Однажды

Едва Грей переступил порог квартиры, как в нос ему ударил сильный запах крови, сырого мяса. Он… не был голоден — не далее как сорок минут назад ему пришлось съесть весьма не маленькую порцию еды в кафе, но то была еда человеческая. И Грей не мог отрицать, что ему нравится запах того, чем питаются гули. Очень нравится. Он совершил насилие над собственным организмом и поел в кафе вместе со всеми лишь по одной-единственной причине — шел его последний школьный год, Нацу принял решение по окончании учёбы стать следователем по гулям, и Грей не хотел оставаться в воспоминаниях лучшего друга странноватым замкнутым парнем, напрочь лишенным аппетита, но зато с радостью хлещущим кофе. Приходилось идти на жертвы. Он, чувствуя себя полумертвым, снял насквозь промокшую от идущего на улице ливня толстовку, кинул комок сырой ткани на пол. В кроссовках хлюпала вода, и Грей стянул их с себя онемевшими от холода пальцами. На залитой искусственным светом кухне Леон, аккуратно орудуя зубами и столовыми приборами, ужинал мясом разложенной на столешнице девушки. Одним глазом он читал какой-то документ в файле, локтем придерживая нужную страницу в папке. На его тщательно выглаженной рубашке с закатанными по предплечья рукавами, на щеках и подбородке не было ни единой капли крови, и он казался таким сдержанным — больше увлеченным тем, что написано в документе, чем своим «блюдом».  — А если бы я привел кого-то из своих? — Деланно-безразлично кинул Грей Леону вместо приветствия. — А тут ты.  — Когда это ты кого-то сюда приводил? — И показывая, что этот вопрос риторический, и он прекрасно осведомлен о том, что Грей не тупой и никого не станет звать в гости по вечерам рискуя раскрыть их маленькую тайну, Леон тут же радушно добавил:  — Присоединяйся. Свои слова он дополнил широким жестом рукой. Грей тут же изобразил вялую гримасу. Во-первых, он уже несколько лет следовал примеру покойной Ур, и не питался людьми, убитыми рукой гуля, даже если безумно хотел есть, а во-вторых, то, как Леон пытался играть в заботливого… ну так скажем брата, назвать его по-другому было невыносимо даже в мыслях, просто смешно. Он давным-давно наплевал на заветы приютившей его женщины и никогда не понимал решимости Грея убивать только в случае угрозы, поедать тела самоубийц. Так что его предложение было искренним. Ухохотаться просто. Он присмотрелся к лежащей на столе девушке - она была старше Грея, но ненамного. Студентка, года четыре разницы. Крупные малиновые локоны небрежно свисали на пол. Их вполне можно было продать на парик. Не исключено, что Леон так и поступит, он умел во всем находить выгоду и наличием совести не отличался. Впрочем, по неозвученному вслух мнению Леона Грею наверняка полагалось быть благодарным ему в том, что касается финансовых вопросов - сам он в кафе не зарабатывал достаточно денег для того, чтобы жить на широкую ногу. Но он к этому и не стремился, и не испытывал ни грамма благодарности, зная, что при необходимости может обеспечить себя сам. Из кожи вон вылезет, но будет жить на свои средства. Он безо всякой жалости к себе хватался за любую возможность пополнить кошелек - то есть за любую законную возможность. И не унижался просьбами к Леону дать денег на карманные расходы. До чего же миловидное лицо у девушки-студентки. Скорбно застывшее, но такое молодое, этому четко очерченному рту улыбаться бы да улыбаться. Грей был гулем и жалости к незнакомке в общем-то не испытывал, но признавал, что ее броскую красоту отрицать невозможно. Накладные ресницы-бабочки кидали на щеки театральные темные тени. Кожа была чисто вымыта, следов косметики Грей не заметил, одежда цветастой стопкой сложена под стол. Вполне ожидаемо — за Леоном водилась некоторая брезгливость, а еще какая-то болезненная тяга ко всему прекрасному. Если насчет последнего его можно было понять, то брезгливость явление достаточно необычное. Их собратьям чаще всего не было дела до таких мелочей, как опрятный внешний вид жертвы. Грею вот вообще толком не приходилось выбирать. Тела суицидников нередко бывали разбиты в кашу или носили какие-то другие не слишком приятные следы издевательств - своих или чужих. К тому же, привести "обед" в порядок ему частенько мешала банальная паранойя. Расслабленно, буднично есть, не оглядываясь по сторонам, он просто не умел. Ему