kırmızı papatyalar

Глупо улыбаюсь, смотря на вышитую ткань. Ромашки. И как только мне пришло в голову вышить именно их? Задумываюсь над этим и мгновенно отвечаю сама себе. Улыбка на моём лице становится ещё шире. Вспоминаю, что думала о тебе, пока игла бесчисленное множество раз протыкала ткань, украшая её простым ромашковым орнаментом. Они так похожи на тебя, Хандан… Такие чистые, невинные и искренние. Когда-то ты тоже была такой, но всё изменилось, слишком неожиданно, причём. Ромашки твоего сада приняли багряный оттенок. Из-за чего? На них время от времени капала алая кровь, так соблазнительно стекая по лепесткам, а позже приземлялась на поверхность земли и впитывалась в неё. Эти цветы росли в кровавой почве, кровью и питались. А стоило новой жизни зародиться в твоём прекрасном саду — этот цветок становился чёрным. Интересно, ты догадывалась об этом? Нет, ты пока не готова такое принять, чувствую. Я буду терпеливо ждать, ты лично ответишь мне на этот вопрос. Хотя, прекрасно знаю причину. Как же так получилось? Я и сама не понимаю… Конечно же, ты старательно прячешь мои чёрные ромашки. Зато совсем не стесняешься своих багряных. Правильно: здесь по-другому никак. Вот, в чём причина. Ты, как и все, погрязла с головой в дворцовых интригах. Жаль, конечно, была такой наивной и простодушной… Твой взгляд — щенячьим, в постоянной мольбе. Что же со всем этим стало? Мы не успели заметить, как всё утекло сквозь пальцы. Ты очень изменилась. Да и взгляд твой отныне совсем другой. Или, может, он изменился только для меня? Да, так и есть, вероятнее. Тогда почему ты так смотришь на меня? Постой, не торопись. Я и без того знаю причину. Ответь себе. Признайся, наконец. Всё ещё не можешь это сказать? Хорошо, я буду первой… А знаешь, почему твои ромашки на моей вышивке белые? Ведь на самом деле они давно таковыми не являются. Они белые оттого, что ты осталась и всегда будешь для меня робкой Еленой, которая долго сторонилась меня, ведясь на слухи. Порой мне кажется, ты всё ещё не сильно доверяешь мне. Правда, был момент, когда и в моих глазах твои ромашки почти побагровели. Спросишь, какой? Неужели забыла? Ты покусилась на жизнь моего шехзаде, моего бельчонка Мустафы. Благо, Кёсем Хатун и тут преуспела. Долго, конечно, ты оставалась безнаказанной, а у меня даже мысли не возникало, что это совершила так любимая мной Елена. Хотя нет, неправильно: Хандан, Валиде Хандан Султан хотела лишить жизни моего славного шехзаде. Елена не смогла бы так поступить. А ей ведь так мешал Мустафа. Она же закипала от того, что Ахмед был, на удивление, милосерден и не собирался становиться братоубийцей! Елена понимала, как я буду страдать от потери ребёнка. Мехмед, если не забыла, уже умертвил моего Махмуда. Елена знала, что я не переживу вторую потерю. Только с тех пор в тебе главенствует Валиде Хандан Султан, и лишь иногда, по-прежнему наблюдаются далёкие отголоски той самой Елены. Казалось, какое доверие после такого? Какие чувства? Те же самые, Хандан. Всё те же. Я простила тебе этот случай и не знаю, на что ещё пойду, чтобы добиться взаимности. Вернее, признания. О да, взаимность давно порхает между нами, создавая немало искр. Ты только решись, я так давно этого жду. Ну же, не томи. Скажи эти слова… Что-то выдёргивает меня из мыслей. Резкая боль внезапно пронзает сердце. Что-то случилось с тобой. Чувствую. Перестаю вышивать. Замираю. Не могу придумать ничего лучше, чем придти к тебе. Не оценишь моего общества, знаю. Всё равно иду. Бегу. Захожу к тебе в покои. Слуги не пускают меня, но я вру, что ты ждёшь. Стоишь на балконе, сжимая что-то в ладони. Тихо приближаюсь к тебе. Останавливаюсь. Наблюдаю. Долго стоишь, задумчиво разглядывая небо вечернего Стамбула. Шумно вздыхаешь и дрожащими руками пытаешься открыть ёмкость. Долго вглядываюсь — и признаю в этой вещичке один из флакончиков, так знакомых мне… Ну конечно же, это ведь из моей коллекции! Когда же ты успела?.. Понимаю, что будет, если ты сделаешь это, и не сдержав удивления, охаю. А ты поворачиваешься. Прячешь яд и прожигаешь меня взглядом. Твоё лицо суровое и безразличное, но я замечаю мокрые дорожки на щеках. Плакала. — Чего тебе? Пришла поиздеваться? Глупая. До сих пор не поняла. Уверенно подхожу ближе — отступаешь назад. Хватаю тебя за руку, и ты даже не