«…однажды кто-то из ее народа понял, что их милосердное, но слабое божество во время войны не способно защитить никого. Война Архонтов была крайне жестокой. Они подумали, что чем мучиться от горечи очередного поражения, богине лучше было бы принять скорую кончину». Чжун Ли. Соляной цветок. Глава 1
***
Покрытые мхом стены и треснутый камень под ногами. Усыпанный песком и солью. Город под землей, немного дикий и несуразный в своем отсутствии украшений — кроме тех, что сами жители нарисовали и создали — и четкой структуры. Здесь факелы и блуждающие огни, травянисто-зеленые и голубые, придающие всему такой странный оттенок — будто находишься в нескольких чжанах под толщей воды. Здесь до странного тихо и так спокойно. «Последний приют Хеврии», так его называют. Маленький «рай» посреди «ада» войны Архонтов. Лю Цингэ думает, что дело в том, кто живет в этом городе среди прочих. Кто его создал и без кого тот просто не сможет существовать. Он проходит путанными переходами, через постройки и множество ступенек, глядя по сторонам, замечая все то новое, что успело появиться с прошлого посещения — новые дома, сады, людей и даже безобидное зверье, с которым возится ребятня, — но целеустремленно, не останавливаясь в своем шаге. Бело-голубые одежды и меч (два) за поясом. Твердый чеканный шаг. Дети играют на «улицах» этого города. Бегают и смеются. Взрослые останавливаются по углам и переговариваются шепотом. У них бегает взгляд. Когда Лю Цингэ достигает цели путешествия и оказывается в комнатах хозяйки места, то не видит ни богато вырезанной мебели, ни драгоценностей, ни изысканной еды. Шэнь Цинцю зачаровывает соль — подносит в ладонях к губам и шепотом заставляет светиться, — а потом наносит на темно-серые стены, рисует ею бамбук и цветы, маленьких юрких птиц, обводит контуры углем и местами смазывает четкие линии кончиками пальцев. Удивительное волшебство. Она оборачивается на звук открытия дверей. — Элигос*. — Хеврия. Зеленые глаза — светлые и внимательные — чуть сужаются. — Бог Войны нашел среди бесконечных битв время, чтобы навестить старых друзей? — Ты осуждаешь? И тут же их выражение смягчается. Шэнь Цинцю расслабляет плечи, отставляет в сторону мелки и краски и ополаскивает кончики пальцев в чаше с водой. — Нет, конечно же, — она улыбается, и от этой улыбки мелкие морщинки в уголках глаз становятся заметнее. — Я всегда рада тебя видеть. Выпьем чаю? Низкий столик из камня и такие же сиденья к нему. Хотя пол и не покрыт ничем, он согрет заклинаниями. Шэнь Цинцю придерживает длинные рукава одежд и разливает чай по чашкам, таким вроде простым, идеально-белым, но украшенным тонким рисунком цвета янтаря и зелени. «Так похоже на тебя», — думает Лю Цингэ со странным облегчением, делая глоток — вкус очень мягкий, слегка сладкий, цветочный. — Ты очень вовремя. Это первый урожай чая за пять лет, как нам удалось решить проблему с садоводством в городе. Ты как раз тогда навещал меня в последний раз, — осторожно крутя в руках чашку — жидкость «переливается» от края к краю, но не пересекает его и напоминает золото, — от этих слов Лю Цингэ чувствует вину. — Ты не пострадал? …только Шэнь Цинцю не произносит их как обвинение или упрек. Никогда не произносит. Она редко обижается всерьез. И от этого на сердце — тяжелее. — Нет. — Я рада, — Шэнь Цинцю напевает под нос удовлетворенно. Лю Цингэ осматривает поверх чужого плеча комнату. Соль на стенах переливается и искрится в мягком свете ночных жемчужин. На всех поверхностях — лишь принадлежности для рисования, книги и мелко исписанные свитки. Кисти, чернила и самые разные чертежи: магических плетений — для усиления защиты города, — разных