всегда казалось, что кто-то может застать его за едой, и тогда весь хрупкий каркас его с трудом выстраиваемой жизни сломается о страх и отвращение пока существующего только в его голове свидетеля. Психика у Леона в этом плане была куда крепче. Но все это того стоило, правда стоило. Грей чувствовал себя может и не человеком, но тем, кто старается сделать человеческие черты в себе главенствующими. Он слишком громко выдвинул ящик шкафа с посудой, словно желая перебить собственные мысли, достал ложку. Ему очень хотелось прислониться плечом к стене, прикрыть глаза, прислушиваясь к уличному шуму, издаваемым Леоном жующим движениям и мягким шелестом страниц, и стоять так. Но он не хотел демонстрировать слабость и усталость и едва отдавая себе отчет в том, что делает, подошел к занавешенному окну, выглянул осторожно. От окна несло дождем, холодом позднего осеннего вечера. Дождь как по закону подлости прекратился именно тогда, когда Грей добрался до дома - пока он быстро шел, надвинув на голову капюшон тонкой толстовки, дождь хлестал как из ведра. Теперь разбушевавшаяся было погода успокоилась, в лужах расплывались зыбкие разноцветные пятна — размытые отражения фонарей, неоновые отстветы от горящих вывесок. Большая часть окон напротив была темна, лишь некоторые светили желтым светом. Он подумал, что с того дома на их открывается точно такой же вид. И кто-то должно быть в эту минуту тоже задумчиво смотрит в окно, не подозревая, что за оконным стеклом и жалюзи с минималистичным узором из бледных цветов молодой человек читает документы и ужинает телом совсем юной девушки. Итак влажное от недавнего дождя стекло запотело от дыхания. Грей отстранился, когда по его желудку ножом прошлась острая резь — глотать человеческую пищу безо всяких последствий недоступно ни для одного гуля. Либо он избавится от нее прямо сейчас, либо его ждет ночь в духе «Пройди через семь кругов ада», а ему еще к контрольной готовиться.  — Где ты был так долго? Время уже много. - Продолжал изображать заботливость Леон.  — Учился. Работал. С друзьями гулял. — Грей ответил неохотно. Сегодня сил на задушевные беседы у него не было. Вообще, Леон когда-то серьезно хотел его убить — такие вот непростые отношения в их пародии на семью. А сейчас он миролюбив, всегда на его стороне, не делает никаких попыток причинить ему вред. Грей старался не допускать доверия между ними. Лет пять прошло с тех пор, как он побирался на улице, прячась от поглощенного злобой чудовища, от того Леона, винившего его в смерти Ур, от того Леона, который сейчас казался совсем далеким и чужим на фоне этого, нового, воплощения добропорядочности и дружелюбия. В рамках обычного гуля, разумеется. Словом, любое здравомыслящее существо, а Грей считал себя именно таким, было бы полно подозрений в подобной ситуации. Нет, сейчас у него практически не было страха, слишком много между ними произошло, да и он больше не был перепуганным, полным боли за смерть опекунши ребенком. Сейчас он считал себя взрослым, способным постоять за себя. Он верил, что возникни необходимость - и они с Леоном на равных боролись бы друг с другом. И все же его выматывала жизнь, полная ожиданий удара в спину в собственном жилище. Грей толком не мог объяснить, что его здесь удерживает, что мешает уйти не оглядываясь. Гордость, возможно. Эта квартира принадлежала ему так же, как и Леону. Имело смысл самому убить его, снести пепельноволосую голову с плеч и жить спокойно. Но Грей почему-то не мог заставить себя пойти и на это. Его любимым оправданием являлось то, что убивать Леона, когда он так заботлив, искренне или нет, по отношению к нему, к Грею, из-за которого, как ни крути, умерла Ур, попросту низко, недостойно человека, которым он стремился стать. Леон наверняка тоже хотя бы изредка задумывался - почему же еще не совершено ни единой попытки убить его во сне или типа того? Но его мысли стали для Грея абсолютными потемками с тех пор, как они пять лет назад заключили перемирие. Возможно, Леон считал, что вражда между воспитанниками разбила бы Ур сердце, а Грей, которого он знал так давно, ни за что не стал бы осквернять ее память местью. Если так, то он частично был прав. Воспоминания о великодушной, прекрасной женщине, давшей им обоим защиту и показавшей, что не все гули монстры, были самым священным