Немного о заботливом Атсуму, восхитительном Хинате и холодной зиме

Хината Шое был прекрасен везде: его крепкие бедра и руки особенно выделялись, когда были открыты; рыжие непослушные волосы переливались в любом освещении, а на солнце светились и искрились; глаза, казалось, всегда горели восхищением и неутомимой энергией. Он был сродни солнечной батарее — впитывал эту энергию от окружающего мира, а потом заряжал ей всех людей, которые хоть на миг касались его. Хината потрясающий, и он потрясающий всегда — в любое время года, будь то нежная весна, ослепляющее лето, терпкая осень или же кружевная зима. Атсуму делает глоток черного чая, а потом встряхивает головой, пытаясь отогнать эти мысли. Они только недавно начали встречаться, только недавно стали жить вместе, но Мия никак не может перестать думать о теперь уже своем Шое. Это будет их первой зимой, которую они проведут как самая настоящая пара. и Атсуму хочет попробовать с Хинатой все эти детские зимние шалости: катание на коньках, ледянках и санках, лепку снеговиков, попытки сделать снежных ангелов и многое другое. Из коридора слышится звук открываемой двери, и Атсуму реагирует, словно щенок — вот он уже у порога, целует Хинату в нос, попутно разматывает его шарф и освобождает от куртки. Хината холодный, но все еще горячий. Мия не знает, как такое возможно, но прикасаться к нему, сплетать пальцы вместе, вжиматься в его шею, все это просто обжигает. Хината лишь позволяет Атсуму делать все, что тот захочет. Он хрипло смеется куда-то ему в висок и покрепче обнимает Атсуму. — Я скучал, — выдает парень, помогая Хинате расшнуровать теплые зимние ботинки. — Мы виделись утром, — хихикает он, но, видя трепетный взгляд Атсуму, продолжает. — Но я тоже соскучился, Цуму. Цуму. И Атсуму готов растаять от этого прозвища как мороженое на пляже. — Что будешь? чай, кофе, меня? — посмеивается Мия. Хината тихо смеется, а потом неуверенно говорит: — Чаю бы... сил ни на что другое нет, голова болит. Атсуму настораживается, а потом прикладывает свою большую ладонь ко лбу Хинаты, отодвигая непослушные волосы. Шое расслабленно прикрывает глаза. — Ты горячий, Шое, — обеспокоенно выдает Атсуму. — Ты всегда мне это говоришь, Цуму, — улыбается рыжий. — Нет, Хината, у тебя жар. Ну-ка, пошли, — проговаривает он в лохматую макушку, подхватывая свое сокровище на руки. Хината полулежит-полусидит на кровати, прикрытый самым мягким одеялом, что нашлось в доме. И слушает приглушенный голос, раздающийся с кухни — это Атсуму позвонил своему брату, чтобы узнать, как сбить температуру. Какое-то время спустя он возвращается в спальню с холодным компрессом и горячим куриным бульоном. Шое морщится. — Тебе надо поесть, — шепчет Атсуму, присаживаясь на кровати. Он зачерпывает ложку и протягивает Хинате. Тот послушно открывает рот, потому что не хочет расстраивать своего парня. Атсуму вздыхает. — А ведь у меня столько планов было на эту зиму! Но она началась с твоей болезни. — Прости, Цуму, — и в голосе Хинаты правда чувствуется сожаление. — Ты не виноват, даже не смей извиняться! — за этим следует еще одна ложка супа. — Я расстроен, потому что сейчас ты страдаешь. Но я постараюсь сделать так, чтобы тебе стало легче как можно быстрее, — еще одна ложечка. Хината благодарно улыбается. — Цуму, расскажи, что ты хотел сделать? — говорит Хината, склоняя голову на бок. — Все! Все, что дети делают зимой — катаются на коньках и ледянках, а потом падают. Играют в снежки, а потом вытряхивают снег из капюшонов и штанин. Лепят снеговиков, а потом сравнивают, у кого вышел более похожим, — Атсуму поправляет компресс. — А бенгальские огни? — устало вопрошает Хината. — И их тоже, — Атсуму отставляет опустевшую лишь на половину тарелку. — Шое, я хочу испытать с тобой все. Я согласен на любые твои шалости, какими бы глупыми они не казались. Но! — он шутливо приподнимает палец. — Если это не будет вредить твоему здоровью. После того, как тебе станет лучше, мы пройдемся по магазинам и купим тебе самую теплую одежду. С этого дня возражения не принимаются. Хината смотрит на Атсуму с любовью: вот он сидит на кровати, запыхавшийся, обеспокоенный и нервничающий, возможно, даже устроивший беспорядок на кухне, пока готовил. Шое берет его руки в свои и целует. Атсуму целует Хинату в лоб. — Ты уже засыпаешь, давай я помогу тебе лечь удобнее. — Спасибо, — выдает Хината, когда Атсуму вынимает подушки из-под его спины и укладывает под голову. Мия аккуратно перебирается на другую сторону кровати. — Но ты же заразишься, — начинает возмущаться больной. — Тш, я же сказал: с этого дня возражения не принимаются. Может, Атсуму и надеялся на совсем другое начало зимы, но заботиться о том, кто стал для тебя важнее жизни — согревает душу.