***
Крэйгу четырнадцать, и он рисует звёзды. На партах и стульях, на школьной доске, на своем шкафчике. В учебниках, на листах с заданиями контрольной, в записках, коими перебрасывается с друзьями во время урока. Рисует на себе самом: на пальцах и предплечьях, закатывая рукава до невозможного. Рисует везде, где может дотянуться. Теперь звёзды превращаются в созвездия. Он выучил их наизусть и может нарисовать по памяти. Любое из них, какое бы ни спросили. Он учится рисовать, чтобы сделать их чуть красивее детских закорючек, и у него получается. Теперь крошечные точки сплетаются в симпатичный узор, иногда к ним добавляются крошечные планеты. Но Крэйг не забывает рисовать и простые пятиконечные звёздочки, ведь они все ещё ему нравятся. Ему вообще любые изображения звёзд нравятся. Он рисует все теми же маркерами из набора. В инструкции говорят, что их должно хватить надолго. Крэйг не любил рисовать другими маркерами, ведь звёзды выходили какими-то чересчур яркими и кричащими. Звёзды не должны быть такими. Ведь они мерцают приятным глазу белым светом. А может и жёлтым. Иногда зелёным или синим, совсем редко — розовым. Все зависит от того, какой маркер он выберет. Он ведь сам рисует звёзды. Рисует именно так, как ему нравится. Учителя ругают за порчу школьного имущества, а ему плевать. Он просто показывает свой фирменный жест и отправляется в кабинет школьного психолога. Там он слушает получасовую лекцию под названием «Портить школьное имущество — плохо, пнятненько?», а сам в это время старательно вырисовывает Андромеду на запястьи и жалеет лишь о том, что не сможет увидеть свои творения во мраке ночи. Наверняка они выглядят очень круто. Когда-нибудь он проберется в школу после закрытия и полюбуется своим маленьким космосом, который был почти-что невидим при свете солнечных лучей. Друзья смеются и говорят, что рисовать звёзды — детское занятие. Он не слушает их, и посылает туда же, куда посылал родителей и учителей. А когда Крэйг научится драться, то от насмешек не останется и намека. Он будет рисовать звёзды дальше, и никто ему не помешает. Но был и тот, кто никогда над ним не смеялся. Тот, кто даже никогда не спрашивал, зачем он это делает. Тот, кто просто наблюдал, заглядывая из-за плеча, периодически вздрагивая и непроизвольно вскрикивая. К слову, звёзды Крэйга даже ни разу не пострадали от случайно пролитого кофе. Их с Твиком свели вместе странные обстоятельства ещё очень давно. И хотя японские школьницы давно не посещали Южный Парк, даже сейчас город все ещё был помешан на толерантности и гордился своими двумя прелестными юными голубыми сердцами. Мальчики с этим смирились и теперь невольно стали неотъемлемой частью жизней друг друга. Поэтому Крэйг разрешал Твику смотреть на то, как он рисует звёзды. Помнится, Такер даже разрисовал его термос, в котором тот носил кофе в школу; и кружку, из которой тот пил дома; да и вообще все кружки, которые часто скапливались на рабочем столе в его комнате. А ещё он разрисовал Твику руки, перекрывая цветастые пластыри. И на щеках он тоже рисовал, потому что так мальчик выглядел ещё красивей. Хотя Крэйгу казалось, что Твик и так выглядит, как яркая звёздочка. Только он не такой, как те звёзды, что летают в темных глубинах космоса. Потому что он здесь, совсем рядом. И он позволяет рисовать на себе звёзды. Твик никогда не возражал, не смеялся и не задавал ненужных вопросов. Он вообще был очень хорошим. Возможно, когда-нибудь Крэйг разрешит и Твику что-нибудь нарисовать. Можно, конечно, что угодно, но лучше всего были бы звёзды.***
Крэйгу восемнадцать, и плевать он хотел на звёзды. Теперь есть кое-что гораздо круче, чем простые детские зарисовки. Теперь он рисует целые необъятные галактики, притягательные черные дыры и загадочные туманности. А рисует он их на чужих телах во время очередной дворовой стычки. Рисует на животах, плечах, руках и ногах. Рисует на лицах, прямо под глазом или по носу. И получает такие же в ответ. Так ли выглядит рождение вселенной? Внезапно яркое, взрывающиеся тысячей огней и опаляющее кожу миллионом мурашек? Возможно. Ну а после появляются галактики. Такие до невозможности идеальные, тёмные и с небольшими подтеками. Немного испачканные алыми разводами, но по-прежнему завораживающие. Они болят, эти галактики, и довольно сильно. Но все равно он рисует их куда чаще, чем пропускает ответные удары. Новые галактики прекрасны. Но только не те бордовые, что после неприятно застывают запекшейся коркой, нет. Прекрасны именно те, что со временем переливаются во множество оттенков космического синего и фиолетового, после желтея и бледнея, а в конце исчезая совсем. Так галактики умирают. Но Крэйг не расстраивается, ведь на их месте всегда можно нарисовать новые. Да, теперь он рисует не маркерами, а своими руками. Кулаками, если быть точным. На них тоже остаются маленькие галактики. На самом деле, он дополнил бы их десятками крошечных звёзд и созвездий, но Твик запрещает рисовать на гематомах. Мало ли. Нет, не совсем так. Твик запрещал рисовать на гематомах. Больше он этого не делает, но Крэйг все равно не решается