Сто секунд до катастрофы

      гонки — это жизнь.       кипящий в жилах адреналин. металлическое чудовище, истошно ревущее двигателем, и так легко представить его рвущимся в бой так же нетерпеливо, как и его всадник. такой же яркий, жгущий под веками голодный азарт в глазах соперников. визг металла, когда прочная тяжёлая цепь рвётся под напором передней решётки разогнавшегося автомобиля, словно склеенная из бумаги неумелым ребёнком.       гонки — это смерть.       смерть в пылающей факелом машине среди нагромождения смятого, раскаленного докрасна металла. смерть, которой заканчивается краткий полёт через лобовое стекло, красной вспышкой разогретого колёсами асфальта принимающая в объятия небытия. смерть, которой оборачивается ложная надежда на спасение гонщика, выбравшегося из мёртвого, перевёрнутого автомобиля лишь для того, чтобы угодить под колеса своих соперников.       нортон помнит, как всё начиналось. как они стояли — четверо лучших из лучших, впервые встретившихся за границами безжалостной трассы. каждый из них был асом своего дела. их машины словно были продолжениями их тел — так чутко они реагировали на движения своих наездников. каждый из них знал, что в случае неудачи их ждёт смерть, а может быть, и что-то неизмеримо более мучительное.       все они были согласны на условия, в которые их поставили.       им требовалось время, и они знали это, сойдясь задолго до дня икс. километры и километры намотанных на колёса дорог, литры машинного масла и куда больше — топлива для железных коней и холодного пива для седоков. часы и дни совместных тренировок и неудержимого, азартного накручивания на автомобили все новых и новых примочек. снова тренировки — и большинство новых приблуд безжалостно отправлялось в расход, а лучшие из них оттачивались и доводились до автоматизма.       они знали, что у них не будет вторых шансов и неудачных стартов.       они не знали, что они ошибались.       нортон помнит, как умер в первый раз. как кипевшая в жилах кровь моментально застыла, когда разгорячённого мозга достигло осознание: сейчас его не станет. никакой цельности в разрозненных осколках восприятия, рогатый силуэт на грозно ревущем чудовище, болезненно яркий отблеск света фар на полированной поверхности крюка, с каждой секундой приближавшаяся гранитная стена, понимание, что вбок уйти уже не удастся, не выйдет и затормозить. ощущение собственной ничтожности перед величием векового камня, о который его вот-вот должно было размазать кровавым пятном.       надежда, что остальные проедут дальше.       нортон открывает глаза.       нортон помнит свои следующие смерти. ещё и ещё, раз за разом, на относительно лёгких и дьявольски сложных участках трассы. гладкая поверхность реки полированным зеркалом встречает фары, рассеивая в себе яркий электрический свет и жадно облизывая автомобиль безгубым мокрым ртом. небо и земля, меняющиеся местами так быстро, что тошнота подкатывает к горлу — последнее, что он успевает почувствовать, прежде чем калейдоскоп обрывается небытием. остерегающий крик, всё равно слишком запоздавший, потому что верный железный конь взбрыкивает и несётся вперёд уже совершенно неуправляемо, увлекая в свой бешеный бег и водителя-седока.       нортон открывает глаза.       нортон открывает глаза снова и снова, матерится себе под нос, ключ в замке зажигания проворачивает с ожесточением. нортон с ненавистью смотрит на рогатый силуэт, массивный и давящий, как и очертания его автомобиля — стальная шкура носит на себе множество боевых шрамов, и ему чудится даже, что машина ухмыляется решёткой на капоте, подмигивает ему фарами: что, съели? утритесь, мол, людишки, вам все равно не светит ничего, кроме смерти на этом бесконечном ринге.       нортон мог бы отступиться, послать к чертям эту гонку, струхнуть — «в последний момент», презрительные и разочарованные взгляды остальных он переживет, в отличие от очередных их смертей. нортон знает, что никто из них не помнит, никто не просыпается за рулем подрагивающего от нетерпения автомобиля с памятью о том, что случилось, ни у кого из них нет потрёпанного стикера на приборной панели, на котором он отмечает каждую бесплодную попытку подтекающей старой ручкой.       нортон поворачивает ключ, и мотор ревёт под капотом во все свои лошадиные силы, давно выбившиеся из границ, заявленных автомобилям этой марки.       нортон открывает глаза.       нортон снова и снова теряет их одного за другим. фиона — ее мотоцикл буквально перемолот монструозной машиной, вскинувшей над ним массивные колеса в страшной, дикой пародии на обезумевшую, готовую растоптать все на своем пути лошадь. деми — он тащил ее, бледную и бессознательную, из загоревшейся машины, боясь, что убьет её этим и понимая, что без этого она умрет тем более. майк — лязг металла за спиной и яростный рёв бейна подхлёстывают, заставляя сильнее вдавить в пол педаль газа; нортон не знает, жив ли ещё майк. нортон не знает, жив ли ещё хоть кто-нибудь, кроме него и этой проклятой химеры.       нортон вырывается вперёд.       оставшийся отрезок — прямой, и он не отпускает педаль, в пол её вдавливая так, что — отстраненная мысль проскальзывает, и он сам удивляется её неуместности, — погнется точно, и придётся чинить.       за спиной — рёв чужого мотора и грохот раскручиваемой цепи.       нортон закрывает глаза и крепче сжимает руль.       лязганье железной цепи, сорванной капотом, отдаётся болезненно где-то глубоко внутри. ликование настолько велико, что нортон не может вдохнуть.       аплодисменты грохотом обрушиваются сверху.       нортон открывает глаза.