***
Титания нарочито громко хохочет, хлопая в ладоши, но в душе ощущает лишь ледяное, циничное довольство — теперь уж она точно уверена в скорой и лёгкой победе. Семилетний мальчишка перед нею восторженно смеётся, и прыгает, пытаясь поймать летающих в воздухе изумрудных змеев, свое собственное творение. Королева удовлетворённо хмыкает. Дарёное бессмертие ребенку к лицу, пусть она и не знает, не случится ли тому дару ненароком стать проклятьем — с этими магами никогда нельзя ни в чем быть до конца уверенным. Но все же ей на редкость повезло с предполагаемым оружием; дитя оказалось не по-людски могущественным. В мальчике была заключена сила, которую редко встретишь теперь средь смертного народа. Стоило лишь чуть надавить, передав самую каплю собственной магии и она получила то, что так желала. Бессмертие фэйри дитя не убило, пусть и могло бы, и не изуродовало, делая лишь прекраснее. Титания невольно ловит себя на мысли, что Оберону бы мальчишка точно пришелся по вкусу. Её супруг всегда питал странную приязнь к Изменённым, и умел оценить по достоинству красивую зверушку, пусть даже родом из людского народца. Впрочем, был ли смысл сейчас о том говорить? Мальчик теперь принадлежал им, давно перестав быть человеком в полном смысле этого слова. От полного обращения её удерживало лишь странное предчувствие, что ещё рано, не пришло время — то диковинное письмо, лежавшее тогда с младенцем, служило доказательством. Мальчишке предстояло ещё сыграть некую роль, якобы могущественными мира того ему уготованную, она была бы не против извлечь из сей чудной затеи некую выгоду и для себя. Но только на своих правилах. О, Оберон был бы в восторге, узнай он об этом, и наверняка, разочаровался б, оказавшись вне игры. Но уж её супруг всегда имел особый нюх на плетущиеся интриги, и, к величайшей своей досаде, Титания прекрасно осознавала, что тот такого случая не упустит точно, каким-нибудь диким образом ввязавшись и в один миг разрушая аккуратно расставленные на доске фигуры. Королева довольно усмехается. Всё складывалось как нельзя лучше.***
— Очаровательно, — нараспев тянет Оберон, с нескрываемым интересом разглядывая удивлённо хлопающего глазами ребёнка пред собою. «А глаза-то какие яркие», — отрешенно отмечает он про себя, склоняя набок голову. — «Ведьмовские». — И как же тебя зовут, дорогой мой? — насмешливо вопрошает он, опускаясь на колени и, подцепив пальцами подбородок, заставляет мальчика поднять голову. — Гарри, — неуверенно отвечает он, и, прищурившись, спрашивает: — А вы кто? Друг королевы Титании? — О да, милый, — Оберон открыто ухмыляется. Какая прелесть, дорогуша. — Да, друг. Что-то вроде того. Мальчик заметно расслабляется, но король без труда замечает яркую тень недоверия, мимолётно проскользнувшую в его взгляде. Не так прост, как кажется, — с удовольствием отмечает Оберон. Что ж, тем забавнее. А Титания, однако, времени зря не теряла. Действительно прелесть. И где же его дорогая жёнушка откопала такое чудо? Впрочем, где нашла, там явно больше нет, и потому оставлять это сокровище супруге он уж точно не собирался. Война войной, а собственная выгода и развлечение — превыше всего. — Не хочешь прогуляться, а, Гарри? — деланно ласково произносит Оберон, не удержавшись от соблазна легко мазнуть пальцами по детской щеке, набрасывая простенькие чары. — Обещаю, Титания и не узнает ничего. — Нет, простите, — мальчишка, к его разочарованию отрицательно качает головой, и от своего решения отступаться явно не намерен. И как же Титания его выдрессировала? — с недовольством думает Оберон, но раздражения не показывает, продолжая приторно сладко улыбаться. — Что ж, как хочешь, — нарочито равнодушно пожимает он плечами, внимательно следя за реакцией мальчика. — Тогда на вот, — Оберон выуживает из кармана тонкий перстень-печатку и вкладывает в руку ребёнку. — Передумаешь — просто позови. Но вернусь я в любом случае совсем скоро, — добавляет он с кривой усмешкой. — Ради разрешения одного конфликта с твоей королевой.***
Титания горько улыбается, снизу вверх глядя на насмешливо скривившегося супруга. «На развод подать, что ли?» — угрюмо думает вдруг она. — «Все равно давно уж придушить друг друга хотим, едва ли что потеряю». — Проиграла, дорогуша, — Оберон покачивается с носков на пятки и обратно, и, кажется, будто и вовсе происходящем не то что не обеспокоен, даже не взволнован. — Пришло время платить. Время, у нее было слишком мало времени. Маленький маг едва достиг десяти, и при всей его силе и умениях, Титания бросить в войну его ещё не могла — всё ещё непозволительно мал оставался, каких-то там неполных одиннадцать. — И чего ты хочешь? — устало спрашивает она, не особенно надеясь на более-менее безболезненный для себя исход. Едва ли её горячо любимый муж был бы так доволен, не задумай он очередную подлость. — Хочу твоего Гарри, — сощурившись вдруг выдает Оберон, складывая на груди руки. — Он в высшей степени очарователен и я до глубины души возмущен, что ты, дорогая, скрывала от меня такую прелесть. — Ну и зачем? — Титания не особо хочет спорить, совершенно подобным исходом удовлетворенная, но внутри жжется любопытство, не давая отступить вот так просто. Мальчишка теперь был не особенно ей нужен, даже при всех своих выдающихся талантах, но расставаться всё же не хотелось. — Смазливый, одаренный мальчик и с лёгкостью сумеет вознестись, при должном желании и правильных союзниках, — скучающе говорит Оберон, вдруг заглядевшись на расписные витражи. — Развлечься решил? — понимающе кивнув, спрашивает Титания. — Пока не знаю, — зевает он. — Посмотрим, как дело пойдет. Хочу себе новую блестяшку в коллекцию, ты знаешь. Может и женюсь, подстраховки ради, а то смертные эти... — Боишься, что заберут? — она уже неприкрыто ухмыляется. Оберон во всей своей красе и будто бы вовсе не изменился за прошедшие века. Не в первый раз ведь такое, и не в последний, уж точно. — Собственник. — Не ревнуй, дорогая, — усмехается он в ответ. — Что нам людские браки-традиции? Иди найди себе кого-нибудь, успокойся. — Катись к черту, милый, — мелодично пропевает Титания, посылая воздушный поцелуй. — Там и встретимся, родная, — коротко улыбается Оберон, и исчезает в сверкнувшей дымке перемещения.***
— Пожалуйста! — Ты должен! — Гарри! — Мой мальчик! — Ради общего блага!... — Достаточно! — Гарри раздраженно щурится и по старой привычке теребит резной перстень, висящий на цепочке. — Хватит, я сказал! Он глубоко вдыхает, на миг прикрывая глаза в попытке успокоиться, а после медленно оглядывается по сторонам, внимательно всматриваясь в сотни знакомых-незнакомых лиц. Помнится, ещё в самом начале он по-детски наивно надеялся, что у них есть шанс на то, чтобы стать друзьями, семьёй, быть может. Но, к сожалению или к счастью, не сложилось. Поттеры, Лили, Джеймс, Адам и Розамунд, стоят слишком близко, — непозволительно близко, — со странными выражениями лиц от виновато-веселых до разочарованно-горьких. Они рады, что поступили так, не сожалеют, и наверняка считают, что сделали правильно. Дамблдор, — с которым у него с самого начала отношения не сложились, о чем Гарри не сожалеет совершенно, — хмурится, перебирая пальцами белоснежную бороду, отчего-то молчит, обойдясь лишь парой оборванных фраз о всеобщем благе и замолкнув на «мой мальчик», после тяжёлого взгляда, брошенного своим Избранным. И все они совершенно точно считают, что поступают правильно, требуя от него того же. Под правильным, они все, вероятно, подразумевают героическое самопожертвование и, как следствие, вечную посмертную славу. Взгляд вдруг падает на то самое кольцо, каким-то образом вдруг оказавшееся уже надетым на безымянный палец. А если?... Что ж, помнится, именно для этого он когда-то и был подарен. Да или нет?... Гарри бросает быстрый взгляд на перешептывающихся младших брата и сестру. Как же странно звучит... Внезапно поражает мысль, что у него тоже могло быть все это. Родители, брат и сестра, которых он знал и любил бы с детства, настоящая семья. Обычная, нормальная жизнь. Но хотел ли он того, хотел на самом деле? В разум приходит лишь один ответ: нет. Не стоило оно того. К черту. — Оберон. — Четко печатает он в звенящую тишину Большого зала, и секундой позже чуть мягче добавляет: — Приди, пожалуйста. — Что, прости? Это произносит Джеймс Поттер. Его биологический отец. Его родитель, обязанный защищать, оберегать и любить. Не судьба, видимо. Какая досада. Гарри морщится, кусает губы, но все-таки не сдерживается, спрашивает: — Почему? Чем я был хуже, чем недостоин? — ему просто нужно знать и всё. — Я не знаю, — карие глаза отца, которого он таковым не назовёт никогда, смотрят