lose your heart in someone else's hands

Они знакомятся не лучшим образом - снова по поручению, обещанию, данному вскользь, почти случайно, людям, которых он видит впервые. Итэр быстро смекает, что таковы порядки - помоги нам спасти человека, город, мир, Бога, а мы за это развесим постеры о твоей сестре у таверн, где пьют отчаявшиеся и беспомощные, и на разваливающихся досках объявлений; отсыплем тебе горстку монет и мило улыбнемся. Они знакомятся не в лучшем месте. Закатное солнце нежно гладит щёки и целует в висок, пока те, кому не повезло, чинят лестницы на проклятом дворе "Ван Шу". "Хозяин" лишь важно расхаживает возле стойки регистрации, пока хозяйка устраивает очередного призрака, одновременно с этим слушая, как маленькая девочка рассказывает о том, что её папа так и не вернулся с таверны. Они знакомятся не в лучшее время. В затишье перед бурей, когда все шепчутся об убийстве Бога. Когда тебя посылают общаться с адептами, хотя ты в этом мире от силы месяц. С адептами, с защитниками Ли Юэ, которые узнают о смерти их Бога не от него, не от ощущения разорванного контракта и всё равно не поддают сомнению информацию, полученную из уст простого путешественника, который вовремя всегда и для всех, кроме себя самого. Они и не знакомятся толком. Итэр вздрагивает, когда слышит глубокий спокойный голос с хрипотцой, говорящий о недостаточном для человека; задыхается, когда видит морщинку между бровей и напряжённые пальцы; тонет в плавленом золоте и режется о холодное непринятие. И не говорит ни слова, рассматривая пустоту перед собой, пока Паймон недовольно ворчит о неприветливом характере каждого из адептов. А потом снова необдуманные обещания и поручения - теперь ради тофу и спокойствия повара, он гоняется по лесу за девочкой-призраком. Хозяйка и бровью не ведёт, пока отсыпает ему горстку монет, разве что мило не улыбается, как другие, и Итэр ей за это признателен. После, когда ему отдают готовый тофу, он находит рецепт за одним из ящиков и думает, что одно блюдо не стоило погони за призраком и драки со стражем руин - бок всё ещё кровоточит, но даже Паймон не замечает, а значит не заметят другие, а значит можно закончить сегодняшнее обещание-поручение и понадеяться на благословение Моракса. Cяо реагирует никак. Он не меняется в лице и не стремится уничтожить Ли Юэ за то, что старики, дети и бизнесмены посмели убить их Бога. Он ест тофу, думая о чём-то своём, пока Паймон не смолкает ни на секунду. Итэр рассматривает каждую черту лица, надеется найти хоть что-то - кроме душащей тоски не видит ничего и понимает, что даже это вызвано не печальными новостями. Он отвлекается от разговора и отходит к перилам - вид всё же открывается отличный - делает глубокий вдох, позволяя свежему воздуху заполнить лёгкие. Где-то вдали клокочет гром, словно злость и недовольство адептов теперь собралось в небе черными тучами и яркими молниями. "Люмин, Люмин, Люмин. Надеюсь, ты где-то в лучшем месте." Когда на плечо ложится чужая рука, он даже не вздрагивает. - Ты ранен. Он смотрит также уверенно и твёрдо, только золото (медь? янтарное море?) подёргивается рябью тревоги. - Вам не стоит беспокоиться, мне не впервой. Итэр не Паймон, он человек, и мама с детства учила его уважению, а адептов не просто так называют посланниками Бога. Сяо руку не убирает, слова благополучно игнорирует, смотрит на рубиновые разводы на белой коже, на лице отражается явная внутренняя борьба. Паймон начинает беспокойно кружиться вокруг, Итэру, во избежание лишнего шума, приходится схватить её за маленькую ладошку, улыбнуться и заверить в том, что все хорошо. Паймон легко ведется на очевидную