Котик

Юнги резко распахивает глаза от пронзительного и громкого «мяу» донесшегося сверху и последующего за ним более длинного и высокого «мя-я-яу». Парень еле-еле поднимает тяжелую голову с хаотично раскиданных по столу тетрадок и листов-шпаргалок, отлепляет особо настырный листик от щеки и трет красные глаза, смачно зевая. Мин смотрит в потухший экран ноутбука на свое темное смазанное отражение и чуть ли готов не заплакать от безысходности. Период сессии — это томительное ожидание костлявой смерти с дробашом наперевес, от которого ты не умрешь, но в фарш превратиться рискуешь. Она стреляет метко и сразу в голову, оставляя за собой шлейф из пороховой дымки. Самые отчаянные студенты могут только поднять белый флаг и слезливо прошептать «ну, стреляй уже, сука, все равно мне не победить». Вот и ему сейчас хочется не просто умереть, а сдохнуть. На следующей неделе стартуют первые экзамены. Их штук шесть, насколько помнит опухший минов мозг (в нем столько информации, что из затылка скоро определения и зазубренные вопросы петардой бахнут). Он бы посмотрел на залп из собственных мозгов, да скорее всего не доживет — положенные восемь часов в день резко стали недельной нормой, а в желудке квасятся в пивном, кислотном бульоне вчерашний доширак и утренний круассан из супермаркета, приобретенный на последние копейки. Юнги вообще клал на всю эту учебу и экзамены огромный такой, тяжеленный болт, да он матери пообещал, что не вылетит. Жаль только выжить и закончить обучение с не расшатанной психикой и нормальным здоровьем не обещал. Потому что до панической атаки маленький шажочек. Руку протяни — всеобщая предэкзаменационная истерия уже любовно нализывает ладонь своим шершавым языком. Он еле себя сдерживает от психов и истерик, ибо заебало. К тому же надежда, что преподы опять выкобениваются и лишь строят из себя саму добропорядочность, а по итогу только мозг потрахают да отпустят с миром и автоматами, медленно таяла на глазах, как тонкий слой недавно выпавшего снега. В этом семестре у них одни гоблины, змеиные гады и ведьмы: что не пара, то проклятьями всех обсыпают и шипят по-уродски «не с-с-с-с-сдашь, не с-с-с-с-сдашь». Вот почему это, сука, бесячее «мяу», разбудившее его, сейчас вызовет минов гнев, и пиздец будет не только пушистому огрызку и его хозяину, но и всей общаге. Хотя тут всем прям повезло, потому что он с кошколюбителем вроде один остался грызть гранит науки под мигание огоньков в соседних окнах и звуки новогодней музыки — остальные разъехались на новогодние каникулы к родителям и друзьям. Нервно поднимая глючащий самсунг экраном вверх, Юнги понимает, что закипает еще сильнее — времени три тридцать пять ночи, а чей-то кошачий ублюдок решил смяучить девятую симфонию Бетховена на свой лад. Он грубо захлопывает крышку ноута, сдвигает все исписанные бумажки в сторону и случайно задевает подставку с ручками. Почему от них столько грохота вопрос хороший, но ему так похуй, что он тихо их собирает, бормоча под нос что-то про «блохастых уебков». Запал на срач с по-доброму ебанутыми соседями сверху не пропадает, а лишь усиливается. Парень сам по себе, как удав, спокойный, не конфликтный абсолютно, но в периоды сессии, все его немногочисленные друзья знают, что лучше Юнги не трогать. Желательно вообще повесить на грудь табличку «осторожно, злая собака» и обходить стороной за три километра. — Да ты бешеный! — орет Намджун, когда Юнги щипает его за сосок, потому что Ким загородил свет от лампы и каракуль страдальческих не видно. — Тебе нужно научиться усмирять себя на время сессии. Юнги почти истерично смеется. Он порывается выгнать взашей незваного гостя уже третий раз, но глубоко внутри тихо радуется поводу отвлечься от зубрежки. — Усмирять? Я тебе что, собака какая? Может еще намордник мне подаришь, дебил… Парень тут же осекается, просит прощения и признается, что вообще-то ему бы не помешало хоть немного расслабиться и словить дзен успокоения. Три исписанных тетрадных листа спустя Мин сдается, откладывает ручку и, тяжко вздыхая, интересуется: — Ладно, гений, и как же мне себя усмирять? Джун задумывается очень серьезно и от нечего делать параллельно ровняет кучу исписанных ручек и огрызков карандашей на столе Мина. — Не знаю, бро. Обычно люди бухают, играют в игры, гуляют. Ну и трахаются. — Ну и трахаются… — вторит Мин, пребывая в прострации. — Блять, Намджун, ты как выдашь. И что мне, по кампусу бегать и орать «ищу кого выебать перед экзаменом, конспекты в помощь прилагаются»? В итоге Мин шлет друга нахуй без суда и следствия, аргументируя тем, что Ким может быть и гений с айкью под 150, но его недотрах заебал конкретно и вообще по себе людей не судят. Больше они эту тему не поднимали, но Юнги всерьез начал раздумывать, как бы свои заебы