Отпусти

− Отпусти, мне больно! − последний раз беспомощно рванувшись, Одетт почувствовала помимо адской боли в запястье, пустоту под ногами. Дерек тянул ее в седло медленно, словно бы получая удовольствие от муки, что причинял своими касаниями, и принцессе хотелось взвыть, зареветь в голос от обиды, боли и отчаяния. После свадьбы прошел всего месяц, а любимый принц уже успел сломать ей два пальца на левой руке, вывихнуть запястье и оставить бессчетное количество синяков и кровоподтеков на нежной белой коже. − Если я сказал, что ты едешь со мной, значит, ты едешь со мной. − С ледяным раздражением в голосе прошипел молодой мужчина и резко дернул поводья так, что конь едва не встал на дыбы. Дыхание Одетт на мгновение замерло, да так и не восстановилось, ибо от страха сомкнув глаза, она в панике прижалась к широкой груди мужа, беспомощно закусив губу. Дерек мчал, как ненормальный, словно бы не успеет пристрелить загнанную собаками лису на королевской охоте. До леса, богатого дичью, а сегодня, еще и знатнейшей аристократией королевства, они добирались, казалось, вечность, но когда Дерек, на виду у множества благородных господ нежно поцеловал ее в истерзанные губы, причинив при этом боль, и быстро спустил юную супругу с коня, Одетт чуть не расплакалась от счастья. Она не любила сборища напыщенных дам, сопровождающих высокородных мужей на подобных мероприятиях, пространные беседы о моде, нарядах и балах, но это было все же лучше, чем терпеть боль и испытывать постоянный страх, вещи, которыми она занималась последний месяц своей жизни, а ведь еще даже не было официальной коронации. − Ах, принцесса, какое у вас платье, а какое кружево, а прическа! − едва ли не хором восклицали благородные дамы разных возрастов, а белокурая девушка лишь вежливо улыбалась, прекрасно зная, что пышное кружево на рукавах скрывает застарелые и свежие отпечатки грубых пальцев, прическа растрепалась от неоправданной дикой скачки, а под длинным подолом платья прятались свежие кровоподтеки. Женщины и девушки продолжали весело щебетать какую-то бессмыслицу, а принцесса, перебарывая слабость и боль во всем теле, медленно и грациозно направилась к резному трону в окружении множества пледов и подушек. Разноцветная стайка разряженных в пух и прах аристократок по рангу разместилась вокруг, и, хотя Одетт их практически не слушала, натянув на лицо до приторности сладкую улыбку, но принцесса все же почувствовала, что веселый разговор, сплетенный из множества приятных, оживленных голосов, действовал на нее подобно целебной мази, ровно до того момента, как запретные мысли не начали отравляющим дымом проникать в сознание. «− Ну приедет твой принц, спасет тебя, и что дальше, милая принцесса? − даже не пряча усмешку в густых рыжих усах, ехидно спросил колдун, а Одетт, гневно сверкнув в его сторону голубыми глазами, на мгновение задумалась. − Мы поженимся и будем счастливы. − Твердым, как ей тогда казалось, голосом проговорила девушка, но от чего-то наткнулась не на привычный огонек азарта в карих глазах, а на какую-то причудливую смесь грусти, печали и снисхождения. − «А еще будем любить друг друга и умрем в один день!» − едва ли не в точности произнеся окончание фразы, которое она так и не решилась при нем озвучить, колдун встал с прохладного серого камня и, сцепив руки за спиной, сделал несколько шагов по направлению к ней, замерев у самой кромки воды, − не обманывайся, принцесса, хоть раз за все те годы, что вы проводили вместе, Дерек был к тебе хотя бы добр? Можешь не отвечать, по глазам вижу, что нет. И позволь узнать, что ляпнул этот идиот такого, что даже твое терпение, испытанное десятилетием, наконец, лопнуло? − Одетт хотела было возмутиться, бросить в лицо колдуну что-нибудь обидное и колкое, но вместо этого вдруг почувствовала, как к горлу подкатывает тугой ком обиды и слез, она до сих пор не могла выкинуть из головы слов принца «Ты красивая… а разве нужно что-то еще сказать?», боже, какой же это был болезненный удар, жаль: она тогда даже не предполагала, что это еще только безобидное начало. − Дай угадаю, − поняв, что девушка просто не в силах ему что-либо ответить, мужчина подождал пару мгновений, словно бы раздумывая, а потом заговорил, на удивление, умело копируя голос принца, − Ты красивая. И, похоже, больше он ничего не смог придумать, верно? Так скажи мне, прекрасная принцесса, чем же мое предложение хуже того, что уготовал тебе дорогой отец с соседской королевой? − Одетт уже подумала, что сейчас он начнет вновь расписывать ей прелести брака с чародеем, но колдун лишь тяжело вздохнул и, развернувшись, быстро направился в чащу, лишь напоследок обронив, − когда твой принц все-таки меня убьет, ты постарайся воплотить в жизнь свою сказку». Почему она помнила слова Ротбарта так ясно и четко, будто та ночь была только вчера? Каждый жест, блеск глаз, и даже интонации голоса. Когда Дерек на балу признался в любви зачарованной карлице, ей снова было больно, но лишь спустя время, когда роковой шаг к алтарю был уже сделан, Одетт вдруг задумалась, за что она сама полюбила Дерека? Большого ума, таланта к правлению, харизмы у принца из соседнего королевства не было, так за что же? Ответ поразил своей ясностью, и отвратительной простотой ⸻ за красоту. Вот уж чего у Дерека всегда было в избытке, и она, как множество других девиц, купилась на красивую обертку, и совершенно никчемное содержание. Тогда, давая клятву священнику любить и почитать мужа своего, она отбросила все мысли, но они стали проникать в разум вновь, день ото дня глодая ее изнутри, и особенно яростно обжигали сознание в тем минуты, когда «любимый» принц поднимал на избранницу руку, за малейшее отклонение от того поведения, которое он ей мысленно прописал. Какая-то совсем молодая девушка, может даже младше ее самой, подбежала к Одетт и, вручив своей принцессе кубок с вином, любезно улыбнулась. Сказать тост на королевской охоте она обязана была стоя, но тело отказывалось слушаться и, как только краткая речь закончилась, принцесса едва смогла грациозно опуститься обратно на трон, вместо того, чтобы упасть на мягкую подушку. Единственное, что пока еще спасало ее, был покойный отец. При заключении договора с Юбертой, в самый последний момент, он четко прописал пункт, что между свадьбой и коронацией должно пройти минимум полгода, и в это время, Дерек не имеет права прикасаться к ней как мужчина. Условие было