Прядите, дни, свою былую пряжу, Живой души не перестроить ввек. Нет! Никогда с собой я не полажу, Себе, любимому, Чужой я человек. Хочу читать, а книга выпадает, Долит зевота, Так и клонит в сон… А за окном Протяжный ветр рыдает, Как будто чуя Близость похорон. «Метель» Сергей Есенин
Метель нещадно лупила Федора комьями снега, ветер продувал лёгкую льняную рубаху, босые ноги раскраснелись от стужи. Юноша бежал по лесу, то и дело спотыкаясь о торчащие корни деревьев и валясь в снег, но тут же вставал и продолжал путь. — Изловить изменника! — слышались крики да свист плетей недалеко за спиной. — Не уйдешь! Басманов все бежал и густой лес со снежной периной казалось, никогда не кончится. Сил было все меньше, мокрые волосы хлестали по лицу, а холод уж до костей пробирал. Куда бежит? Не знал он. В отчий дом не вернёшься, а просто так никто в своей избе прятать его не станет. Ноги уж совсем застудились, пальцы вовсе не чувствует, рубаха от мокроты аки кольчуга тяжела сделалась. Да все бежит Федя, с надеждою на спасение. Как не хочется помирать, ой, как не хочется. Он уж не слышит не криков, не ржанья лошадей, не плетей да сабель. Видать отстали. Огляделся и страшно сделалось. Лес высокими стволами в небо глядит, уж темнеется, где-то слышен вой, да и холод собачий. Уж еле ноги волочит Басманов, да все идёт. Нельзя стоять, а вдруг воротятся псы опричные? Тогда уж кара неминуемо его постигнет, да ещё какая. За то, что побег учинил, так и вовсе Малюте на потеху отдадут, а только после того казнят. Долго ли, коротко ли шел, да все ж услыхал ржание коня. Притаился Федя за деревом, да не сделался незаметным для всадника, что увидав человека, что за деревом прячется, тут же спешился. И так, и эдак князь Серебряный присматривался в попытках понять, дева то, али юнец и все ж по волосам подумалось ему, что то девица красная. — Не холодно ли тебе девица по лесам снежным разгуливать? — молвит Никита на ходу, да все пытается лицо разглядеть. — Может отвезти тебя куда надобно. Федору страшно. С князем они уж давно не в ладах, помощи от него не жди, но уж нет сил бежать, все тело окоченело. Поднял юноша взор холодный на Серебряного, а сам обнимает себя руками, жмется от холода. — Федор Алексеевич? А что же ты тут без шубы да сапог? — от удивления аж брови поднял и смотрит во все глаза. — Не серчай, уж больно на прекрасную деву ты походишь, немудрено спутать. — Никита Романович, коли есть в тебе хоть капля доброго чего, то езжай себе с миром. — взмолился трясущийся Федя. — Коли ворочусь в Слободу, так тут же голову с плеч снесут. Призадумался князь, да все же знает, что не сможет он Басманова на плаху отправить, да и на верную смерть в лесу тоже не может покинуть. Подошёл ближе к Федору, снял с себя шубу, да на худые плечи набросил. — Поехали, есть недалече деревня, там тебя оставлю. — молвил Никита. — Не знаю я, как ещё дорогу пережить. Совсем околел. — стуча зубами шепчет Басманов. Серебряный подхватил юнца на руки, усадил на коня, кое-как обмотал совсем уж опухшие ноги тряпьем. — А ты ж как, князь? Не замерзнешь без мехов своих? — еле слышным голосом молвит Федор. — А тут недалеко. — говорит вскакивая на коня. Как не стыдно Феде было, да от холода он все к князю жался, коему мороз да вьюга вроде и вовсе нипочём. Скакать довелось и вправду недолго, въехали в малюсенькую деревушку на одиннадцать избенок всего, да сразу к дальней направились. Как спешился Серебряный на ходу с коня, кликнул хозяйку. Из избы вышла баба румяная, что в матери Федьке годилась, взглянула на юношу, что все ещё на коне восседал, да и ахнула. — То ж из опричнины царской человек. — зашептала князю. — Марфа Васильевна, схоронить бы его надобно, глянь ты, человек не жив, не мертв, измучился весь. — держа ее за плечи, молвил Никита. Подумала баба, да все ж согласилась. Князь оставил юношу, а сам ускакал, обещал перед царем за него слово замолвить. Марфа отогрела Басманова на печи, заставила ноги парить в кипятке с березовыми листьями сушеными, да все чаем поила. Выходила одним словом.***
