Ты — это пауза между моими словами и мыслями.
Florence + The Machine - "No Light, No Light"
Образы накатывают на Андерсон во время вынесения вердикта: гладкая кожа и горячее тело, приоткрытые губы скользят по шее и её собственные пальцы зарываются в короткие тёмные волосы, она выгибается, пока мужчина берёт её в медленном и ровном ритме, безжалостно глубоко и так до боли знакомо — хорошая попытка, без дураков, одна из лучших, что случались на её памяти. Она моргает и снова возвращается к преступнику, спокойно произносит: — Это тебя не спасёт. Тот с ужасом и яростью таращит глаза, выплёвывает: — Да пошла ты, су… Она исполняет приговор. Дальше приходит черёд сообщника — вердикт тот же, а потом приходится ждать, пока Дредд закончит докладывать Центру. Под ногами, наводя порядок, начинает возиться дроид-уборщик, Андерсон с интересом разглядывает грязные разводы, которые оставляют пропитавшиеся кровью дреды преступника. В каком-то омерзительном роде это даже красиво. — Всё в порядке? Она поднимает взгляд, кивает: — Ага. — Ты замешкалась при вынесении первого приговора. Три месяца прошло, а он до сих пор приглядывает за ней как за новобранцем. Андерсон машинально подтягивается. — Ерунда. — Если ты что-то почуяла… — Несущественно, — перебивает она, опускается в седло мотоцикла, заводит двигатель. По радио приходит вызов, Андерсон принимает его. — Увидимся, Дредд. И уезжает, не став слушать ответ. Тремя вызовами позже она понимает, что ошиблась: образы исходили не от преступника, нет, это… Но знание ничего не меняет, оценка остаётся той же. Если исходить из того, что он вряд ли осознавал, о чём думал, то он ни за что не признает, что на время потерял контроль — что дал ей понять это, а она ни за что не выдаст его, и даже если бы всё это оказалось неправдой… Она знает, что это не роман.***
Вакуум власти в Пич-Триз заполняется примерно через пять часов после казни Ма-Мы. Уборщики ещё вычищают этажи, а обитатели высотки уже заключают новые союзы, борются за новые территории, делят новые рынки. Это видно по ежедневной веренице неотвеченных вызовов, так стоит ли удивляться. Одна банда захватывает этаж, на котором живёт Кейти, другая — этаж, на котором они с Дреддом допрашивали Кея в пустом классе, а ещё пять делят оставшиеся. Пройдёт недели две и только потом кровопролитие сойдёт на нет, и контроль над высоткой захватят две-три ключевых группировки — и наступит хрупкое равновесие, которое продержится до появления следующей Ма-Мы. После каждой смены Андерсон проезжает мимо Пич-Триз: берёт очередной вызов, разбирается с очередным преступлением. Понятно, что всех не спасти, но с каждым вырученным человеком пыл только разгорается — пусть хоть кому-то, хотя бы раз, но она помогла. Во вторник она запрашивает подкрепление: код 10-24, её крепко прижали — и на вызов отвечает Дредд. Он приближается к её укрытию на северной стороне крыши, по пути устраняет двоих, но остаются ещё трое… По наплечнику чиркает пуля, опаляет броню — четверо стрелков. — И ведь знала же, что так будет, — говорит он, когда добирается до укрытия, протягивает запасные обоймы. — Я телепат, — отвечает Андерсон, — а не предсказатель. Перекатывается на бок и скорострельным огнём проходится по крыше, снимает одного, потом второго. Дредд достаёт третьего — остался последний. Она вскакивает, идёт по крыше шаг в шаг за напарником... а потом произносит: "Зажигательный!". В лифте Андерсон стоит у стены, Дредд — напротив, и всё совсем не так, как в последний раз — когда он задрал на ней броню и прижёг лечебной пеной обожжённую кожу. Она наблюдает, как он смотрит на неё. И всё совсем как тогда.***
В Тринадцатом секторальные разборки — банды воют с бандами и населением — высотки зачищает десяток Судей сразу. Андерсон быстро теряет счёт вынесенным приговорам и количеству посланных в изо-кубы за то, что оказались не в то время не в том месте, горожан. На Дредда она натыкается спустя семнадцать часов, отстреливаясь от Синих Языков и Королей Пейота, и вдвоём они укрываются под эстакадой. — Знакомишься? — спрашивает она, выпуская целую обойму зажигательных по кольцу брошенных машин, за которыми укрываются Короли. Дредд молчит, сосредоточенно убирает тех, кто пережил взрыв и теперь пытается не сгореть живьём. Над головой в щебёнку разлетается бетон: несколько выстрелов едва не попадают в цель. Андерсон круто разворачивается, замечает Синего, тот пытается достать их с тыла, и сносит ему голову бронебойным. Дредд за спиной бурчит «спасибо», которое она скорей ощущает, чем слышит: с каждым выстрелом он упирается спиной ей в спину — так, что нестерпимо хочется почесать ногтями шею. На пятый день Центр объявляет сектор стабильным: рассвет встречает ещё ни о чём не подозревающая кучка шпаны. Комендантский час продлят до конца месяца: местные чистильщики и так пашут за двоих. И хотя Андерсон больше никогда не видела тех образов, что когда-то уловила от него — даже когда во время авиаудара Дредд прижал её к стене, его шлем холодил щёку, а дыхание обжигало шею — в тот миг, когда они впервые за неделю возвращаются во Дворец Правосудия, она ломается. Воздух между ними густ и влажен от запаха кожи, ружейного масла, дыма и пота, и в тени здания штаб-квартиры как никогда отчётливо ей видна жёсткая линия его челюсти — и хочется просто поддеть пальцами края его шлема и потянуть. Андерсон останавливается, он идёт дальше, опережает её метров на десять. — Дредд! — окликает она. Он останавливается и оборачивается У неё так много вопросов: «Помнишь ли ты своих родителей как я — своих?» и «Ты по-прежнему думаешь обо мне?» и «Почему ты дал мне пройти испытание?» и «Увижу ли я когда-нибудь, какого цвета твои глаза?» — и ещё многое множество других. Она выбирает один — и все сразу. — Почему? Дредд молчит, а потом… — Спокойной ночи, Андерсон. Она просто смотрит ему в спину.***
В тесной темноте квартиры Андерсон закрывает глаза и снова воскрешает в памяти те образы — то, что он подумал, когда не знал, что она видит. Этого мало. Но что есть, то есть.