в жизни Грея. Ну и потом, разница в возрасте позволила Леону быть для Грея опекуном. Ему оставалось не так уж долго до совершеннолетия, но убивать Бастию сейчас, с учетом того, что Грей ни черта не смыслит во всех этих опекунских делах, которые всегда за него кто-то решал, глупо, вот и все. Нет, сердито поправил он самого себя, глупо надеяться на мнимую порядочность Леона, а сам он не ребенок и мог бы со всем разобраться самостоятельно. В любом случае, он не станет убивать Бастию, пока тот не даст ему веского повода. Когда он уже выходил из кухни, веселый голос Леона ударил его в спину. - Слышал, Уртир снова где-то поблизости. Наверняка зайдет к нам на огонек вместе с Мелди. Встретим по-родственному наших девочек. Грей почувствовал, как мышцы на его спине каменеют. Он обернулся, и увидел, как Леон смотрит на него с улыбкой, подперев ладонью подбородок. В его немного по-садистски приветливом лице даже мелькнуло нечто детское, хотя ему уже стукнуло двадцать пять. - Ясно. - Хмуро откликнулся Грей и поспешил убраться отсюда. Он определенно сглазил. Не стоило вспоминать о том, что его хотели убить. Уртир была просто бешеной, в ней не было ни грамма мягкости и рассудительности ее матери. Он был преступно виноват перед Уртир, провел не одну ночь, размышляя о том, какой он отвратительный и о том, что он заслужил ее ненависть, и все же в конкретный момент, в эту полную внутренних переживаний минуту, ощущал раздражение от того, что она никак не успокоится. А его итак терзало и раздражало слишком многое. Перед Леоном он, кстати, тоже в какой-то степени был виноват, пусть и не нарочно. Ведь Ур всегда неосознанно предпочитала Леону Грея. Но до его горечи Грею не было никакого дела. Просто факт, не его выбор, не его решение. Он много какие чувства испытывал к Леону, но вечные подозрения в его лицемерии и манипуляторских замашках полностью исключали из них сочувствие. Он долго не мог вызвать рвоту, бесился от того, что Леон наверняка слышал его отчаянные попытки, сопровождаемые отчаянными всхлипами, и когда все же добился своего и поплелся в ванную, вытирая широким запястьем испарину со лба, то был настолько обессилившим, словно несколько часов напролет бился с толпой следователей, как прошлой весной. Собственная голова казалась ему свинцовой. Опустевший и недовольный получившимся приключением желудок грозил скорым голодом. Леон на кухне невозмутимо хлопал дверцей холодильника, шуршал пакетами, тихо смеялся и говорил с кем-то по телефону. Грей ненавидел сам себя за то, что прислушивается к тому, чем там занят его сосед, за то, что его это так волнует и за то, что Леон, конечно же, об этом в курсе. Леон все и всегда знает, словно у него третий глаз. Проницательностью обладал редкостной. Оставаться дома в одиночестве не хотелось, но Грей почти жалел, что сейчас он не один. Когда Леона не было поблизости, было проще меньше о нем думать. Он не раз и не два ловил себя на том, что значительная часть его мыслей посвящена Бастии, и почти злился от этого, хотя ни за что бы не признался вслух. В душе он тупо и устало пялился на покрытую разводами плитку, представляя что он вовсе не гуль, не сирота, не выпускник старшей школы, не работник в кафе, не падальщик, а яркая беззаботная студентка, любящая плясать в клубах с подругами и пропускать периодически скучные лекции. У него нет перекатывающихся под кожей мышц, широких плеч, зато есть тонкая талия и роскошные длинные локоны. Однажды он-студентка знакомится с симпатичным барменом, загадочным блондином с темными кругами под глазами от того, что он совмещает две работы. У него мягкие джентльменские манеры и ему хочется доверять. А она, как все девчонки, мечтает о любви. Она влюбляется и умирает от того, что блондин вовсе не человек, и теперь ее такое красивое, но уже наверняка больше чем наполовину съеденное тело покоится в морозильной камере, распиленное как в фильме ужасов руками хладнокровного убийцы. Убийце уже плевать на нее. Он, конечно же, подстроил все таким образом, что никто его не заподозрит. Он доделает свою работу, сложит папку с бумагами в офисную сумку и вместо того, чтобы лечь спать и лечить этим круги под своими глазами, развалится на смятом одеяле, на кровати того самого угрюмого школьника-падальщика с мышцами и широкими плечами под форменной белой