Враг навсегда останется врагом.

      — У Гу Су есть два Нефрита, а у Юн Мэна будут два героя.       Вэй Ин улыбается широко, сильно-сильно, протягивает руку, и Цзян Чэн, всё ещё строя из себя недотрогу, недовольно её сжимает… Он просто не умеет нормально улыбаться, поэтому держит на лице выражение строгости и отчуждения.       — Да. °•°•°•°°•°       Сестра зовёт есть суп из лотосов. Матушка с отцом сидят чуть поодаль, как всегда молча. Глава Цзян смотрит с расслабленной улыбкой — в первую очередь на Вэй Ина, а потом уже на своих детей. Его сын делает вид, что не замечает, Яньли улыбается точно так же, но её взгляд адресован не им, а тому нахальному павлину, что является наследником Лань Лина. А-Сянь дурачится. Мадам Юй кричит. Это идиллия в их странной семье своеобразна, но они все прекрасно понимают, что это ненадолго. °•°•°•°°•°       Юй Цзыюань отдаёт Цзыдянь Цзян Чэну и толкает его в лодку к Вэй Усяню, крича о том, что неродной, но всё же сын обязан защищать будущего главу ордена, что больше не существует. Вэй Ин принимает.       Они с Цзян Фэнмянем умирают рядом, так и не соприкоснувшись и не сказав то, что нежно хранили в сердце. °•°•°•°°•°       — Мы два героя Юн Мэна, слышишь? Мы не можем так сдаться! А-Чэн! А-Чэн, умоляю тебя, встань!       Цзян Чэну кажется, что он живёт только ради этих слов, к своему приёмному брату прикасаясь и вплетая в длинные и растрепанные чёрные волосы фиолетовую ленту. Колокольчики Юн Мэна больным и прискорбным звоном продолжают висеть на груди. °•°•°•°°•°       — Я приготовила вам суп из куриных ребрышек.       Цзян Яньли улыбается — неестественно — пытаясь создать иллюзию счастья и уюта. Вэй Ин с Цзян Чэном неосознанно подыгрывают ей, садясь рядом. Сестра всё так же ласково улыбается и гладит их по голове по очереди. °•°•°•°°•°       Когда Цзян Чэн приходит на Луанцзан, вокруг витает треклятая тьма, и её сгустки оседают в сердце настолько, что думать о том, что переживает Вэй Ин каждый день, просто невыносимо.       — Скажи им, что я предал Юн Мэн.       Юный глава Цзян ловит себя на том, что не чувствует собственного сердцебиения. В груди зарождается чувство неотвратимой тоски и невысказанной боли, и он кричит всё, что на уме, но не берёт то, что могло бы помешать брату продолжать своё безумие. Они расходятся. На этот раз — навсегда. °•°•°•°°•°       — Запомни, А-Чэн, — строгий матушкин голос нетленным эхом проносится в голове, — враг навсегда останется врагом. Не дели с ним хлеб, не зови его в дом.        «Ты всегда была права, мама» — и Цзян Чэн с большей ненавистью ударяет рукой о близстоящее дерево, когда никто не видит. Этим днем сестра была особенно молчалива. °•°•°•°°•°       Цзян Яньли, молодая госпожа Цзинь, супруга почившего Цзинь Цзысюаня, последняя хрупкая ниточка, что связывала его с прошлым, сейчас обрывается на полуслове и падает на руки её любимого А-Сяня, умоляя прекратить это.       Цзян Чэн жалеет. Жалеет, что не оказался рядом. Жалеет, что настолько сконцентрировался на битве, что не проследил, чтобы сестра осталась дома — её сын окончательно остался сиротой, что не сможет даже воссоздать образы родителей в памяти. Цзян Чэн почти плачет, но горе обращается в ненависть.       Ему плевать, что Вэй Усянь считался его братом, другом, опорой. Он убьёт его, как только представится возможность. Цзэ-цзэ и никто другой не должны были умереть. Эта битва была опасной, но Вэй Ин в ней заведомо проиграл. °•°•°•°°•°       Цзян Чэна душат оковы ненависти, но когда он сбрасывает брата с горы, в голове непроизвольно пролетают слова матушки о врагах, обещания о двух героях Юн Мэна и последние слова Яньли. Он же мог остановить это всё, правда? Но не стал. Заслужил. Цзян Чэн теряется в себе самом и уже не уверен, что когда-то вернется.       Ведь всё это время он медленно умирал. Сначала после смерти матушки и отца, потом — после безвременной кончины сестры. И теперь, когда Вэй Усянь, заливаясь безумным смехом и напоминаниями клятв падал в пропасть, часть его, Цзян Чэна, умерла вместе с ним.       От него больше ничего не осталось, единственное, что удерживает на свете — маленький Цзинь Лин, что не перенял от своей матери ничего, кроме проницательного и смотрящего в душу взгляда.