ложь, треплет его волосы и растворяется в воздухе, оставляя после себя маленькие копии созвездий. Сяо всё ещё стоит рядом, с рукой на плече и уверенностью в глазах. - Ты ранен. И тебе нужна помощь. Они и не знакомятся толком. Просто Итэр устаёт быть для всех сильным мальчиком и почётным рыцарем, а потому на требовательный тон фыркает, но кивает и падает-падает-падает в золото, в руки, в бирюзовые воды несколькими этажами ниже. А у Сяо тревожным звоночком стучит сердце при в виде крови на чужой бледной коже, и желание помочь впервые рисуется в голове так ярко. Они и не знакомятся толком. Также толком и не прощаются. *** Чжун Ли навещает его вечером через несколько недель на постоялом дворе «Ван Шу». Смотрит в даль, подставляя лицо тёплому ветру. Сам, наверняка, мыслями находится на равнине Гуйли, силясь найти там остаток себя, потерянный осколок чего-то далекого и родного. Сяо не торопит и тоже смотрит куда-то за линию горизонта, но только искать ему ни на равнине Гуйли, ни в Заоблачном пределе нечего. Сердце только стучится о рёбра, загнанно отмечая, что Чжун Ли пришёл к нему один. - Он в Золотой Палате. Сяо мычит и терпеливо ждёт продолжения. Чжун Ли заводит руки за спину, сцепляет в замок, смотрит, наконец, в глаза. - Он просил передать, что ему жаль, что всё так вышло. Сяо сглатывает, теперь сам отводит глаза от пронзительной честности и смотрит на заходящее солнце. Он помнит, как оно же целовало чужие виски и щёки несколькими неделями ранее. Сердце бьётся сильнее, ему слышится фантомный хруст рёбер и звон стекла. - Просил, чтобы ты не поддавался эмоциям. Прошедшее время, окончание «ил» и спокойный голос бьют по нервам с удвоенной силой. Он сжимает руки в кулаки, делает вдох и: - Просил, потому что это было какое-то время назад? - Просил, потому что он умер, Сяо. В голове размытые лужи воспоминаний об арене, крови, сумасшедших глазах, затянутых туманной поволокой. В голове звенящая пустота и крики о помощи из прошлого-настоящего-но-не-будущего. Крики о помощи, среди которых он не слышал его никогда. - Его тело всё ещё там, Нин Гуан пытается разобраться с последствиями. Чжун Ли говорит, как есть, потому что им обоим уже больше нескольких веков, и не в их положении скрывать чью-то смерть. Потому что такой конец в итоге ждёт каждого героя-спасителя-воина. Потому что таков мир – завлекает красивыми видами, а потом вбивает в землю, питаясь соками, чтобы поддерживать величие. Сяо не говорит ни слова, когда срывается с балкона вниз и исчезает из поля зрения. Чжун Ли поднимает голову к небу, ловит щеками первые холодные капли и в который раз пробует на вкус имя Гуйчжун, надеясь понять хоть что-то. На балконе тихо, он закрывает глаза, предчувствуя скорую бурю - тучи собираются над Золотой Палатой. *** Внутри – тишина тяжёлая, вязкая, всепоглощающая, давящая на рёбра, и Сяо с трудом делает шаг вперёд. Экзувия следит, давит и внутри смеётся: мол, смотри, единственный, кто стал тебе ближе Бога, сейчас лежит на золотом полу, истекая кровью. Мол, смотри, как ты снова облажался. Нин Гуан стоит над телом, нервно постукивая каблуком. Звук отскакивает от стен глухим эхом – Сяо почти не слышит, потому что внутри все молчит, а о помощи просит теперь он, также, как и всегда, про себя, не подавая виду. Внутри всё молчит. Нет ни разбитого стекла, ни треснутых рёбер. Чайлд стоит поодаль, пустым взглядом рассматривая чужую кровь на своих руках. У Сяо в груди клокочет ярость – он ещё тогда, в самом начале, почувствовал, сразу понял, что ему в Ли Юэ не место. Cказал это Чжун Ли во время одной из встреч, но тот лишь махнул головой и посмеялся. - Мы всё узнаем в своё время. Только