рубашкой, примется читать какой-нибудь несусветный отвлекающий бред вроде "Ночь нежна" и ждать, пока Грей выйдет из ванны. И тогда у них будет секс. Ну вот, Грей все же об этом подумал. А он так старался гнать от себя эти чертовы мысли. Он к своему сожалению никогда не воображал сексуальные ноги в туфлях на шпильке, сползающее с женского тела короткое платье и призывный взгляд из-под длинных ресниц. Только Леона с венами, просвечивающими сквозь бледную кожу, Леона в строгом элегантном костюме и серебристую щетину на его обычно чисто выбритом лице. Он едва не поскользнулся, когда переступил бортик ванны. Вытер волосы полотенцем, взглянул в зеркало на свое тело - оно было почти полностью идентично телу Леона, такое же светлокожее, хорошо развитое физически. Отличие состояло в цвете волос - у Грея они были контрастно-черными; да еще в паре-тройке незначительных мелочей. Их правда можно было принять за братьев, но сама мысль об их родстве отдавала чем-то кощумственным. Потому что Грей не знал никаких любовных прикосновений к себе, кроме как от Леона, от того, чье тело так похоже на его собственное. Как ни странно, в его комнате никого не оказалось. Грей решил махнуть на это рукой, он слишком устал, и мысли о любовнике только сильнее вымотали его истерзанные нервы. Сил не было даже расправить кровать. Он кинул куда-то в сторону полотенце и мешком рухнул на мятое одеяло. Подушка сразу же намокла от стекающей с его волос воды. Вообще, завтра придется писать важную контрольную, а он еще не читал ни строчки, не решил ни единого примера - но зачем заниматься самообманом? Все равно сейчас ему не до этого, хочется проспать три столетия подряд. Да и утром он вряд ли будет в состоянии заниматься подготовкой. Его организм обессилел из-за недавнего пиршества человеческой едой - так что Грей не стал заводить будильник на более раннее время. У него оставалось на сон всего часов пять. Сквозняк из приоткрытой форточки тут же укоризненно перевернул страницы лежащего на подоконнике раскрытого учебника. Кровать по ощущениям стремительно выпивала из него скудные остатки сил. Он запутался, так сильно запутался. Знал только, что тяжелые мысли и постоянное самокопание подрывают его физическое состояние. Хотелось отключиться от всего этого, отдохнуть душой и больше никогда не возвращаться к размышлениям, вгоняющим его в такое жалкое состояние. Он ведь далеко не слабый, раз выжил и продолжает отстаивать свои убеждения. Нужно собрать волю в кулак и склеиться обратно. У него немного кружилась голова, но телу на прохладе стало легче, и Грей уснул таким крепким сном, что разбудить его мог только конец света. Или шепот Леона на ухо. - Мм... Грей. - Холодный нос ткнулся в его голое плечо, на теле ощутились прикосновения чужих рук, чужого пресса, и плюшевый плед. - Я не хочу трахаться, уйди, - промычал он. И кожей ощутил легкий смешок. - Разве в твоем возрасте гормоны не хлещут фонтаном? - Возьми да вспомни. Старик. Это было самое худшее. То, что иногда он почти доверял Леону. Иногда он забывался и отбрасывал бдительность в сторону. И они с Леоном спорили за пульт от телевизора, шутливо препирались о том, кто следующий моет полы на кухне. Лежали в обнимку. Так хорошо, что не остается в голове никаких мыслей - а потом стыд перед самим собой. Даже не за их отношения. Больше за то, что он не ребенок, давно вырос, а мозгов не прибавилось. Но Леону было так легко поверить. Он единственный не считал Грея куском льда с противным характером за то, что он бесчувственно отшивает Джувию, плюет в кофе особо раздражающим клиентам в кафе и замыкается в себе. От него не услышишь "дурак ты, Грей, еще оценишь, какая Джувия замечательная, да будет поздно", или "выполняй свои обязанности, не такие уж они и тяжелые", или "нашел бы ты девушку", или "не груби". Он единственный принимал в нем гуля и давал понять, что не отвернется. Хотя временами ему и было трудно в это поверить. - Я не дам Уртир убить тебя. Грей хотел было гордо ответить, что не нуждается в его помощи и вообще разберется сам, но вместо этого произнес беспомощным шепотом: - Я думал, в прошлую нашу встречу мы все уладили и она не держит зла на меня. - Может, и не держит. Может, это визит вежливости. Но если нет, я не дам ей тебя убить. Он единственный, от кого Грей слышал такие слова. Вот так вот.