под контроль брать. Получалось из рук вон плохо, ибо одно мяукающее создание постоянно доводило его до белого каления, и парень готов был даже попасть в черный список грин писа, убив пушистую скотину, лишь бы получить денек другой покоя. Осложнялось все тем, что «лохматый ублюдок», как его любовно кличил Мин, проявлял свою дикую гиперактивность исключительно по ночам. Иногда орал, что есть мочи, будто его там кастрировали да яйца не под наркозом резали, а руками отрывали. — Ну давай, сука, еще один мявк и тебе хана, — гаденько усмехается Мин, смотря на треснутый общажный потолок. Вот так вот свихнуться недолго, думает Юнги. Сидит себе в темноте в четыре ночи, только настольная лампа слабо мерцает, и ждет пока чужой кот голос подаст в приступе заёбамяукательного настроения. И он не понимает: то ли это сессия ему мозг вытрахала настолько, что крыша протекает и выть охота от этих «лучших дней молодости», то ли эти любители кошачьих с их ублюдским выводком мурчащих пидорасов. Но ни звука сверху больше не поступает. Мин мысленно молится, чтобы это чудовище, наконец, уснуло, и сам ложится в кровать, но сон не идет, потому что он всю ночь херачит одно за другим тупые видео на ютубе и под стать преподам шлет проклятия на весь злоебучий мир. Юнги ненавидит котов. Перед сдачей экономической теории… или экономического анализа? Юнги сам на себя сетует, что надо было хотя бы название предмета получше запомнить, но хуй проссышь, что там в этой экономике вообще происходит кроме истерик студентов во время ее сдачи, поэтому название, вызывающее приступы пассивной агрессии наперевес с позывами рвоты, активно им игнорируется. Он подходит к Хосоку, счастливо лыбящемуся после двухнедельного отдыха в кругу семьи, и резко рявкает: — Если ваша шерстяная сука еще раз меня разбудит, я из нее чучело сделаю и на стену гостиной повешу, чтоб другие смотрели на эту дохуя музыкальную скотину и ссались со страху. Чон сначала долго смеется, а потом, когда до него доходит смысл, спрашивает аккуратно: — Шерстяная сука? Ты о ком? — О коте вашем уебском. — Но у нас с Чимини никаких животных нет… — Хосок растерянно смотрит на однокурсника и задумчиво трет подбородок. — Значит твой первак та еще хитрая задница и прячет животину не только от комендантши, — и добавляет страдальчески, — ну умоляю, Хосок, ты же знаешь, что я никуда не уезжаю на праздники, мне даже не отдохнуть, а эти суки мяукают постоянно. Поговори с Чимином, может, сжалится над бедненьким хеном, м-м? И смотрит жалобно. Да он сам как кошак, мелькает у Чона в голове, но он, расплывшись в улыбке, кивает. — Хорошо, Юн, я спрошу. Чимини парень хороший, ты не думай про него плохо. Он, кстати, тобой интересовался, — игриво подмигивает, на что Юнги фыркает: не до отношений ему и свиданок, учеба в разгаре. — Стой. Эти суки? В смысле, их несколько? — Понятия не имею, но по ощущениям там пушистая орава ублюдков с вечным мартом. Хосок ржет так громко, долго и до слез, что его выгоняют с позором из аудитории и отправляют на пересдачу. Доржался дебил, думает Юнги, вытягивая неутешительный билет. Майские праздники начинаются хуево, мягко говоря. Юнги нечем себя занять, ибо до экзаменов еще далековато, а импровизированные каникулы в две недели из-за большого количества праздников слишком долго и муторно тянутся. Пару раз он ходит с Намджуном выпить, пару раз ходит один в кино, но в основном валяется в теплой кровати и смотрит то дорамы, то американские сериалы на нетфликсе. В принципе такой отдых его вполне устраивает, вот только мяучело, которое продолжает свои ночные арии каждую, блять, ночь, бесит неимоверно. Проклятия с мира перекладываются на Хосока, который просьбу не выполнил, скорее всего напрочь об этом забыв. Почему он до сих пор терпит эту ситуацию непонятно, но Мин решает, что вот точно в следующий раз пойдет и даст пизды всем, кто способен издавать мяукающие звуки. Вечер четверга выдается на редкость спокойным и тихим: Юнги покупает на переведенные деньги пару банок пива, небольшой кусок пиццы, пачку чипсов и расслабляется под серию детективной дорамы, название которой тут же забывает. Пик расслабления всколыхивает в памяти разговор с Намджуном, и Мин задумывается, почему бы немного не дать организму расслабиться? Не сказать, что он так уж одержим дрочкой или наоборот брезгует и не любит, скорее дрочит от случая к случаю. Правда последние недели ни времени, ни желания не было. Он как бы это… пресытился немного? На первых курсах выдрочил из себя всю душу, а сейчас то на пары рано вставать, то видео не возбуждающие попадаются. Но раз уж каникулы, да и делать все равно нечего, то Юн наклоняет крышку ноута к себе поближе, сует в уши наушники и ищет на что бы подрочить. На порнушные сайты заходить не особо