вот, это время совпало со смертью не Бога, но кого-то более важного. Вытянутая напряжённая рука, маска на лице, конец копья, упирающийся точно в пульсирующую вену на шее. Чайлд смотрит спокойно, волнение выдаёт лишь усилившаяся хватка на рукоятке лука. - Только попробуй. Сяо не то шепчет, не то шипит, и Тарталья послушно замирает, всё ещё смотря куда-то сквозь. Нин Гуан оглядывается на них, оценивая опасность ситуации, но потом возвращается к своему делу. Склоняется над телом, пальцами проводит по ещё теплой ране прямо в середине солнечного сплетения, складывает чужие руки на груди и убирает светлые пряди со лба. Украшения, до этого светившиеся спокойным жёлтым, теперь смотрят серым и пустым. У Нин Гуан щемит сердце – она послала ребёнка на верную смерть, даже не подозревая об этом. Никто не удивляется, когда в комнате появляется Чжун Ли – он становится за спиной адепта, кладёт руку на копьё, опуская. Чайлд вздыхает чуть глубже, Сяо недовольно скалится. - Я разберусь с ним сам. У тебя, кажется, были другие дела. Другие дела – смотреть на белоснежную кожу с рубиновыми лужами. Другие дела – осознавать свою беспомощность, свою привязанность, очередную потерю. Не Бога, но кого-то более важного. Когда Сяо падает на колени и пальцами проводит по волосам, Нин Гуан тактично отходит к Чжун Ли и отворачивается – слишком личное для всех в этой комнате. Личное - наблюдать, как адепт поклоняется не своему Богу. Волосы – пшеница, кожа – молоко, глаза – золото, медь, янтарное море. Руки с мозолями, три родинки на левом плече и одна за правым ухом; синяки по всему телу и царапина на щеке. Сяо всё помнит до мельчайших деталей - в таком состоянии он видел его слишком часто. В таком состоянии, но не с дырой между рёбер и небьющимся сердцем. Он целует своего мальчика-солнце в висок и закрывает глаза. Внутри - ничего. Ни стекла, ни треснутых рёбер. Но вспоминаются поглощённые сны, вспоминаются крики друзей, вспоминается кровь, рубиновыми лужами растекающаяся по арене и жадное удовольствие в глазах не Бога. И Сяо от этого мира, от себя, от запаха и привкуса металла на языке тошнит. По щекам катятся слёзы – и это впервые за несколько долгих веков. - Моракс. Чжун Ли оборачивается, смотрит настороженно и удивлённо. Чайлд переводит взгляд с него на Экзвуию и обратно, в его глазах загорается понимание, но он продолжает стоять неподвижно. - Моракс, разорвите контракт. Нин Гуан закашливается, видимо, поперхнувшись то ли воздухом, то ли чужой наглостью. Сяо смотрит уверенно, выставляя все эмоции – боль, тоску и осознание. Последнее бьёт по Чжун Ли сильнее всего, и он тихо смеётся. - И на каких условиях ты хочешь расторгнуть контракт? - На условии лишения статуса Адепта и Глаза Бога. - В таком случае, ты умрёшь в ближайшие несколько лет, Демон Ветра. Сяо мычит и поводит плечами. Чжун Ли думает о том, что хотел бы тоже отказаться от своих обязанностей и пожить, как обычный человек. Поэтому расторгает контракт под удивлённые взгляды Нин Гуан и Чайлда. Глаз Бога меркнет (как при смерти владельца, но в данной ситуации это почти равносильно), превращается в такую же пустую стекляшку, как и серёжка Итэра; Сяо отцепляет его от перчатки, кладёт на холодный пол, встаёт с колен и, не оборачиваясь, выходит из палаты. Не прощаясь, не благодаря, не проронив ни слова. Чжун Ли, кажется, среди всего, что внутри скручивается беспокойным драконом, различает тоску. У Итэра никогда не было Сердца Бога, но зато он за несколько недель завладевает сердцем Демона Ветра. Сердцем Защитника Якша. Но не удерживает, теряя свое собственное. И падает-падает-падает. В золото, в руки, в бирюзовые воды.