растерянно и Гарри хочет верить в то, что где-то в глубине их есть хоть капля сожаления. Гарри молча кивает и трёт переносицу. Слишком сложно, слишком запутанно, слишком не для него. Он словно бы попал в чужую жизнь. Внезапно приходит чёткое осознание, что его место — не здесь. За последние несколько лет ему об этом говорили излишне часто, чтобы поверить, понять. Но, кажется, нужно было одно лишь «не знаю». — Солнце моё, — Гарри оборачивается, услышав знакомый голос, — возможно чуть больше, чем просто знакомый, — и невольно расслабляется и коротко улыбается возникшему посреди зала Оберону. — Вспомнил таки. А я уж думал, что не дождусь. Король ухмыляется, танцующей походкой приближаясь к Гарри. На других он будто бы и не глядит, словно и вовсе не замечает, не видит; и останавливается лишь когда подойдя к магу, кладёт руки ему на плечи, сжимая пальцы недостаточно сильно, чтобы причинить настоящую боль, но вполне — чтобы не позволить сдвинуться с места. — И что у вас тут происходит, дорогой? — спрашивает Оберон, но Гарри знает его достаточно хорошо, чтобы понять — ему это на самом деле совершенно не интересно. — Небольшое недопонимание, — коротко бросает он, не сводя глаз с напрягшегося Дамблдора, но отчего-то всё ещё хранящего молчание. — Конфликт интересов, так сказать. — Забавно. — Оберон ухмыляется ещё шире. — Забавно, — эхом повторяет Гарри, но больше ничего сказать не решается, случайно столкнувшись глазами с пристальным взглядом матери. Слишком сложно, болезненно, странно. Матерью когда-то он считал другую. Титания его любила, по-своему, но любила. Она не знала, как заботиться о детях, ничего не знала о воспитании, и в основном позволяла подопечному всё, что тот только мог попросить, без всяких запретов или требований. Она просила только одного: чтобы он колдовал. — Они хотят, чтобы я умер, — рассеянно сообщает он, с интересом наблюдая, как взлетают вверх брови Оберона и тот резко хмурится, впервые обращая внимание на собравшихся вокруг. — Прости, милый, я кажется не так расслышал, — нараспев произносит король, мягко улыбаясь. Он отстраняется, делая несколько шагов вперёд и останавливается прямо перед Поттерами. — Ты ещё кто такой? — нарочито сердито говорит Джеймс, но по голосу его Гарри легко понимает: боится. — Король Оберон, к вашим услугам, — Оберон криво усмехается, склоняясь в карикатурно вежливом поклоне. — А ещё по людским законам супруг и сюзерен вашего драгоценного сына. Старшего, разумеется. — Что?! Но на это он внимания не обращает и вовсе, разворачиваясь к Гарри, и скучающе спрашивает: — Дорогой мой, сейчас тебе нужно выбрать лишь один из двух вариантов: либо я убиваю здесь всех, либо я убиваю всех здесь. Никто и никогда не будет трогать то, что принадлежит мне, и уж тем более не останется безнаказанным. Гарри морщится, бросив быстрый взгляд на побелевших брата и сестру, на родителей и однокурсников не смотрит и вовсе, не будучи до конца уверенным, как себя поведёт. Они ему неинтересны, как неинтересна сломавшаяся и оттого наскучившая игрушка. — Мы можем просто вернуться домой? — и, закатив глаза на показное недовольство Оберона, добавляет: — Ну пожалуйста. Я действительно этого хочу. — Ладно, хорошо. Только для тебя, солнце, и только сегодня, — во всем виде Оберона читается раздражение, но ожидаемой ярости нет и то, быть может, хорошо. Гарри не был уверен, что смог бы успокоить его, будь король по-настоящему зол. — Иди домой. Думаю, с перемещением проблем не возникнет? Я тут закончу кое с чем и присоединюсь к тебе. — Не смей, — Гарри опасно щурит глаза, и Оберон в открытую усмехается, в этот раз намного более естественно. Право слово, этот мальчишка единственный во всем этом мире, кто может приказывать ему без каких-либо последствий для себя. — Как пожелаешь, драгоценный мой, — хмыкает он. — Иди уж. Как только его ненаглядный наконец-то муж исчезает во вспышке перемещения, Оберон медленно разворачивается, окидывая молчащую публику, — не иначе как Гарри постарался, пусть и сам того не осознавая, всегда ведь шум не переносил, — с нежной улыбкой бросает короткое: — Ещё раз тронете — убью, — уходит следом. Настроение требует крови, пыток и криков, но Оберон отчего-то ему отказывает, понимая, что дома его ждёт кое-что куда более занятное. В самом деле, очаровательное дитя. Его дитя.