хочется. Хочется чего-нибудь новенького или хотя бы не так в лоб найденного, поэтому он беспорядочно кликает по ссылкам в твиттере (как его туда занесло понятия не имеет), ища чего-нибудь интересного и горяченького. На глаза попадется каскад из коротких видео от десяти секунд и до минуты-двух. Без лиц, без имен, все разной калибровки, размеров и антуража. Что называется: «фантазируй как нравится, дрочи как хочется». Юнги смотрит с десяток, пока наконец не чувствует прилив возбуждения от минутного видео, где, сидя спиной, на члене скачет худоватый парень, все сопровождается естественно развязными стонами и шлепками. Заинтриговало то, что сидит парочка на заднем сидении машины, и ведет по сути пассив, решая как и с какой силой насаживаться. Это его маленький фетиш, о котором Юнги не рассказывал даже лучшему другу, а Наму и не интересно, он от таких подробностей заплачет скорее. С каждым шлепком и тонким стоном пассива давно забытое ощущение возбуждения прокатывается по телу, пронизывая взбудораженные клеточки тела до основания. Голос у него не особо во вкусе Юнги: слишком противно пронзительный, будто парня под прессом плиты придавило, но сам короткий ролик от чего-то до одури возбуждающий. Мин прокручивает его еще пару раз и вслушивается в пошлые звуки, всматривается в мускулистые руки, сжимающие трясущиеся от активных шлепков ягодицы, подмечает, как пассив упирается головой в крышу машины и пытается ухватиться за своего партнера сзади. Как бы ему сейчас хотелось кого-нибудь прижимать к себе так же сильно, кого-нибудь почувствовать рядом с собой, расплавится в чьем-нибудь тепле с головой и ни о чем не думать. В паху начинает тянуть приятная истома, и Юнги немного ерзает на кровати, откладывает ноут на простынь рядом с собой, но видео не выключает. Не смотрит, скорее вслушивается — Мин любит ушами. Парень пару раз проводит сквозь ткань спортивных штанов по начинающему твердеть члену, тот слабо дергается на манипуляции. Юнги немного привстает и стягивает до середины бедра спортивки вместе с трусами, затем закусывает низ домашней футболки и закатывает ткань к подбородку, чтобы не запачкать — она всё-таки у него любимая. Он разводит ноги слегка в стороны, и опять ерзает, чтобы поудобнее устроиться. Рука пару раз проходится по уже освобожденному из тисков ткани члену, кожа горячая и напряженная. Давненько он этим не занимался, оттого и предвкушение растет в геометрической прогрессии. Мин прикрывает веки, запрокидывает голову назад к железному изголовью кровати и представляет картинки, как он трахает какого-нибудь паренька, держится за него, как за спасательный круг, а тот сам тонет в Мине, томно выстанывает пресловутое «хен» и просит позволить ему быстрее кончить. Член в руке уже полностью вставший и твердый, Юнги натирает его с особым удовольствием по всей длине, слегка надавливая пальцами на чувствительную кожу, шумно выдыхая в заслюнявленный кусок футболки. Но переходить к набухшей головке с каплями естественной смазки не спешит, оттягивая приятные моменты удовольствия, тяжестью отдающиеся в паху. Решив, что пора, худыми пальцами размазывает пару капель смазки по розовой головке, слегка отодвигая крайнюю плоть. С губ слетает приглушенный тканью судорожный выдох. Он массирует ласковыми движениями головку по кругу, от чего орган позывно дергается, и Мин, блаженно закрыв глаза, полностью откидывается на подушки. «Мяу!» — доносится надрывно сверху и сразу же еще более громкое дополнение: «Мя-я-я-яу!». Юнги распахивает удивленно глаза и не верит собственным ушам. — Сука… — шепчет на грани помешательства. — Да когда ты уже заткнёшься. Пару раз чертыхается, но настрой явно сбит, и от этого Юнги настолько разочарован и зол, что плюет на все и клянется, что сейчас он поднимется и сделает себе мохнатую, теплую шапку на следующую зиму. Но не из котов, а из их хозяина. Парень быстро бацает крышкой ноута, дергая наушники, откидывает их в сторону, натягивает штаны и футболку, пару раз с психу не может попасть в тапочек ногой и летит на верхний этаж по пустым коридорам. Похуй на стояк, похуй на все, но больше он это терпеть не намерен. И так слишком долго был вежливым к заебам Хосока и его любимого соседушки-первака. Он остервенело долбит по двери кулаком и ожидает увидеть там как минимум кошачью ферму. Немного опомнившись, опускает руки и прикрывает пах, все-таки так в лоб пугать смущающегося ребенка не хочется. Да и пришел Мин, считай, по деловому вопросу. Открывает ему минут через десять очаровательное, пухлощекое создание, которое Хосок любовно кличит «Чимини». Блондин весь взмокший и раскрасневшийся выглядывает в щель дверного проема, сам же почти полностью прячется за приоткрытой дверью. Из душа что ли? Или спортом занимался? Юнги бы, кстати, последнему