более чем странное, но сейчас Одетт не уставала молиться и благодарить покойного отца за такой подарок. Ее разум постепенно стал отходить от шока первого месяца совместно жизни, но пока что еще не мог придумать никакого боле ли менее четкого плана действий, чтобы спасти не только свою честь, но и жизнь. Безвольной куклой упав на мягкую кровать, принцесса не выдержала и поморщилась. В темноте ночи никто не мог видеть ее лица, и Одетт позволила эмоциями выплеснуться наружу в виде потока горьких слез. Она не понимала, почему Дерек так с ней поступает, разве это не он клялся ей в любви тогда на озере, и в святом храме? Разве не он уверял в своих чувствах на глазах у двух королевств. Все оказалось ложью, но где-то глубоко в душе, в той ее части, которая, наверное, отвечает за предчувствия, Одетта уже тогда ощущала что-то неладное, обиднее всего было то, что злой колдун оказался прав. Выплакав, казалось, все слезы, принцесса погрузилась в тяжелый, мутный сон, уткнувшись носом в мокрую подушку. На утро она не помнила, что ей снилось, лишь время от времени перед внутренним взором возникали печальные карие глаза мертвого колдуна. Встряхнув головой, Одетт приняла решение, спонтанное и необдуманное; она больше не могла находиться в стенах родного замка, который душил ее своими каменными стенами, ни единой минуты. − Ванесса, Ингрит! − позвонив в колокольчик, на всякий случай громко позвала принцесса, зная, что ее верных служанок способен разбудить разве что грохот пушек. Две уже не молодых женщины заспано потерли глаза и склонились в изящных реверансах, которым могли бы позавидовать все придворные фрейлины. − Подайте мне платье для визитов, подготовьте карету и позовите Розу. − Негромко отдала приказ принцесса, и служанки, на удивление прытко для своих лет, выбежали из комнаты, а сама хозяйка замка быстро вытащила из шкафа удобный охотничий наряд. Через час принцесса и молодая, чудо как похожая на нее служанка, остались одни в комнате, Одетт настолько волновалась, что побоялась довериться даже женщинам, которых знала практически со своего рождения, и, словно предчувствуя беду, рядом так же нервно мялась Роза. − Идем, объясню все в карете. − Впервые она увидела эту девушку при дворе Юберты, когда служанка срезала розы для королевы, и, не удержавшись, Одетт выпросила почти точное свое отражение у королевы, что была рада подарить принцессе не самую расторопную свою горничную, словно и вовсе не заметив поразительного сходства девушек. Уже покидая замок, Одетт передала слугам послание для мужа, в котором говорилось, что она поехала к графине де Шанц, отдавать визит вежливости, а затем, быстро уселась в карету, с облегчением захлопнув массивную дверь, украшенную королевским гербом. − Вы что-то задумали, госпожа? − заглядывая в такие же как у нее голубые глаза, тихо спросила Роза, доверчиво располагаясь поближе к хозяйке. − Раздевайся, − вдруг приказала принцесса, и пока служанка не успела испугаться, быстро добавила, − ты поедешь к графине с визитом вместо меня, не волнуйся, мы с ней виделись лишь раз, так что она вряд ли нас отличит. Просто будь вежливой и к вечеру возвращайся к месту, которое я укажу. − Ехали они долго, солнце уже успело подняться, но лишь к полудню принцесса, наконец, приказала остановить карету у совершенно непроходимого леса. − К…куда вы, госпожа? Мне страшно. − Опасливо поглядывая в сторону зарослей, переодетая в богато расшитое золотисто-белое платье, спросила робкая девушка. − Не волнуйся, я просто хочу посетить значимое для меня место. − Тут же отозвалась Одетт, давно переодетая в укороченное платье и походные штаны, и выскользнула из кареты, тут же скрывшись в зарослях. Перепуганной служанке ничего не оставалось, кроме как подчиниться приказу и направиться в замок графини, до которого был еще час пути в обратном направлении. Озеро, гладкое и спокойное, предстало перед взором спустя полчаса пути по практически непроходимому лесу, но спокойствие и безмятежность, которой буквально веяло от воды, стоили всех потраченных на путь усилий. Устало опустившись на камень, Одетт сняла с ног походные сапоги и, подкатав штаны, медленно вошла в воду по щиколотки. Прохлада тут же коснулась пульсирующих болью синяков, и словно по волшебству, уняла жжение. Пораженно распахнув прикрытые от удовольствия глаза, принцесса уставилась на свои ноги и не поверила тому, что увидела. На лодыжках, куда часто приходились удары тяжелого сапога ее супруга, не осталось ни следа, кожа вновь была белоснежной и совершенно здоровой. Пару мгновений Одетт неверяще ощупывала лодыжки, а затем, как ошпаренная, выскочила на берег. Она не верила, не могла поверить, что вода в озере оказалась волшебной. Руки сами собой заскользили по покрытой мхом шершавой поверхности, и Одетт с запозданием поняла, что сидит точно на том камне, где в последнюю их встречу находился злой колдун. Снова подскочив на ноги, девушка принялась судорожно натягивать сапоги на влажные, покрытые прибрежным песком ноги. Спокойствие и безмятежность, что так сладко ласкали израненную душу еще минуту назад, куда-то исчезли, а на их место пришли паника и страх. Одетт не знала, чего она так испугалась, ведь почти два месяца назад принцесса своими собственными глазами видела, как мертвое тело ужасного зверя с длинной стрелой в груди обрушилось в озеро, а это значило, что все чары Ротбарта должны были рассеяться. Длинный кожаный сапог никак не хотел натягиваться на мокрую ногу, руки предательски дрожали, и спустя пять минут мучений, принцесса устало опустилась прямо на траву. Глубоко и размеренно вдыхая чистый лесной воздух, пахнущий скорой грозой, Одетт пыталась успокоиться, хуже всего было то, что она не понимала, откуда в душе возник этот странный страх, больше похожий на призрачное предчувствие, но от того не менее жуткий. Когда руки перестали дрожать, а ноги обсохли, девушка стряхнула песок и, наконец, натянув сапоги, посмотрела в черное от туч небо. А ведь с утра не было ни облачка. Промокнуть и заболеть на радость Дереку не хотелось совершенно, поэтому Одетт, пусть и не без страха, посмотрела в сторону руин старого замка. Он по-прежнему был прекрасен, даже в своем запустении, поросший плющом и зияющий темными проемами разбитых окон, замок лебединое озеро выглядел потрясающе, хоть и внушал чувство странной, тоскливой безысходности, то самое, каким веяло от его хозяина за несколько часов