвечаю я, а Ликс кивает, соглашается. — А вы? Тоже загадали желания?  — Да! — гордо отвечает Хан. — Загадали!  — Какие планы на вечер? На ночь? — интересуюсь я.  — Минхо обещал мне показать окрестности… — Джисон немного мнётся, будто спрашивает моё разрешение. — Говорит, можно взять лодку, отправиться на ту сторону озера, прогуляться и…  — Хорошо.  — Что?  — Хорошо, Джисон, отправляйся, — я мягко улыбаюсь, а он, кажется, не верит в услышанное. — Садись в лодку, плыви на ту сторону озера, гуляй и… И ни на секунду не забывай, что тебе нельзя прикасаться к нему. Понимаешь?  — Понимаю, — Джисон улыбается, но тут же хмурит брови, образуя между ними складочку. — Понимаю, Хёнджин. Спасибо.       Он разворачивается на пятках, спешит к своему знакомому человеку, а мы провожаем его взглядом.  — Почему этот человек видит нас? — задаёт мне вопрос Ликс. — Разве это возможно?  — Нет, — качаю отрицательно головой. — Невозможно.  — Разве что…  — Что? — не понимаю к чему он клонит.  — Разве что этот человек, — Феликс кивает в сторону Минхо. — Не ребёнок, поцелованный какой-то из планет.  — Что ты имеешь в виду? — снова не понимаю.  — Такое бывает, — поясняет Ли, — один раз в несколько тысячелетий рождаются люди на этой планете, которых при рождении целует какая-то из планет солнечной системы.  — Как это происходит и что это значит? — я не слышал о таком никогда, но Феликс знает, и в этом ничего удивительного, ведь он каждый день наблюдает за Землёй.  — Стражники планет спускаются на Землю, прямо как мы с тобой сейчас. Это происходит редко, очень редко, один раз в несколько веков, — рассказывает Ликс. — Они выбирают одного особенного ребёнка, целуют его в солнечное сплетение, оставляя тем самым в дар большие таланты. Такие дети вырастают в счастливых взрослых, их ждёт долгая жизнь, наполненная приключениями, их ждёт успех в любой сфере, в любом деле, за какое бы они не взялись. Они действительно становятся счастливчиками, а ещё могут видеть нас, стражников, изредка появляющихся в этом мире.  — Чудеса… — шепчу я.  — Чудеса, — вторит Феликс и улыбается. — Этот знакомый твоего помощника — поцелованный Венерой, присмотрись.  — Куда? — не понимаю я.  — Над его головой едва заметный символ Венеры, — поясняет он. — Видишь?       Вижу. Действительно вижу. Над головой Минхо парит полупрозрачный, только нам заметный символ Венеры. Планеты любви.  — Он будет особо счастлив в любви, верно?  — Верно, — соглашается Феликс. — Он будет счастлив и успешен во всём, но планета любви особо постарается в этом своём аспекте.  — Но как же его брат? — вспоминаю я. — Его младший брат видел нас с Джисоном!  — Дети порой видят то, чего не замечают взрослые, — пожимает плечами Ликс. — Они чисты помыслами и взглядами, потому иногда видят нас, стражников других планет, прибывших на Землю. Это не самая редкая практика.       Теперь я всё понимаю. А ещё я понимаю взгляд Джисона, который он оставляет на Минхо, и взгляд того в ответ. Мне знакомы эти взгляды… В моей груди болезненно щемит, потому что я знаю, теперь знаю, что Минхо ещё будет счастлив. С кем-то другим… Джисон же обречён. Мы слишком разные, и если любить стражника с другой планеты — возможно, то человека — нет. Это запретная тема, которая не подлежит никаким обсуждениям.  — Ты не думал, как он теперь будет жить? — спрашивает Ликс, тоже наблюдая за Джисоном и Минхо. — Как будет жить Хан, зная об этой планете, зная насколько она прекрасна, зная, что на ней проживает свой век кто-то ему так сильно понравившийся…  — Я не знаю, Луни, — вздыхаю тяжело, потому что действительно не знаю. — Я просил его не влюбляться. Просил не принимать близко к сердцу…  — Ты ведь сам знаешь, что такие слова — не работают.  — Знаю.  — Мы не люди, мой свет. Мы стражники планет и их спутников, но у нас тоже есть чувства, тоже есть сердце, эмоции… Мы тоже можем любить, и уж точно не можем делать в этом выбор.       Он прав. Мой Луни прав, как и всегда. Он ведь очень мудрый, он живёт в этой вселенной уже миллионы лет, ежедневно наблюдая за Землёй и сторожа Луну. Он многое знает, да и я тоже, но вот что делать с Джисоном… Этого я не знаю. Увы.       Наш вечер постепенно перетекает в ночь. Мы возвращаемся в номер, ужинаем, долгое время смотрим на небо, любуясь домом Феликса — Луной, что светит на чёрном полотне, окружённая миллионами крошечных мерцающих точек. Мы обнимаемся, целуемся, снова занимаемся любовью. Мы хотя бы ненадолго, но становимся одним целым, сливаемся в этом нежном и одновременно диком танце. Мы принимаем душ, а потом снова отправляемся в постель, чтобы хоть ненадолго в друг друге забыться, чтобы не помнить про утро.       Про утро, которое наступает слишком быстро.       Феликс много плачет, а его слёзы тут же застывают, падая на пол снежным градом. Мои же слёзы испаряются, не успев даже скатиться по щекам. Ещё находясь в своей комнате, мы целуемся до покрасневших и опухших губ, чтобы не упустить ни секунды… Мы крепко прижимаемся друг к другу, тяжело вздыхаем, понимая о приближении неизбежного. Совсем скоро и за нами с Джисоном, и за Феликсом, прилетят наши межгалактические корабли. Они унесут нас по своим домам-планетам. Они снова разлучат нас на целые столетия, но пока… Пока мы вновь слышим стук в дверь, за которой — Джисон.  — Я безумно не хочу отрывать вас, — с порога извиняется Хан. — Но мне необходимо… Мне нужно… На пару слов, Хёнджин.       Я настораживаюсь, но выхожу в коридор замка-отеля. Он мнётся, нервничает, краснеет. Дышит жаром. Не знает с чего начать. Вижу.  — Что ты придумал, Джи? — встревоженно интересуюсь я.  — Я…       Он фыркает, хмыкает, раздувает ноздри, нервничая.  — Ну же. Смелее.  — Я хочу остаться на этой планете! — выпаливает Джисон, а меня его слова обдают ледяной водой прямо в лицо.  — Не понял…  — Что ты не понял, мой свет, — в коридор выходит Феликс. — Извините, что я вступаю, но я… Всегда за любовь.       Джисон немного, кажется, расслабляется, а я наоборот — напрягаюсь.  — В этом мире есть не только звездочёты, — продолжает Ликс. — Здесь есть и волшебники. Их осталось совсем немного, но они есть…  — К чему это? — хмыкаю я.  — К тому, что… К тому, что есть один волшебник, что может помочь Джисону остаться на этой планете.  — Я не понимаю, Ликс, — тру нервно переносицу, хмурюсь.  — Я тоже знаю об этом, — вставляет Хан. — Я ночью, после нашей прогулки с Минхо, нашёл в этом замке библиотеку, а там и книгу… Очень могущественную книгу.       Феликс кивает, поддакивая, а я смотрю то на одного, то на другого.  — Есть и книги, а с этими книгами умеют работать волшебники, — говорит Феликс. — Я знаю одного, и могу помочь его отыскать. Этот человек сможет оставить Джисона на Земле, забрав все его способности себе. Хан станет…  — Человеком? — Джи округляет глаза и, кажется, светится.  — Человеком, — кивает Феликс. — Простым смертным.  — Это абсурд! — восклицаю я. — Променять бессмертие и вечность на человеческую жизнь, на такую короткую жизнь и без способностей…  — Хёнджин, — Феликс касается меня своей рукой, оставляя её на плече. Вторую руку укладывает на мою щёку. — Посмотри на меня, Хёнджин.       Я смотрю. Смотрю и понимаю всё, что он сейчас мне скажет. Я будто читаю его мысли, а ещё заранее знаю свой ответ.  — Хёнджин, — Луни заглядывает в мои глаза. — Неужели, будь у тебя возможность, ты бы не променял своё бессмертие и способности на одну единственную жизнь со мной. Со мной, Хёнджин! В виде простых смертных, населяющих эту планету… Неужели бы…  — Я бы ни секунды не раздумывал.       Ловлю его мягкую улыбку. Я бы променял всё, абсолютно всё, что у меня есть, чтобы каждый день проводить с ним, чтобы вместе засыпать и просыпаться, чтобы готовить совместные завтраки, обеды и ужины, чтобы ходить на работу, а потом, вечером, рассказывать о прошедшем дне, сидя на нашей кухне. Я бы всё променял, чтобы быть с ним рядом гораздо чаще и дольше, чем одни сутки в несколько веков. Я бы всё променял, чтобы… Касаться его кожи своими ладонями, не спрятанными за плотной тканью.       Я бы всё променял, но не могу. Стражники не могут. Помощники — да. Стражники ни в коем разе. Наши судьбы предопределены, мы никогда не сможем на них повлиять, мы не можем покинуть свой пост, не можем отказаться, не можем просто взять и всё бросить, сорвавшись к любимым.       Джисон же. Может.  — Отпусти его, — шепчет мне Феликс своим слегка хриплым голосом. — Отпусти. Отпусти…       Я перевожу взгляд на Хана. Его ресницы дрожат, как и губы, но во взгляде — уверенность.  — Ты ведь знаешь его всего сутки, Джи.  — Тебе хватило секунды, чтобы много веков назад влюбиться в Феликса.       Справедливо.       Я не представляю своей жизни на Солнце без своего лучшего друга, а потому по моим щекам текут и тут же испаряются слёзы. Я желаю ему только лучшего, желаю только счастья, а потому по моим щекам снова текут и испаряются слёзы. Я не думал, что мне сегодня придётся прощаться не с одним, а с двумя дорогими сердцу людьми, а потому по моим щекам текут целые реки, тут же испаряясь и образовывая в коридоре пар.  — Я буду скучать, — обнимаю Джи крепко, так крепко, как никогда ранее.  — Я уже, — отвечает Хан, а я чувствую пар и от его щёк тоже.       Я понимаю, что мы больше никогда не увидимся.       Никогда.       В следующий раз, когда все звёзды сойдутся, и я вновь смогу прилететь на эту планету, Джисона уже не будет. Его не будет уже много веков, а его прах к тому времени станет космической пылью. Могу ли я думать, что тогда он будет рядом со мной? В космосе.       Я схожу с ума и конкретно себя сейчас ломаю, но я отпускаю его. Отпускаю в свободное плавание, в этот прекрасный мир отпускаю. Я сильно хочу, чтобы он прожил долгую и достойную жизнь! Чтобы был счастлив, чтобы нашёл себе дело по душе, чтобы не ошибся в своём выборе с Минхо, но я чувствую, что он не ошибся, знаю, что он справится, что он обязательно со всем справится в этом сложном, но таком потрясающем мире!  — Нас уже ждёт транспорт, — слышу голос позади себя, пока обнимаю Джисона. — Нам пора, Хёнджин. Уже утро.       Облизываю пересохшие губы, шмыгаю носом, хлопаю себя по щекам, чтобы прийти в чувство. Нельзя расклеиваться, мне всё было известно заранее… Ничто не вечно, эти сутки — не исключение. Нам пора по домам, пора отправляться защищать свои планеты, пора прощаться на очередные столетия…  — Я буду всегда согревать тебя, — обращаюсь к Джисону, пока Ликс, найдя клочок бумаги, пишет ему адрес того самого волшебника. — Я буду будить тебя ранним утром лучами солнца, — я тереблю его за щёки, стараясь не обращать внимание на его покрасневшие влажные глаза. — Буду приходить к тебе с ветром, с грибным дождём, с рассветами и закатами на море… Я буду охранять тебя, Джи. Слышишь?  — Слышу, — он всхлипывает и снова обнимает. — Я не смогу дать тебе того же, но одно я могу пообещать тебе точно. Я всегда буду тебя помнить. Я никогда не забуду столетий, проведённых рядом с тобой, никогда не забуду все наши шутки, общие занятия, никогда не забуду, как мы вместе охраняли Солнце…  — Проживи эту жизнь достойно, Джи, — снова облизываю губы, потому что они безбожно сохнут, когда я нервничаю. — Я уверен, ты справишься. Я уверен, я всегда буду гордиться тобой. Я уверен, ты не исчезнешь из моей памяти даже когда станешь космической пылью.  — Ступай, Хёнджин, ступай, — с его щёк снова парит, это слёзы, которым пока не суждено быть водой, которые скоро ею станут. — Ступай, Хёнджин, пожалуйста. Не оборачивайся и не говори мне ничего больше. Ступай, Хёнджин, пока я не передумал… — он думает секунду. — Ступай, потому что я не передумаю.       Я разворачиваюсь, чтобы больше никогда его не увидеть.       Я беру за руку Феликса, я задыхаюсь от нехватки кислорода, и от давящего в груди чувства, ведь я только что навеки попрощался со своим лучшим другом. Навеки оставил его в этом скоротечном мире. Навеки вверил его в руки судьбы.       У ворот замка меня ждёт межгалактический корабль, а Феликса — его лунная карета. У нас заканчивается время, я смотрю на восходящее солнце и понимаю — у нас минута.  — Я многое бы хотел сказать сейчас, — Феликс всхлипывает и ковыряет носком ботинка землю. — Я многое хотел, но у нас совсем не осталось времени.  — Скажи главное, — я обнимаю его, к себе притягиваю, он роняет голову на моё плечо, подрагивает, а я глажу его по спине. — Скажи самое главное, Луни.  — Твоя очередь выбирать место следующей встречи, — шепчет мне в шею. От него вновь веет прохладой, потому что наши сутки заканчиваются, а я больше не могу его согревать. — Куда бы ты хотел?  — К морю, — отвечаю я. — Я очень хочу к морю. Кто знает, быть может, через несколько столетий все моря на этой планете высохнут, а жизни не останется, но если…  — Хорошо, — он поднимает на меня взгляд. — Увидимся у моря. Будем вместе встречать закат, а потом и рассвет, будем смотреть на корабли, а ещё… Поселимся рядом с каким-нибудь маяком.  — Рядом с каким-нибудь маяком, — повторяю его слова. — Да.       Счёт идёт на секунды, а потому я целую его напоследок. Перед смертью не надышишься… Каждое наше расставание — маленькая смерть. На наших плечах уже по целому кладбищу, но мы вновь и вновь воскресаем, чтобы встретиться в какой-то новой точке мира, чтобы встретиться и понять. Любим. Мы так сильно любим друг друга.       Секунды заканчиваются, начинается обратный отсчёт.       Десять, девять, восемь.       Я отрываюсь от его губ, любуюсь ещё раз его веснушками — своими поцелуями.       Семь, шесть, пять.       Мы расходимся в разные стороны, но не отводим друг от друга взгляд.       Четыре, три, два.       Мы усаживаемся в свои межпланетные корабли, всё ещё не разрывая зрительный контакт. Мы оба понимаем, что не увидимся великое множество лет. Мы оба понимаем, что результат стоит ожиданий.       Один.  — Я люблю тебя, Луни, — выкрикиваю в окошко своего корабля. — Сильнее, чем ты люблю. Бесконечно.  — Люблю, — шепчет одними губами, по которым я читаю умело. — Бесконечнее бесконечности.