совсем не удивился, он частенько в коридоре, вылавливая Хосока, чтобы оттащить к нужной аудитории на пару, натыкался взглядом на Пака. Его филейная аппетитная часть так и сподвигала выдать что-нибудь неприлично пошлое или хотя бы шлепнуть. Сам же парень был до жути стеснительным и глаз на Юнги лишний раз не поднимал. Но сейчас… ебанутая ситуация. Она стала еще ебанутее, когда член в штанах подал признаки жизни и возмутился незаконченной дрочке. Быстро порешать вопросы и закончить начатое, дает себе установку Мин. — Юни-хен? Я думал в общаге никого, — тянет Чимин и пятерней поправляет влажную челку. Какой еще нахуй «Юни-хен», возмущается про себя Мин, но виду не подает. Позже решает провести воспитательную беседу с Хосоком о личном пространстве и «хули ты своему соседу распездываешь все про всех?». Когда Пак понимает кто перед ним, красные пятна смущения появляются на шее, но он уверенно спрашивает, растягивая пухлые губы в сладкой улыбке: — Ты что-то хотел, хен? Юнги внимательно смотрит, как младший дико смущается и опускает глаза с озорными огоньками в пол. Ребенок, да и только. — Заткни. Своих. Шерстяных. Ублюдков. Ему еле удается сохранить самообладание, но слова проговаривает изумительно четко, чуть ли не по буковкам. — Что? — недоуменно хлопает глазками Пак и, задумавшись, слегка приоткрывает дверь, позволяя заглянуть внутрь. Мин плывет. По-другому весь спектр эмоций, когда он видит красный, набухший сосок и часть голой груди соседа никак не назвать. Спавший с плеча халат открывает ему врата в рай, но Юнги скидывает все на прерванный процесс дрочки и долгое время воздержания. — Какая-то сука постоянно мяукает… — как в трансе говорит Юнги, не отрывая взгляда от чужого соска, почти касающегося поверхности двери. Ему бы, блять, до колом стоящего члена в штанах хотелось сейчас взять его в рот и пососать, аппетитно причмокивая. — И мешает мне. — М-мяу… — теряется Пак, причмокнув пышными губами от непонимания, и даже недоговаривает, испуганно ахая. — Мяукает?! Неужели ты слышал? — Стены тонкие, — оповещает Юнги и смотрит на теперь уже открывшийся пресс. Кубики не ярко выраженные, но очертания заставляют хотеть обласкать их не только взглядом. Он атеист, но благодарит бога за то, что пояс халата был завязан не крепко, ибо такое зрелище, боже. — Прости, пожалуйста, такого больше не повторится! — с едва скрываемой улыбкой театрально восклицает Пак. — Я буду… т-то есть… не я, конечно, а эти… эти… коты. боже, какой стыд… Парень мнется в дверях, переступает с ноги на ногу и теребит ремешок халата. К концу прерывающейся фразы он еле сдерживается, чтобы не рассмеяться в голос с абсурда ситуации. И тут до Юнги что-то медленно начинает доходить. Например, странно, что ни одна домашняя скотина не подала звук на пришедшего гостя и не показала свой мокрый нос. Даже не попыталась. Зато Чимин уж очень странно себя ведет. Что-то щелкает в мозгу, и Юнги, не задумываясь, толкает дверь, заваливается под возмущенные восклицания Чимина в комнату и ахуевает. На экране стационарного компа у стены напротив кровати красуется порнуха с котом-пассивом, на самой кровати лежит влажная, сверкающая пробка с хвостом на конце, тюбик початой смазки и черный ободок в виде кошачьих ушей. — Бля, — выдыхает Чимин якобы раздосадовано, но веселье парня сквозит в каждом его ехидно протянутом слове, — Юнги-хен, ты ужасный человек. Мало того, что кончить не дал, ввалившись, так еще и раскрыл мой маленький секретик. Юнги хуеет еще больше от такого Чимина. Такого… властного, сука, Чимина. У него в штанах член восторженно дергается и за мгновение становится вновь каменным: это тебе не лежать и натирать, сосредоточившись. Взяв себя в руки, Мин взлохмачивает мокрые от пота волосы и посмеивается: — Я пришел наказать одного плохого кота, но, видимо, обознался. А у тебя неплохо получается мяукать, хоть сейчас на Бродвей в «Кошек». Чимин хмурится на стеб со стороны хена, но затем лукаво улыбается, крутя в руке ремешок халата. Пак по-кошачьему властно и грациозно шагает босыми ногами к Юнги и соблазнительно прижимается вплотную, потираясь своим опухшим, открытым соском о его футболку и стоящим членом, который скрывает лишь тонкая ткань халата, о бедро. Он тянется носиком к щеке и слегка трется, переходя на скулу, затем обдает дыханием ушную раковину и томно выдыхает: — А хен все еще хочет наказать того кота? Юнги молча открывает рот, но ничего не предпринимает и вопрос игнорирует. Боится спугнуть, наверно, хотя это скорее он жертва, которую надо не спугнуть, ведь невольно оказался на территории хищника. Коты ведь хищники, и Чимин очень скоро его съест, как свежий кусок мяса. Облизав, причмокивая, после трапезы каждый пальчик. А он и не против. Чимину хочется подчиниться, хочется