сопротивляешься. Аккуратно забираю флакон из твоих ладоней — и он тут же летит с балкона, разбиваясь о камни дворцового сада. Смотрю в твои красные от слёз глаза и замечаю едва уловимый трепет. Я всё ещё держу твои ладони, а ты не понимаешь, что происходит. Приятное тепло застигает нас обоих врасплох. Я знаю, ты тоже чувствуешь это. Просто признайся, расскажи о наболевшем. — Отпусти! — режет слух, ведь я ждала те самые трогательные слова. — Халиме, я к тебе обращаюсь! — К кому же ещё, — делаю паузу и, наклонившись к тебе чуть ближе, медленно проговариваю твоё имя: —Елена…—да, именно сейчас я вновь увидела в тебе свою Елену. Ты вздрагиваешь, мне понятна такая реакция. Смотришь на меня. Так удивлённо, будто узнала то, чего нельзя знать. Будто сейчас придут палачи и казнят за такую правду. Наверное, так и есть. А может, я напрасно об этом думаю? Ты просто услышала своё прежнее имя и наверняка удивилась, что я его помню. А я не забыла. Не смогла. Забыла ли ты про то, что связывало нас? Раскачиваешься, пытаясь ухватиться за что-то. Понимаю, что вот-вот упадёшь, и беру тебя под локоток. Мы медленно опускаемся на ближайшую тахту. Ты вся дрожишь, и я осторожно приобнимаю тебя, боясь реакции. Но вопреки ожиданиям, лишь опускаешь голову на моё плечо. — Я не хотела, Халиме, не хотела, — шепчешь, будто в бреду. — Всё позади, забудь. Кажется, я сказала что-то не то, ведь теперь ты разочарованно оглядываешь меня. Мы совсем недолго сидим в тишине, а дальше происходит то, чего я совсем не ожидала. Ты кладёшь свою голову мне на колени и смотришь так… Так смотрела на меня Елена — боязливо. Ну нет, уже не то. Лучше смотри на меня по-прежнему, кичась своим статусом, Хандан. Снимаю и откладываю твою тяжёлую корону: не обязательно носить её, ты всегда будешь моей королевой. Мои пальцы тонут тёмных в волосах, и ты вновь поднимаешь свои очаровательные глазки. Только вот твой взгляд… Да-да, тот самый, теперь я узнаю тебя, Хандан. — Халиме… — шепчешь ты, и меня пробирает приятная дрожь. — Не надо, не говори ничего, — я отвожу взгляд, зная, что могу совершить то, о чём, вероятно, ты будешь жалеть. — Халиме… — слышу снова, но теперь и голос твой призывает к действию. Знаю, что совершаю ошибку, но, несмотря на это, заглядываю тебе в глаза. Тону в них, совершенно не сопротивляясь. А твой взгляд — снова с мольбой. Как когда-то давно. Однако это не взгляд Елены, отнюдь. Помню, когда тебя привезли в гарем, ты просила Сафие Султан смиловаться, вернуть на родину. Это и был взгляд Елены, но сейчас… Ты просишь совершенно о другом, Хандан. Просишь признаться. Не понимаешь, на что идёшь. Просто не в себе. Скоро ты успокоишься — и забудешь об этом, как о страшном сне. А я этот «страшный сон» не забуду… Разве можно так смотреть, Хандан? Неужели не понимаешь, что ходишь по тонкому льду? Не понимаешь, насколько трудно мне сдерживаться? Я ведь правда вот-вот признаюсь… — Я была слепа всё это время, — растерянно произносишь ты и приподнимаешься, — похоже, я ошиблась кое в чём… Совершенно не понимаю, о чём ты говоришь. Неужели действительно забыла? Неужели не замечала, что то чувство, ужасно плохое чувство, давно вернулось? Или… — О чём это ты? — я догадываюсь, но мне и предположить такое страшно. Страшно потерять тебя. Кажется, время остановилось. Смотрим друг на друга. Что-то внутри болезненно сжимается... Твой взгляд стал обжигающе холодным. Да, именно таким, самое точное описание. Чувствую себя ужасно: виски болезненно ноют, глаза заволокло пеленой, а в ушах непонятный шум. Едва улавливаю твой голос: «Возвращайтесь в свои покои, Халиме Султан». Чувствую, что у меня совсем нет сил перечить тебе и, не осознавая серьёзность ситуации, медленно встаю с тахты. На ватных ногах дохожу до дверей и уже готовлюсь постучать, чтобы стража открыла, но не делаю этого. В глазах стремительно темнеет, а ноги незамедлительно подкашиваются. Не понимаю, что происходит, да уже и не важно. Слышу встревоженные возгласы: кричишь на слуг, дабы те быстрее привели лекарей. Чувствую прикосновения твоих ладоней к моему лицу. Хлопаешь по щекам, шепчешь что-то. Из всех услышанных звуков вновь пытаюсь собрать фразы, но с каждым мгновением это даётся тяжелее. — Не оставляй меня… — последнее, что я слышу, и бездонная темнота поглощает меня окончательно.