изобретений — для облегчения жизни под землей, — планы хозяйственных построек и много чего еще. Лю Цингэ знает Шэнь Цинцю раньше, чем началась война Архонтов. Еще раньше, чем вообще что-то для них началось, связанное с «богами», «божественной силой» и «ответственностью». Она любит изысканные веера, дорогие многослойные одежды и комфорт. Предаваться праздному чтению романов, гулять по берегу воды и лесным тропинкам без какой-либо цели и есть сладости. Раньше с ее лица почти не сходила легкомысленная улыбка, сейчас же между бровей чаще — хмурая морщинка, которая не разглаживается даже сейчас. — А ты? — возвращает вопрос Лю Цингэ. — Ты по-прежнему хочешь провести вот так всю оставшуюся жизнь? Он вскидывает коротко подбородок, будто указывая не только на комнату, но на всю чужую жизнь — запертую практически в четырех стенах без окон под землей. Лю Цингэ этого не понимает. Он сам может обойтись вообще без дома, быть постоянно в дороге и спать на земле, но чужая кровать сейчас — это просто камень, на котором из мягкого лишь одеяло, потому что подушки плоские и неудобные — он знает, что это не то, что другая всегда любила. Шэнь Цинцю же смотрит на него со странными нежностью и жалостью. — Как «так»? Эта жизнь не так плоха, как ты думаешь. Она… мирная, — а еще грустью и усталостью, будто слышала этот вопрос слишком много раз, что уже и спорить не хочется. — И она не будет «всю оставшуюся жизнь» ведь. Однажды война закончится. — Ты могла бы занять свое место среди Архонтов, — он говорит с непоколебимой уверенностью, но еще раньше, чем закрывает рот, понимает бесполезность своих слов. Не потому что он неправ в своей оценке, а потому что знает этого человека. — Дело в твоих людях?.. — еще более несуразный вывод. Под чужими глазами Лю Цингэ видит залегшие тени — непроходящую тень тревожности. — Это не из-за людей, Цингэ, — одного того, как она произносит его имя, достаточно, чтобы успокоить сердце и одновременно заставить его биться быстро-быстро. — Я не обещала вести их. И не обещала, что будет легко. У них есть свой «король», — она касается простой заколки из сандалового дерева в волосах — нить жемчужных бусин скользит среди них — проводит пальцами сквозь чернильные пряди, будто поет колыбельную, и смотрит рассеянно. — Я пробовала сражаться в самом начале. Лучше не было, только беспокойнее. Что выйдет из войны? Насилие порождает насилие. Это бесконечный круг. Мне не нужно место среди «семи». И я больше не пытаюсь убеждать других Архонтов сложить оружие. Я живу так, как живу. А они — как они выбрали сами. Лю Цингэ не может оторвать глаз, но сильнее волнения старых-старых невысказанных чувств беспокойство в уме: — Но если «они» попытаются тебя убить? Лю Цингэ тоже не стремится быть «одним из семи». То, что его волнует — это сама битва. Постоянный вкус сражения. Проверить свои силы, найти противника сильнее и опаснее. Если он при этом выше других — это право сильного, а не что-то особенное. Но он не настолько оторван от реальности, чтобы не понимать, что для многих власть имеет огромное значение. Порой сопоставимое с ценностью жизни. Если бы она захотела стать «первой», он бы помог ей всем. Шэнь Цинцю моргает: — Этот город не падет снаружи. Меня навещаешь только ты, и Моракс иногда заходит. «Надеюсь, ты не дала ему беспрепятственный вход сюда, как мне», — Лю Цингэ кажется, что ему удается скрыть, как хмурая тень проходит по его лицу, но Шэнь Цинцю проницательнее, чем кажется: она тут же смеется — глаза ее жмурятся, напоминая полумесяцы, — берет со стола одну из открытых книг и поднимает к лицу, страницами к Лю Цингэ, пряча веселье. — Все в порядке, правда. Цингэ такой милый, — на желтоватых в освещении листах ее собственные записи и рисунки маленького несуразного создания. — Лучше посмотри, что я нашла недавно в глубинах здешних пещер. Это грибной дух!.. Потом они еще сидят не одну палочку благовоний и даже не десять. Время пролетает незаметно. Шэнь Цинцю рассказывает о том, какой способ выращивания собственного риса тут она придумала — настоящее чудо, требующее магии, смекалки и умелых рук. О том, какие необычные звери водятся у подземных ключей и какие цветы можно найти в полной темноте. Это удивительно. Они не говорят о войне. Лю Цингэ впервые жалеет, что так мало обращает внимания на красоту природы и вообще вокруг себя: у него мало того, о чем можно рассказать, но даже так… Шэнь Цинцю выглядит, будто ей в самом деле интересно слушать. Он думает о том, что раньше он притаскивал ей всякое зверье: от самого опасного, что нельзя оставлять в живых, до совсем безобидного вроде дендро слаймов, которые всегда удивительно послушно сидели у нее на руках и которых она после отпускала на свободу. А в этот раз поспешил и не принес. Лю Цингэ опускает взгляд, слегка краснея от стыда. «В следующий раз», — обещает он себе. Когда они прощаются, Лю Цингэ держит ее пальцы в ладонях, пока Шэнь Цинцю другой рукой приглаживает ему волосы на макушке и расправляет складки одежды на плечах. — Ты ведь придешь еще? — воркуя беззастенчиво, напоминая, как ничто другое, что дом — это не место. Кончики ушей Лю Цингэ неизбежно нагреваются. — Ты тоже мог бы остаться, помнишь? Дом — это человек. Лю Цингэ сжимает эти тонкие пальцы очень осторожно и улыбается уголками губ неуклюже, потому что плохо умеет, но знакомо, преданно. Так, как делал это с тех пор, когда еще не было ни «Хеврии», ни «Элигоса». Прежде чем они стали «богами», они были людьми. — Юань. — Минъхо**. Может, когда все закончится, он скажет ей, что чувствует.***
Однажды во время войны в Тейвате Архонт Соли бросила меч на землю и отказалась поднимать вновь. Она посмотрела на людей вокруг, и на ее губах не было улыбки — лишь мягкое спокойствие человека, лично для себя уже принявшего решение. Она сказала: «Если вы тоже не хотите этой бессмысленной резни, мы можем пойти вместе». Она сказала: «Возможно, у нас не получится и это будет сложно. Скорее всего, так и будет. Но мы можем попробовать найти для себя место и дом подальше от сражений и смертей». Она сказала «мы», только не поняла, что люди видели в ней лишь бога.***
Второй меч на поясе Лю Цингэ — тонкий изящный клинок, будто стебель молодого дерева. Обманчиво-легкий и хлесткий. Белый металл, украшенный сине-зеленой лентой на рукояти. Лю Цингэ принес его Шэнь Цинцю, чтобы вернуть. Но она не приняла. — Пока у тебя есть меч, никто не станет воспринимать твои слова о мире всерьез, — зеленые глаза будто светлеют, прослеживая игру света ночных жемчужин на стали, подергиваются дымкой, пока бледные руки удерживают меч твердо перед собой, будто их хозяйка мысленно отправляется далеко. Лю Цингэ видит высокую фигуру посреди поля сражения с несгибаемой спиной и острой линией челюсти. Жестко сведенные губы и очень внимательный взгляд. Меч «поет» в ее руках. Соль, которая рисует самые прекрасные картины и лечит раны, способна точно так же мучительно убить. Кровь под ногтями и языком. Темная застывшая зелень в глазах. Лю Цингэ смотрит на нее в настоящем, а не прошлом, и невольно задерживает дыхание, когда ловит этот светлый светящийся взгляд. — Мне он не нужен сейчас. Возьми лучше себе. На всякий случай, — она вкладывает меч обратно в ножны и возвращает назад. — Может, он поможет тебе однажды? Мне спокойно, когда ты защищен там — далеко от меня. А все, чего я когда-либо хотела… это покоя. «Тот, кто говорит, что Архонт Соли слаба — совершенно ничего не знает». Лю Цингэ восхищается ее силой. Отступить — это не слабость.***