до смерти. Решив, что все же лучше переждать бурю в пусть и жутком, но сухом местечке, Одетт быстро направилась к замку, ноги больше не болели и, казалось, даже наполнились небывалой легкостью, отчего принцесса добралась до старых, почти развалившихся ворот еще до того, как с тяжелых небес упали первые крупные капли. Перепрыгнув две совсем рассыпавшиеся ступени, Одетт осторожно приоткрыла скрипучую дверь, петли которой чудом не рассыпались от ржавчины. В нос тут же ударил запах сырости, плесени и почему-то терпкий аромат целебных трав. Было странно, что он до сих пор не выветрился из этого места, ведь человек, варивший здесь зелья, давно отошел в мир иной. Девушке не нужно было даже оборачиваться, чтобы понять, что за спиной начался самый настоящий ливень. Звуки бури следовали за ней по пятам, пока принцесса искала более ли менее защищенный уголок старого замка, боясь, что стихия в любой момент может обрушить часть и без того полу обвалившейся башни. Придя к выводу, что крыша протекает практически везде, Одетт с легким страхом подумала о подвале, который от ударов природы защищала не только земля, но и толстый каменный пол. Спускаться в темные ходы, которым не было начала и конца, да еще и без факела, было очень страшно, но пересилив себя, девушка все же открыла низкую деревянную дверь, которая скрывала за собой длинную лестницу. Пол уже начинал покрываться лужами, а к подвальной двери вело три высоких ступеньки, поэтому, понадеявшись, что вода не зальется в подвал, Одетт с истошно бьющимся сердцем нырнула во мрак. Долго не решаясь спускаться, девушка ждала, пока глаза хоть немного привыкнут к темноте, но вдруг принцесса заметила, что стены светятся тусклым, едва уловимым светом. Приблизившись к старинной каменной кладке, Одетт обнаружила необычный мох, что тускло мерцал в темноте. Этого освещения было вполне достаточно, чтобы не споткнуться и не сломать себе шею, поэтому принцесса решилась спуститься в подвал, надеясь найти там стул или хоть что-нибудь на что можно было бы сесть, ибо устраиваться на ледяных сырых камнях ступеней было для нее последним делом. Лестница кончилась раньше, чем предполагала девушка, и с просторной круглой площадки открылось три прохода, в одном из которых Одетт с удивлением заметила тусклый отблеск теплого света пламени. Но страх, который сейчас был так нужен, вдруг куда-то запропастился, а спасительная мысль о том, что нужно бежать отсюда сломя голову, все никак не могла пробиться сквозь очарованное теплом света живого огня, затуманенное сознание. Она и не заметила, как продрогла в холодных стенах, и, подталкиваемая острым желанием согреть озябшие руки, Одетт, сама не понимая, почему так рискует, побрела именно в тот проход, из которого лился тусклый свет. В сознании всплыл образ старой карлицы, которая осталась здесь совсем одна после смерти своего хозяина, и Одетт окончательно успокоилась, уверенная в том, что сама по себе безобидная прислужница колдуна ничего плохого ей не сделает. Забавная старушка невероятно маленького роста никогда в серьез не причиняла вреда даже Жан Прыгу, за которым порою в шутку охотилась, а самой принцессе три раза в день исправно приносила довольно вкусную пищу. Коридор оказался очень длинным, непонятно даже было, как свет пламени вообще добрался до лестничной площадки, но спустя минут пять пути, принцесса вдруг стала ощущать странное тепло. Оно не было похоже на огненное, ибо поблизости все еще не было ни единого факела, но от того оно было не менее приятно и желанно. Коридор закончился приоткрытой деревянной дверью с двумя ручками, одной на высоте человеческого роста, а другой на уровне колен принцессы, видимо, она предназначалось для карлицы. Уже будучи готовой увидеть старую прислужницу колдуна, Одетт постучала в дверь, и, услышав за ней торопливую возню, ласково произнесла приветствие, и стоило ей открыть дверь, как за нею и в правду обнаружилась карлица, почему-то вооруженная старой помятой сковородой. Угрожающе размахивая своим «ужасным» оружием в воздухе, старуха пару мгновений опасливо вглядывалось в освещенное мягким светом лицо принцессы, губы которой непроизвольно растянула добрая улыбка. Узнав гостившую когда-то на озере девушку, старушка успокоилась и смущенно спрятала сковородку за спину. Пробормотав что-то на своем языке, карлица поспешно отступила в сторону, впуская принцессу в небольшую комнату, в которой обнаружился камин, каким-то чудом хорошо вытягивающий дым из подвального помещения, два табурета, грубый старый стол, колченогий шкаф и почему-то занавешенная изношенной пыльной тканью стена. Вот и все нехитрое убранство комнаты, но именно отсюда так резко, но тем не менее приятно пахло целебными травами. Радостно усадив принцессу за стол, карлица, откуда ни возьмись, вытащила щербатую глиняную кружку, наполненную горячим травяным настоем и всучила ее в руки продрогшей девушки. Одетт настороженно понюхала подозрительное зелье, но, не обнаружив в нем ничего, кроме запаха мяты и чабреца, с благодарностью выпила предложенный напиток. Тепло и приятная нега сразу же разлились по телу, стоило горячей жидкости прокатиться по внутренностям, и спустя минуту, Одетт вдруг почувствовала, что все тяжелые мысли и переживания отступили, исчезли даже думы о Дереке, что преследовали ее практически все время этого нечаянного путешествия. Но стоило принцессе по-настоящему расслабиться и утонуть в мягком мареве, как со стороны занавешенной стены послышался сильный, хриплый кашель. Подскочив на ватные ноги, Одетт случайно опрокинула кружку и та мгновенно разбилась о каменный пол, чем вызвала недовольное ворчание старушки. − К… кто там? − трясущейся рукой указывая на занавеску, испуганно спросила девушка, тем не менее, почему-то не сдвинувшись с места. Карлица, пыхтя, залезла под стол и, вытащив оттуда небольшой глиняный горшок, проворно отдернула занавеску. Рыжие блики камина тут же заплясали в не менее рыжих спутанных волосах, вспыхнув сильнее пламени в печи, и принцесса с ужасом поняла, что перед ней Ротбарт. Колдун лежал почти неподвижно, лишь изредка его крупное тело сотрясала дрожь, сопровождаемая острым приступом кашля, после которого на губах мужчины оставались мелкие кровавые капельки. Прижав руки ко рту, Одетт чудом сдержала крик и, бросив взгляд на поникшую старушку, быстрее стрелы вылетела из подвала. Она не заметила ни того, что кончился ливень, ни