ridin' (my bitch)

«I want to be your object, of your affection Give me all your time, touch, money, and attention» Лето в том году выдаётся жарким и душным, а на улице как раз стояла обедняя пора. Вымотанная, измученная, она раскинулась над городом, улицами и домами, навалилась всем весом своей гигантской туши. Липкая и пресная, как дешёвый детский леденец, духота обволакивает своими щупальцами всё вокруг — потных, вымотанных людей, здания с открытыми настежь окнами, развалившиеся на палящем солнце деревья, раскалённый, дурно тянущий смолой асфальт. Антон натягивает на макушку светло-розовую кепку с вышитой над козырьком спелой, ярко-красной клубничкой, вскакивает в старые конверсы, подхватывает доску уже на ходу и даже не оборачивается, чтобы кинуть привычное: «Я гулять.» Солнце впивается в его кожу, словно клыки в добычу, стоит ему выйти из-под козырька над выходом. Оно широко облизывает своим горячим, жадным языком его длинные, гладенькие, как у девочки, ноги — Антон говорил, что не бреет их, а волосы у него на ногах просто не растут, но кто уж разберёт, как там на самом деле. В любом случае, это его, похоже, ни капли не смущало — даже, кажется, наоборот: в конце концов, стал бы кто-то смущённый надевать настолько короткие шорты? Доска со стуком ударяется о землю, Шастун суёт в уши наушники и отталкивается. Лицо тут же обдаёт хоть насколько-то прохладным воздухом, и он по-кошачьи зажмуривает от удовольствия зелёные глаза. Немного было вещей в мире, которые он любил хотя бы вполовину так сильно, как он любил вот это — свежий ветерок посреди невыносимой духоты, мелькающий под колёсиками асфальт и приятная расслабленность в теле и голове, что приходила вместе и с одним, и со вторым. Басы в ушах порывают пуститься в танец, и Антон, поддавшись порыву, вскидывает руки в стороны, как канатоходец. Ветер скользит под ладонями — быстрый, гибкий и напряженный, будто бы превратившись единую материю где-то на грани между твердым веществом и жидкостью, между предметом и живым существом. И вот уже кажется, будто Антон не катится на доске вниз по улице, а летит над нею, с каждым толчком ноги набирая высоту. Мгновение безупречно, и Антон концентрирует всё своё естество на том, чтобы как можно глубже его прочувствовать. В тот день всё кажется безупречным. Даже магазинчик находится не настолько близко, чтобы Антон не успел насладиться этим чувством, и не слишком далеко, чтобы оно успело опресниться. Он соскакивает на ходу, подхватывает доску с земли и шагает внутрь, в Эдем третьего тысячелетия — оснащённое новеньким кондиционером помещение. Несколько ленивых шагом покрывают расстояние до прилавка. Руки, может быть, слишком нежно скользят по покрытому синей краской дереву, притягивая внимание сидящего по ту сторону парня. Скучающее выражение его красивого (с тенью жёсткой, тёмной растительности на щеках, подбородке и над верхней губой — что Антону казалось невыносимо сексуальным) лица исчезает в тот же миг, как его взгляд касается глаз Антона. Опустив закинутые на забитый мороженым холодильник ноги, он, впрочем, лишь немного подаётся вперёд и терпеливо ждёт, не выказывая интереса. — Клубничное, пожалуйста, — легко улыбается Антон. Его взгляд внимательно следит на каждым, полным мужественной грации движением мужчины, пока он выходит из-за прилавка, проходит мимо него, открывает холодильник, тянется внутрь, ко дну… Невыносимой кажется даже мысль о том, чтобы пропустить небрежное одёргивание неприятно липнувшей к телу футболки или вид того, как его пальцы обхватывают ручку дверцы. Это всё должно принадлежать ему. Это всё принадлежит ему. Ещё шаг, Антон касается его лица, ласково пробегая кончиками пальцев по щетине, прежде чем притянуть к себе и поцеловать его губы. Арс отвечает на поцелуй мгновенно, не удивившись, кажется, ни капли. Он не торопится — наоборот, целует медленно, растягивает удовольствие, смакует, будто впервые. Его руки выверенным движением находят изгиб талии Антона, тянут его к себе, такого сладко податливого, блуждают по его телу и вдруг срываются вниз, к едва прикрытой тонкой лиловой тканью заднице, вырывая из горла Антона вздох — и тут же сцеловывая его с его губ. Арс упивается его телом, сжимает и тянет ближе, хотя Антон и сам жмётся ближе некуда, — и с готовностью выпускает его из объятий, стоит Шастуну слегка податься назад. Антон аккуратно, двумя пальцами подцепляет шлёпнувшееся обратно в поддон мороженное, мастерски скрывая нетерпеливую дрожь в кончиках пальцев, и нарочно медленно слизывает следы розоватого мороженого с вафельного рожка, глядя Арсу прямо в глаза. А затем игриво подмигивает, оборачивается и уже зацепив пальцами ручку двери, прямо перед тем, как снова вернуться в задушливый июльский ад, говорит, по-кошачьи прищурившись и томно растягивая слова: — До вечера, Попов.