К концу Февраля, когда морозы стали отступать, с раннего утра сидел Федя на лавке около дома, да с псом хозяйским потешался. Вдруг услыхал вдали топот копыт грозный, что в памяти его навсегда остался. Топот этот сеял смуту на деревни, сёла да города. Кто услыхал однажды — забудет его едва ли. То значит, опричнина на подходе. Юноша тут же бросился в избу, да приказал хозяйке в бане схорониться. А сам взял топор, встал за дверью внутри хаты, чтобы коли сунутся, выиграть момент. Вскоре послышались крики с улицы, плачь, да пресловутое «Гойда!». Да уж больно голос знаком. Басманов подошел к окну, но ничего не видать, акромя пламени, да гнедого коня без всадника. Тут же дверь скрипнула, чем и выдала тихого гостя. Сам царь стоял на пороге нищей избенки. — Не ждал уж встречи со мной, Феденька. — государь ближе подходит. — Вижу, что не ждал. Федор крепче сжал топор и направил на Ивана. — Что, царя своего аки скотину прорубать собрался, вымесок? — молвил Грозный. — Чего молчишь? — Зачем пожаловал ко мне, великий государь? — дрожащим голосом говорит Федор, да слово в танце, кругом царя обходит, к дверям крадётся. — Как зачем? Холопа своего неверного казнить явился! — все громче голос. — Али ты думал, что околдовал Никитку, вовлек в содомию богомерзкую, да и все, спасет он тебя от гнева моего праведного? Понял Федор, что уж лучшего времени не будет, да и кинулся бежать в поле. Не так быстр человек, как конь, скоро Иван Васильевич стал нагонять его. Средь бела поля юноша был как мишень, посему кинулся в лес. Эту рощу он не знавал вовсе, не доводилось тут бывать. Грозный, кажись, тоже не ведал. Как только гнаться за ним перестали, Басманов стал спокойно идти. Теперь уж никто не поможет и черт знает, куда уж деваться. К вечеру с неба повалили большие хлопья снега, какие дети обычно языком ловят. Началась метель, ветер насквозь, аки сабля, пронизывал. В лесу все темней становилось. хотя и понятно, что еще не ночь, но сквозь дремучие стволы лучи холодного зимнего солнца еле пробивались. Уже вскоре умучился Федя долгой ходьбой, да от снега промок, что ветром даже под одеяние задувало. Нашел овраг и решился там переждать ночь. Чем краснее становилось небо, тем сильнее прижимал мороз. Басманов все сидел скрючившись, вжимал голову в плечи. Тело уже все предательски окоченело, ног совсем не чувствовал, да и рук тоже. Юноша завалился на бок, да и вспомнилось ему, как они с Иваном на лугу, в васильках да ромашках лежали, мяли пахучие травы, подставляя солнцу телеса свои, да друг другу рады были. Тепло будто изнутри стало подниматься, аки и нет метели никакой, только жар, что внутри греет да тело распаляет. Федор сбросил тяжелое от снега одеяние, жарко уж совсем ему стало, душно. Метель, казалось, все жалобней воет, да покрывает разомлевшего путника белым, мягким одеялом. Совсем как матушка, когда малой Федька на печи грелся. В лесу все темней становилось, всего пару алых лучей сквозь ветки виднелись. Закатное красное солнце было свидетелем последнего вздоха его…