того, как добралась до обочины дороги, ни уж тем более того, как оказалась в карете, лишь когда Роза, тряся ее за плечи со всей имеющейся у нее скромной силой, громко прокричала ее имя, Одетт наконец-то пришла в себя. − Как прошел визит? − все еще трясясь от пережитого ужаса, тихо спросила принцесса, дрожащими руками надевая красивое платье, чудом не порвав ни одного кружева. − Более чем хорошо, госпожа. Графиня приглашает меня… то есть вас, к себе через неделю. − Поняв, что спрашивать хозяйку, что ее так напугало бесполезно, робко проговорила служанка, внутренне очень гордая собой. Одетт похвалила верную девушку и, сняв с шеи драгоценную подвеску, протянула ее смущенной Розе. − Носи с гордостью, ты заслужила. − Тепло пледа и мерный стук колес практически успокоили принцессу, и в замок Одетт приехала без единого внешнего следа переживаний. На утро, задумчиво разглядывая новые отметины от «дорогого» супруга, принцесса мысленно возвращалась к старому замку и тому, что увидела в его подземельях. Она была уверена, что колдун мертв, видела, как его бездыханное тело упало в лебединое озеро, его чары рассеялись, не смотря на то, что Дерек признался в любви другой, но вчера перед ее глазами яснее явного предстала совершенно иная картина. Только сейчас шокированное увиденным сознание начало в подробностях восстанавливать образ колдуна, беспомощно вздрагивающего от резких, страшных приступов кровавого кашля. На нем не было привычных темных одеяний, лишь короткие штаны, а вся грудь была перетянута бинтами явно не первой свежести. Когда она успела все это подметить, Одетт не знала, но внезапно ее сердце кольнуло что-то очень похожее на жалость. Нет, нет не правильно! Резко поднявшись с мягкого пуфа, девушка раненой птицей заметалась по комнате, надеясь вытеснить из своих чувств столь неуместное, неправильное и опасное ощущение тянущей, липкой жалости. Этот зверь, злой колдун, не заслуживал ничего, кроме ненависти, так бы сказал Дерек, но она не могла быть так же тверда в этом убеждении. В памяти вспыхнули глубокие темно-карие глаза, полные печали, и перед внутренним взором новь и вновь помимо воли появлялось лебединое озеро и темный силуэт мага на большом шершавом камне. Промучившись еще два дня, принцесса решила, что ни одно существо в мире, каким бы чудовищным оно ни было, не заслуживает такой страшной и мучительной смерти. − Роза, кажется, графиня приглашала тебя еще раз ее навестить, − как бы невзначай спросила принцесса, когда служанка осторожно расчесывала прекрасные золотые волосы своей госпожи. − Да, − неуверенно ответила девушка, не зная, к чему клонит хозяйка. − Прекрасно, значит, через четыре дня снова поедем, и постарайся задержаться у графини как можно дольше, если не получится, то пережди в ближайшей деревне, мне нужна неделя. − Понимая, как сильно она рискует, Одетт вновь приготовила краткое послание мужу и, намазав свежие синяки смягчающей настойкой, приказала принести ей вещи, что вызвали искренне недоумение у верной Розы. В сумке, в которой должно было лежать множество платьев ее высочества, на самом деле покоилось только три простых наряда, все же остальное место занимало четыре теплых одеяла, целый мешок лекарственных мазей, огромный сверток чистой льняной ткани и пара игл с нитками, бутылка самого крепкого вина и так, на всякий случай, обоюдоострый кинжал. Не желая, чтобы ее попутчики знали, куда она ходит, Одетт, как и в прошлый раз, рассталась с ними у обочины, и, совсем не по-королевски забросив тяжелую сумку на спину, побрела сквозь лес. В какое-то мгновение ей показалось, что сам лес помогает нежданной гостье добраться до озера. Коряги и заросли будто исчезали из-под ног, открывая старую мощеную дорогу, которая исчезала сразу же за спиной принцессы, а когда Одетт, наконец, оказалась на озере, сумерки еще даже не тронули единственный сохранившийся шпиль на северной башне. Десять раз усомнившись в своем благоразумии, Одетт больше не дала себе ни минуты на размышления и, перехватив сумку поудобнее, перепрыгнула две разрушенные ступени. Тусклый свет факела, как и в прошлый раз, встретил ее в конце подвальной лестницы, и, осторожно приоткрыв дверь шире, Одетт боязливо заглянула внутрь. Карлица сидела у камина и подкидывала дрова в жадную пасть, а Ротбарт лежал на кровати совершенно неподвижно. Почуяв присутствие посторонних, старушка уже было потянулась к излюбленной сковородке, готовая любой ценой защищать своего хозяина, но увидев в дверном проеме принцессу, тут же отложил покореженную посудину в сторону и приветливо улыбнулась практически беззубой улыбкой. − Я пришла помочь. − Просто проговорила принцесса и сгрузила свою ношу прямо на протяжно скрипнувший стол. Она собиралась провести в замке не меньше недели, и первым делом устроила себе лежанку из старых досок, что отыскались в недрах других подземных комнат, и принесенных одеял. Потом, осторожно сняв старые повязки, принцесса принялась внимательно осматривать раны колдуна, поднося к ним свечу, которые, кстати, в количестве двенадцати штук, тоже захватила с собой. Ротбарт был страшно бледен, лоб искрился от холодного пота, а небритое лицо то и дело искажала мучительная гримаса, но гноя или чего-то еще более страшного, что ожидала увидеть Одетт, не было, хоть рана и была на вид крайне серьезной. − У тебя есть какая-нибудь чашка, а лучше две, даже не удивившись, когда Карлица, пошарив за камином, вынула две щербатые глиняные посудины, Одетт протерла их чистым куском ткани, смоченным в вине, и, налив в одну все то же спиртное, а в другой смешав сразу несколько целебных мазей, принялась осторожно обрабатывает рану колдуна. Она много раз видела, как работают королевских врачи, и примерно понимала, что нужно делать. Острая игла блеснула в воздухе, и через пару минут мычания и стонов, так и не пришедший в сознание Ротбарт успокоился, а рана оказалась аккуратно зашита. Смазав длинный шов мазями из королевского лазарета, Одетт наложила повязку, и, накрыв колдуна теплым одеялом, устало выдохнув, поднялась на поверхность, дабы искупаться в озере. Гениальная мысль осенила девушку, когда она вышла из воды без единого синяка и, набрав в одолженное у карлицы ведро прохладную чистую жидкость, принцесса поспешила вернуться в подвал. Однако, как бы Одетт не смачивала рану колдуна, она не затягивалась, и девушке даже на мгновение показалось, что карлица тоже сокрушенно машет