нарушить запрет. Потому что это единственное обещание, данное Твику, которое он всё ещё не нарушил. Все остальные, вроде прекратить пропадать ночами на сомнительных тусовках; не ввязываться в никому ненужные драки; не наживать себе кучу проблем с полицией и огромный список пометок в личном деле школы, он нарушил. Ведь Крэйг давно все потерял. Ну, не совсем все. Только Твика и детский набор флюоресцентных маркеров, который тот случайно увез с собой за сотни миль от злополучного Южного Парка в проклятом штате Колорадо. Семейный бизнес, чтоб его. Тот рос и требовал простора и новых горизонтов. Он требовал от Твика уехать навсегда. Очевидно, что он требовал бросить и Крэйга. Было больно. Намного больней, чем десяток нарисованных галактик по всему телу, или залитых грязно-бордовой краской созвездий на руках. Последние потом перестанут быть похожими на созвездия и станут просто белыми полосами. Станут кометами с длинными бледными хвостами. Звездным дождём по всей руке. На обеих руках. Кажется, это все он нарисовал уже сам. Только не помнит, чем именно. Наверное, всем, что попадалось под руку. Он не помнит, как рисует эти звёзды. Он просто хочет вернуть назад самую яркую из тех, что встречались за всю его жизнь.***
Крэйгу двадцать один, и он рисует звёзды. Рисует по бледной чувствительной коже, вызывая этим столп мурашек по телу и тихие вздохи. Рисует на руках, хрупких плечах, животе, на ключицах и лопатках, на нежной коже бёдер. На шее, на щеках и на лбу. Абсолютно везде он может дотянуться. Не рисует только на губах, потому что они сейчас заняты его собственными. Но это не так страшно, потому что своими губами он тоже рисует. Рисует галактики. Но только не те, что отдавались резкой болью при любом касании. Совсем наоборот. Он рисует их нежно, не забывая извиняться за свое искусство, на что в ответ получает пьянящий сбивчивый шепот и движение свободных губ, притягивающих его обратно к себе. Галактики теперь соседствуют с красивыми созвездиями. Теперь это сочетание больше не выглядит чем-то болезненным и диким. Темнеющие космосом галактики прекрасно сочетаются с белыми сияющими звёздами. Теперь все правильно, впервые за долгое время. Правильно даже то, что на Крэйге тоже рисуют звёзды. Тем самым, всё ещё пишущим маркером из старого набора. Производители не соврали - их и правда хватило надолго. Он говорил, что когда-нибудь позволит Твику тоже что-нибудь нарисовать. И тот рисует. Старательно по памяти вырисовывает созвездия на широкой спине Крэйга, зачарованно наблюдая за их мерцанием в темноте комнаты. Проводит теплыми руками по смуглой коже, вызывая лишь приятную дрожь, а после расставляет точками маленькие звезды, которые потом соединит линиями. Крейг показал ему, как правильно рисовать, и он рисует. Так, как нравится им обоим. И они нежатся в объятиях друг друга всю ночь. Потому что слишком долго были лишены этой возможности. Потому что Твику потребовалось немало усилий, чтобы вырваться наконец из проклятого семейного бизнеса и вернуться в захудалое Колорадо. Но ещё больше усилий потребовалось Крэйгу, чтобы подняться на ноги после стольких лет блужданий во мраке страшного и холодного космоса. Но теперь его путь освещается, ведь с ним его звезда. Самая яркая из всех, что он когда-либо встречал. И они рисуют друг на друге. Совсем полуживыми маркерами. Самые разные созвездия, которые только могут вспомнить, либо придумать. Ведь рисовать можно что угодно, главное — вместе.***
Крэйгу двадцать шесть, и он больше не рисует звёзды. Теперь в их доме за него это делают другие. Маленькие ручки, добравшиеся до старого набора флюоресцентных маркеров. Они рисуют на стенах и окнах, на мебели, в тетрадках и книжках. Рисуют на самих себе, на животе и милой мордашке, рисуют на тонких нежных руках папы, или на широкой крепкой спине отца. Рисуют везде, где могут дотянуться. Рисуют совсем коряво, абсолютно по-детски и не художественно. Рисуют так, как им самим нравятся. Правда им немного легче, ведь Крэйг уже подсказал разные варианты рисования звёзд. И им понравилось. Они даже придумали свои первые созвездия. Твик входит в гостиную и видит их изрисованное звёздами чудо. Он шустро подхватывает мальчика на руки и несёт в ванную. Крэйг останавливает их на полпути: — Ты будешь натирать его мочалкой? — Да, дорогой. — Твик, но ты же сотрёшь звёзды. — И освобожу место для новых, более ярких. Не кажется ли вам, что пора купить новый набор? Старые совсем потускнели, а у юного художника огромный потенциал. В глазах Крэйга тоже сверкают звёзды, и он затягивает Твика в долгий поцелуй, несмотря на его протесты. Ведь тот расслабляется и нежно отвечает. А потом Крэйг в шутку треплет по голове их маленькую смеющуюся звёздочку и отпускает родных мыться. Сам он уже собирается в магазин за новым набором флюоресцентных маркеров. Он возьмёт тот, где будет больше всего цветов. Тогда они смогут рисовать звёзды все вместе. Потому что кому нужны те далёкие огни в холодном безжизненном космосе, когда совсем рядом с тобой сидят две самые яркие из звёзд. И видно их совсем близко. Их даже не нужно рисовать.