всунуть поводья в руки и сказать, чтобы вел хоть в гущу леса на заклание. Если это Пак, то ничто не имеет значение, даже конечная точка. Пока ноги в уютных тапочках тяжелеют и практически прирастают к полу от желанной картинки настойчиво мелькающей стробоскопом в голове, Мин внимательно следит за манипуляциями младшего и ловит каждый его томный вздох, касающийся похолодевшей от напряжения кожи. Последний же, понимая, что сейчас он полностью контролирует ситуацию, счастливо улыбается и вкрадчиво подступает к кровати. Скидывает с себя халат, представая перед смакующим каждый уголок его тела взглядом своего хена полностью обнаженным с до сих пор влажными ягодицами от недавних развлечений. Подрагивающими от возбуждения пальцами (Юнги отказывается думать, где эти пальцы полчаса назад были) надевает ободок с ушками и встает на скрипящую одноместку, сгибаясь, на четвереньки. Пробка, приставленная самим Чимином к анусу просовывается легко с соответствующим хлюпающим звуком, и парень ерзает, пытаясь приноровится к ощущениям заполненности и легкой прохлады внутри, которая быстро сменяется пульсирующим жаром. Он закусывает губу, призывно виляет задом, показывая, как хвостик двигается из стороны в сторону и обернувшись через плечо на Юнги стреляет вожделеющим взглядом, а после тянет глубоко: — Мя-я-у-у-у. У Мина кажется тормоза слетают, но из-за оцепенения пошевелиться трудно. Трахаться хочется до одурения, до трясучки, еще больше трахаться хочется именно с Чимином, а когда себя так предлагают, только еблан или евнух откажется. — Хе-е-он, прошу, трахни меня, — жалобно стонет, падая грудью на подмятые под себя подушки и максимально отклячивая зад. Колени Пака еще больше разъезжаются в стороны. Пухлые пальчики дотягиваются до одной половинки и слегка отодвигают кожу, чтобы дать лучший обзор. Но потом в голове щелкает что-то хитрое и дразнящее, на губах сама собой расцветает издевательская ухмылка. Слава богам, что Юнги слишком занят рассматриванием другого интересного местечка, иначе бы не сдержался от какой-нибудь едкой фразочки об извращенном ребенке. Пухлые пальчики подхватывают хвостик за основание и отодвигают в сторону, прижимая к нежной коже ягодицы. Шерсть, идентичная настоящей, щекочет, а манипуляции с фетишистским аксессуаром приводят к возбужденному восторгу. Мин видит влажную дырку, обхватывающую пробку: стенки сжимаются и разжимаются вокруг, любовно обхватывая. Видит, как блестит промежность от количества влитой накануне смазки и пытается сдержать вздох, когда несколько длинных мокрых полос, оставляемых бесцветными каплями, устремляются к напряженным яичкам. Чимин издаёт странный, глухой звук, и Юнги старательно убеждает себя, что человек мурчать, как кот, ну никак не может. Выдержка у Мина после институтских стрессовых лет хорошая, но происходящее больше похоже на специально организованный для него спектакль, чтобы довести до точки, и кто он такой чтобы порвать билет, встать с места и покинуть зал, правильно? Правильно, убеждает себя Юнги. Он всего лишь человек. Слабый, уставший и неудовлетворенный. Именно поэтому в следующий момент он снимает футболку, ослабляет завязки на штанах и стягивает их с помощью ног, едва не падая на пол. Трудно раздеваться, когда взгляд прикован к Паку, похотливо поводящему задом и подхихикивающим над парнем в кулачок. Он даже умудряется накручивать свой хвост. Пару раз тянет так настырно, что пробка немного показывается наружу, и он судорожно выдыхает в подушку, тут же загоняя ее обратно в проход и ерзая коленками по пожухлым простыням. — Разве коты разговаривают? — хрипло давит Юнги слова из пересохшей глотки и хватается холодной ладонью за правую ягодицу Чимина. — Хорошие котики не разговаривают. А ты ведь хороший котик? Возбуждение в воздухе становится невыносимым, Юнги не видит, но чувствует, как член Чимина дернулся в предвкушении от одной его реплики. — Д-да, хен, я хорош… Шлепок звонкий, но следующий за ним вскрик Пака, переходящий в сладкое постанывание, еще звонче. Этот звук на секунду отрезвляет Мина, но он до сих пор не понимает, что произошло. Неужели он Чимина… шлепнул? Юнги, который пацифист, любитель таскать брошенных, уличных щенят и котят по приютам и отворачивающийся в кинотеатре на особо жестоких сценах драк? Реальность оказалась более жестокой: ладонь горит и слегка покалывает, а аппетитный, упругий зад Чимина наливается нежно-розовым оттенком. Юнги прочищает горло, все еще пребывая в шоке, но давит в себе абсолютно все, следуя правилам начатой не им игры: — Я же сказал, хорошие котики не говорят. Ты очень, очень плохой кот, Чимин, — и тянет издевательски, перехватывая поводья, — кажется, мне придется наказать тебя. Он убирает ладошку Пака с хвоста, обхватывает пушистый