«Начальство не опаздывает — оно задерживается»

Свёкру нравилось всё, что было так или иначе связано с Неизвестными Отцами и их посиделками — начиная от зала, где проводились собрания (он там даже не чувствовал вони, ха-ха), и заканчивая местами, куда они вместе, бывало, выезжали по делам — для того, например, чтоб инкогнито рассмотреть и одобрить (или же упразднить) какой-то проект. Он любил это всё. Глубоко, жарко, искренне. Но, признаться, ничто он не любил так, как кровать Папы. Тут дело было даже не в том, что теплее кровати и не придумать, а Свёкор, как и любая смертоносная змея, имел слабость к возможностям просто лежать, согревая бока. Хотя и доподлинно неизвестно, есть ли бока у змей — боковые части, пожалуй, есть, ну, а так они полностью состоят из боков. Впрочем, в сторону змей. Свёкор просто любил нежиться в постели со своим любовником, и в этом нет ничего неожиданного. С другой стороны, для некоторых из Отцов и приспешников стало бы неожиданностью одна лишь допущенная мысль о том, что Папа, одного звука голоса которого было достаточно, чтобы дыхание перехватило, как часто бывает в момент опасности (естественная реакция организма, инстинкт в желании затаиться), этот устрашающий беспощадный Папа, убийственный и грозный, может быть с кем-то нежен. Но Свёкор знал по себе — он может. Ещё как может. И в это ленивое пасмурное утро они не хотели вставать и грели друг друга в объятиях, будто бы две змеи, удав и что-то поменьше. Гадюка, как некогда прошипел, думая, что остался неуслышанным, государственный прокурор после замечания Свёкра. А Свёкор услышал и усмехнулся — ему стало даже приятно. — Я не хочу вставать, — заявил Папа, низко и сладко зевая, а Свёкор в ответ улыбнулся, немного растерянно гладя его затылок и шею. — И не нужно, — шепнул он, оставляя на макушке Папы лёгкий утвердительный поцелуй. Это могло показаться странным — Свёкор, что всегда холён и приглажен, лежащий с растрёпанными подушкой волосами, с румянцем на обыкновенно бескровных щеках, и прикрывший глаза в сонливой истоме Папа, вверяющийся его голосу и рукам. Что ж, и вправду могло — кому-нибудь несведущему, ведь настоящая сила вовсе не в том, чтобы соответствовать чьим-либо ожиданиям… Она в воплощённом праве быть кем угодно когда угодно, без всякой оглядки на то, что подумают посторонние. И в праве подолгу лежать в кровати — пускай собрание подождёт.