с головой

— Твой муж знает? Атсуму выпаливает это не подумав, а теперь уже поздно брать слова обратно. Сакуса уже отвернулся, пряча лицо. Он никогда не остается, никогда не задерживается достаточно долго, чтобы кто-то из них начал задаваться вопросом, может быть, есть что-то большее, чем это. Может, это не просто секс, не просто ночная игра Атсуму, постоянно испытывающего свою удачу, не просто утренняя агония от расставания. Они - буря в стакане, два зверя в одной железной клетке. Мия Атсуму. Сакуса Киёми. Вот только он больше не Сакуса. С того дня, как он вышел замуж и стал ____ Киёми. Но здесь, в постели Атсуму, иногда он Сакуса, а иногда Оми, но всегда Киёми, навсегда Киёми. "Я никогда не стану таким, как он", — обещает себе Атсуму. Я никогда не попаду в ловушку, как он, жестокий, беспечный и дикий от несчастья, никогда, никогда, никогда — — Любимый, — мстительно говорит Атсуму. А потом, когда Сакуса не отвечает, снова — — Любимый, — мягче, нежнее. — Я знаю, какого тебе. На самом деле нет, совсем нет. Сакуса для него такая же загадка, как и для собственного мужа. — Любимый, — бормочет Атсуму, трахая его дома у его мужа. Любимый, тебе хорошо? Любимый, скажи мне, скажи мне, скажи, как сделать тебе хорошо. Сильнее, говорит Сакуса, то прижимаясь к нему, то отталкиваясь. Еще, еще, еще. Сильнее, как будто Атсуму мог когда-нибудь насытиться им. Его горячий голодный рот, его тугая маленькая дырочка — его глаза, его кожа, его голос, его сердце. — Сильнее, как будто это не он втянул в это Атсуму, как будто он не просил, снова и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова.— Нет — ответ Атсуму первые семь раз. Все кончено, мы расстались, ты замужем, ты победил. Нет, нет, нет, нет, нет, нет — да. Да. Да, пожалуйста, да — Нет, я не, я не, я не, я не, я не, я не, я не, я не — Просто хочу быть хоть чем-то в чужом счастье. — Ты счастлив? — шепчет Атсуму в волосы Сакусы. Сакуса спит крепко, сладко. — Ты счастлив? — спрашивает Атсуму, когда Сакуса просыпается. Больше всего на свете он хочет, чтобы Сакуса был счастлив. — Ты счастлив? — спрашивает Сакуса, не отвечая ему. — Заведи календарь, — усмехается Атсуму, когда Сакуса спрашивает, сколько времени прошло с их последней встречи. (Прошло три недели, шесть дней, восемнадцать часов и ... —) (Атсуму не считает) (Вовсе нет) И не похоже, что Сакуса должен просить, в этот раз или в следующий раз, или вообще когда-нибудь, если Атсуму хочет — если он, конечно, тоже хочет. — Любимый, конечно, конечно, конечно, я хочу— Любимый, иди сюда. Позволь мне любить тебя.— — Любимый, - говорит Атсуму, притягивая его к себе, целуя, любя. — О, любимый, о, любимый, о, любимый, о, о, о — Он кусает Сакусу так сильно, что у него идет кровь, остаются синяки. — Твой муж знает? — спрашивает Атсуму, впиваясь острыми зубами в кожу бедер Сакусы. Знает ли твой муж, как ты дрожишь, дрожишь и разваливаешь по частям, знает ли он, как заставить тебя чувствовать так хорошо? Знает ли твой муж, как я поклоняюсь тебе, знает ли он, знает ли он, знает ли он— — Нет, - говорит Сакуса, широко расставляя ноги. — — Нет, - говорит Сакуса, руки трясутся, глаза мокрые. — Нет, говорит Сакуса, нет, нет, нет. — Нет, говорит Сакуса, на следующее утро, когда Атсуму спрашивает, не хочет ли он остаться на завтрак, останься навсегда. В утреннем свете его рот просто безжалостен, а руки - медленные и уверенные, когда он поправляет воротник, надевает носки. Он даёт Атсуму помочь себе. Он наклоняется, мягкий, нежный и усталый, позволяет Атсуму зачесать свои волосы назад, завязать галстук. Затем он уходит, ускользая, когда солнце встает, и мир поворачивается, и Атсуму снова становится Мией, просто Мией, как будто прошлая ночь, и предыдущая ночь, и все предыдущие ночи ничего не значили. В конце концов, именно сверчки убеждают его покончить с этим. Они кричат, беспрерывно и пронзительно в жаркие летние месяцы. Жара удушающая. — Ты оставил это в прошлый раз, - бормочет Атсуму, кивая головой на обручальное кольцо на тумбочке, к которому он даже не осмелился прикоснуться. Это знак. Заметил ли Сакуса это в то же утро, когда оставил его? Хотел ли он этого, хотел ли? Это знак. Означало ли это, что он больше не хочет этого делать, или что он больше не хочет быть с ним? Это знак. Вернулся ли он домой, в свой большой прекрасный дом, и дотронулся большим пальцем до пустого места на безымянном пальце? Лгал ли он, когда его спрашивали? Сказал ли он, что потерял его, уронил, оставил, как он оставил Атсуму? Атсуму не хочет знать. Он устал, и молчание между ними давит на него. Когда Сакуса поворачивается, чтобы посмотреть на него, сбитый с толку отсутствием инициативы, Любимый натыкается только на затылок Атсуму. Обычно к этому моменту они бы уже валялись в постели. Глаза Сакусы темные, мягкие. Атсуму не знает, как на него не смотреть. Поэтому он поворачивается, берет обручальное кольцо и берет Сакусу за руку. Это почти слишком, держать его за руку, держать его кольцо — думать о том, что должно было случиться, что могло бы быть. У него нет никаких обетов для Сакусы, ему нечего сказать. Хранить и ценить, любить и лелеять, пока смерть не разлучит нас. Атсуму медленно надевает кольцо на палец Сакусы, нежно проводит большим пальцем по тусклому золоту. Оно идеально подходит. Знает ли твой муж, как сияет солнце на твоём обручальном кольце? — Это должен был быть я, — говорит ему Атсуму. "Я никогда не закончу так, как он." — Выбор был не за мной, — говорит Сакуса. За спиной твоего мужа я им и был. — Любимый, — бормочет Атсуму, не желая отпускать его. — Любимый.