***

Просыпаюсь. Замечаю, что всё ещё нахожусь в твоих покоях. Через силу открываю глаза и вижу, как ты держишь мою руку в своей, боясь отпустить. Твои глаза красные, опухшие. По щекам, одна за другой, скатываются прозрачные, как хрусталь, капельки. Наблюдаю за тобой, любуясь. Даже сейчас прекрасна: вся красная и в слезах. Это не важно, для меня ты всегда несравненна. Кажется, почувствовала, как я прожигаю тебя взглядом. Поворачиваешься. Вздрагиваешь от неожиданности. — Халиме? — не веришь сама себе, это уж слишком заметно, дорогая. — Аллах милостивый, ты очнулась! —Хандан, — я старательно выдавливаю улыбку и предпринимаю попытку встать с ложа. — Куда же ты? Тебе нужен покой, — ещё сильнее сжимаешь мою ладонь, давая понять, что отпускать не собираешься. Именно это мне и нужно, поверь. — Что произошло? — Ты потеряла сознание. Не бойся, лекари сказали, ты просто перенервничала, — нежно улыбнулась, — не представляешь, как я за тебя переживаю… Видимо, ты не можешь разобраться в себе. За несколько мгновений до того, как мне стало плохо, ты отвергла меня. А что сейчас? К чему этот прилив нежности? Самое ужасное то, что и я теперь не могу разобраться в себе. Что же ты наделала, моя Елена? Моя Хандан... С одной стороны — мне очень обидно: я ведь не игрушка, чтобы так… А с другой — столько раз я прощала тебя. Смогу ли простить в этот? Конечно. В том-то и проблема. Только мои чувства никуда не исчезают, но это раз за разом приносит мне ужасную боль. Порой я думаю, если бы мы не испытывали этих порочных чувств, было бы легче. Но разве можно что-то поменять? Мы же пытались... Снова пытаюсь встать, но ты кладёшь свои руки мне на плечи, заставляя лечь. Я упрямлюсь и снова поддаюсь вперёд. Однако и ты не собираешься сдаваться. Тот момент, которого мы так боялись. Между нашими лицами остаётся слишком неприличное расстояние. Назад дороги не будет, знаешь? Отныне я тебя не отпущу, ты меня тоже, уверена. Может, вот он, тот самый момент? Стоит ли признаться сейчас? Заворожённо смотрим друг другу в глаза. Вероятно, ты тоже думаешь, как об этом сказать. Какое-то странное ощущение, будто… Нет, почему же так? Что за сомнения поселились в моём сердце? Откуда это взялось? Столько времени я ждала этого момента, но… Теперь во мне будто всё перевернулось. С ужасом осознаю, что сама не готова. Рано. Слишком рано. Нельзя, чтобы ты успела это сказать мне. Нет-нет… Не сейчас, пожалуйста. Я люблю тебя, правда, люблю. Я не смогла разлюбить. Только хватит ли у меня смелости ответить тебе взаимностью сейчас? Сердце снова болезненно сжимается. Мне придётся сделать тебе больно, но так будет лучше, поверь. Для всех лучше. Может, ты тоже будешь думать потом, что поторопилась, совершила ошибку? Да, нужно остановиться. Сейчас же. Нельзя, чтобы мы раскрыли наши чувства. Едва не теряю самообладание, но сдерживаюсь. Хочу раскаяться. Встать перед тобой на колени, молить о прощении. Возможно, я слишком жестокая, прости. Прости, если сможешь. Так правда будет лучше. Собираюсь с силами и скидываю твои руки, резко встаю с ложа. Ты до сих пор ничего не понимаешь и удивлённо моргаешь. Пользуюсь ситуацией и, несмотря на ужасное головокружение, быстрым шагом подхожу к двери. Что-то меня останавливает, в глазах снова темнеет и я судорожно ищу, за что можно схватиться. Вспоминаю твой взгляд… «Нет, не смотри в глаза. Не надо. Ты снова попадёшь в этот плен, не останавливайся. Беги от неё. Беги, прошу! Вы запутались, вместе запутались. Но распутывать всё это будете в одиночку. Эти чувства не должны были настигнуть вас. Ошибка. Это большая ошибка, не совершай её. Сам Шайтан играет с вами. Ты же знаешь, как это бывает... Прошу, уходи скорее!» — кричит разум. «Ты так долго этого ждала, не медли. Ни к чему сомнения, расскажи ей об этом! О своих чувствах. Не причиняй боль любимому человеку, не надо. Она тоже испытывает это, не сомневайся. Вы так ждали, ну же. Сколько ещё должно пройти лет? Сделай первый шаг. Скажи, что любишь. Послушай же меня!» — протестует сердце. Я крепко сжимаю в ладони дверную ручку. Разум победил. Вижу, что ты уже  одходишь ко мне, и останавливаю жестом. Стучу в дверь, разворачиваюсь. Смотрю в твои глаза. Последний раз. Больше не осмелюсь, совесть не позволит. Я причиняю тебе слишком много боли, лучше будет прекратить наше общение. Любое. Понимаю, что не могу больше так. Да и ты тоже, наверняка. Пора принять решение. Стража уже открыла двери, поздно. Нерешительно переступаю порог и бросаю короткое: «Прости». Выхожу из покоев и вижу Менекше. А вот и твой верный пёс — Хаджи. Оживились, поклонились. Видимо, не ожидали, что я уйду от тебя так быстро. — Султанша, — слышу тихий голосок Менекше, —хвала Аллаху, вам стало лучше! —Да дарует Аллах вам долгую жизнь, Султанша, —подхватывает твой евнух.