конец и медленно тянет на себя: пробка выскальзывает, показывая свое основание, и Мин тут же давит на нее входя в расслабленное отверстие Чимина. Парень прогибается в пояснице сильнее, открывая рот от несдержанных эмоций и, поскуливая, мычит в подушку. — Как котики разговаривают? — наклоняет в бок голову и смотрит на судорожно сжимающийся вокруг почти вытащенной до конца пробки розовенький анус. От незаполненности Чимин стонет почти болезненно и с каждой минутой готов зло зашипеть от издевательств Юнги. Хочется большего и как можно скорее: почувствовать в себе крепкий член, втрахивающий его в матрац с особым усердием, но старший тянет, ответно дразня. Пак смотрит на Юнги через плечо глазами, подернутыми пеленой желания и нетерпения, и хочет удостовериться правильно ли он все понял. Мин ухмыляется, увлеченно поглаживает намокшую шерсть хвоста и опирается на край кровати коленом, проседающей под его весом. Верно, Чимин сам установил правила. Все его самоуроки по мяуканью не должны пропасть даром, поэтому он выпрямляется на руках и, продолжая смотреть хену прямо в глаза, мягко, почти нежно тянет: — Мя-я-я-яу. Парень сжимает розовую ягодицу с очертаниями своей ладони, с особым усердием надавливая подушечками пальцев на упругую плоть, и, едва заметно улыбаясь, придвигается вплотную, полностью забравшись на кровать. Юнги наклоняется к маленькому ушку, проводит языком по раковине и давит сзади собственным стояком на пробку, та вновь проскальзывает внутрь, заходя глубже чем до этого, от чего Чимин откидывает голову назад утыкаясь мокрым затылком в Юнги. Язык настойчиво вылизывает все неровности ушной раковины, существуя будто отдельно от Мина. Он шепчет, горячо выдыхая: — Умница. Теперь ты больше похож на хорошего котика. Горячий и влажный язык трахает слуховой проход Чимина с неприлично пошлыми звуками. Пак, как по струнке, вытягивается, прижимаясь к голой груди спиной и роняет короткие, рваные стоны. Юнги довольный собой трется уже болезненно твердым членом о кошачий хвост, шерсть которого начала слипаться от количества смазки и продолжает хлюпать языком в чиминовом ухе. У последнего мурашки по коже устраивают марафонный забег от количества неприличных звуков, рождающихся прямо рядом, будто в глубине около самого слухового аппарата, а не извне. Мин шарит рукой по чужому крепкому бедру, пока не находит скользкий и влажный член, истекающий естественной смазкой, обхватывает головку длинными пальцами, надавливая на чувствительную плоть. Вязкий, прозрачный предэякулят сочится так обильно, что Юнги отрывается от уха, облизывает губы и сглатывает слюну, завороженно ощупывая Пака. От ощущения, как Чимин начинает ерзать и пытается толкаться в руку аккуратным членом, он видит звезды сквозь потолок и ощущает будто может до них дотянуться. Терпение уже на пределе у обоих. Стянув боксеры с влажным пятном от собственной предсеменной жидкости, Мин тычется головкой в чиминову ягодицу, водит по влажной от солоноватого пота и прозрачной смазки бархатной коже и рвано выдыхает. Как же ему охуенно сейчас. Даже близко ни с чем не сравнится, особенно с дрочкой. Чимин побуждает в нем давно закопанные животные инстинкты: младшего хочется просто взять и вытрахать, пока он не начнет скулить и умолять дать ему кончить. А Мин собственно и не против — перечить собственным желаниям у него всегда выходило как-то слабо и неохотно. Вот только спешить он ни за что не будет. — М-м-мх, — мычит Чимин, двигая тазом туда и обратно, пытаясь имитировать поступательные движения. Он уже весь извелся и скоро правда начнет канючить с просьбой поскорее кончить. И плевать абсолютно, умеют коты говорить или нет. — Где у тебя резинка? — нетерпеливо спрашивает Юнги и получает кивок в сторону. Под кроватью у ножки находится вскрытая пачка презервативов, один из которых и берет Мин. Пока Чимин нетерпеливо трется о него, парень надрывает упаковку и пару раз проведя ладонью по стоящему колом члену — последний раз касаясь голой эрегированной и гиперчувствительной кожи — раскатывает по нему резинку. После сразу же обильно выдавливает из бутылки дополнительную смазку и распределяет по всей длине. Закусив губу, он ведет ладонями по телу Пака, начиная снизу, от копчика, пересчитывая ребра сквозь кожу и останавливаясь на набухших красных сосках. Мнет их между пальцев, и когда в очередной раз чересчур сильно сжимает, младший в голос стонет. Протяжно, даже чуть-чуть не сдерживаясь, хрипло роняя вздохи между, и Юнги посещает неожиданная мысль: хочется всегда заслушиваться мелодичными звуками Чимина вот так вот легко, будто так и положено. От переполняющих эмоций он нежно целует поясницу, проведя немного шершавыми губами по копчику, задержавшись на маленькой родинке и растягивая ласку до начала ложбинки