головой, мол «пыталась, не выходит». В камине, на кривых металлических палках, воткнутых прямо между палений, в котелке что-то бурлило, и, судя по запаху, это что-то было очень даже вкусным. Вспомнив, что уже почти ночь, а она с самого утра ничего не ела, Одетт благодарно приняла из рук старушки глиняную миску и с удовольствием снова отведала стряпни карлицы. Однако ложиться спать было еще рано. Бросив взгляд на мирно лежащего на старой кровати мужчину, Одетт решилась и, усевшись боком, положила на колени подушку, а сверху на нее голову Ротбарта. Кормить человека, находящегося без сознания было крайне тяжело, принцессе постоянно приходилось следить, чтоб каша не попала не в то горло, и массировать шею, дабы колдун хоть что-то проглотил. Она понимала, поправиться, когда совершенно ничего не ешь, не возможно, но и пытаться засунуть в мужчину больше нескольких ложек еды тоже не стала, зная, что после долгого голода лучше начинать питаться постепенно. Так и потекли дни на лебедином озере. По утрам Одетт помогала карлице добыть коренья и пополнить запасы воды, днем перевязывала и отпаивала Ротбарта новыми настоями, от чего у него постепенно стал сходить на нет страшный кашель, а вечерами, после ужина, свернувшись калачиком на своей лежанке, тихо пела старинные баллады, глядя на мирно спящего колдуна, и мысленно молилась о том, чтобы он очнулся до того момента, когда ей придется уйти из замка. Но колдун не приходил в себя. Миновал уже пятый день ее жизни в подвалах озерной твердыни, и Одетт по заведенному порядку отправилась за водой. День прошел как обычно, и лишь смутное ощущение того, что что-то должно вот-вот произойти, не давало девушке покоя. Однако накормив Ротбарта с ложки, и привычным жестом поправив теплое одеяло, Одетт легла спать, но стоило морфею утянуть ее в свой прекрасный мир грез, как карие глаза чародея резко распахнулись. Несколько минут колдун непонимающе смотрел в высокий каменный потолок, по которому блуждали отсветы постепенно гаснущего пламени, а затем глубоко втянул теплый воздух. Первое, что он почувствовал, было прикосновения чего-то мягкого к груди и пряный запах трав, тех, что точно не водилось в его запасах. С трудом повернув голову, Ротбарт сначала увидел край незнакомого ему пушистого одеяла, а затем наткнулся взглядом на мягкое золотое мерцание прекрасных вьющихся локонов. Крепко зажмурившись, чародей слегка закашлялся, чем привлек к себе внимание все еще не спящей карлицы. Старушка, широко зевнула, подумав, что хозяин снова решил разболеться, но лицо все же повернула. − Тихо, − только и успел прохрипеть колдун прежде, чем карлица бросилась к нему с радостным визгом. Помощница успела уловить едва слышный звук и захлопнуть рот, поняв, что может разбудить принцессу, − расскажи, что случилось. − Будучи еще совсем недавно уверенным в том, что он умер и попал в ад, хрипло попросил Ротбарт, припадая сухими губами к кружке с прохладной водой, которую предусмотрительно поднесла ему служанка. Карлица охотно рассказала ему все: и как вытащила его из озера прямо под стенами замка, опередив крокодилов, и как притащила в подвал, и как выхаживала, почти тщетно, и как в один дождливый день здесь появилась принцесса. Про Одетт Ротбарт расспрашивал с особым пристрастием и к концу разговора пришел к выводу, что выглядел так жалко, что даже его бывшая пленница проявила сострадание. Было и смешно, и грустно, и тоскливо, и мерзко одновременно, от чего и так пустой желудок едва не вывернулся наизнанку, но колдун вовремя сдержался и, потратив остатки сил, чтобы наколдовать принцессе удобную кровать, а карлице новую сковородку, Ротбарт снова впал в забытье, на этот раз легкое и теплое. Принцесса проснулась от стойкого ощущения, что за ней кто-то наблюдает, внутренние чутье подсказывало, что снаружи уже рассвело, и, не став противиться, девушка открыла глаза. Первое, что почувствовала Одетт после пробуждения, была пустота под ногами, обычно пол находился всего в нескольких сантиметрах от нее, а теперь ноги почему-то болтались в воздухе. Широко распахнув снова слипшиеся глаза, Одетт пораженно уставилась на высокую, мягкую кровать с серебряным витым изголовьем и пушистым ковром под ножками. Пару мгновений поприбывав в шоковом состоянии, принцесса резко повернула голову в сторону кровати колдуна и тут же наткнулась на внимательный взгляд глубоких темных глаз. − Я не мог позволить гостье спать на подстилке. − Привычно ухмыльнувшись, Ротбарт тут же пожалел об этом, увидев такой знакомый испуг в прекрасных голубых глазах, − не бойся, принцесса, это все, на что хватило моих сил. − Демонстративно закусив губу, Одетт быстро поднялась и, схватив одежду с колченого табурета, выбежала в коридор. Спустя пять минут Ротбар уже начал сомневаться, что его нечаянная благодетельница вообще вернется, но вскоре дверь снова открылась, и на пороге, строго хмуря светлые брови, возникла златокудрая наследница Уильяма. − Есть хочешь? − вдруг неожиданно спросила девушка, в голосе которой явно слышалось плохо скрываемое волнение. Подумав, Ротбарт кивнул, ощущая, как его внутренности грозят хозяину голодным бунтом. Однако колдуна неимоверно удивило то, что принцесса, взяв у карлицы плошку с кашей, сама уселась на край его постели и, подняв подушку, принялась набирать приятно пахнущую кашу в небольшую ложку. − Не бойся, не отравлю. − Передразнивая голос колдуна, проговорила девушка, которой сарказм совсем не помог скрыть легкую дрожь в руках. Одетт явно боялась хозяина замка, и это было не скрыть никакой бравадой. − Хотела бы избавиться, не лечила бы. − Спрятав горькую ухмылку в густые усы, Ротбарт сдался и, едва ли не краснея от стыда, принялся есть с ложки. Удостоверившись, что в плошке больше не осталось ни капли, Одетт напоила мужчину и уложила обратно, накрыв одеялом по самый подбородок. − Может теперь расскажешь, чем я обязан такой высокой гостье? − у Одетт возникло стойкое ощущение, что они с колдуном поменялись местами, и, хотя он не был ее пленником, у принцессы была пусть и не большая, но все же власть над ослабленным ранами и болезнью врагом. Но и врагом ли? − Просто заглянула на озеро, и неожиданно начался дождь, спрятаться решила в замке да и спустилась в подвал, а тут ты. − Пожав плечами так, словно в ее рассказе не было ничего интересного, Одетт принялась еще тщательнее мыть и так скрипящую от чистоты плошку в ведре озерной воды. − Я ведь