***

Сон никак не идёт. Сижу в своих покоях, попивая ромашковый сироп. Какая ирония, ромашковый. Ромашки. И вновь вспоминаю тебя… С трудом отгоняя гнетущие мысли, тяжело вздыхаю. Если раньше этот напиток действительно успокаивал, то сейчас — наоборот. А вся беда в ромашках. Ты ведь так похожа на них, Хандан. Или они на тебя. Я запуталась, но это уже не важно. Между нами ничего не может быть. Глупо. Как же глупо... Всё уже было, как я могла забыть? Зачем? Зачем я причиняю боль и тебе, и себе? «Наши чувства непозволительны» — глупая отговорка. «Так будет лучше» — для кого? «Сам Шайтан играет с нами» — о Аллах, какая ересь. Издаю нервный смешок, что не остаётся без внимания верной служанки. — Султанша, всё в порядке? — Не в порядке, Менекше, не в порядке… — улыбаюсь. Почти безумно. Просто знай: ты — единственная причина моего безумства. — Может, позвать лекаря? — осторожно спрашивает она. — Разве могут лекари излечить мою душу? Смогут ли залечить раны, оставленные совестью? — Тогда, — Менекше так искренне улыбается, — ещё ромашкового сиропа? — Ромашкового…— произношу с печальной улыбкой. — Не стоит. Можешь идти, Менекше. И отпусти всех слуг, сегодня мне не понадобится помощь. Верно. Не понадобится. Мне уже никто не поможет. Разве что...