меж ягодиц. Пак затаивает дыхание и напрягается, видно, как он весь натянулся и ждет дальнейших действий, ведь Юнги наконец-то перестал дразнить и подобрался так близко. Пробка выскальзывает с ужасно смущающим, хлюпающим звуком, и Чимин зажмуривается, втягивая нижнюю губу и прикусывая ее изнутри. Вмиг стало так пусто внутри, это не может не угнетать, но он покорно ждет, когда его наградят за ожидание сполна. Бледные пальцы Юнги мягко проходятся по промежности, собирая выталкиваемую толчками из отверстия смазку, которой преграждала путь игрушка, и раздвигают ягодицы в стороны, открывая полный обзор на чиминову дырку. Кольцо мышц, раздразненное хвостиком выглядит маняще: там мокро, оно конвульсивно сжимается и разжимается, ожидая, что его вновь заполнят. Мин облизывает высохшие губы и хрипло выдыхает раскаленный воздух, едва сдерживая низкий стон. Он берет налитой член в руку, ощущая его тяжесть, и мажет головкой по красной дырочке, но не вставляет. Чимин разочарованно стонет. — Плохие котики не сразу получают угощение, верно? — шепчет Мин в плечо, тут же проводя по нему горячим языком. Хитрость — пакова стезя, и он решает, почему бы не попробовать? Парень сжимает вспотевшие ладони в кулаки — стоять на четвереньках сущий ад и неудобство — и выдает заикающееся: — М-мяу! Юнги удивленно поднимает брови и застывает с членом меж чиминовых раздвинутых ягодиц. Парень молится, чтобы в коротком слове его хен услышал не простой кошачий позывной, а целое «хен, умоляю, трахни меня уже, я не могу больше терпеть». — Мяу! — требовательно вторит себе же Чимин и подается назад, позволяет чужому стояку проезжаться туда и обратно между влажных половинок, задевая трепещущее в нетерпении отверстие. — Ты настырный, — мягко смеется Юнги, ласково обхватывая чужие бедра, большими пальцами наглаживая кипящую от прикосновений кожу. — И что мне с тобой делать, а, котенок? Пак стонет досадно, мол, какой же ты идиот. Что за вопросы такие? Все очевиднее некуда, и он так сильно злится, что не выдерживает: дергает головой, поворачиваясь к Юнги в пол-оборота и грозно шипя: — Хен, если ты меня сейчас же не трахнешь, я нассу тебе в тапки. Весомый аргумент, думает Юнги. Парень утыкается носом в острые лопатки и от души смеется. И откуда этот Пак Чимин взялся такой на его голову? Член подергивается и изнывает от желания войти в узкое отверстие. Да уж, Мин дотянул дальше некуда, но он сам не понимает, почему с Чимином хочется растянуть все на подольше, поиздеваться, поиграть, получить полный заряд тягучего наслаждения, а не просто нагнуть да выебать. Он несильно сжимает стояк ладонью и направляет к влажному анусу, потирается о него, будто предупреждая о вторжении, и слегка толкается. Оба стонут протяжно, задушенно, пока член проникает все глубже в Пака. Внутри слишком влажно и неимоверно горячо, Чимин будто изнутри горит адовым пламенем, но не слишком узко благодаря пробке. Для Мина на самом деле идеально. Младший заваливается вперед, удерживаемый лишь тонкими пальцами на бедрах, и вновь опускается на ноющие локти — сил держать себя просто нет. Утыкается носом в сгиб локтя, не сдерживаясь и почти покрикивая от удовольствия. Юнги дергает тазом и раздается первый шлепок яиц о липкие ягодицы — член вошел до основания. Он замирает, боясь двигаться. Хотелось бы соврать, что это дабы не сделать Чимину больно, несмотря на разработанность, но Юнги просто боится спустить раньше времени. Потому что ему так охуенно. Потому что ему так охуенно в Чимине. Член Пака, истекающий в смазке, становится настоящим громоотводом, отвлекающим внимание: Мин проводит по небольшим яичкам, те судорожно поджимаются, и трет большим и указательным пальцами основание члена, поднимаясь чуть выше и массируя болезненно твердый орган. Чимин скулит и вертится в разные стороны, пытаясь то ли насадиться поглубже, то ли толкнуться в руку, но в итоге вообще ничего поделать не может. У блондина уже звездочки перед глазами летают от того, как все это классно, и как Юнги мастерски доводит его до состояния почти граничащего с обморочным. Настолько сильно он возбужден и хочет разрядки. Поэтому он просто кладет свою руку поверх ладони Юнги и скользит пальчиками между чужих, едва касаясь подушечками пальцев кожи собственного члена. Ему хочется выть от ощущений, как бродячий волк завидевший луну, но он по легенде из семейства кошачьих, поэтому лишь пытается имитировать мурчание, что слабо получается. Пары минут вполне достаточно, решает Мин и начинает, плавно покачиваясь на коленях, двигаться. Тягуче и очень медленно. Выходит на половину и опять вставляет, в конце звонко шлепаясь о чиминовы ягодицы, наслаждаясь склизкой узостью, обхватывающей и сжимающей ноющий орган. Пак бы возмутился, что его хен опять медлит и