Город рушится за одну ночь. Она сказала: «Он не падет снаружи». Такая наивность. Лю Цингэ хочет глухо невесело рассмеяться, а потом вцепиться пальцами в волосы и громко закричать. Невыносимо. Невозможно. Больно. Почему? Песчаный берег — усыпан ракушками и обломками стен: той частью города, что возвышалась над поверхностью. Соль смешивается с песком — ее здесь слишком много. И пахнет речной водой. Вода промачивает сапоги, смыкается вокруг голенищ, а потом и выше — доходит до колен, до бедер. Лю Цингэ не морщится от ее холода, он наклоняется, чтобы уткнуться носом в гладкий черный шелк чужих волос, как мечтал не раз и не два — заколка из них потерялась где-то, — только вот чувствует он все, что угодно: запах травы, мела и горячей дорожной пыли — от самого Лю Цингэ, — легкой тины у самого берега. А запах Шэнь Цинцю — нет. Потому что тело в руках — жесткое и неподвижное. Потому что мертвые — это просто мертвые. Почему?! Пальцы сжимаются судорожно, что создается впечатление, попробуй расцепить руки сейчас — не выйдет. Все внутри онемело, только снаружи продолжает двигаться будто само по себе. Лю Цингэ останавливается посреди неспешного течения воды. Отсюда самый лучший вид (она говорила), небо кажется чайной чашкой из голубого фарфора, перевернутой и накрывшей собой мир. Шэнь Цинцю на руках кажется такой спокойной, мирной, будто спящей. Одежды цвета цин, которые тревожит ветер. «Именно тот покой, который ты хотела?» — судорожный вдох разбивается о горький болезненный смех. Больнобольнобольно. — Я люблю тебя, — он касается чужой щеки шепотом, на мгновение прикрывая глаза и делая вдох, пытаясь в последний раз уловить тот особый аромат, как пахла только она — бамбука, чернил и зеленого чая, теплого проливного дождя, который промачивал ее одежду и волосы, но «проявлял» улыбку, неровную, искрящуюся… самую красивую. А потом опускает руки и погружает тело в воду. Оно превращается в соль и растворяется без следа. У Лю Цингэ остается лишь одежда, которую он складывает бережно и прячет в мешочке цянькунь, прежде чем вернуться. На берегу — шаг невольно замедляется, останавливаясь в нескольких десятках цуней — он видит человека, которого сейчас точно хотел бы видеть меньше всего. Хоть кого-то вообще видеть. Мужчина с жестким бесстрастным лицом и золотыми глазами. — Чжун Ли, — сужая глаза, не особо вежливо, но Лю Цингэ никогда не боялся выражать то, что думает (может, только кроме одного чувства). «Ты тоже мог сделать хоть что-то, она ведь считала тебя другом!». — Архонт Железа, — лишь едва заметное движение головой в качестве признания. Лю Цингэ внезапно замечает, что другой сейчас далек от обычного холеного высокомерия и упрямой уверенности. Властелин Камня выглядит… потерянным, ошеломленным, когда смотрит поверх его плеча туда, где гладь реки ровная — такая же, какой и была вчера. Архонт Соли умерла, и вода стала лишь немного соленее. А мир… не изменился вовсе? «К чему они все стремятся в первую очередь? Оно стоит того?» Вся беспричинная злость на другого внезапно проходит без следа, и он больше ничего не хочет. Может, чтобы небо рухнуло, и ноги перестали держать, но он все еще стоит. Сердце бьется. «Цингэ так беспечен. Вечно заставляет меня тревожиться. Заботься о себе». Бьется. Когда Лю Цингэ уходит, то никогда не возвращается сюда больше. И через века никто не слышит об Архонте Железа ничего. Все, что он может — это исполнить хоть одно из ее желаний. Вода на губах — тоже соленая.