***

Теперь я одна. Абсолютно одна. Прекрасно. Что может быть лучше? Одиночество… Маленькая слеза стекает по щеке. А вот и ещё одна. И снова, снова, снова… Может, так будет легче? Может, эта боль наконец покинет меня? Я не могу больше держать всё в себе. Я устала быть сильной. Я тоже женщина и у меня есть слабости. Нельзя… В этом дворце нельзя их показывать, нет. Да кому какое дело? Хочу — и буду! Буду плакать. Захлёбываться в слезах, пусть даже так! У меня есть на это право. Кто запретит? Я уже давно не рабыня. Хочу — и буду… Но только эти слёзы ничего не изменят, знаю. Собственноручно закопала наше счастье — так могу только я. Что случилось со мной в тот момент? Почему я стала сомневаться в искренности твоих чувств? Дворец. Золотая клетка. Он. Это он так изменил меня. Здесь нельзя никому доверять, нельзя. Стоит лишь раз проявить милосердие, довериться кому-то или полюбить, — тобой будут пользоваться. Раз за разом. И я привыкла. Привыкла выживать здесь. Только почему, почему вдруг стала сомневаться в тебе? Неужели наши чувства пошли по наклонной? Это и есть та самая точка невозврата? — Халиме… — различаю твой голос из своих бесконечных всхлипов. Ты пришла? Вот почему на душе мгновенно стало так тепло… И как я посмел так плохо думать о тебе? — Халиме Султан! — слишком резко. — Хватит слёзы лить, ничего уже не исправить! Что случилось? Почему ты так разговариваешь со мной? Почему… — Довольна? Теперь ты довольна? А может, это моё воображение? Пожалуйста… Нет-нет, ты сейчас у себя в покоях… Я напридумывала, это просто моя фантазия. Именно так. — С тобой разговаривает Валиде Султан! Что за дерзость такая? Решаюсь. Вытираю слёзы и открываю глаза. Всё те же глаза, те же волосы. Ты. Это ты. Вздрагиваю. Нет-нет, что-то изменилось… Неужели я была так слепа? Неужели и ты воспользовалась моей слабостью и не любила вовсе? Неужели наивная Алтуншах ошиблась, влюбившись тогда в невинные, по-детски чистые глаза? — Султанша… — тихо произношу, не в силах назвать тебя по имени. — Что за глупые надежды, Халиме? Ты не была такой наивной. Что, правда полюбила меня? Чувства ослепили тебя, не понимаешь очевидного! Мать шехзаде, султанши… Разве можно так? — Хандан я… — но ты не дала мне договорить, ведь я опустилась на пол от звонкой пощёчины. — С меня достаточно! Подобной дерзости я натерпелась сполна! — ты схватила меня за волосы, оттягивая голову вниз. — Как ты посмела? Как посмела воспылать такими чувствами ко мне? — пренебрежительно отдёргиваешь свою руку. — Завтра казнят. И все увидят это. Все узнают об этом, будь уверена.

***

А вот и наказание за мою беспечность. Маленькие Мустафа и Дильруба стоят рядом с тобой. Они плачут и не понимают, почему давняя подруга их мамы заставляет наблюдать за её казнью. А я не плачу, не сопротивляюсь — нет больше сил. Чувствую, как шёлковый шнурок касается моей шеи. С каждой секундой дышать тяжелее, он больно сдавливает кожу, оставляя позорный след…

***

Резко поднимаюсь с многочисленных подушек, тяжело дыша. Сон. Дурной сон. Это, кстати, ты обычно любишь так спать. Не спрашивай, откуда знаю. Поверь, я знаю каждую твою привычку. Так получается, я у тебя в покоях? Вижу мужчину, который сидит на краешке ложа, повернувшись ко мне спиной. Кто пустил его в гарем? Лекарь, не иначе. Вдруг снова чувствую ужасную головную боль и со стоном опускаюсь на подушки. Он, кажется, заметил и тут же повернулся. Я тяжело сглотнула, увидев кто это на самом деле. — Повелитель… — еле связала я, попытавшись встать. — Не тревожьтесь, лежите, Халиме Султан, — Ахмед улыбнулся. — Стража! Позовите Валиде Султан, — обратился он к агам. А я, так ничего и не понимая, удивлённо хлопаю ресницами. Что вообще тут делает твой сын? Почему я нахожусь в твоих покоях? Что было правдой, а что сном? Почему ты сейчас не рядом? Все вопросы улетучиваются, когда я слышу до боли знакомый голос. — Ахмед, что-то случи… — наши взгляды встретились, и ты мгновенно замолчала. Время для нас остановилось. Эти взгляды были важнее всех слов, которые мы безуспешно пытались сказать друг другу. — Что ж, мне пора, — сказал Ахмед, встав с ложа и как-то многозначительно оглядев нас, улыбнулся. Дверь скрипнула, а значит закрылась. Тишина. Наконец ты села рядом, взяв мои руки в свои. Что это было? — Мне кажется или Ахмед…то есть Повелитель... — ты продолжила за меня. — Знает о нас, — улыбнувшись, ответила ты и это было утверждение…