знаю, что в первый раз ты сбежала, спрашивать, почему вернулась, не буду, но расскажи, зачем ты вообще пришла на озеро, ведь это место полно для тебя только горьких воспоминаний. − Поблагодарив свои волосы за пышную, густую челку, которая сейчас очень хорошо скрывала ее лицо, Одетт болезненно поморщилась, вспомнив синяки и раны, оставленные ей «любимым» супругом, и невероятную, ничем необъяснимую тоску, что отступила только под тихий шорох озерных волн. − Это так важно? − спустя минуту, когда голос перестал дрожать, тихо спросила принцесса, в тайне надеясь, что колдун интересуется ею только из вежливости. − Верно, сказки не получилось. − Негромко выдохнул мужчина, заметив, как опустились плечи девушки, − ну, ну, милая принцесса, ты ведь вышла замуж за любимого. − Подметив на пальце девушки золотой ободок, Ротбарт крепко стиснул кулаки под одеялом и с досадой почувствовал, как в груди закипает жгучее, темное чувство, и связано оно было явно не с потерянной короной. − По любви. − Словно призрак, откликнулась Одетт, а потом вдруг бессильно опустилась на табурет и громко, не щадя горла и глаз, с надрывом разревелась. К чертям пошли и гордость, и принципы, и все остальное, что до сих пор сдерживало в ней этот нестерпимый, бурный поток боли, разочарования и отчаяния. Одетт плакала и плакала, а у Ротбарта разрывалось сердце. Колдун приложил огромное усилие, чтобы доползти до девушки и, тяжело рухнув на второй табурет, мужчина осторожно, боясь ухудшить и так ужасное состояние принцессы, погладил ее по золотым локонам. Он молчал, просто молчал и ждал, когда из нее вместе со слезами, выйдет и вся та боль, которая сжигала хрупкое создание изнутри, и Одетт была ему за это благодарна. − Хочешь, убью его? − помня слова карлицы о том, что Одетт периодически потирает запястья, словно не верит, что вода из озера смыла раны, тихо спросил колдун, старательно пряча в голосе любые чувства, способные напугать и без того сломленную девушку. Одетт тут же отрицательно замахала головой, не в силах пока попросить колдуна словами. − Тогда, давай, хотя бы сделаем так, − обернувшись, маг взглядом что-то приказал карлице, и уже через минуту та вернулась в комнату, неся в руке желудь. Под удивленный взгляд принцессы, Ротбарт поднес семя дуба к губам и, едва не касаясь его, что-то тихо прошептал. Пару минут вокруг желудя вились маленькие ураганчики из золотых и зеленых искр, заворожившие принцессу настолько, что девушка не могла отвести от них глаз. Вскоре волшебство прекратилось, и на ладони колдуна оказалась красивая золотая цепочка с маленьким кулоном в форме лесного дара. − Надень его, и твой муж, когда в следующий раз захочет почесать кулаки, будет бить лишь воздух. − Не верящее глядя в глаза мужчины, Одетт пришла в себя только после того, как прохлада цепочки коснулась ее пальцев. Судорожно застегнув на шее подарок колдуна, принцесса несмело улыбнулась, чем вызвала ответную улыбку на все еще слишком бледно лице своего бывшего тюремщика. Они гуляли по берегу озера, мужчина тяжело опирался на деревянный посох, а с другой стороны его придерживали тонкие руки златовласой красавицы, которая печально улыбалась их отражению в озерной глади. Пара замерла у того самого места, где когда-то произошла их последняя встреча перед тем, как воды озера окропила магическая кровь. Ротбарт с печалью посмотрел на их отражения, такая красива, тонкая и изящная юная девушка и он ⸻ жутковатого вида дикарь, больше похожий на медведя, с колючими черными глазами. − Сегодня уходишь? − спиной чувствуя, что принцесса нервничает и мнется, не в силах начать разговор, сам спросил Ротбарт. − Да, меня встретят на дороге. − Не зная, куда деть глаза, Одетт подняла голову к небу, где солнце уже медленно начало клониться к закату. − Если вдруг тебе станет плохо, знай, тебя здесь всегда ждут. − Тускло улыбнувшись, проговорил колдун, даже не повернув головы, но внезапно почувствовал, как вокруг его плеч обвились тонкие руки, а к спине прижалось хрупкое теплое тело. Подняв голову и с трудом, глубоко вдохнув лесной воздух, к запахам которого примешался проклятый аромат лаванды и ванили, не дающий ему покоя еще с тех пор как над озером парила одинокая белая птица, Ротбарт крепко зажмурился и хрипло, тихо прошептал, − беги, Одетт, иначе уже никогда не выберешься отсюда. − Всей душой ощущая исходящую от колдуна безысходность, принцесса уже хотела сказать, что будет даже не против нового плена, но быстро опомнившись, Одетт побежала через лес, сквозь деревья, что расступались перед ней, тоскливо повесив ветви. Приехали они в замок далеко за полночь, принцесса даже не старалась сделать вид, что слушает восторженно болтающую Розу, которая не уставала описывать богатства и гостеприимство графини, но под конец речи в словах служанки мелькнуло упоминание деревень, что встретились ей по пути, и вот тут Одетт навострила уши. − Да ничего особенно, госпожа, крестьяне недоедают, жалуются на господ, одежда ношеная, скот тощий, как везде. − Удивившись тому, что принцесса вдруг проявила интерес к быту деревенских жителей, ответила Роза, поднимаясь вслед за госпожой по широкой главной лестнице, освещенной множеством свечей. Одетт ошеломленно замерла, она и подумать не могла, что у подданных дела обстоят так скверно. Да, людям и при ее отце жилось не сладко, но на голод никто не жаловался, а у нее и шанса то не было вмешаться в дела королевства. Однако слова Розы глубоко засели в голове девушки, и лишь под утро тягостные мысли о судьбе страны отступили под звук тяжелых шагов. Звук сапог мужа Одетт узнала, даже если бы палили пушки, и, когда дверь ее спальни с грохотом распахнулась, принцесса не пошевелила даже бровью, ожидая очередную порцию побоев и унижений. Однако стоило Дереку, лицо которого было перекошено буквально звериной злобой, попытаться схватить ее за руку, как произошло нечто странное. Принц ухватил воздух и, словно бы вправду верил, что поймал саму Одетт, принялся колотить руками и ногами пустое место на полу, под пораженный взгляд жены, которая так и осталась в ночной рубашке неподвижно сидеть на кровати. Судорожно схватившись за шею, Одетт нащупала удивительную подвеску, подарок колдуна, и тепло улыбнулась. Он сдержал слово, защитил ее от монстра, которого она так поздно разглядела под маской прекрасного принца. Со стороны наблюдать за картиной собственного избиения, которое так и не случилось, было