дразнит, но ему не хочется. Наоборот, то, как размеренно трахает его Мин, заставляет прочувствовать весь спектр эмоций удовольствия и словить почти помешательскую эйфорию. Куда лучше паруминутного жесткого траха — в этом они солидарны. — Прогнись немного. Блять, да… Да, вот так. Умница, Чимини. Жаркий шепот Юнги в затылок и это ласковое «Чимини» вызывают новую порцию мурашек. Чимин активно подмахивает бедрами, иногда намеренно сильно сжимая внутренние стенки — тугость, которая с каждым толчком вырывает из Юнги более очерченные и громкие стоны, которые он зачем-то пытался подавлять. Странное чувство гордости разливается в груди младшего от того, что он заставляет своего партнера не сдерживаться. Юнги стискивает Пака за бедра, впиваясь пальцами в выступающие тазовые косточки и ускоряет темп. Трахает не грубо, а скорее с оттяжкой, со сквозящей в движениях осторожностью, с желанием доставить Чимину самый большой кайф в его жизни. Он замедляется, почти полностью останавливаясь и давая наслаждению свить внутри электрические нити, натянуть все струны желания, которые уже чуть ли не лопались. Юнги совершает тазом круговые движения, позволяя члену внутри оглаживать горячие стенки и задевать чувствительную плоть внутри. Вслушивается в загнанные, хриплые стенания парня под ним, которые звучат глухо из-за того, что Пак вжимается в собственный сгиб локтя, не справляясь с эмоциями. Член выходит почти полностью и скользит внутрь. Затем повтор. И еще, еще. А после он плотно прижимается к чиминовой напряженной спине и сведенными вместе лопатками, нависая сверху, и начинает мелко вбиваться в него. Шлепки тела о тело, разносящиеся по комнате, и терпкий запах секса одурманивали еще больше. — А-ах, хен, бо-оже, как хорошо, — надрывно бормочет Чимин, — я почти, ах!.. Юнги поднимает его в вертикальное положение, все еще крепко обнимая и прижимая к себе, и резко меняет угол проникновения: член бьется аккурат по простате, вызывая хаотичные импульсы по всему телу. — Господи, мгх, да, — сбивчиво переходит на шепот Пак. — Да, пожалуйста, о боже, хен! Юнги-хен, боже… Я сейчас… сейчас кончу, а-а-ах! Последний стон Чимина резонирует звоном в ушах, его член конвульсивно дергается и часть спермы брызгает на живот, а другая часть капель попадает на измятые простыни. — Блять, Чимин… Блять, — стонет Юнги в загривок, чувствуя, как горячие стенки зажимают его член тисками разгоряченной плоти. Пак весь трясется и дрожит от только полученного оргазма: член все еще дергается, а красная головка выталкивает капли спермы. Он боится не удержаться на ногах, те нещадно затекли, да и сил больше не осталось, но парень продолжает в том же темпе насаживаться на член Юнги. Чимин очень хочет, чтобы его хен тоже кончил и получил такое же огромное удовольствие. Мин продолжает повторяющиеся фрикции, чувствуя, что уже близок. Пара толчков и он со сдавленным стоном, спрятанным в основании чиминовой, мокрой от пота шеи кончает, изливаясь толчками в резинку внутри Пака. С уверенностью Юнги может заявить, что это лучший секс в его жизни. И что не хотелось признавать больше всего — Намджун был полностью прав. Чертов тупой гений. Старший не выходит из Чимина наваливаясь сверху и чмокнув в дрожащее плечо, а Пак и не против немного полежать и перевести дыхание. Ему сейчас все равно как и что, лишь бы чувствовать Юнги рядом с собой. Желательно всегда. Он же в хена год назад, когда только поступил и на линейке слушал его нудную речь про основы студенческой жизни и выживание в их универе, втрескался по уши. Мин вдыхает запах приятного одеколона с мягких волос и оставляет кроткий поцелуй за ушком. — Ты же это специально, да? Устраивал тут постоянные кошачьи арии. — Хен, я тренировался специально для тебя, — игриво отвечает Чимин, сплетая ладонь хена со своей. — Включал каждый раз, когда общага пустела на каникулы порно с котиками и повторял, — улыбается Чимин, вжимаясь щекой в подушку. Дышать неимоверно сложно, но он потерпит. — Я уж думал ты никогда не взбесишься и не соизволишь прийти на мой мартовский зов. Юнги щипает младшего за бок за самый неординарный и ебнутый подкат, на что получает охрипший вскрик, переходящий в тихий смех. — Засранец, — и добавляет, — ненавижу котов, но одного наглого готов терпеть хоть всю жизнь. Младший почти расплывается в желе от того, как нежно хен это сказал, но вдруг осекается и очень тихо добавляет: — Двух. — Что? — напрягается Юнги и пытается заглянуть в карие наглые глаза, но Пак их усердно прячет в подушку. Ответ находится сам собой, точнее запрыгивает на кровать и смотрит круглыми глазищами прямо на Мина. А потом выдает заебательное: — Мяу! — Да сука… — стонет Юнги от безысходности в шею Чимина, щекоча дыханием, но почему-то как никогда счастливо улыбается.