особенно жутко. Когда она закрывала руками лицо, в попытках спастись от бесконечных ударов, Одетт не видела ни свирепого оскала, ни жуткого довольного блеска в глаза Дерека, а теперь эта ужасающая картина предстала ей во всей красе. Принцесса боялась пошевелиться, боялась, что колдовство рассеется, стоит ей сделать даже лишний глоток воздуха, поэтому сидела неподвижно. Через полчаса Дерек, как ни в чем не бывало, подошел к зеркалу и, поправив темно-русые волосы, вышел из комнаты, так и не поняв, что получал пьянящие удовольствие, избивая пустое место. Женщина в поношенном, десять раз залатанном платье улыбалась такой широкой благодарной улыбкой, что у принцессы вновь болезненно защемило в груди. Ее подданные, которым она не могла помочь из дворца, радовались и тем крохам, что сумела для них тайком добыть принцесса, осторожно, точно вор, подчищая ломящиеся от зерна королевские кладовые. Это была всего лишь третья деревня, но в обозе уже осталось меньше половины, и Одетт с содроганием представляла тот миг, когда ей снова придется пробраться в кладовые в сопровождении тройки верных солдат. Если бы Дерек только узнал, чем она занимается, Одетт уже бы давно лежала сломанной куклой у себя в комнатах, посаженная под домашний арест. Принцесса невесело улыбнулась, благодаря Ротбарту, муженек снова бы поколотил воздух, но от этого ее положение делалось едва ли менее плачевным. Она ⸻ наследница Уильяма, была вынуждена во всем подчиняться мужу и запуганному им совету, аристократы которого едва ли смели противиться будущему королю. Вспомнив о том, что всего через четыре с половиной месяца Дерек официально станет правителем двух королевств, Одетт содрогнулась и едва не выронила небольшой мешок с зерном, который лично протягивала измотанному тяжелой работой, худому мужчине. − Да благословят вас небеса, моя принцесса. − Благоговейно согнув спину, которая у него явно сильно болела, мужчина отошел в сторону, уступая место следующим просящим. − Что случилось в вашей деревне? − наконец заметив, что все крестьяне терпят явную боль при пусть даже неглубоких поклонах, принцесса запретила им гнуть спины и подозвала к себе молодую девушку, боль на лице которой не помогала скрыть даже благодарная улыбка. Осторожно приподняв поношенную серую рубаху, Одетт с ужасом увидела багрово-красные, кровоточащие полосы, которыми была "разукрашена" вся спина худощавой девушки. − К…кто это сделал? − видя, что все крестьяне понурили головы и молчат, принцесса отпустила девушку и, нервно сдув упавшую на лицо прядь волос, вновь повторила свой вопрос. − Его высочество принц со свитой приезжали к нам на прошлой неделе, изволили развлекаться. − Кое-как решившись, заговорил тот самых худой мужчина, что совсем недавно получил из ее рук мешок с зерном. Одетт крепко сжала зубы и зажмурилась, про себя считая до десяти. Как он мог? Как мог так обращаться с людьми? Мало того, что само его поведение выходило за любые рамки дозволенного, так он еще и осмелился поднять руку не на своих подданных. − Я вернусь через два дня, с лекарствами. − Со свистом выдохнув зажатый в легких воздух, Одетт раздала предназначенные для этой деревни оставшиеся мешки и, быстро запрыгнув в обоз, велела стражникам гнать в следующую деревню. Зерна осталось еще едва ли на два небольших поселения, а в ее помощи нуждалось еще так много людей. Пропажу зерна было заметить гораздо труднее, чем исчезновение половины лекарственных запасов королевского лазарета, Одетт поняла это в тот миг, когда вновь вернувшись в пострадавшую больше других деревню с лекарствами и зерном, заслышала топот десятков копыт. Догадаться, кто это был, не составило труда, когда за спиной послышались тяжелые, точно удары гранитных камней, шаги знакомых сапог. − Дерек, не надо. − Только и успела умоляюще прошептать Одетт, прежде, чем верный ей стражник сорвал ее с повозки, которая через мгновение опрокинулась на землю, разбивая десятки стеклянных бутылей с драгоценными настойками. Слезы сами собой покатились из глаз, когда Одетт безвольно осела на пропитанную травяными отварами и бальзамами землю. За Дереком приехал целый отряд королевской стражи, и даже звериная ненависть в глазах крестьян и их громкие крики не тронули хищно улыбающегося принца, который, спрыгнув с коня, уже приближался к плачущей златовласой девушке. Внезапно Одетт почувствовала, как кто-то мягко, но резко вздернул ее над землей, а затем один из стражей резанул кожаные ремни лошади, освободив ее из плена опрокинутой повозки. − Бегите, принцесса! − все произошло так быстро, что Одетт даже не успела ничего понять, верная ей троица стражей ринулась на охрану Дерека подобно разъяренным диким зверям, которых жестокие охотники загнали в ловушку. Слезы застилали глаза, перед которыми стояли десятки и сотни изможденных лиц крестьян, кровоточащие рубцы, мелькал блеск мечей ее верных воинов, и не менее ярко сверкал жуткий хищный оскал чудовища, за которое она так опрометчиво вышла замуж. Лошадь неслась, как бешенная, в одной ей известном направлении, но когда среди лесных зарослей показалась знакомая серебристая гладь, Одетт вдруг почувствовала, как невыносимая боль в груди немного утихла, а слезы перестали катиться из покрасневших, опухших глаз. Животное перешло с галопа на трусцу и вскоре совсем остановилось, тяжело припадая боком к толстому стволу дерева. Должно быть, они скакали несколько часов, раз оказались в этом месте. Но сейчас, пожалуй, более подходящего убежища ей было не сыскать. Спрыгнув с загнанного животного и привязав уздечку к корявой толстой ветке, Одетт несмело подошла к озерной глади и подняла голову к сияющему закатными красками чистом небу. В вышине, среди редких, невесомых облаков, парил одинокий черный коршун, тоскливо и печально оглашая небеса своей протяжной песней. Принцесса залюбовалась гордой птицей, но стоило крылатому существу заметить у озера знакомый белый силуэт, как он тут же ринулся вниз. Одетт на мгновение испугалась, что птица, одно крыло которой было явно повреждено, рухнет на твердые камни, но огромный коршун замер прямо возле испуганной принцессы, и уже через мгновение в снопе алых искр перед Одетт возникла широкая мужская грудь, обтянутая черной бархатной тканью. − Ты устала, милая принцесса, пойдем. − Колдун подставил девушке руку и та, словно бы только сейчас почувствовав, как все тело бьет крупная ледяная дрожь, безвольно облокотилась на сильное мужское плечо. Он не стал ни о чем расспрашивать; знал, что она сегодня окажется здесь, ведь это именно он остановил время для Дерека на несколько драгоценным мгновений, чтобы его принцесса успела сбежать, и лошадь тоже сюда направил он, и незримо, птицей, всю дорогу сопровождал златовласую девушку. Ротбарт после ухода Одетт так и не смог убрать наколдованную собственноручно кровать, всякий раз, когда он поднимал руку, чтобы стереть несчастный предмет мебели с лица земли, а вместе с тем прекрасные, но причиняющие невыносимую боль воспоминания, его всякий раз что-то останавливало. И вот теперь мужчина понял, почему не смог уничтожить ложе принцессы, собственное чутье не позволило колдуну оставить девушку без места для сна, хоть надежда на ее возвращение была почти такой же призрачной, как утренний туман над лебединым озером. Одетт бессильно опустилась на мягкое одеяло, и в ее руках тут же оказался изящный хрустальный бокал, наколдованный магом и наполненный душистым травяным настоем заботливой карлицей, что тихо и жалобно поскуливала в уголке комнаты, глядя на едва живую добрую принцессу. − Он… меньше чем через пять месяцев он уничтожит оба наших королевства… − шепот девушки, слетающий с искусанных в кровь губ, был едва различим, но колдун прекрасно расслышал каждое слово. − Знаю, я видел деревню. − Он и вправду был среди людей совсем недавно, как раз спустя несколько часов после первого визита принцессы, видел, как вновь загорелись жизнью тусклые глаза измученных бесконечными поборами, голодом, а теперь еще и избиениями простых людей. Видел, и проклинал тот день, когда не смог заставить себя растерзать в клочья мальчишку, ради которого билось сердце златовласой принцессы, тот день, когда, на последнем издыхании сняв чары, собственными руками отдал прекрасного лебедя на растерзание монстру. − Помоги, − как только последняя капля живительной влаги исчезла из прозрачного хрустала, Одетт решилась, − помоги мне избавиться от него. − В тебе сейчас говорят обида и гнев, но не пожалеешь ли ты о своей просьбе завтра? − Ротбарт внимательно следил за каждым ее жестом, и когда Одетт решительно помахала головой, полными огня, потемневшими до цвета сапфиров глазами глядя в его собственные черные омуты, колдун поднялся с табурета, однако был остановлен отчаянным криком у самого выхода из подземелий. − Возьми меня с собой! − держась за стену, Одетт медленно подошла к колдуну, который был едва ли не на две головы выше нее, и умоляюще вцепилась в его руку, покрытую плотной кожаной перчаткой. Ротбарт поджал губы. То, что он собирался сделать с принцем, вряд ли можно было назвать милосердно подаренной быстрой смертью. − Пожалуйста. − Тихо-тихо прошептала Одетт, вдруг неожиданно прижавшись к груди мужчины так крепко, что Ротбарт забыл, как дышать. Нерешительно приподняв заплаканное лицо девушки за подбородок, мужчина испытывающее посмотрел в голубые глаза, и, видимо найдя в них достаточно внутренней силы, превратил красавицу принцессу в лебедя, сам обернувшись коршуном. Звезды ярко пылали в бархатной синеве ночных небес, а Одетт, впервые за долгое время, чувствовала себя свободной и счастливой. Ощущение полета, такое знакомое и одновременно забытое, словно бы вдохнуло в нее новую жизнь, а летящий рядом огромный черный коршун внушал лишь уверенность и сладкое предвкушение истиной свободы. Свободы от настоящего чудовища. − Что ты хочешь получить взамен? − вдруг спросила принцесса, вспомнив, у кого она попросила помощи. Однако вместо привычного когда-то «корону и власть» вдруг услышала совсем другое. − То, что действительно нужно, мне никогда не получить, так что считай, что я отдаю тебе долг за спасение своей никчемной жизни. − Повернув длинную шею, принцесса с удивлением уставилась на черного коршуна, не понимая, почему в его голосе вдруг прозвучала такая острая тоска. Но Одетт не успела задать волнующий ее вопрос. На горизонте показались огни высоких башен, и в воздухе само собой повисло тяжелое напряжение, Ротбарт словно бы беззвучно, в последний раз давал ей возможность отказаться, а она, так же беззвучно, говорила, что не отступится от задуманного. − Жди здесь. − Неожиданно мягко взяв принцессу за плечи, колдун завел девушку за колонну, ровно в одном проходе от главного зала, в котором, судя по звукам, шла очередная пирушка его высочества, почти короля Дерека. Одетт почувствовала, а может и увидела в черных глазах такой яростный огонь, что испуганно кивнула, соглашаясь, что ей там делать нечего. − Будь осторожен, ты ведь еще не оправился. − Видя, как Ротбарт все еще слегка прихрамывает, вслед ему прошептала Одетт, надеясь, что колдун услышал ее напутствие. Шум стоял просто дикий, грохот, звук разбивающейся вдребезги посуды, крики десятков молодых зарвавшихся аристократов, которыми принц окружил себя, и, конечно же, страшный рев ужасного зверя. Именно этот, последний звук, заставил Одетт сорваться с места и на подгибающихся ногах побежать в сторону главного зала. Посреди ярко освещенной комнаты, пол которой до самого порога заливала липкая алая жидкость, согнувшись пополам, в окружении вооруженных, но трясущихся от страха аристократов, стоял Ротбарт, уже принявший свой человеческий облик. Одетт заметила, что на шум сбежалось множество других обитателей замка, в том числе и верховный совет, члены которого сейчас с ужасом смотрели за спину раненного колдуна. Одетт с трудом сглотнула, тошнота уже начала подкатывать к горлу, но когда один из членов верховного совета обнажил свой меч и замахнулся на обессиленного мага, принцесса резко пришла в себя. − Нет, стойте! − все присутствующие в зале тут же обернулись на крик своей принцессы, а Одетт, уверившись, что к ней прикованы все взгляды, горделиво выпрямила спину и холодным, по-королевски гордым тонов проговорила, − убив его, вы убьете своего короля. − Аристократ мгновение поколебался и неуверенно опустил свой меч, склоняя голову перед златовласой девушкой. Ротбарт находился не в менее шоковом состоянии, чем все остальные придворные, а когда принцесса подошла к нему, с трудом выпрямился, прикрывая плащом кровоточащую рану. − Я согласна стать твоей женой. − Нежно улыбнувшись, Одетт, даже не став заглядывать за спину мага, чтобы увидеть бездыханное растерзанное тело бывшего мужа, поднялась на носочки и с необычайной нежность коснулась сухих, покрытых сеткой трещин губ колдуна.